Текст книги "~ А. Часть 1. Отношения"

– Фотография порвана, – проведя пальцем по сгибу снимка, машинально отметила я.

– Данила хотел её разорвать, когда его матушка в третий раз определила его к нам, поэтому я её и отобрала, – произнесла Добровольская.

– Отобрали? – Я вскинула на неё глаза.

– Отобрала, – спокойно повторила женщина, – я не хотела, чтобы Данила себе этого никогда не простил.

И я поняла: он никогда не простит мне, если и я его брошу.

Шли дни, миновал месяц, за ним ещё два. Март растопил снег, апрель смыл его. Утром я приезжала «Останкино», днем отрабатывала смену под камерой, вечером возвращалась к «зайцу». В конце апреля Даниле исполнилось четырнадцать лет. В тот день я впервые забрала его с собой в город. Поход в «Пицца-Хат» (его выбор, не мой), кинотеатр, билеты на мультик «Тачки».

– Заедем ко мне? – предложила я. – Посмотришь, как я живу.

Он молча пожал плечами и сел в машину. Два светофора, мой двор, придомовая парковка и порог моей квартиры.

– Проходи, – пригласила я, – чувствуй себя, как дома.

Он огляделся, неторопливо прошёлся по комнатам и на секунду прилип к столу, где лежал новенький ноутбук.

– Ну как, нравится? – спросила я, вешая его куртку на вешалку.

– Да, прикольно, – кивнул он и покосился на ноутбук. – Ты на этом работаешь? На нем, кстати, рисовать можно.

– Вообще-то, это тебе.

– То есть? – он вскинул бровь.

– Подарок на день рождения, – пояснила я. – Будешь заниматься английским и рисовать всё, что ты хочешь.

– Я не возьму, – он категорично помотал головой и тут же сунул руки в карманы.

– Слушай… – начала закипать я, но поймала его взгляд и осеклась: его глаза напоминали глубокое зеленое море, в котором я почувствовала себя тонущим кораблем. Он смотрел так растерянно и пронзительно, что у меня перевернулось сердце. – Дань, да ты что? – смешалась я.

Он судорожно вздохнул и шагнул ко мне. И вдруг взял меня за руку.

– Саш, – неловко трогая мои пальцы и разглядывая пол под своими ногами, выдавил он, – Саш, спасибо тебе большое, но я правда не могу это взять: Марина Алексеевна подобные подарки не одобряет.

Он так и не взял ноутбук. Но в тот день, сам не зная о том, он сделал мне лучший подарок: он впервые дотронулся до меня и произнёс моё имя.

На следующий день, поговорив с Добровольской, я условилась с ней, что буду привозить Дане вещи, плюс оформила разрешение, которое позволяло мне регулярно увозить его за периметр детского дома. Если погода позволяла, то мы отправлялись в парк или в кино, реже в театр (театр он не любил) или же шли на выставку. Если был дождь или «заяц» плохо себя чувствовал (скачки давления и температурные перепады он не переносил), то мы забирались с ним в актовый зал или в пустой класс школы, который выделила нам Добровольская.

Мои встречи с Игорем постепенно сходили на нет. Впрочем, Игорь не жаловался: в то время он готовил новую программную сетку, и ему было не до меня. А по ночам я упорно штудировала Интернет, пытаясь понять, как забрать Данилу из детского дома? Самым простым вариантом казалось взять опекунство над ним, и хотя сложностей было много, а документов требовалось ещё больше, меня останавливала ровно одна вещь: органы опеки и попечительства не оставили бы нас в покое. До достижения мальчиком восемнадцатилетнего возраста они имели полное право без спроса прийти в наш дом, напомнить ребёнку о том, кто он, сунуть нос в его рисунки, влезть к нему в душу, рассмотреть под микроскопом все его детские секреты, и, придравшись к чему угодно, вернуть Данилу обратно в детдом. Так от мыслей об опеке я перешла к идее о том, что нужно попытаться усыновить Даню, но между «зайцем» и мной по-прежнему висела проклятая разница в возрасте. Одним словом, мне требовался совет, и я решилась: позвонила своей маме в Отепя.

– О, Сашка! Привет, – обрадовалась мама Ира и по привычке перешла на эстонский язык. – Tervist99
  Привет (эстонск.)


[Закрыть]. Ну, как дела?

