Текст книги "~ А. Часть 1. Отношения"

– Дим, – принимаюсь рыться в сумке и вынимаю ключи от «Хонды», – одевайся и спускайся вниз, хорошо?

– Зачем? – Димка приподнимает брови.

– Подожди меня в машине. Сумку мою захвати и – на, ключи от машины возьми.

– Снег почистить и сугроб разгрести? – голосом ленивого павлина интересуется Димка, как делает всегда, когда ему неохота прогибаться под окружающих. Пожимаю плечами:

– Можешь не чистить. Просто «Хонду» прогрей.

– Да ладно уж, не растаю. – Димка, тяжко вздохнув, принимает ключи. Поднимается и начинает неторопливо запихивать свой «планшетник» мне в сумку. Поднимает голову: – А ты через сколько вниз спустишься?

– Максимум через пятнадцать минут, – обещаю я.

– А-а, ты к Соловьеву, что ли, идёшь? – догоняет он.

– Хи, тоже мне, Нострадамус из Еревана… У Саши на определителе фотка Игоря Борисовича, а в зеркале всё видно, – с превосходством замечает Алик и принимается насмешливо рассматривать свои ногти.

– А ты бы вообще помолчал, «дорогой», – Димка, который ещё не успел спрятать «планшетник» в сумку, делает шаг к Алику и быстро, несильно, но звучно бьет им Алика по макушке. Алик, взвизгнув, поднимает вверх ноги и руки и, защищая ладонями голову, пронзительно верещит:

– Ай, блин, не трогай! Прическу испортишь, я себе волосы чуть ли не полчаса гелем ставил!

– Ничего, лишняя практика тебе не помешает, «дорогой». – Димка, каким-то чудом ухитрившись всего за пару секунд сбросить с себя личину вальяжного кота, которую он любит на себя напускать, и превратиться в типично уличного мальчишку, наступает на Алика, грозно размахивая «планшетником».

– А ты – не толерантный гад, – мстительно обзывается Алик, пока Димка пытается найти брешь в его обороне.

– Кто, я?

Усмехнувшись, прихватываю полушубок из рыжей лисы и направляюсь к двери. Слышу, как за моей спиной раздается характерное «бум», издаваемое «планшетником» от соприкосновения с головой Алика.

– Ай, – взвизгивает стилист, – да отцепись! Саш, скажи ему…

Оборачиваюсь. Вижу Димку, который успел встать в боксерскую стойку и теперь делает вид, что нокаутирует «планшетником» Алика, и Алика, который, повизгивая, отбрыкивается ногами и пищит:

– Отвянь, я кому говорю?

– Дим, – напоминаю я, – внизу. Через пятнадцать минут.

– Иди, иди, – отмахивается Абгарян. Алик молчит, но в его глазах прямо щенячий восторг.

– Два идиота, – фыркаю я и выхожу из «гримерки».

Короткий прогон по коридорам «Останкино», как аккомпанемент – легкий и бодрый стук моих каблуков. «Господи, – удивляюсь я, – как же сильно я соскучилась по этой обуви». На секунду заворачиваю в туалет, чтобы подтянуть чулок. Долго, почти целую минуту, разглядываю в зеркале своё лицо и окончательно прихожу к выводу о том, что мне нравится, как я выгляжу. Высоко подняв голову, выхожу в коридор. Зона лифтов, вызов кабины и кабина, в которой мне встречается группа неизвестных мне молодых людей и озабоченная чем-то Марго, у которой в руках стопка бумаг, а на лбу – солнцезащитные очки в кислотно-синей оправе, исполняющие роль обруча.

– Привет, как дела? – искренне радуюсь её появлению я.

– Привет, нормально… И нормально ты, кстати, выглядишь, – удивленно тянет Марго и рассматривает мою косу. – А ну-ка, избушка, спиной ко мне повернись, – требует она с улыбкой.

Покосившись на молодых людей, которые успели хмыкнуть и вернуться к прерванному разговору, я нажимаю на кнопку нужного мне этажа и одновременно исполняю просьбу Марго. Чувствую, как её ловкие пальцы скользят по широким прядям моих волос, заплетенным в косу.

– Кто лепил? – со знанием дела интересуется Ритка.

– Алик.

