Текст книги "Маленький отель на Санторини"

Глава 20

В понедельник я выхожу на работу в пиар-агентство. С утра начальницы в кабинете снова нет, и я отправляюсь заниматься текущими делами. Незадолго до обеда к моему столу подходит Полина.

– Тебя Елена Борисовна спрашивает.

– Она на месте? – взволнованно подпрыгиваю я.

– Да, иди прямо в кабинет.

Я сразу же отправляюсь туда, но, когда подхожу к огороженному стеклянными стенами кабинету начальницы, вижу, что он пуст.

Дверь приоткрыта, как бы приглашая меня. Если начальница и вышла, то ненадолго. А меня так и манит к себе панорамное окно, за которым плывут белые облака. Мне так давно хотелось приблизиться к нему и постоять на месте начальницы!

Я ступаю за порог и направляюсь прямо к окну. Обхожу стол и белое кожаное кресло. Протягиваю руку к стеклу – оно такое прозрачное, как будто его и нет. Но на сверкающей поверхности остается отпечаток моей ладони. Заметив это, я тру стекло манжетой. А потом мой взгляд падает на рабочий стол Елены Борисовны.

На нем нет личных фотографий или снимков с женихом, которые могли бы утолить любопытство моих коллег. Зато на видном месте стоит призовая статуэтка. Начальница получила профессиональную премию прошлой осенью, когда я только устроилась на работу. Тогда ее кабинет с панорамными окнами и наградная статуэтка были предметом моих грез. И сейчас я не могу устоять перед соблазном подержать ее в руках.

Это уже не моя мечта, но она по-прежнему завораживает – как альтернативный вариант судьбы, которая могла быть моей, не получи я в наследство отель на Санторини. От голоса начальницы я подпрыгиваю и роняю статуэтку, она отлетает под стол.

Я бросаю панический взгляд на стеклянные двери кабинета – Елены Борисовны пока не видно, но ее голос звучит все ближе. Если повезет, я успею нырнуть под стол, поднять статуэтку и вернуть на место.

Залезть под стол я успеваю, а вот подняться – уже нет.

– Ага, сама поверить не могу, – начальница входит в кабинет, продолжая разговор по телефону, – для меня это все тоже очень неожиданно…

От дробного стука ее каблуков у меня в жилах стынет кровь, и я замираю, скрючившись под столом.

– Что, плохо слышно? Подожди, я подойду к окну, там связь лучше ловит.

Я мысленно сжимаюсь, готовая встретиться с начальницей лицом к лицу и выползти ей под ноги. Но неожиданно столешница над моей головой скрипит под тяжестью начальницы. Она что, села на стол?!

В это невозможно поверить, но моя строгая начальница, которую все за глаза зовут Железной Еленой, совершенно по-девчоночьи запрыгивает на стол, а тонкие шпильки ее черных туфель покачиваются в воздухе в каких-то нескольких сантиметрах от моего лица. На всякий случай, я отползаю подальше, а то еще глаза выколет!

– Так лучше слышно? Теперь посекретничаем! – задорно говорит она, а у меня от ее слов кровь в жилах стынет.

Мне надо вылезать прямо сейчас! Пусть лучше начальница заподозрит меня в идиотизме или в краже статуэтки. Подслушивать ее секреты – это намного хуже! Но я не могу шелохнуться – меня словно заколдовали.

Начальница болтает ногами, хихикает, как школьница, и разговаривает со своей подругой. А я слушаю ее секреты, скособочившись под ее столом и вцепившись в ее статуэтку.

– Я ведь на эту встречу одноклассников даже идти не хотела. Это все ты виновата, Аська, затащила меня, а сама не пришла!

Подруга что-то отвечает в свое оправдание, и Елена Борисовна властно перебивает ее, из хихикающей школьницы снова превращаясь в железную леди-босс, которая строит все наше пиар-агентство.

– Ой, да ладно, знаю я твои отмазки. Но ничего, Аська, я не в обиде. Ты, можно сказать, моя добрая фея. Собрала меня на бал, а с него – прямо на свадьбу. Если бы не ты, не быть бы мне сейчас невестой…

Я, затаив дыхание, слушаю ее откровения. Так вот откуда взялся таинственный жених! Это ее одноклассник!

– Я как Андрея увидела, так сразу поплыла. Такой дрищ в школе был, а сейчас – мужчина мечты. Мы с ним через час от наших однокашников сбежали – не нужен нам был никто, такая искра между нами проскочила. Сразу ко мне поехали и переспали.

