Текст книги "Императрица Мария Федоровна"

Глава седьмая
К сожалению, мой сын слишком добр и мягок…»

20 февраля 1907 года открылась вторая Государственная Дума. Если в первую Думу крестьяне избирали 42 % представителей, то во вторую, согласно новому избирательному закону, – 22,5 %, землевладельцы – 50,5 % вместо 31 %; горожане и рабочие – 27 % (как и в первую Думу). Представительство окраин также было изменено: Польши – сокращено с 29 до 12 депутатов, Кавказа – с 29 до 10 депутатов.

Перевес в Думе оказался на стороне левых: когда правые в специальном обращении предложили выразить благодарность государю, левые и поддерживавшие их кадеты отказались встать. 1 марта 1907 года Николай II писал матери: «Конечно, ты уже знаешь, как открылась Дума и какую колоссальную глупость и неприличие сделала вся левая, не встав, когда кричали “ура” правые!.. До сих пор члены занимаются внутренними вопросами, а главное проверкой собственных полномочий, т. е. правильно ли каждый из них выбран. Кажется, завтра или в субботу Столыпин будет читать свою речь, и тогда скоро станет ясно, пожелает ли Дума серьезно заняться своим делом или начнет терять время и свой небольшой престиж болтовней и ругательствами. Поживем – увидим!»

Вскоре стало ясно, что Дума не в состоянии заниматься конструктивной работой, тем более что социал-демократические депутаты Думы вели откровенно антиправительственную деятельность. 3 июня 1907 года Дума была распущена. Главные причины заключались в невозможности как для правительства, так и для народного представительства найти путь к сотрудничеству, в частности при проведении в жизнь аграрной реформы.

Третья Государственная дума открылась 1 ноября 1907 года и работала в течение пяти лет. На приеме депутатов Думы 6 января 1908 года царь сказал: «Помните, что

вы созваны мною для разработки нужных России законов и для содействия мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Из всех законопроектов, внесенных в Думу, я считаю наиболее важным законопроект об улучшении земельного устройства крестьян и напоминаю о своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо прав собственности никогда не получит моего одобрения; права собственности должны быть священны и прочно обеспечены законом».

Столыпинские аграрные реформы, являвшиеся частью большого Проекта государственных преобразований России, начали разворачиваться в конце 1906 года. Для модернизации сельского хозяйства требовалось создание крепкого индивидуального землевладения. Царь высоко ценил Столыпина и возлагал на него большие надежды. В октябре 1909 года, находясь в Ливадии, он писал Марии Федоровне: «Столыпин провел здесь три дня и каждый вечер просиживал со мною по два часа. У него отличный вид и весьма бодрое настроение; здесь он хорошо гулял. Теперь, он в Петербурге переезжает с Елагина в дом министерства внутренних дел, так как он считает неудобным оставаться в Зимнем дворце. По-моему, он прав, и для него гораздо удобнее жить в своем доме, а не во дворце».

Но Столыпина ожидали новые непреодолимые трудности. Когда в 1911 году принятый Думой его законопроект о введении земств в губерниях Севера и Юго-Западном крае был провален в Государственном Совете благодаря действиям министра внутренних дел П.Н. Дурново и Д.Ф. Трепова, Столыпин обратился к государю с прошением об отставке. Мария Федоровна попыталась вмешаться в ситуацию и защитить Столыпина.

Чтобы лучше понять ситуацию, сложившуюся в Государственном Совете, императрица пригласила к себе на беседу В.Н. Коковцова, занимавшего тогда пост министра финансов. «…Ee рассуждения, – вспоминает он, – поразили меня своей ясностью, и даже я не ожидал, что она так быстро схватит сущность создавшегося положения. Она начала с того, что в самых резких выражениях отозвалась о шагах, предпринятых Дурново и Треповым. Эпитеты “недостойный”, “отвратительный”, “недопустимый” чередовались в ее словах, и она даже сказала: “Могу я себе представить, что произошло бы, если бы они посмели обратиться с такими их взглядами к Императору Александру III. Что произошло бы с ними, я хорошо знаю, как и то, что Столыпину не пришлось бы просить о наложении на них взысканий: Император сам показал бы им дверь, в которую они не вошли бы во второй раз”».