– Алик? Ну, Алик может…

Рита отпускает мою косу, и я поворачиваюсь к ней лицом. В это время Ритка пальцами оттягивает вниз свою челку. Забавно скосив к носу глаза, пару секунд изучает ее, после чего задумчиво замечает: «Кажется, пора красить» и, придерживая очки, сдувает челку наверх. Переводит взгляд на кнопку, которую я нажала.

– Ты к Игорю, что ли? – моментально соображает она.

– Типа того.

– Типа? Или того?

– К нему.

– Класс! А можешь тогда передать ему договор с Мэрией? – и Ритка пытается всучить мне бумаги.

– Давай, – легко соглашаюсь я. – А ты почему не хочешь к нему зайти?

Вообще-то обычно они ладят.

– Да ну его, – пренебрежительно хмыкает Ритка. – Тебя тут три дня практически не было, так он такое устроил… – спохватившись, Ритка косится на молодых людей, но те по-прежнему заняты своим разговором. Тем не менее, придвигается ко мне ближе. – Игорь твой вчера совещание с нашей командой проводил, – тихо начинает она. – Мы решили, он хочет премиальные обсудить. А он вместо этого врезал нам от души.

– За что? – озадаченно смотрю на неё. – У передач вроде нормальные рейтинги…

– Нашел, за что, – Ритка иронично кривит пухлый рот. – Афанасьевой, например, настучал в бубен за её прогулы. – («Ну, это-то как раз правильно», – думаю я.) – Мне всыпал за то, что Таня не притащила на ток-шоу представителя Мэрии. Лиде вмазал за декорации, которые рассыпаются, и параллельно за то же самое врубил главному режиссеру. Славке под страхом смерти вообще запретил по понедельникам пить. В общем, всех охватил и ничего не забыл. – Ритка щелкает пальцами.

– Да? Странно, – замечаю я, одновременно раздумывая над тем, что такие вещи совершенно не в стиле Игоря: Соловьев, которому наши ток-шоу в принципе до фонаря, всегда предпочитал оставлять разборки с командой нашему генеральному. – А с чего это он решил взяться за вас?

– Психологическая разрядка, – неопределенно намекает Ритка и выразительно скашивает глаза на молодых людей.

– То есть?

В это время лифт приезжает на нужный мне этаж, и я машинально делаю шаг из кабины. Ритка быстро выбирается следом за мной.

– Давай тут договорим, – деловито предлагает она и сканирует взглядом шумный холл. Увидев пару знакомых, которые радостно машут ей, небрежно махнула им; показывая, что занята, чиркнула себя ладонью под подбородком, после чего в ультимативной манере потащила меня к окну. – Значит так, – она облокачивается на подоконник, – я тебе про Игоря кое-что расскажу, но ты имей в виду, что мне это под огромным секретом поведала секретарша нашего генерального.

Секретарша нашего главного – это рослая рыжеволосая девица двадцати пяти лет, с большими глазами, не менее впечатляющим бюстом и слухом, как у летучей мыши, который, по словам той же Ритки, позволяет ей улавливать даже ультразвук в кабинете у генерального.

– Короче, – Ритка заправляет выбившуюся прядь волос под очки, – Соловьев на этой неделе пытался очаровать одну высокопоставленную даму из… – Рита называет известный банк, входящий в тройку сильнейших. – Хотел, чтобы она проспонсировала пару наших передач. В рестораны эту даму вечерами водил, то да сё. – Заметив, что я нахмурилась, Ритка морщится. – Сашка, я тебе не о его шашнях с бабами говорю, – одергивает она меня, – с этими заморочками ты и без меня разберешься. Тут дело в другом, – Ритка буквально впивается в мои зрачки, – Соловьев эту даму на рекламу окучивал. Окучивал-окучивал, и в итоге окучил её на десять миллионов. А эта дама, позавчера вечером зависнув с ним в «Сейджи», на следующее утро, не будь дурой, закатилась к нашему генеральному, где и выяснилось, что Игоряша твой ей на десять процентов сверх положенного накрутил. Ты всё поняла?

– Так, стоп, – начинаю прозревать истину я. – То есть ты хочешь сказать, что Игорь пытался эту разницу себе в карман положить? Да ну тебя, – я смеюсь.