Подружка на том конце провода ахает, начальница довольно хохочет, а я зажмуриваюсь от ужаса. Надо было вылезать из-под стола сразу, а после таких откровений уже поздно. Как же мне выпутываться? Может, сделать вид, что я упала в обморок? А что, лежу себе в отключке, ничего не слышу, никаких ко мне претензий…

– Горячий парень, секс-машина прямо! До утра меня из постели не выпускал. Ночью признался, что все эти годы меня любил и обо мне мечтал. А наутро предложение сделал. Я смеюсь – без кольца не считается. Так он меня сразу в ювелирный бутик потащил, говорит – выбирай, какое хочешь кольцо. Ну я и выбрала, не постеснялась… – Начальница довольно смеется. – Когда свадьба? Летом хочу, чтоб белое платье, синее небо, ветер в волосах. Хорошо бы на море. Кому нужны эти пьяные банкеты? Я их вон на работе постоянно организовываю, тошнит уже от застолий. Хочется чего-то романтического, чтобы только я и он… На Мальдивы куда-нибудь или на Шри-Ланку. Не знаю, еще не решила. – С нее спадает туфля и отлетает прямо к моим ногам под стол. – Погоди, Ась…

Не успеваю я ничего сообразить, как Елена Борисовна спрыгивает на пол и заглядывает под стол. При виде меня ее глаза удивленно расширяются. Она хищно раздувает ноздри и шипит, как змея:

– Лебедева, ты что тут делаешь? Ты что, подслушиваешь?!

– Извините, Елена Борисовна, – блею я и протягиваю ей туфлю, как паж Золушке. – Я случайно…

– Ась, я перезвоню. У меня тут возник срочный рабочий вопрос, – бросает она в трубку, превращаясь из влюбленной хохотушки в ту мегеру, которая держит в железном кулаке весь офис. И сейчас этот кулак обрушится на меня!

Пока она надевает туфлю, я выползаю из-под стола, пряча за спиной статуэтку. Хочу украдкой поставить ее на стол, но Железная Елена замечает и это:

– А там у тебя что?

Я молча ставлю статуэтку на стол.

– И как ты это объяснишь, Лебедева? – Начальница сверлит меня гневным взглядом.

Вот как у нее так получается, а? С виду – хрупкая голубоглазая блондинка, а по характеру – акула, которую все в офисе боятся.

Я перевожу взгляд на облака за панорамным окном за ее спиной, вспоминаю свой милый отель на Санторини и фыркаю от смеха. Ну чего я так испугалась? Что меня уволят? Так ведь я за тем и пришла!

Начальница недоуменно смотрит на меня.

– Увольте меня, Елена Борисовна! Я за этим и пришла, но вас не было, я подошла к окну, потому что давно мечтала представить себя на вашем месте. А потом увидела статуэтку, взяла в руки, уронила, наклонилась за ней, а тут вы… Я испугалась и побоялась вылезти. Глупо, конечно, вышло. Надо было сразу сказать, но потом пошли такие откровения…

– За честность не увольняют, – неожиданно хмыкает начальница. – И за глупость тоже. Надеюсь, ты не будешь болтать языком?

Она испытующе смотрит на меня. Ведь то, о чем я сейчас узнала, может подпортить ее деловую репутацию. Оказывается, железная Елена может быть страстной, порывистой, пылкой, как обыкновенная женщина.

– Что вы, нет, конечно! – горячо заверяю я.

– А я тебе верю, Лебедева. Другим бы не поверила, а тебе верю. Ты не из наших офисных сплетниц, от Аглаи держишься подальше, дружишь с Полиной… – Заметив мой изумленный взгляд, она смеется: – Да-да, я все про всех знаю. Работа такая. Даже то, что ты вечно прикрываешь свою подружку Полину и выполняешь за нее работу, хотя по-хорошему ее давно пора уволить.

– Не увольняйте Полину, – испуганно перебиваю ее я, – увольте лучше меня!

– За что мне тебя увольнять? – Елена Борисовна расслабленно садится в кресло и машет рукой. – Работаешь ты хорошо, Лебедева, вот и работай дальше! И подруга твоя тоже пусть работает, не волнуйся. Хоть у меня самой нет детей, я все понимаю.

– Так ведь я пришла увольняться… – растерянно бормочу я.