Вы уже поняли, кто моя мама? Для справки: зовут Ирина Михайловна, в девичестве Холодова, блондинка, русская. Ей сорок восемь, но выглядит она лет на девять моложе. Художница, широко известная в узких кругах любителей современной живописи. Личность творческая, но энергичная и, я бы даже сказала, практичная.

Мама родилась в Москве, закончила школу и наперекор пожеланиям бабушки поступила в художественный институт имени Сурикова. Будучи студенткой третьего курса, она вместе с близкой подругой взяла путевку и укатила на лето писать пейзажи в Таллинн, где и встретила моего отца Сандера Аасмяэ. С тех пор моему папе хорошо только там, где моя мама. А поскольку мама в Эстонии прижилась, то папа и мама живут там долго, дружно и счастливо. В Отепя мать с отцом перебрались лет семь назад, когда маме потребовалось большее («Но только чтобы недорогое!») помещение под домашнюю выставку. Папа был этому только рад: он всегда был небольшим любителем больших городов, а с его профессией высококвалифицированного механика смог прекрасно реализовать себя на канатных дорогах горнолыжного комплекса Куутсэмяэ. Я очень люблю обоих своих родителей, но мне в четырнадцать лет хватило ума, чтобы понять: они самодостаточны и никогда не будут растворяться во мне – не тот склад характера. Жалела ли я об этом? Нет. Я просто переехала в Москву, к бабушке.

– Привет, мам, не отвлекаю? – Я сунула в рот сигарету.

– Да нет, не очень, – задумчиво произнесла мама. – Я к выставке готовлюсь.

– Здорово. А папа где? – Я чиркнула колесиком «Крикета».

– А папа твой в магазин пошел: у нас хлеб закончился. Хочешь перезвонить, когда он придёт?

Вообще-то с папой я разговаривала вчера.

– Вообще-то я хотела поговорить с тобой, – призналась я.

– Да? Ну давай поговорим… Нет, подожди-ка… – Судя по шороху в трубке, мама отложила в сторону кисть и вытерла тряпкой руки. – Ну-с, я тебя слушаю. Как телевидение? Игорь как? – вежливо поинтересовалась мама.

– Нормально… мама, я хочу взять опекунство над мальчиком из детского дома! – бухнула в трубку я.

Возникла пауза. Неприятная.

– Ма-ам? – позвала я.

– Так, теперь сначала и по порядку, – суховато отозвалась мама Ира. Тон у неё уже не был приветливым, но я выложила ей всё. На это «всё» ушло ровно двадцать минут. Оказывается, ровно в такой промежуток времени можно уложить рассказ о ребёнке, секреты другой семьи, твою и чужую боль. Выслушав меня, мама помедлила. Потом осторожно спросила:

– Скажи, ты уже что-то обещала этому мальчику?

– Нет. Вернее, пока нет. – Моё сердце упало и покатилось вниз: я поняла, мама Данилу не примет. – Мам, ты не знаешь его, – я пристроила сигарету в пепельницу, – он очень хороший, он рисует, он…

– Тебе нужен совет? – У мамы был очень спокойный тон, но голос звучал непреклонно.

– Да. Нет. Не знаю, – я зашагала по комнате, пытаясь понять, как убедить маму в своей правоте.

– В таком случае, прежде, чем разговаривать с ребенком относительно опекунства или что ты там придумала, взвесь всё ещё раз. Потому что я не считаю верным… вернее, мне бы не хотелось, чтобы ты это сделала, Саша.

«Приговор окончательный и обжалованию не подлежит», – стукнуло, как молотком судьи, в моей голове.

– Почему? – тем не менее, поинтересовалась я.

– Саша… – очень мягко позвала меня мама.

– М?

– Саша, ты прекрасно знаешь, что я, по возможности, предпочитаю быть на твоей стороне. А ты у нас своевольная и всегда поступала по-своему. Не захотела остаться с нами, уехала к бабушке – и я была на твоей стороне, потому что понимала: с нами ты жить не хочешь. Тем не менее, это я настояла на том, чтобы ты получила эстонский паспорт, что давало и даёт тебе право в любой момент вернуться к нам с папой. Но ты выбрала московский журфак, а когда умерла бабушка и ты решила остаться в Москве, я оформила на тебя квартиру, хотя тебе было всего двадцать четыре. Но ты к тому времени уже работала, практически сама себя содержала, и, откровенно говоря, совершенно не нуждалась в том, чтобы мы с отцом указывали тебе, как жить, где работать и с кем встречаться. Именно поэтому ты всегда была с нами откровенна и ещё со школы привозила к нам в Отепя всех своих молодых людей, включая и твоё последнее увлечение – Игоря. Кстати, напоминаю, что я была очень рада с ним познакомиться.