Императрица Мария Федоровна и Николай II Предвоенные годы

Пытаясь объяснить действия своего сына, Мария Федоровна сказала: «К сожалению, мой сын слишком добр и мягок и не умеет поставить людей на место, а это было так просто в настоящем случае. Зачем же оба, Дурново и Трепов, не возражали открыто Столыпину, а спрятались за спину Государя, тем более, что никто не может сказать, что сказал им Государь и что передали они от его имени для того, чтобы повлиять на голосование в Совете. Это на самом деле ужасно, и я понимаю, что у Столыпина просто опускаются руки и он не имеет никакой уверенности в том, как ему вести дела».

«Затем, – пишет далее Коковцов, – она перешла к тому, в каком положении оказывается теперь Государь, и тут ее понимание оказалось не менее ясным… “Я совершенно уверена, – сказала Мария Федоровна, – что Государь не может расстаться со Столыпиным, потому что он очень чуток и добросовестен. Если Столыпин будет настаивать на своем, то я ни минуты не сомневаюсь, что Государь после долгих колебаний кончит тем, что уступит, и я понимаю, почему он все еще не дал никакого ответа. Он просто думает и не знает, как выйти из создавшегося положения. Не думайте, что он с кем-либо советуется. Он слишком самолюбив и переживает создавшийся кризис вдвоем с Императрицей, не показывая и вида окружающим, что он волнуется и ищет выхода. И все-таки, принявши решение, которого требует Столыпин, Государь будет глубоко и долго чувствовать всю тяжесть того решения, которое он примет под давлением обстоятельств”.

Поразительно точным был и ее прогноз дальнейшего развития событий: “Я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, а это очень жаль и для Государя, и для всей России. Я лично мало знаю Столыпина, но мне кажется, что он необходим нам, и его уход будет большим горем для всех нас… Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего шесть лет тому назад, и вот – этого человека толкают в пропасть, и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и его и родину. Это просто ужасно”».

Мария Федоровна неоднократно сетовала на то, что Николая окружали люди, которые не были преданы ни ему, ни государству.

«Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. У моего бедного сына так мало людей, которым он верит, а вы всегда говорили ему то, что думаете, – неоднократно писала она В.Н. Коковцову. – Все остальные (кроме П. Святополк-Мирского – Ю.К.) не говорят Государю правду…»

Набиравший силу терроризм беспокоил патриотические круги русской монархической интеллигенции. Ярким свидетельством этого является эпизод, имевший место 16 января 1911 года на сцене Мариинского театра в Санкт-Петербурге во время представления оперы «Борис Годунов» с участием знаменитого певца Федора Шаляпина.

На спектакле присутствовали император Николай II, императрица Мария Федоровна, великая княгиня Ксения Александровна, великий князь Константин Константинович Романов, великая княжна Ольга Николаевна и другие члены императорской семьи. После сцены Бориса Годунова с детьми занавес неожиданно поднялся и зрители увидели на сцене на коленях стоявшего Шаляпина, а за ним хор, застывший в минуте торжественного молчания. И вдруг грянул хор и раздались первые звуки гимна «Боже, царя храни». Удивительный голос Шаляпина славил русского царя. Впечатление было грандиозное. Гимн был исполнен трижды.

Великий князь Константин Константинович, поэт и артист, позже вспоминал: «Мы не сразу поняли, в чем дело. Заметив, что поют “Боже, царя храни”, я вскочил, за мной сидевший рядом Георгий, встала императрица, жена, маленькая Ольга, Ирина и Ксения, встал и сам государь. Сбежался оркестр и подхватил гимн, раздались в зале крики “ура!” и рукоплескания. Гимн повторили трижды. Императрица выдвинула государя, бывшего в углу ложи и скрытого от публики занавесками вперед и откланялся и актерам, и публике. Давно не переживали мы минут такого подъема. Я не мог удержать слез».

1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре во время представления оперы «Сказка о царе Салтане» в присутствии царя и его семьи премьер России Петр Аркадьевич Столыпин был смертельно ранен. По свидетельству бывшего киевского губернского предводителя дворянства шталмейстера высочайшего двора Ф.Н. Безака, который в 1921–1922 годах встречался с Марией Федоровной в Копенгагене, императрица, делясь с ним своими воспоминаниями, отмечала, что «государю было очень неприятно» вспоминать, как он под влиянием придворных кругов, начиная с апреля 1911 года и вплоть до смерти Столыпина, как бы несколько потерял то исключительное доверие, которое питал к нему на протяжении пяти лет пребывания Столыпина у власти. Уже после смерти Столыпина государь, более внимательно перечитывая стенографические отчеты Государственного Совета от 1 февраля, 4 марта и 1 апреля 1911 года в связи с законопроектом о Западном земстве, ясно убедился в том, насколько был прав Столыпин в своих речах, защищая как интересы русского населения в Западном крае, так и права монарха при пользовании 87 статьей «Основных законов»; и вместе с тем для государя уже после смерти Столыпина стало ясно, что многие из членов Государственного Совета, выступая против правительства, и в частности против П.А. Столыпина, думали не об интересах государства и русского населения в Западном крае, а о том, чтобы нанести личный удар Столыпину.