– С чего вдруг? – Начальница удивленно заламывает бровь. – Зарплата маленькая? Можем обсудить. Или конкуренты переманили?

– У меня, Елена Борисовна, теперь есть маленький отель на Санторини. Я в Грецию уезжаю.

– Да ну? И как тебя так угораздило? Садись, рассказывай!

Я ей говорила, что получила наследство в Греции, когда просила отпуск, но про отель не сообщала. Так что это для нее новость.

– Давайте я лучше покажу.

Я достаю телефон и показываю ей фотографии отеля, сказочные белые домики Ии, розовый закат над морем.

– Как красиво! – мечтательно вздыхает Елена Борисовна.

Сейчас, когда на ней нет маски железной леди, она выглядит гораздо моложе своего возраста. Она ведь всего лет на девять старше меня, хотя у меня никогда не повернется язык обратиться к ней просто по имени, без отчества.

– Даже не верится, что это все по-настоящему, как в сказке, – замечает она, листая фото.

А я мысленно примеряю на нее фату невесты и, набравшись смелости, предлагаю:

– А хотите я вам организую свадьбу на Санторини?

Глава 21

В середине мая, когда все возвращаются на работу после длинных праздников, я вылетаю в Афины.

Все свои дела в Москве я благополучно завершила. Отработала в офисе и получила последнюю зарплату, а заодно – аванс от начальницы на проведение свадьбы на Санторини. Мне сразу же удалось ее уговорить, и у меня остается около месяца на то, чтобы все подготовить.

Лечу я с одним чемоданом – в нем летние вещи и кое-какие личные, которые мне хочется взять с собой на Санторини. Большинство вещей я раздала друзьям и продала на Авито. А оставшиеся отвезла на хранение на склад.

Всю мебель и технику я распродала. Последним остался диван, но его купила квартирная хозяйка. Сегодня утром я вернула ей ключи, а она мне – залоговый платеж за месяц аренды. Мы расстались довольные друг другом, и я оставила ей адрес электронной почты на случай, если она захочет отдохнуть у меня на Санторини. Я надеюсь, что мне удастся запустить отель уже в этом сезоне, пусть и не сразу. Для этого нужно сделать еще кучу дел.

Перед аэропортом я еще успеваю забежать в обменник и поменять рубли на евро. А в такси смотрю на проплывающие за окном цветущие белые яблони и вишни и гадаю, когда я теперь увижу Москву.

– Приятного отпуска! – желает таксист, выгружая мой увесистый чемодан у дверей аэропорта.

Я с улыбкой благодарю его, думая о том, что отдыхать мне точно будет некогда. Мне предстоит море работы.

Прилетев в аэропорт Афин, я сажусь на автобус до города.

Хозяин квартиры, которую снимал отец, позвонил мне вскоре после моего приезда в Москву. Я оказалась права – мужчина не говорил по-английски, поэтому он просто выбросил мою первую записку, приняв ее за спам. Вторую записку, написанную по моей просьбе Спиросом на греческом, хозяин прочитал. Но когда перезвонил мне и затараторил по-гречески, уже я не смогла объясниться с ним, хотя и сразу поняла, кто звонит. Потом я отправила ему сообщение на английском и пару дней ждала ответа. Мне написал по-английски его племянник, и так нам удалось поговорить. Я была счастлива узнать, что хозяин сохранил личные вещи отца, и договорилась, что заберу их, когда прилечу в Афины по пути на Санторини.

Осмотреть квартиру не получается – там уже живут новые жильцы, а хозяин с племянником встречают меня у дома. За то, чтобы получить бумажную коробку с вещами отца, мне приходится заплатить триста евро – якобы столько задолжал отец за коммунальные платежи. Не знаю, так ли это, но я без колебаний отдаю нужную сумму, ведь содержимое коробки значит для меня гораздо больше. В ней я надеюсь найти ответы на свои вопросы.

До вечернего рейса на Санторини еще пять часов, а мне не терпится посмотреть вещи в коробке, поэтому я нахожу укромную скамеечку в национальном саду и открываю крышку. Внутри – ежедневник отца и пачка фотографий.

Ежедневник на греческом – в нем даты, встречи, номера телефонов. Это все, что я могу понять, не зная языка. Если отец занимался организацией концертов и мероприятий, ему приходилось общаться со множеством людей и договариваться о куче работ.