– Да безусловно! Он с тобой тоже. – Я ещё помнила, как Игорь в Отепя делал всё, чтобы очаровать её.

– Ага, безусловно, – отрезала мама. – И хотя я не могу сказать, что твой Игорь мне очень понравился, самым главным для меня было то, чтобы он нравился тебе. И кстати, справедливости ради, хочу заметить, что несмотря на очевидные минусы, у Игоря есть и плюсы.

– Да? Это какие же? – Я покосилась на тлеющий в пепельнице сигаретный «бычок» и раздавила его.

– Ну, во-первых, он тебя старше. Во-вторых, он, в отличие от тебя, крепко стоит на ногах. И, в-третьих, он привязан к тебе, причем больше, чем тебе это кажется. И просто так он тебя никому не отдаст и никогда не отпустит. – Поскольку я на это ничего не ответила, мама послушала тишину и вздохнула: – Ладно, в конце концов, это ваши с ним отношения, и ты не по поводу Игоря мне звонишь… так что возвращаемся к этому мальчику. Кстати, прости, я забыла, как его имя?

Я заскрежетала зубами:

– Данила.

– Ах да… Так вот, я, – мама снова помедлила, – я, в общем, догадываюсь, почему ты решилась на этот шаг: у Данилы непростая судьба. Но я не понимаю, почему ты не можешь просто так приезжать к нему, навещать его? К чему все эти сложности с опекунством? Да, ты к нему привыкла. Быть может, он тоже успел привязаться к тебе, но то, что ты хочешь сделать, раз и навсегда изменит твою жизнь – именно твою, Саша. Так что я тебе очень советую: не торопись и прежде, чем давать мальчику надежду или вообще, обсуждать эту тему с отцом, обдумай всё ещё раз. Если хочешь, можешь даже обсудить это с Игорем.

– Мама, я уже всё обдумала, – устало сказала я.

– Нет, ты не обдумала: ты просто пошла на поводу у своего сердца.

Расстроенная мама попрощалась и первой повесила трубку. Я не стала перезванивать ей: всё, что хотела, она мне сказала и больше обсуждать было нечего.

Утром в «Останкино» я впервые за много дней откликнулась на приглашение Игоря съездить с ним в центр куда-нибудь пообедать, а после, садясь с ним в машину, впервые задала себе вопрос: а может, моя мама права? И может быть, Добровольская, которая не доверяла мне, тоже была права? Она, с её опытом, не могла не знать, какие меня ждут сложности. В довершении ко всему, тем же вечером мне позвонили из отдела кадров «Останкино».

– Здравствуйте, Саша, – многозначительно произнёс администратор Сережа, которого я в своё время таскала к Марусе. – Скажите, пожалуйста, а вы не могли бы завтра подойти в АСК-1? С вами хочет пообщаться руководитель отдела информационных программ Первого канала.

– Первого? – не поверила своим ушам я. – Конечно, приду!

Ещё бы я не пришла: от собеседования на Первом в «Останкино» никакой журналист не откажется. Это – самое престижное место работы, самая высшая точка твоего карьерного взлета, о которой в телецентре грезили все нормальные люди, а на нашем коммерческом канале – все поголовно.

– Ну, – рассмеялся Серёжа, которого позабавила моя реакция, – откровенно говоря, на Первом тоже были слегка удивлены, когда увидели ваше резюме: у них почему-то упорно ходили слухи, что вас от Игоря Соловьёва переманить невозможно. А тут такая удача: и у них начался отбор новых лиц для осенней сетки программ, и вы, можно сказать, сами идёте к ним в руки.

– Да уж, удача, – жизнерадостно согласилась я. – На какое время назначено собеседование?

Перехватила трубку плечом, поискала глазами обрывок бумаги и ручку, чтобы всё записать и ничего не забыть.

– Завтра, в семь вечера.

Завтра в семь вечера я должна была быть у Данилы – я ему обещала.