– Думаешь, секретарша главного врет? – Ритка прищуривается. – А как насчет того, что наш генеральный сразу после этого провел совещание с финансистами, чтобы разобраться, а не зарвался ли наш Игорь Борисович? И хотя прямых доказательств против Игоря нет – Соловьев твой отбился тем, что на эфирную вилку не посмотрел, а ставку взял по Новому году, где показы стоят дороже, – но дальше, как в том анекдоте: ложечки-то нашлись, а осадок у шефа остался.

«Странно, – думаю я, – вообще-то Игорь никогда не допускал подобные ошибки в расчетах».

«Странно? А на какие шиши он, по-твоему, купил студию на Ленинском проспекте и собирался приобрести виллу в Таллинне, если его годовой зарплаты даже на её аренду не хватит?» – подает голос моё подсознание, и меня буквально передергивает, но не от подозрений в адрес Игоря, а от себя самой, потому что… да потому что просто нельзя голословно обвинять человека!

«Да-а? А что ж ты тогда с Сечиным так себя повела? Вылила на него за три дня ушат грязной воды… Или у тебя к нему особое отношение выработалось?» – подает голос тот, кто живет у меня внутри, и заставляет меня испытать новую порцию стыда за моё поведение.

– Рит, сделай доброе дело, – помедлив, прошу я.

– Давай, – легко соглашается она.

– Попытайся хотя бы не распространять эти сплетни. Соловьева ведь за руку никто не хватал? – Да, я пытаюсь быть справедливой к нему.

– Саш, веришь? Я вообще никому и ничего не собиралась рассказывать, – насмешливо говорит Ритка.

– Но мне же ты сказала? – тихо напоминаю я.

– Ну, спасибо тебе, дорогая, – Ритка раздраженно кивает, смотрит в мои зрачки, делает глубокий вдох и, справившись, наконец, с эмоциями, продолжает уже спокойней: – Саш, как ты думаешь, зачем я тебе это вывалила?

– Ну, очевидно, чтобы предупредить, что генеральный будет копать под Игоря?

– Точно, будет. Но смысл нашего с тобой разговора не в этом.

– А в чем? – бросив взгляд на часы, я завожу назад руки и приваливаюсь к подоконнику.

– А я очень хотела тебе намекнуть, что если у тебя есть желание всё-таки разойтись с Игорем, то сейчас самое время для этого. Соловьеву в ближайшие пару месяцев будет не до тебя: его наш главный пасет, – преспокойно заявляет Ритка.

Услышав это, я вздрагиваю. Впрочем, как я уж говорила, в себя я прихожу быстро.

– Предлагаешь павших добить? – интересуюсь я без тени улыбки, разглядывая синие, абсолютно честные глаза Ритки, в которых нет ничего, кроме уверенности в том, что она дала мне лучший совет в моей жизни.

– Павших добить? – иронично переспрашивает она и ломает бровь. – А при чем тут павшие, если я тебе говорю: брось упиваться жалостью и играть в благородство, или будешь потом себе локти кусать. – Выдав это, Ритка склоняет к плечу голову, о чем-то раздумывает, и в ее глазах появляется знакомый мне огонек. – А хочешь пари? – внезапно предлагает она. – Так, чисто проверить мою интуицию?

– Ну, давай, – пожимаю плечами.

– Так вот, когда я увидела тебя там, в лифте, то мне почему-то пришло в голову, что у тебя… – она фыркает, – что ты… – не сдержавшись, смеётся, – ну, что ты выглядишь, как девушка, которой впервые за полгода встретился тот, для кого она хочет выглядеть.

– Да иди ты на фиг, – сообразив, что она меня раскусила, вспыхнула я.

– Иду, иду. Только скажи, я права? – и Ритка заливается хохотом.

Вместо ответа делаю вид, что собираюсь кинуть в неё договором, который она мне всучила. Ритка, продолжая улыбаться во все свои тридцать два, наклоняется, совершенно по-клоунски изображает, что метёт пол полой шляпы, и при этом пятится задом к нише лифтов. Шарит рукой по стене, пытаясь нажать на кнопку «вверх».

– Кстати, а как там, в «Бакулевском»? – давится смехом она.

– Спасибо, всё нормально. – Я злюсь и одновременно улыбаюсь: Ритка с её ужимками действительно выглядит очень забавно.