Гораздо интереснее рассматривать фотографии. Они запечатлели самые яркие страницы жизни отца из разных лет и похожи на снимки из глянцевых журналов. Закулисье концертов, фуршеты, выставки в галерее, вечеринки в ночных клубах. Здесь есть фотографии, на которых отцу двадцать, тридцать, сорок. Он довольно красив, всегда ухоженный, в модной одежде – как будто сам только что сошел со сцены.

На всех снимках Костас окружен людьми. Я ревниво вглядываюсь в лица женщин, помня о том, что отец сказал моей маме, что в Греции его ждет любимая. Почти все – красавицы в вечерних платьях или откровенных нарядах, с гривой ухоженных волос. Брюнетки, рыжие, блондинки. Стройные, как статуэтки. Женственные, с пышными формами. Высокие, миниатюрные. Гречанки, европейки, китаянки, афроамериканки. Каждая из них может оказаться той самой разлучницей, что украла его сердце и не дала шансов на продолжение знакомства с моей мамой. Но все женщины на фотографиях – разные, ни одна не мелькает на других снимках, как его постоянная спутница. Выходит, у отца была несчастная любовь? Он не был вместе с той, кого любил?

Его личная жизнь была тайной и для его матери. Ирина регулярно присылала мне переводы записей из дневника Афины, и я узнала немало интересного об отце. Если отель был мечтой Афины, то единственный сын Костас был ее солнцем. Она всегда с любовью писала о нем, гордилась его успехами в школе, мечтала, что сын продолжит семейное дело – займется отелем, который с каждым годом становился все популярнее. Афина была одной из первых, кто предвосхитила развитие туризма на Санторини, отель приносил прибыль и в сезон никогда не пустовал. Она рассчитывала на помощь сына, поэтому была раздавлена тем, что он уехал в Афины. Догадываясь, что мать не отпустит его, Костас не предупредил родителей, а оставил прощальную записку, которую Афина нашла поздно вечером, когда Костас уже отплыл на пароме. Афина ужасно корила себя, чувствуя свою вину в том, что все время проводила за работой в отеле и не заметила, как упускает сына. Потом она съездила к Костасу в гости, убедилась, что он в порядке – работает официантом и снимает опрятную комнату у благочестивой старушки на окраине Афин. Если поначалу она надеялась, что сын нагуляется вдали от дома и вернется, то со временем смирилась с тем, что Костасу нравится его жизнь в столице. Личным он с ней никогда не делился, девушек на Санторини к родителям не привозил, хотя Афина и ждала этого, мечтая о внуках.

Интересно, как бы она встретила мою маму, если бы Костас привез ее познакомиться? Просматривая фото, я пытаюсь представить маму рядом с отцом и понимаю, что она меркнет на фоне всех этих гламурных богинь. Мама была довольно милой, но в ее гардеробе не было шикарных нарядов, она никогда ярко не красилась и не посещала такие мероприятия. Они с папой были людьми из разных миров, которые случайно встретились, чтобы расстаться навсегда. Теперь я это отчетливо понимаю.

Среди цветных снимков с вечеринками, явно сделанных профессиональными фотографами, мне попадается старое фото, снятое на мыльницу. Изображение слегка размыто, отцу на нем лет двадцать, а рядом с ним приятель, лицо которого мне кажется смутно знакомым. Снимок сделан в Афинах, на фоне античных колонн Парфенона. Друзья обнимаются за плечи – юные, беззаботные, оба стройные и загорелые, в футболках и джинсах. Они смотрят не в камеру, а друг на друга и весело хохочут, как будто один рассказал другому смешной анекдот. Я уже хочу отложить снимок, как мое внимание привлекает родинка на щеке у папиного приятеля. Такая же была у нотариуса Спироса. Я взволнованно вглядываюсь в лицо парня, пытаюсь представить его лет на тридцать старше, полнее, мысленно переодеваю его в рубашку и костюм, и ахаю. Это точно Спирос! Вот почему его лицо сразу показалось мне знакомым, хотя он сильно изменился за эти годы, чего не скажешь о моем отце – в его последних снимках легко узнать прежнего юношу.

Но тогда, получается, нотариус меня обманул. Ведь он сказал, что они с моим отцом не были близко знакомы и встретились впервые прошлой осенью. А судя по фото, они знали друг друга с юности. И не просто знали, а дружили – иначе отец не стал бы хранить ничего не значащее для него фото столько лет. Может, они дружили раньше, а потом судьба их развела? Но именно к Спиросу обратился отец, когда захотел составить завещание – вспомнил старого приятеля. А нотариус сказал мне, что отцу посоветовал обратиться к нему кто-то из знакомых.