– А перенести нельзя? – упавшим голосом спросила я.

– Не желательно, – моментально посуровел Серёжа. – Вы же понимаете, что это Первый? У них конкурс, желающих – масса, да и вообще…

«И вообще, кто ты такая, чтобы люди с Первого за тобой бегали?» – мысленно закончила фразу я.

– Хорошо, я там буду.

Сергей с облегчением продиктовал мне номер кабинета, дважды, чуть ли не по слогам повторил имя-отчество руководителя информационных программ Первого и отключился. Послушав короткие гудки в трубке, я медленно нажала отбой.

«Нужно предупредить Данилу, что я не приеду».

Но я не смогла.

«Сделаю это завтра».

Моя бабушка (мамина мама) очень любила повторять одну фразу: страшно быть человеком с совестью, но ещё страшнее то, что совесть начинает мучить тебя не сразу. Она подкрадывается к тебе незаметно, как вор, потихоньку забирается к тебе в душу, начинает постепенно глодать её изнутри, выжигая в тебе всё живое. И в конце концов, она не оставит тебе ничего, кроме чувства вины.

Именно так прошла моя ночь. «Ничего страшного, приеду к „зайцу“, когда всё утрясется», – утешала себя я, но утром всё валилось из рук. Я с трудом соскребла себя с постели. Отдернула шторы, сварила кофе, но кофе мне в глотку не лез. Еле-еле заставила себя выбрать подходящий для собеседования костюм, налепила на лицо макияж, захлопнула дверь и вышла из подъезда на улицу. Во дворе было тихо, как в склепе. Я посмотрела на небо, набухшее серым дождем. Спускаясь вниз по ступеням, прокатилась ладонью по холодному поручню лестницы. Город был укатан молчанием. «Презумпция слепой невиновности спящего1010
  Источник цитаты: Джио Россо (он же Виктор Тищенко).


[Закрыть]…» Втянув голову в плечи, я села в машину и поехала в телецентр. Но даже там я не знала, куда себя деть. Слоняясь по кабинетам, зашла к Марго, но там зачем-то сцепилась с Лидой. В итоге, прихватив с собой Димку, пошла в «Джонку» на кофе, но, сев за стол, тупо уставилась в чашку.

– Ты сегодня, как неживая, – небрежно заметил Димка, но его глаза настойчиво блуждали по моему лицу: – Что-то не так?

– Что? – не сразу поняла я. – А, нет, всё так.

– Да? Ну, как скажешь. – Димка пожал плечами и тут же сменил тему: принялся рассказывать мне веселые сплетни из жизни телецентра. Я кивала, делала вид, что слушаю и смеюсь, но при этом постоянно ловила себя на том, что кошусь на часы: время неумолимо приближалось к семи. Я должна была позвонить Даниле.

– Дим, – наконец устав есть себя, я решительно отодвинула чашку, – ты прости меня, но я отойду на минутку.

– Секретный звонок? Валяй, – Димка обнажил ровные зубы в улыбке. Я поднялась, обогнула стол, вышла из кафетерия. Покрутив головой, нашла рядом с лестницей подходящий тихий уголок и, покусав губы, набрала Добровольской.

– Марина Алексеевна, добрый вечер, – изобразив бодрый голос, затараторила в трубку. – Я звоню вам, чтобы предупредить: сегодня я не приеду. Вы, пожалуйста, передайте Даниле, что у меня дела, но я ему ещё наберу, и…

– Хорошо, что вы позвонили, Саша. – Её резкий голос ножом разрезал моё бормотание. – Я и сама хотела вам позвонить, но всё не получалось. В ближайшее время не приезжайте к Даниле – утром у него был приступ. Мы вызвали «Скорую», его забрали в больницу.

Стены, лица людей, потолок, нарядные вывески «Джонки» – всё задрожало, смешалось и завертелось перед моими глазами. Краски померкли. Даже шорохи вылетели за пределы моих ощущений, забрав разом все мысли и оставив лишь вопящее чутьё дикого зверя. И я наконец осознала то, что никак не могла понять: это не моя совесть плакала – это Данила почувствовал, что я готовлюсь его предать и что больше я к нему не приеду.

Выбросив руку вперёд, я оперлась о стену. Попыталась дышать – и не нашла воздуха.