– И это главное! – Рита назидательно поднимает палец вверх и заглядывает в приехавший лифт. Убедившись, что так никого нет, перебрасывает ногу через порог, изгибается, чтобы видеть меня, и поёт: – А как там бог ресниц, красоты и секса?

– Какой, какой бог? – я смеюсь.

– Ну, как какой? – заговорщицки подмигивает Ритка и заскакивает в кабину, как кролик. – Ты, Саш, главное, не теряйся!

Увидев, как вытянулось моё лицо, Ритка снова заливается хохотом и нажимает на кнопку. От моего возмездия её спасают лишь захлопнувшие створки дверей лифта и то, что кабина увозит её от меня.

Но, в общем и целом, настроение у меня поднимается.

Впрочем, градус веселья очень быстро скисает, когда я вспоминаю слова, сказанные ей про Игоря. «Неужели Соловьев действительно брал? – начинаю разгонять в голове я, одновременно пересекая холл и раскланиваясь со встретившимся мне знакомыми. – Неужели Игорь, который проработал на канале без малого десять лет, решил вот так, по глупости, подставить под удар собственную карьеру и репутацию?»

Нет, я, конечно, знаю, что Игорь – не ангел, но он далеко и не бес, чтобы вот так беспардонно воровать у канала. Когда я почти вплотную подхожу к предбаннику, ведущему в его кабинет, я добираюсь и до мысли о том, что лучше всего будет задать вопрос: «Ты брал или не брал?» прямо в лоб Игорю и перестать барахтаться в собственных подозрениях.

«А смысл? – резонно интересуется моё подсознание. – Ну, хорошо, предположим, ты это сделаешь. И что из этого выйдет? Во-первых, ты, так или иначе, но подставишь Ритку, потому что очень несложно вспомнить о том, кто в „Останкино“ является твоим источником информации. Во-вторых, либо Соловьев в своих самых лучших традициях выкатит на тебя глаза и устроит тебе разнос, в котором будут преобладать такие пышные фразы, как „как ты могла подумать такое?“ и „как ты вообще могла такое сказать?“, но за которыми по факту ничего не стоит. Либо, что ещё хуже, Игорь сознается в должностном преступлении. И вот тогда у тебя будет ровно два варианта: или для успокоения собственной совести прочитать Игорю мораль и жалостливо укачать его на груди, что делать ты, по понятным причинам, не хочешь. Или ты можешь поступить так, как посоветовала тебе Марго, то есть уйти от Игоря, разом разорвав паутину из шантажа и лжи, в которую он тебя заманил. Но в этом случае Игорь всё равно на тебе отыграется – вернее, не на тебе, а на „зайце“, потому что Соловьев настучит на тебя в органы опеки и попечительства и Даньку ты больше не увидишь».

Последняя мысль заставляет меня замедлить шаг и вжать голову в плечи.

«Мне нужен защитник, – с оглушительной ясностью вдруг понимаю я, – мне нужна помощь, потому что сама я не справлюсь. Да, я пытаюсь быть жёсткой и сильной, жить в царстве теней, нарочно созданном Игорем, постоянно бросаться в атаку, но я не справлюсь сама – я уже не справляюсь, потому что я устала бороться с тенями и страхами и мне очень плохо одной. И всё, что я хочу, это просто забрать „зайца“ и прижаться к сильному, волевому плечу, чтобы тихо, почти беззвучно попросить: защити…»

При этих словах в моей памяти возникает только одно лицо. Оно волевое, твердое, умное, но… этот человек мне чужой. И всё, что он хотел от меня – это со мной переспать. И все, что он успел совершить – это выжать меня до капли за три дня и сделать слабой. И он точно не будет считаться со мной, и, уж тем более, не будет разбираться с моими проблемами. Почему я так думаю? Да потому что он сам так сказал, и я ему верю.

«Ну и к черту тогда. А ты – ты сама со всем справишься!» – с ожесточением думаю я и толкаю дверь, ведущую в предбанник Игоря.

– Привет, Игорь у себя? – бросая полушубок на ближайший стул, интересуюсь я у вечно недовольной моим появлением секретарши Ларисы.

– Да, а он тебя звал? – враждебно начинает она.

– Ещё как, – киваю и, больше не разбрасываясь по мелочам, пересекаю зону ресепшен.