Я хочу выяснить правду немедленно. Поэтому перекладываю драгоценное содержимое коробки в свой рюкзак, выбрасываю пустую коробку в урну и направляюсь в офис нотариуса. Надеюсь, он на месте. Хочу застать его врасплох, чтобы он не успел подготовиться и придумать очередную ложь.

В офисе Спироса мне приходится подождать. Нотариус занят, из-за закрытой двери кабинета доносится разговор на греческом. Но его секретарша узнает меня и предлагает присесть, пока Спирос освободится. Мой визит не вызывает у нее вопросов, вероятно, она думает, что я пришла по поводу наследства. А я с волнением поглядываю на часы – до моего рейса на Санторини остается три часа, и я надеюсь, что не опоздаю в аэропорт.

Наконец из кабинета выходит худощавый, болезненного вида мужчина лет пятидесяти в черном костюме, а за ним – сам Спирос, розовощекий и упитанный. При виде меня нотариус удивленно застывает.

– Вероника! Не ожидал тебя увидеть.

– Я бы хотела обсудить мое наследство, – говорю я.

Спирос бросает взгляд на часы. Мой визит не укладывается в его график, и я быстро добавляю:

– Это ненадолго.

– Хорошо, проходи. Минут пять у меня есть.

Мы проходим в кабинет. Спирос говорит, что бумаги с оформлением наследства в собственность пока не готовы, но это простые формальности.

– Почему вы сказали, что плохо знали моего отца? – перебиваю я и кладу на стол старое фото.

Спирос вздрагивает, бросает взгляд на фото, потом – на приоткрытую дверь, как будто боится своей секретарши.

– Откуда это у тебя? – спрашивает он дрогнувшим голосом.

– Нашла в вещах отца, которые передал хозяин квартиры.

Спирос поднимается из-за стола, плотно закрывает дверь, чтобы секретарша не услышала наш разговор, и возвращается на место. Вид у него напряженный, как будто ему есть, что скрывать.

– Вы дружили с юности. Зачем вы солгали? – обвиняю я.

– Да, мы были знакомы в юности, – признается Спирос, беря в руки фото. – Костас тогда только приехал в Афины, мы познакомились в общей компании и быстро поладили. Он был веселый парень, с ним было легко и интересно. Я вызвался показать ему город и Акрополь. В этот день Костас поднялся туда впервые.

– Так вот почему он сказал вам, что Акрополь – место его силы. Я еще удивилась, что он поведал об этом постороннему человеку, но вы для него посторонним не были… Расскажите мне об отце.

Я жду, что Спирос расскажет мне об их дружбе, о том, каким был мой отец. Но мужчина кладет фото на стол и придвигает ко мне.

– Мне нечего добавить, Вероника. Нам было по восемнадцать, мы были мальчишками. В таком возрасте легко заводят дружбу и легко расстаются. Мы общались недолго. Потом у Костаса появилась другая компания. Он был любителем вечеринок и развлечений и сделал их своей профессией. А я поступил на юридический и вскоре женился. Наши пути разошлись. Долгие годы мы не общались, пока Костас не пришел ко мне, чтобы составить завещание… У меня мало времени, Вероника.

Нотариус смотрит на часы и явно что-то недоговаривает. В приемной слышатся голоса – похоже, пришел следующий клиент. Но я не собираюсь уходить, не получив ответы.

– Почему вы перестали дружить? Не поделили девушку?

– Девушку? – В глазах Спироса мелькает удивление, а с губ слетает нервный смешок. – Нет, вовсе нет…

– Тогда парня? – неожиданно осеняет меня, и по смятенному взгляду Спироса я понимаю, что попала прямо в цель.

В кабинет заглядывает секретарша и говорит что-то по-гречески. Спирос быстро ей отвечает, а когда она уходит, обращается ко мне:

– Извини, Вероника, но тебе пора. Ко мне пришли.

– Я не уйду, не получив ответ, – заявляю я, не трогаясь с места.

Спирос вздыхает и тяжело смотрит на меня совиными глазами:

– Кто тебе это сказал?

– Никто. Сама догадалась. По его личным фотографиям.

Спирос красноречиво молчит и отводит глаза, перебирая документы на столе, а я спрашиваю:

– Почему вы не сказали мне сразу?