– Вы, Саша, простите, но больше я разговаривать с вами не могу, у меня пересменок, – догнал меня голос Добровольской. – Мне нужно идти, до свидания.

– В какой он больнице? – я наконец смогла сделать вдох. Добровольская помолчала, потом неохотно ответила:

– В Боткинской. Но вас не пустят к нему.

Не дослушав, я бросила трубку.

Пальто, кошелек, паспорт, права. Ключи от машины. И три самых черных, три самых страшных часа в моей жизни – дорога туда, где лежал и мог умереть ребенок. Странно, но в те минуты я не думала ни о чём – я просто молилась: просила судьбу сделать так, чтобы мальчик, который понял меня, услышал меня хотя бы ещё один раз. Третье транспортное кольцо, трамвайные пути, стадион и подъезд к больнице. Охранник на входе пытался меня не пустить: «Приёмные часы закончены». Молоденькая медсестра с уставшим лицом постаралась меня образумить: «Пожалуйста, приходите завтра». Я плюхнулась на продавленный пластиковый стул в приемном покое и уставилась себе под ноги.

– Девушка, – кто-то потряс меня за плечо.

– Я никуда не уйду, – четко и раздельно повторила я.

Рука убралась, но тот же голос поинтересовался:

– Вы Саша?

Подняла голову: молодой врач. Кажется, практикант. Стоит, улыбается.

– Это вы рветесь к Кириллову? – Я медленно кивнула. – Тогда пойдемте, – он махнул рукой, приглашая меня следовать за ним.

– Куда? – Я поднялась. Стояла и покачивалась на трясущихся ногах.

– Как куда? – удивился врач. – К Даниле.

Мне бы в ноги этому парню упасть. Вместо этого я прошептала:

– Спасибо.

– Не меня благодарите, а медсестру: вон, сжалилась над вами.

Я обернулась и встретила усталый взгляд девушки.

– Спасибо, – повторила я.

Та нахмурилась:

– Пальто снимите, – и отвернулась.

Врач сунул мне в руки халат, толкнул дверь в коридор. Переход, лестница, пандус, лифт, ещё один коридор и наконец дверь, ведущая в палату Данилы. Я переступила порог, взгляд тут же вычленил мерно гудящий аппарат, тянущиеся от него провода, узкую койку и белое лицо на подушке. И пронзительный взгляд двух зеленых глаз, до которого сжался мой мир.

– Здравствуй, – с трудом разлепив губы, прошептал он.

А я заплакала.

Говорят, самое важное в жизни – это понять, что она даётся тебе всего только раз. Но в ту минуту я открыла другой закон: я поняла, зачем мне её дали. Никогда не объяснить, почему ты, не захотевшая рожать собственных детей, прикипела сердцем к чужому ребёнку. Это было, как удар – мои прозрение и пробуждение, оглушившие меня пониманием, что этот мальчик – мой, что так будет всегда, и что это никогда не пройдет и никуда не денется.

Оттерев слезы, шагнула к «зайцу», попыталась присесть рядом с ним на койку. Врач ловко придвинул мне стул, похлопал по плечу:

– У вас есть пять минут.

– Нет.

Он нахмурился, попытался что-то возразить. Я вытащила кошелек, выгребла из него всё, что там было, и сунула ему это в руки:

– Пожалуйста!

Парень в белом халате посмотрел на меня, задумчиво взглянул на Данилу.

– Ладно, – решительно произнёс он и спрятал купюры в карман. – Считайте, что вам повезло: сегодня моя смена. Так что пока сидите, только пациента мне не утомляйте. Впрочем, я к вам ещё загляну, – предупредил он и ушёл.

А я нашла руку Данилы. Пальцы у него были тоненькие, сухие, горячие. Я осторожно стиснула их и ещё раз мысленно повторила то, в чем поклялась ему на той страшной дороге: «Я тебя никому не отдам. Я всё для этого сделаю».

– Значит, решила присматривать за мной? – разглядывая меня, тихо спросил он.

– Читаешь мои мысли? – Я улыбнулась сквозь слезы.

– Читаю… – Он вздохнул и напомнил: – Саш, мы ведь не родные. Меня тебе не отдадут.

– Дурачок, я тебя знаю. Ты мне как младший брат. Но мы разыграем другую карту.

Я объяснила ему, что я хочу его усыновить, но сначала нам нужно поставить его на ноги. Он внимательно выслушал.