Стучу в дверь кабинета и распахиваю её. Первое, что я вижу – Игорь, который вместо того, чтобы сидеть в своем кресле, или болтать по мобильному, развалившись на зеленом диване, нервозно, кругами расхаживает по кабинету.

– Привет, – ещё раз здороваюсь я и прикрываю дверь. Игорь отвечает мне кивком головы и указывает подбородком на стул:

– Присаживайся.

– Я ненадолго, мне через десять минут в «Бакулевский» уезжать, – напоминаю я. – Кстати, договор с Мэрией, Марго просила тебе передать, – протягиваю ему бумаги.

– На стол положи, я потом посмотрю, – рассеянно говорит Игорь и рассматривает мое платье. – Хорошо выглядишь, – пресным голосом замечает он.

– Спасибо, ты тоже, – отвечаю я и, пользуясь случаем, рассматриваю его.

«Интересно, и где год назад были мои глаза?» – приходит мне в голову, когда я замечаю то, чего раньше не видела. Воистину, иногда стоит не встречаться с человеком три дня, чтобы понять, что перед тобой – заигравшийся в телевизионного босса мальчик с рано поплывшим слащавым лицом и манерами, за которым – не снисходительность к окружающим, а элементарный страх не произвести на них нужного впечатления. И мне действительно его жаль. Только чем я могу ему помочь? Пойти к генеральному и поручиться за то, что он деньги не брал? Смешно. Утешить чисто по-женски? Но этого я не хочу.

В итоге, просто сажусь на стул и смотрю на Игоря, ожидая, что он мне скажет.

– Как у тебя в «Бакулевском»? – остановившись передо мной, издалека начинает он.

– Спасибо, сегодня переходим к пошаговой разработке сценария, – вполне честно отвечаю я.

– Уже? – удивляется Игорь, но, судя по выражению его глаз, ему это неинтересно.

– Соловьев, слушай, – вздыхаю я, – мне через десять минут кровь из носу надо уйти, иначе я опоздаю. Димка, кстати, ждет меня в машине, внизу.

Да, я отправила Абгаряна туда, чтобы Игорь не попытался отложить нашу поездку.

– Ничего, подождет, – пренебрежительно бросает Игорь. Я поднимаю брови. – Ладно-ладно, сейчас пойдешь, – Соловьев морщится. – Я, собственно, что хотел от тебя… Скажи, а ты не хочешь отказаться от съемок в «Бакулевском»? Предположим, передать это проект Афанасьевой или ещё кому-нибудь…

– То есть? – Я даже выпрямляюсь на стуле. – Зачем? Бюджет ведь подписан, проект одобрен, а руководство уже придумывает, кому потом можно продать показ этого фильма, если он выйдет стоящим. – («А он таким выйдет, я тебе обещаю…»). – Игорь, зачем, объясни? Я не понимаю.

– Ну, я подумал, что это может ускорить наш отъезд в ЕС, – преспокойно произносит Игорь, чем глушит меня, как рыбу динамитом. Такое ощущение, что я всплываю брюхом наверх. И точно так же, брюхом наверх, всплывает рядом со мной наше с Игорем прошлое, в котором было не только плохое, но и хорошее.

«Господи, – проносится в моей голове, – как же всё просто. Как же просто вот так, вдруг узнать, что вас давно ничего не связывает. И все, что осталось тебе – это элементарная жалость к нему – к тому, кто хочет сбежать, ухватившись за тебя, как утопающий за соломинку…»

– Зачем? – говорю я вслух.

– Зачем «что»? – Игорь раздражается и делает вид, что не понимает.

«Зачем ты брал деньги?» – очень хочется спросить мне.

– Зачем ты хочешь уехать сейчас, если мы с тобой договаривались подождать до лета?

– У меня изменились планы, – ледяным голосом отрезает Соловьев. – Вчера я разговаривал с генеральным о своем повышении… – («То есть?.. И кто врет, он или Марго?») – и понял, что мне ничего больше не светит. Свои активы с точки зрения роста карьеры я выгреб полностью и дорос до потолка. – («Да ты же сам ещё месяц назад меня уверял с пеной у рта, что тебе обещали должность вице-президента!») – К тому же, позволь напомнить тебе, что в стране сейчас кризис, заплаты падают, затраты растут, а дальше будет только хуже, потому что…

Но – что дальше, я уже не слушаю. «И почему все всегда приплетают страну? – думаю я. – Причем тут страна, Господь Бог, псевдо-завистники и почему у одних все всегда получается, а у других вечно все виноваты? Соседи, недоброжелатели, коллеги, злой рок и Бог знает, кто ещё…» Но, по большому счету, сейчас мои философствования ни к чему, так что я просто качаю головой:

– Нет, до лета я помочь тебе ничем не смогу.