– А разве такая правда об отце сделала тебя счастливой?

В кабинет врывается клиентка – нервная худая женщина лет сорока в алом платье, которая выглядит как разведенная жена греческого миллионера. Она начинает недовольно говорить по-гречески, явно не привыкшая к тому, что ее заставляют ждать в приемной.

Спирос любезно заговаривает с ней, а на меня бросает панический взгляд. Мне пора. Все, что мне нужно, я уже услышала.

Я забираю фотографию со стола, прощаюсь с ним и выхожу на улицу.

После разговора со Спиросом пазл в моей голове складывается окончательно. Я получила недостающий фрагмент жизни моего отца и теперь вижу всю ее целиком. А события, о которых я узнала раньше, предстают в ином свете.

У мамы не было шансов на семью с отцом. Их ночь он назвал ошибкой – потому что пошел против своей природы. Остается только гадать, почему та ночь вообще случилась. Может, инициативу проявила мама – ведь тетя Валя сказала, что мама влюбилась в красивого грека с первого взгляда. А Костас из чувства благодарности не смог отказать. Может, ему хотелось попробовать, каково это – быть с женщиной. А может, она напомнила ему кого-то из его возлюбленных. Этого я уже не узнаю. Эта ночь случилась, и на свет появилась я.

Других детей у Костаса не было. Представляю, как сильно он удивился, когда мама написала ему обо мне. Сомнения отпали, когда она прислала ему мое фото – ведь я была копией бабушки Афины. К сожалению, бабушки уже не было в живых, отец не успел рассказать ей обо мне. Потом связь с мамой оборвалась после ее смерти, отец по какой-то причине откладывал нашу встречу, хотя позаботился о том, чтобы включить меня в завещание. Может, он собирался с духом, чтобы прилететь в Россию и познакомиться со мной. Может, в Афинах у него были незаконченные дела. Потом он поехал на Санторини – вероятно, заподозрил Манолиса в том, что он присваивает себе прибыль от отеля. И с острова уже не вернулся. Гибель отца по-прежнему оставалась тайной.

Но теперь я хотя бы знала, что он не бросал меня, потому что узнал обо мне только недавно. А если бы узнал раньше, счастливой семьи у родителей все равно бы не сложилось. Значит, и жалеть об этом не стоит.

Я искала на снимках отца женщину, которую он любил. Но он имел в виду мужчину – то ли мама не поняла его из-за того, что они общались по-английски, то ли он сказал о любимом человеке, а уже мама трактовала его слова в более традиционном значении.

Сев на автобус до аэропорта, я заново просматриваю фотографии и вижу то, чего не заметила раньше. В окружении отца было гораздо больше мужчин, чем женщин. На Санторини считали, что он сбежал с острова, потому что влюбился в невесту лучшего друга – Ангелики. Но что, если он влюбился в самого друга? На маленьком острове отцу было бы трудно скрывать свои чувства и быть не таким, как все. Поэтому он сбежал в Афины, где легче затеряться. Он выбрал профессию, которая позволяла ему вращаться в творческой среде, где более терпимы к нетрадиционным отношениям и ему было легче найти себе партнера.

Все ответы теперь у меня перед глазами. Я задерживаюсь на фотографии, где молодой отец стоит в обнимку со Спиросом. Я не знаю, насколько откровенным был со мной нотариус. Теперь в дружеских объятиях веселых парней мне видится нечто большее, но правды мне не узнать. Спирос никогда не признается, он слишком трясется над своей профессиональной репутацией. К тому же он не раз подчеркивал, что он семейный человек и у него есть жена, с которой он, кстати, ездил в отель бабушки Афины еще при ее жизни. Мне бы уже тогда сообразить, что он врет, говоря, что был знаком с моим отцом только с осени. Прекратили ли они общение в юности из-за того, что мой отец проявил к нему интерес, который Спирос с негодованием отверг, потому что придерживается традиционных ценностей? Или на юного Спироса давили родители, поэтому ему пришлось порвать с неподходящей компанией и всю жизнь притворяться любящим мужем и семьянином? Этого я не узнаю. Да и это не мое дело. Нотариус дал понять, что хочет забыть о дружбе с моим отцом, и это его выбор.

Автобус останавливается у дверей аэропорта, и я выхожу, крепко прижимая к себе потяжелевший рюкзак. Меня ждет Санторини. И Стефанос.

Сердце сладко замирает при мысли о красивом художнике. Теперь я свободна и могу целовать его сколько хочу!