– Саш, только сделай так, чтобы меня никогда не вернули в детдом. У меня это было уже три раза. В четвертый я не выдержу – сломаюсь, – он судорожно всхлипнул, в уголках его глаз начала набухать соленая прозрачная влага.

– Тихо, тихо, только не плачь, тебе нельзя, – испугалась я.

– Без тебя знаю, – буркнул он и беспомощно вцепился в моё запястье.

Он так и заснул, но даже во сне не перестал держать меня за руку. «Вы не сможете усыновить этого мальчика из-за разницы в возрасте», – помните эти слова Добровольской? Возможно, именно она, сама о том не зная, и подала мне идею, как обойти этот запрет. У нас с «зайцем» было тринадцать лет разницы в возрасте. Но между Данилой и Игорем разница в возрасте составляла семнадцать лет. Вот тогда-то я и подумала, что для усыновления можно попробовать использовать Игоря.

О том, что я пропустила своё собеседование на Первом канале, я вспомнила лишь под утро. Вспомнила – и не сдержала улыбки. Всё потеряло значение, потому что моё счастье уже было со мной: тихо сопело в подушку, улыбалось чему-то во сне и доверчиво держалось за мою руку.

Данилу выписали из больницы через неделю.

Скрепя сердце, я проводила его обратно в детдом и приступила к выполнению задуманного: собрала документы Данилы, справки и карту лечения, наметила медицинские центры, куда я могла бы свозить его. Как заставить Соловьева усыновить Данилу я пока что не знала, но для начала мне требовалось хотя бы снова сойтись с Игорем. Но сходиться с ним мне не пришлось: первый шаг сделал сам Игорем.

Утром, едва я появилась в «Останкино», он позвонил мне:

– Александра, привет, – в своей любимой манере, чуть свысока поздоровался Игорь. – Слушай, ты когда в детский дом собираешься?

– Сегодня хотела съездить, – удивленная таким вопросом, ответила я. – А что?

– Давай вместе туда сгоняем?

– Вместе? Ну, ладно, давай.

«Интересно, что у него на уме?» – подумала я.

– Всё, разгребусь с делами и зайду за тобой. Ты где будешь? – Игорь чем-то прошелестел в трубке.

– До двенадцати просижу в бизнес-центре, – я оглядела кипу бумаг с разработкой тем для ток-шоу.

– Договорились.

К моему удивлению, Соловьёв появился как-то подозрительно быстро. Разыскал меня в бизнес-центре, когда на часах ещё не было одиннадцати, перекинул мне мою джинсовую куртку. Пока я одевалась, нацепил на нос так шедшие к его лицу солнцезащитные очки. Свёл меня вниз, подождал, пока я заберусь в его «Гелендваген» (никогда не любила этот квадратный дом на колёсах, но Игорю он нравился: он считал, что тачка подчеркивает его статус). Сел за руль, газанул, лихо вклинился в ряд и с ветерком довёз нас до Карамышевского проезда.

– Ты сюда ездишь? – Соловьёв выпрыгнул из машины и посмотрел на школьный двор, полный детей, у которых была перемена.

– Ну да. – Я захлопнула за собой дверцу. Игорь выкинул вперед руку с брелоком, квакнул кнопкой сигнализации:

– Ясно, – и с интересом покосился на шушукающихся на крыльце старшеклассниц. – Ну, веди.

Мы прошли чуть больше половины пути, когда из шеренги сверстниц выпрыгнула рыжеволосая девочка лет семнадцати:

– Игорь Борисович, а вы правда из «Останкино»? – Игорь заулыбался, кивнул. – Ой, а мы вас по телевизору видели. Можно с вами сфотографироваться? – покраснев, выпалила она.

– А, пожалуй, можно. – Игорь потянул с лица очки, не спеша убрал их в нагрудный карман своей бледно-розовой рубашки «поло» и вопросительно поглядел на меня: – Александра, ты как? К нам присоединишься?

– Что вы, Игорь Борисович, зачем такой кадр портить? – Стараясь не рассмеяться, я прикусила губу. – Давайте я лучше фотографом поработаю… Соловьёв, только я тебя очень прошу, не увлекайся, – предупредила Игоря я, пока девочки, споря, выбирали для съемки мобильный по принципу «чей телефон лучше». – Нас Данила ждет.