«…1-го вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина, – писал Николай II матери после случившегося. – Ольга и Татьяна (великие княжны, старшие дочери царя – Ю.К.) были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, т[ак] к[ак] в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета. Я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричали, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой… Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстегивать китель. Фредерике и проф. Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли со мною в ложу и увидели все, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей, по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Все-таки он сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 часов. Ты можешь себе представить, с какими чувствами!

…Бедный Столыпин сильно страдал в эту ночь, и ему часто впрыскивали морфий… Вернулся я в Киев 3 сентября вечером, заехал в лечебницу, где лежал Столыпин, видел его жену, которая меня к нему не пустила…

6 сентября в 9 часов утра вернулся в Киев. Тут, на пристани, узнал от Коковцова о кончине Столыпина. Поехал прямо туда, при мне была отслужена панихида. Бедная вдова стояла, как истукан, и не могла плакать, братья ее и Веселкина находились при ней…».

Глубоко потрясенная убийством Столыпина, Мария Федоровна 9 сентября писала сыну: «Не могу передать тебе, как я возмущена и огорчена убийством бедного Столыпина. Правда ли, что ты и мои внучки видели этот ужас? Как это мерзко и возмутительно и еще в такой момент, когда все шло так хорошо и был общий подъем духа. Мне так жаль и я сожалею, что этого подлеца не разорвали на части тут же».

Во время своего пребывания в Киеве в 1915–1917 годах императрица-мать неоднократно встречалась с Ф.Н. Безаком и в ходе бесед с ним касалась отношения Николая II к Столыпину. Ссылаясь на разговоры с сыном и его письма, она утверждала, будто Николай II считал, что трагедия 1 сентября 1911 года лишила его того человека, который не только был самым верным и преданным России и престолу, но и дальновидным государственным деятелем.

На следующий день после убийства Столыпина в Киеве усилились антиеврейские настроения. Убийца Багров был евреем. Коковцов, взявший управление в свои руки, понял, что необходимо срочно предупредить возможность эксцессов. «Я решил, – вспоминал он позже, – послать всем губернаторам черты оседлости телеграмму, требуя решительных мер к предупреждению погромов… до употребления оружия включительно. Государь горячо поблагодарил за мысль вызвать с маневров три казачьих полка для предотвращения погромов».

В 1912 году произошло еще одно неприятное событие, которое сильно взволновало Марию Федоровну и Николая II. В Вене великий князь Михаил Александрович тайно обвенчался с Натальей Шереметьевой. Николай II был вне себя от возмущения и в письме к матери 7 ноября 1912 года писал, что Миша дважды нарушил свое слово, «а я ему безгранично верил… Ему нет дела, – писал он, – до скандала, который это событие произведет в России».

Марию Федоровну, находившуюся в тот момент в Дании, эта новость повергла в состояние отчаяния. «Я только об одном прошу, чтобы это осталось в секрете, чтобы не было еще нового скандала… Я думаю, что это единственное, что можно теперь сделать, иначе я уже больше не покажусь, такой позор и срам!» Скрыть брак великого князя оказалось невозможным. Николай II принял трудное решение: Михаилу Александровичу воспрещался въезд в Россию, он был уволен со службы, лишен всех званий, а над его имуществом была учреждена опека. Михаил Александрович поселился сначала на юге Франции, затем с Брасовой, с ее дочерью и сыном Георгием переехал в Англию. Летом 1913 года Мария Федоровна встретилась с ним в Лондоне. В письме Николаю II она писала: «Ужас, как грустно думать, что он, такой милый и честный, попал в такие когти, потому что она никогда его не отпустит от себя. Моя единственная надежда, что она ему этим надоест. Дай Бог!» (Но этого не произошло. Брак оказался прочным. Супруги горячо любили друг друга).