– Почему? – на полном скаку осекается Игорь.

– Потому что без Данилы я никуда не уеду.

– Ах да, хорошо, что напомнила, – Игорь фальшиво смеется, прихватывает стул и садится напротив меня. – Совсем забыл, – поправляет пиджак, преувеличенно-аккуратно раскладывает на груди галстук. – Знаешь, что я сделал вчера, вечером? Я подал документы на усыновление Данилы.

Пауза. После чего в моей голове буквально возникает взрыв. И если раньше я просто плавала брюхом вверх, то сейчас мне кажется, что меня подкинуло в воздух и выбросило на берег, приложив о землю с высоты метров в двести.

– Ты… что ты сделал? – не веря ушам, спрашиваю я.

– Документы подал, – со снисходительной улыбкой повторяет Игорь и, кажется, с удовольствием наблюдает за выражением моего лица, на котором сейчас одно потрясение. – Ну, что ты окаменела?

– Ещё раз: ты – что ты сделал? – медленно повторяю я.

– О Господи, да документы на усыновление подал! Я же тебе обещал? – манерно вздыхает Игорь и откидывается на спинку стула. Расставляет ноги, постукивает подошвой ботинка о пол, изгибает брови: – Мы же так с тобой договаривались?

– Мы договаривались, что сначала я ребенка вылечу! – моментально вскипаю я и, стараясь держать себя в руках (а заодно, и не вцепиться ногтями в лицо Игоря), кладу ногу на ногу.

– Отлично, вылечишь его в Эстонии, – усмехается Игорь. Судя по тону его голоса, мое поведение его забавляет. Но недолго, потому что я кладу ладони на подлокотники стула и, постукивая ногтями по кожаной обивке, говорю:

– Не получится, дорогой. Данилу через пару недель операция ждет.

У Игоря, который этого явно не ожидал, расширяются зрачки.

– Мда, проблема, – задумчиво цедит он.

– Да, проблема, – передразниваю я. – А потом у ребенка будет длительный реабилитационный период. И ни в какую страну я Даньку не повезу до тех самых пор, пока он не встанет на ноги.

Я говорю это, старательно подбирая слова, пытаясь не нагнетать лишнего, может, даже спустить ситуацию на тормоза, сохранив ровный тон и такую же ровную позицию. «Главное – не поддаваться истерике, что бы он ни говорил и как бы себя ни вел», – напоминаю я себе. Меня тут словно и нет – так, одно изображение. Потому что сама я в другом месте: там, где до зубовного скрежета, до вопля и до брызнувших из глаз слез я ненавижу себя за то, что мальчик с больным сердцем стал предметом для торга. Как стал и моим сильным плечом и рукой, за которые я цепляюсь, чтобы не дать человеку, который полгода назад сломал меня, ещё раз меня разрушить. А ещё я думаю о том, что случись этот разговор с Игорем три дня назад, и я бы, скорей всего, дала Соловьеву выплеснуться. Спросила бы, из-за чего он так спешно хочет сменить российский паспорт на эстонский? Пожалела бы его или, вообще, промолчала и не мешала ему плыть по волнам вранья и придуманного им сценария.

Так я сделала год назад. Так бы я сделал позавчера, вчера, но – не сегодня. Потому что сегодня мне плевать на его угрозы, а ещё потому, что я от него очень устала.

– Игорь, – я медленно поднимаюсь со стула и, обхватив ладонями кожаную спинку, задвигаю стул обратно к столу, – послушай меня, – тру лоб, – я все понимаю: и то, что у тебя кризис, и что ты хочешь поскорее уехать, и что идея купить в Таллинне недвижимость давным-давно свила гнездо у тебя в голове, и что на канале у тебя, видимо, появились проблемы. Но я тебе русским языком повторяю: Я. Никуда. Не уеду. И до тех пор, пока Данила не встанет на ноги после операции, которую ему проведет врач, которого я видела и которому я имею все основания доверять, все твои телодвижения относительно усыновления – пустой звук, потому что… – я поворачиваюсь к нему, – я костьми лягу, но сделаю так, что ты не сможешь спекулировать на Даниле. Кстати, так, чисто для сведения: органы опеки и попечительства всё равно у него спросят, хочет ли он, чтобы ты его усыновил, а он скажет, что не хочет.