– Понял, – сказал Игорь, но, тем не менее, попозировал с каждой из школьниц. В итоге, представление затянулось на десять минут.

– Игорь Борисович, а можно вас поцеловать? – в заключении кокетливо спросила рыженькая.

– Обязательно, – Игорь уже пристроился подставить ей щеку, но тут на крыльцо, как на грех, выкатилась Добровольская. Впрочем, Соловьёв и здесь не терялся: убрал с лица сладкую улыбку, нацепил другую, более подходящую к случаю, и подсуетился: поцеловал Добровольской ручку.

– Решили приехать к нам? – проворковала Марина Алексеевна, благосклонно глядя на склоненную к ее руке темноволосую макушку Игоря.

– Да вот, Александра уговорила, – просвистел в ответ Соловьёв.

«Чего, чего?» Я насмешливо вскинула бровь. Игорь сделал вид, что он этого не заметил.

– Ну что ж, милости прошу, – Добровольская приглашающе махнула рукой и направилась к школе. Игорь за её спиной заговорщицки подмигнул мне, обежал Добровольскую и предупредительно распахнул перед ней дверь.

Он перестал играть лишь когда, жестко сузив глаза, смотрел на Данилу, который неторопливо спускался к нам вниз по лестнице. Судя по выражению лица Соловьева, Игорь пытался сообразить, как вести себя с ним.

– Не напрягайся, он нормальный, – я толкнула в бок Игоря. – Привет! – улыбнулась «зайцу».

– Добрый день, – очень вежливо поздоровался Даня, спокойно и невозмутимо разглядывая Игоря.

И Соловьёв расслабился: дружелюбно протянул «зайцу» руку, пожал его узенькую ладошку, спросил, как тот учится, попросил показать ему школу. Они мирно беседовали между собой, но я, наблюдая за ними, очень быстро поняла: они не интересны друг другу. Между ними не было тех точек соприкосновения, за которые можно ухватиться, чтобы попытаться сблизить людей. Их общение напоминало предельно вежливый, но отчужденный диалог двух чужаков, где мальчик ради меня был готов терпеть рядом любого мужчину, которого выбрала я, и мужчины, который мирился с мальчиком, но ровно до тех пор, пока тот ему не мешал.

Что очень скоро и подтвердилось.

Дождавшись, когда Игорь свернёт наш визит под тем благовидным предлогом, что его ждут в телецентре, я обняла Данилу, на секунду прижала его к себе и мысленно пообещала, что приеду к нему завтра и уж точно без Игоря. Данька кивнул, вежливо попрощался и ушёл. Мы с Соловьёвым вернулась к машине. Я устроилась на неудобном сидении и расправила льнущую к ногам юбку. Игорь занял место водителя, сунул ключ в замок зажигания, но заводить машину не стал, а посмотрел на меня.

– Хороший парень твой Даня, – весело произнёс Игорь. – Толковый. И, по-моему, благодарный. Ты поэтому к нему ездишь?

– Нет.

– Тогда почему?

– Я люблю его, – просто сказала я.

– Я так и понял, – жизнерадостно заключил Игорь, но было что-то в его голосе, что заставило меня повернуться и заглянуть ему в лицо. И тут меня осенило… я поняла, почему Соловьёв напросился поехать со мной в детский дом и так настороженно встретил «зайца».

– Тебе моя мать звонила? – обозлилась я. – Нажаловалась, что я сюда езжу? А ты к подростку приревновал?

– Ну вообще-то, чисто технически, это я ей звонил, – заметил Игорь.

– Зачем? – Я прищурилась.

– Чисто технически, поздравил её с открытием новой выставки.

– А на самом деле? – повозившись на сидении, я устроилась так, чтобы лучше видеть лицо Игоря.

– Ну, – Соловьёв поиграл бровями, – хотел понять по тону её общения, не завела ли ты себе другого?

– Ну и как, понял?

– Понял. Не собираешься, – хмыкнул Игорь и добавил: – Мальчик Данила, конечно, хорош, но мне он пока не соперник. Вот когда подрастет… – и Соловьёв игриво потрепал меня по коленке.

«Похотливый придурок», – мысленно скрипнула зубами я.

– А у меня, собираюсь ли я тебя бросить, ты конечно не мог спросить? – Я убрала ногу.