Великий князь Александр Михайлович, тепло относившийся к Михаилу Александровичу, писал: «Он очаровывал всех подкупающей простотой своих манер. Любимец родных, однополчан-офицеров и бесчисленных друзей, он обладал методическим умом и выдвинулся бы на любом посту, если бы не заключил своего морганатического брака».

Полковник А.А. Мордвинов, бывший на протяжении 1906–1913 годов адъютантом великого князя Михаила Александровича. Дал в своих воспоминаниях следующую характеристику великому князю Михаилу Александровичу: «Многим Михаил Александрович казался безвольным, легко попадающим под чужое влияние. По натуре он действительно, был очень мягок, хотя и вспыльчив. Не умел сдерживаться и быстро остывать. Как большинство, он был неравнодушен к ласке, излияниям, которые ему всегда казались искренними. Он действительно не любил (главным образом, из деликатности) настаивать на своем мнении, которое у него всегда было, и из этого же чувства такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, которые он считал – правильно или нет – исполнением своего нравственного долга, он проявлял обычно настойчивость, меня поражавшую». Все дети императрицы Марии Федоровны и императора Александра III, как отмечали современники, отличались высокими моральными качества и благородством. Для великого князя правдивость была главным качеством. Для высшего света и придворной среды того времени это было довольно редким явлением. Один из современников так отозвался о Михаиле Александровиче: «Он напоминал взрослого ребенка, которого учили поступать только хорошо и порядочно. Он не хотел признавать, что в мире существует зло и неправда, он считал, что верить надо всем».

После смерти великого князя Георгия Александровича, великий князь Михаил Александрович на основании Государственного закона о престолонаследии был объявлен наследником престола. Это положение очень тяготило Михаила Александровича, который никогда не стремился к власти.

Когда в 1904 году в царской семье родился сын Алексей, великий князь был неслыханно рад, так как отныне он официально уже не являлся наследником престола. Великий князь Михаил Александрович выбрал военную карьеру. Начальное военное образование он получил в гвардейском Кирасирском полку, шефом которого была вдовствующая императрица Мария Федоровна. Полк стоял в Гатчине.

Будучи блистательным офицером, красивым, добрым и обаятельным человеком, великий князь Михаил Александрович пользовался большим успехом у женщин.

Императрица Мария Федоровна на протяжении всех лет опасалась, что сын сделает не совсем правильную партию, и в своих письмах сыну давала ему наставления даже, когда ему было уже за тридцать.

«Ты должен подавать всем хороший пример и никогда не забывать, что ты сын своего Отца. И это только из-за любви к тебе, мой дорогой Миша, я пишу эти слова, а не для того, чтобы огорчить тебя. Но иногда я так беспокоюсь за твое будущее и боюсь, что по причине твоего доброго сердца ты позволяешь себя втягиваться в какие-то истории, и тогда ты кажешься не таким, каким ты есть на самом деле. Я прошу у Бога, чтобы он наставлял тебя и не давал угаснуть твоей вере в Него».

Михаил был не только любимцем отца – императора Александра III, но и своей матери. В письмах и дневниках она писала «о Мише» – Михаиле Александровиче с необыкновенным нежным чувством. 14/27 ноября 1915 года – «В 10½ пришел мой милый Миша, самый удивительный из всех моих детей».

Ему позволялось многое. Великая княгиня Ольга Александровна в своих воспоминаниях рассказывает случай с потерей Михаилом Александровичем большой алмазной застежки, которая принадлежала к числу сокровищ короны, и которую по его просьбе дала ему императрица Мария Федоровна во время Придворного бала 1903 года. «Застежка была баснословно дорогой, некогда она принадлежала императору Павлу I, и вдовствующая императрица надевала ее очень редко. «Можно себе представить, с какой неохотой она выполнила просьбу сына, и Михаил ее потерял. Должно быть, украшение упало у него с шапки во время танцев. Оба они – Мама и Михаил, – вспоминала великая княгиня Ольга Александровна, – были вне себя от отчаяния, ведь застежка принадлежала к числу сокровищ короны. В тот же вечер были внимательно осмотрены все залы дворца. Утром пришли сыщики и обшарили дворец с чердака до подвала. Но бриллиантовую застежку так и не нашли».

Императрица Мария Федоровна пыталась уберечь сына от случайных знакомств, так как в юности он влюблялся постоянно, и в него влюблялись многие женщины. Среди объектов его внимания в те годы были две его кузины: английская принцесса Виктория и принцесса Беатрис Саксен-Кобург-Готская. Мать очень опасалась брака Михаила с какой-либо родственницей, ибо православная церковь запрещала браки между детьми родных братьев и сестер.