– Предпочитаешь оставить его в детдоме? – Игорь тоже поднимается со стула и с высокомерным видом сует руки в карманы брюк. Переваливается с пятки на носок – примерно так, как делал Сечин вчера в ординаторской «Бакулевского». Только тогда мы с ним обсуждали не Даньку, а Димку. А ещё этот человек никогда не пытался меня шантажировать.

– Я, Игорь, предпочитаю на текущий момент оставить все, как есть, – отвечаю я. – Хочешь – продолжай собирать документы. Но только попробуй… – я упираюсь рукой в стол, – только попробуй хитростью или обманом использовать ребенка, как способ умотать из страны. Потому что тогда я настучу на тебя в службы ЕС, и тебя за границу даже в турпоездку не выпустят.

– Ты… ты белены объелась?! – вскрикивает Игорь. Его глаза темнеют, лицо наливается алой краской. – Ты… ты соображаешь, что ты говоришь? Ты кому грозишь?

– Да, безусловно, – киваю я. – И если это все, что ты хотел мне сказать, то на сегодня наш разговор окончен.

Разворачиваюсь и, не оглядываясь на Игоря, который стоит в центре своего нарядного кабинета и беззвучно хватает ртом воздух, берусь за ручку двери. Позади меня раздается грохот перевернутого стула, быстрые, явно взбешенные шаги, и Игорь резко хватает меня за запястье.

– Руки, – голосом, который меня саму напугал, напоминаю я и оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Игорь разгоняет другую руку – то ли чтобы влепить мне пощечину, то ли чтобы оторвать меня от двери. Прищуриваюсь: – Только попробуй.

– И – что ты сделаешь? – Игорь довольно зло улыбается, но руку, тем не менее, опускает и вдруг начинает истерично хохотать. – Господи, надо же, а? – Смеясь, он отходит и плюхается на свой красивый диван, который жалобно скрипнул под его немаленьким весом. – Нет, ну ты подумай! – Игорь прячет в ладонях лицо, трясет головой. – Я, идиот, взял ее на канал, пристроил, всему научил, даже врача для её мальчишки нашел, а в ответ получил вот такую суку!

– Вот именно, – вполне философским тоном заключаю я, открываю дверь и выхожу в предбанник. Смотрю на зависнувшую над стулом Ларису, которая с испуганным лицом прислушивается к тому, как Игорь истерично смеется.

– Туда… туда можно? – зачем-то спрашивает она у меня, что, вместе с растерянным выражением ее лица, выглядит даже забавно.

– Не знаю, постучи, – предлагаю я.

Прихватываю свой полушубок и прогонами останкинских коридоров следую к лифтам. Спустившись, выхожу на улицу и, застегиваюсь, иду к парковке, искать «Хонду», Димку – и человека, по которому я успела соскучиться.

***

Примерно через два часа я стою в вестибюле «Бакулевского» с полным ощущением, что у меня дежавю: то же место, тот же турникет, так же не пускающий меня внутрь охранник. Впрочем, от вчерашней картинки ситуация отличается тем, что рядом с мной насмешливо топчется Димка, а упрямого молодого человека в форме ЧОПа сменил кряжистый мужчина лет пятидесяти, с широкими плечами и тяжелой, выбритой до синевы, челюстью.

– Вы к Сечину? – голосом, привыкшим отдавать команду «кругом марш!», гаркает он.

– Да, – киваю я, делая осторожный шажок к турникетам.

– Одну минуту! – Охранник останавливает меня категоричным взмахом руки, второй прижимает к уху телефонную трубку быстро нащелкивает трехзначный номер и рапортует: – Приветствую, это Быков с поста номер два. Вы просили позвонить, если к Сечину придут. Что?.. Да, внизу стоят… Да, двое: Александра А… Аас…

– Аасмяэ, – подсказываю я.