– Мог, но не стал.

– Почему?

Соловьев зачем-то включил «поворотник», потом выключил. Побегал глазами по зеркалам, покосился на меня. Сообразив, что я всё равно не отвяжусь, неохотно выдавил:

– Не хотел унижаться. Ты и так от меня долго бегала, так что я… – не договорив, Игорь поморщился. – В общем, это было неприятно.

– Ясно, – я отвернулась к окну. Глядя на раскачивающиеся под порывами ветра ветки деревьев, я думала: «Как интересно: я никогда не любила Игоря, а он любил меня? Или всё, что он делал, было продиктовано лишь его самолюбием? Чего он пытался добиться, когда завязал со мной отношения? Чем же я всё-таки его зацепила?»

– Сашенька, – вкрадчиво позвал меня Игорь.

– М? – не оборачиваясь, откликнулась я.

– Саш, а давай поженимся?

Пауза.

– То есть? – я медленно повернулась к Игорю, пытаясь понять, он что, так шутит?

– Ну, – по-своему оценив мой изумленный взгляд, снисходительно улыбнулся Игорь, – согласен: не так надо было делать предложение молодой и красивой девушке, а, как минимум, выйти из машины и встать перед ней на колено, но… – Игорь посмотрел за окно, на улицу, где уже собирался дождь, – Сашка, скажи мне честно: тебе нужны все эти романтичные бредни?

«С тобой – точно, не нужны», – с невольной злостью подумала я и кивнула Игорю.

– Вот видишь, мы с тобой всегда отлично понимали друг друга, – с ленцой в голосе заключил Игорь. – И, по-моему, со временем из нас может выйти просто отличная пара, потому что любовь – любовью, любовь – это дело, конечно, хорошее, но в браке не самое главное.

И тут мне стало совсем интересно.

– А что для тебя в браке главное? – спросила я.

– Главное? Общие интересы. У меня, например, как ты знаешь, есть два несомненных плюса: я умею делать деньги и связи. А у тебя есть эстонский паспорт, – многозначительно улыбнулся Игорь. – То есть, ты у нас по факту гражданка Евросоюза. И если мы поженимся, то я автоматом получу гражданство ЕС, и мы сможем вместе свалить из этой страны. Уедем мы, конечно, не сразу, – рассуждал Игорь, – потому что придется ещё документы собрать, но по моим прикидкам уже к следующему лету мы сможем навсегда перебраться в Таллинн. Я, честно говоря, и недвижимость уже присмотрел. Не замок, конечно, – Игорь подвигал бровями, – но обещаю тебе дом индивидуальной застройки в хорошем районе – в Пирита. Жильё, конечно, на кругленькую сумму потянет, но я знаю, как выкрутиться. Во-первых, на первое время мы вполне можем перекантоваться у твоих. Во-вторых, я попробую устроиться в «Би-Би-Си» – они сейчас много о России пишут, – но если не получится сразу войти в редакцию их Русской службы, то так и быть, встану под камеру репортером. А дальше я обрасту связями, и вот тогда…

Но что «тогда», я не слушала.

Я наконец поняла, почему Игорь меня присмотрел, окрутил, приручил, переспал и перевел поближе к себе. Нет, Игорь не был дешевым бабником – он был настоящим коллекционером, вот только коллекционировал он не женщин, а связи, которые и использовал в собственных целях. Во мне Соловьеву нравилось многое: внешность, мой пробивной характер, когда-то отзывчивое на его ласку тело, но по-настоящему он оценил всего одну вещь – наличие у меня эстонского паспорта. Именно в этот момент я и вспомнила слова моей мамы: «Игорь к тебе привязан. Он точно знает, чего он хочет, и просто так он тебя не отпустит». Какая ирония! Я до боли впилась зубами в губу. Гордость мне говорила, что нужно немедленно распрощаться с Игорем, встать и уйти, но – на что ты способен ради ребенка? Любовь, как и подлость, не выбирает средств. Но, по большому счёту, проблема выбора заключается не в том, что другие подумают о тебе, а в том, что сделаешь сам ты. И я приняла решение. Я нужна Игорю? Чудесно, теперь и он был мне нужен. Игорь хотел эстонский паспорт? Прекрасно, он его получит, но сначала я разберусь со здоровьем Данилы, а Игорь усыновит его.