Любовная связь была у Михаила Александровича и с первой фрейлиной своей сестры Ольги Александровны – Диной Косиковской. Как вспоминала Ольга Александровна: «Они (великий князь Михаил Александрович и Дина) решили сбежать, но кто-то их выдал. Дину разумеется тотчас уволили. Брат был безутешен. Он обвинял Мама и Ники. Помочь я им не могла».

С. Витте считал, что главная причина в поведении Михаила Александровича было в его воспитании. «Теперь Михаилу Александровичу 33 года, – писал С. Витте. – Последнее время говорят, что он будто бы запутался в каком-то романе; впрочем, мне этому не хочется верить. Но если бы даже случилось такое несчастное обстоятельство, то я должен сказать, что в этом во многом виновато его воспитание. Его ведь воспитывали совершенно как молодую девицу и тогда, когда ему уже минуло 29 лет».

Будучи офицером Кирасирского полка в Гатчине, великий князь Михаил Александрович познакомился с супругой лейтенанта Владимира Вульферта и влюбился в нее. Наталья Вульферт, урожденная Шереметьевская, находившаяся уже тогда во втором браке, ответила ему взаимностью и проявила необыкновенную настойчивость в сохранении этой связи.

Михаил Александрович в 1909 году сумел уговорить своего брата, императора Николая II, предоставить ему пост в провинции. Великий князь был назначен командиром 17-го гусарского Черниговского полка, который размещался в Орле. Чтобы видеться с великим князем Михаилом Александровичем, Наталья Сергеевна переехала в Москву. В 1909 году, когда великий князь сопровождал Марию Федоровну в Данию, Наталья последовала за ним в Копенгаген, и жила в гостинице «Англетер». Ее постоянно навещал Михаил, что, естественно, не ушло от внимания матери. В письме своей дочери Ксении Мария Федоровна писала: «Миша совсем пропал, его только видно было к завтраку и обеду, не очень мило, я уверена, что эта ст[ерва] была тут все время!!»

Когда в феврале 1910 года Михаил Александрович находился в Санкт-Петербурге, мать писала сыну: «Вот уже больше десяти дней, что ты уехал, и до сих пор ничего от тебя не получила. Сегодня Семенов уезжает, я ему поручу эти строки в надежде, что ты мне каждую неделю пошлешь Carte-postale [почтовую карточку] по крайней мере, се n'est pas beaucoup demander [я не требую слишком многого]. Я очень обеспокоилась так долго не получить ответ на мою телегр., и думала, что ты заболел или пропал на дороге. Я ждала пять дней, но в твоем запоздавшем ответе опять не нашла никакого объяснения, понимай, дескать, как знаешь: полное равнодушие с твоей стороны, во что, я, правда, не верю, или, скорее, речь о совести, которая не совсем чиста. Не буду вдаваться в детали, хочу лишь напомнить тебе, что в особенности в провинции взгляды всех обращены на тебя, и ты должен служить всем добрым примером и никогда не забывать, что ты сын своего Папа́».

Великий князь Михаил Александрович с супругой Натальей Брасовой

Наталья в эти дни была уже беременна и 24 июля 1910 года родила Михаилу сына, которого при крещении назвали Георгием. Императорским указом ему было пожаловано дворянство без титула и присвоена фамилия Брасов. Михаил Александрович обратился к Николаю II с просьбой, предоставить Наталье право на развод с Вульфертом, так как Михаил Александрович и Наталья Сергеевна опасались, что муж Натальи получит отцовские права на Георгия. Николай II согласился предоставить Наталье право на развод при условии, что Михаил никогда не женится на Наталье. Михаил Александрович вынужден был дать честное слово.

Однако Наталья, получившая право носить фамилию Брасова, получила также разрешение проживать в поместье Брасово. Николай II и члены императорской семьи во главе с Марией Федоровной официально не признали семейные отношения между Михаилом и Натальей.

Чем больше росло влияние Натальи на Михаила, тем больше он отдалялся от семьи. В январе 1912 года решением императора Михаил был отозван в Санкт-Петербург, где он должен был возглавить Кавалергардский полк, почетным главой которого была вдовствующая императрица. Михаил настоял на том, чтобы с ним в Россию приехала и Наталья. Разрешение было дано, но молодая пара не должна была проживать в императорском Аничковом дворце, а только в полковой квартире.