– Асмяэ, – повторяет охранник, – и молодой человек по фамилии Абгарян. Что?.. Так точно! – Охранник вешает трубку и произносит чуть мягче: – Вас просили здесь подождать, за вами сейчас спустятся. Можете пока присесть, – и он указывает мне на до боли знакомый диван под колонной с зеркалом, после чего кивает женщинам, которые стоят в очереди позади нас: – Подходите!

– Ничего так, тепленько тебя здесь встречают, – язвительно комментирует Димка. – И что, тут так всегда?

– Не поверишь, в первый раз, – отрезаю я.

Абгарян, красноречиво хмыкнув, но промолчав, берет сумку и лениво ползет к дивану. Плюхается на него и, обняв наш багаж, закрывает глаза. Черные ресницы отбрасывают тени на его смуглые щеки. Я принимаюсь измерять шагами холл, стараясь ступать так, чтобы попадать носком одной ступни в пятку другой.

Кошусь на электронные часы, висящие над входом (счетчик перепрыгивает с деления 17:05 на 17:06), на Димку («Симпатичный парень, но до чего же вредный характер!»), на охранника («Ну и челюсть, такой пополам можно перекусить») – одним словом, куда угодно, только не на лифты, откуда сейчас, по моим расчетам, должен появиться Сечин. Спохватившись («Как я выгляжу?»), бросаю взгляд на себя в зеркало и одновременно с этим краем глаз ловлю, как в одной из лифтовых ниш разъезжаются двери, выплескивая в холл толпу людей, от которой отделяется потрясающая брюнетка Карина. Сегодня на Карине надет короткий белый халат, под ним – такое же короткое черное платье плюс элегантные «лодочки» на каблуке высотой сантиметров в десять. Плавно покачивая чуть полноватыми бедрами, которые нисколько её не портят, а, скорей наоборот, подчеркивают убийственную женственность её фигуры, Карина подходит к охраннику, что-то ему говорит, и тот, к моему удивлению, указывает ей на нас с Димкой. Дальше меня ждет ещё большее потрясение, потому что Карина раздвигает в улыбке сочные губы и совершенно по-дружески машет мне, показывая, чтобы я подошла к турникетам.

– Дим, – медленно говорю я, – вставай. За нами пришли, кажется.

«И кажется, – думаю я, – мне это начинает не нравиться…»

– Н-да? – Димка без особого энтузиазма приоткрывает левый глаз и, почесав шею под воротом водолазки, поднимается. Забирает сумку, которую успел переложить на диван, вяло закидывает её на плечо, поворачивается – и то, что происходит после, заставляет меня жутко пожалеть о том, что я уже никогда не смогу запечатлеть выражения лица Димки, чтобы впоследствии размножить эти снимки и в отместку Абгаряну украсить ими весь наш останкинский бизнес-центр.

– Господи, кто это? – выдыхает Димка. – Саш, ущипни меня…

– Как, прямо при ней? – хмыкаю я, прозревая наконец весь смысл происходящего. Нет, надо, конечно, обладать изощренным умом и чувством юмора Сечина, чтобы догадаться подсунуть моей останкинской «дуэнье» Бакулевскую красотку Карину, которой никакая отечественная телезвезда в подметки не годится. Оригинально, простенько и со вкусом – короче, Сечин-style.

– Только попробуй! При ней… – Димка даже отодвигается от меня. Спохватившись, ревниво крутит головой: – Слушай, а кому она машет?

– Как кому? Конечно, тебе, – я продолжаю паясничать, одновременно раздумывая, а не воспользоваться ли мне ситуацией и не подыграть ли Димке, чтобы хитроумный прощелыга в белом халате пожалел о своей выходке? И вот тогда будет Саша-style.

– То есть, мне? – Димка с подозрением глядит на меня.

– О Господи, да пошли уже! – Фыркнув ему, я вполне дружелюбно улыбаюсь Карине и делаю шаг к турникетам. Слышу, как позади меня ускоряется Димка. Обернувшись, вручаю ему пропуска. Абгарян, обогнав меня, протягивает их охраннику, но при этом не сводит с Карины жадных и ищущих глаз. Карина снисходительно улыбается, но выглядит так, словно давным-давно знает, какое впечатление она производит на окружающих мужчин и смертельно устала от этого.