Солнце уже садится, когда самолет приземляется на Санторини и я сажусь на автобус до Ии. По соседству со мной плюхается пожилой немец в футболке с надписью Greece.

– Впервые на Санторини? – добродушно интересуется он по-английски.

– Нет, второй раз.

– А я уже третий! Этот остров не отпускает!

Автобус трогается с места, и я отворачиваюсь к окну, чтобы насладиться видами. Как же я рада вернуться! Как сильно я скучала! Через полчаса за окном уже мелькает указатель на Фиру, и я всматриваюсь в улочки, по которым мы бродили со Стефаносом.

Фили, вспоминаю я. Поцелуй. Я невольно касаюсь рукой губ и мечтаю о том, чтобы повторить нашу прогулку по Фире и по пляжу. Впереди – все лето, и я надеюсь, что мы со Стефаносом будем видеться чаще.

Мой сосед выходит в Фире и на прощание спрашивает, надолго ли я на Санторини.

– Надеюсь, что да, – улыбаюсь я и желаю ему приятного отпуска.

Все мосты сожжены, возвращаться мне некуда и не к кому, и я надеюсь, что отель бабушки станет для меня и домом, и работой, которая кормит.

Вскоре автобус останавливается в Ие, и я выхожу с остальными туристами. Мы разбираем свои чемоданы из багажного отсека. Мой – самый большой и тяжелый, ведь я приехала сюда надолго.

Пока другие пассажиры достают смартфоны и задают в навигаторе пешеходный маршрут до своих отелей, я уже качу свой чемодан в сторону главной улицы над морем. Солнце уже скрылось за горизонтом, закат я пропустила, но это ничего. Теперь у меня впереди много прекрасных закатов. Целое лето! А если все сложится благополучно, то и целая жизнь.

Чемодан тяжелый, и я останавливаюсь передохнуть и окинуть взглядом красавицу Ию. Меня нагоняют две русские туристки моего возраста, они спорят по поводу того, как лучше пройти к их отелю. В Ие, как и на всем острове, нет улиц и номеров домов, и это создает сложность для туристов. Услышав знакомое название отеля, я предлагаю их проводить. Мне как раз по пути.

– А ты тоже в отпуск приехала? Или замуж? – Они с любопытством косятся на меня, пока мы шагаем по главной улице, мощеной белыми мраморными плитами, и ветер развевает наши волосы.

– Замуж? – Я смеюсь. – Нет! Я тут получила в наследство отель.

– Да ну? – восторженно ахают подружки. – Как круто!

– На самом деле, с ним хватает забот, – возражаю я, но они даже слушать не хотят.

– Вот бы мне кто оставил отель на Санторини! – мечтательно вздыхает одна, а другая ей поддакивает.

Через несколько шагов я указываю им на неприметную вывеску у спуска вниз – их отель. Девушки благодарят меня за помощь, а я желаю им приятного отдыха. Они начинают спуск с чемоданами вниз по узкой лестнице вдоль домов, а я продолжаю катить свой багаж дальше по улице.

Увидев белую полукруглую арку рецепции и синюю дверь, я ускоряю шаг. Вот я и дома! Пока я вожусь с ключами, до меня доносится радостный вопль на английском:

– Ника! Ты вернулась!

Я оборачиваюсь и вижу, как Яннис бежит из таверны, чтобы поздороваться.

– А что же ты не предупредила? Я бы тебя встретил! – сокрушается он, обнимая меня, как родную сестру.

– Как Ирина? – Я заглядываю ему через плечо, но не вижу свою подругу.

– Отдыхает у себя, – Яннис расстроенно вздыхает. – Ей сегодня нездоровится.

– Надеюсь, ничего страшного? – волнуюсь я.

– Доктор сказал – надо лежать. Так что ты приходи к нам сама! Ирини будет рада тебя видеть.

– Хорошо, Яннис, только завтра. Сегодня я хочу отдохнуть с дороги.

Он понимающе кивает и убегает обратно в таверну.

А я вставляю ключ в замочную скважину, затаскиваю чемодан внутрь и сразу же прохожу на террасу. Как я скучала по этому виду! Он хорош даже сейчас, в сумерках. Но еще больше я мечтала увидеть здесь Стефаноса, который рисует очередной свой шедевр. Я представляла, как подойду к нему на цыпочках, закрою глаза руками, а он закружит меня в объятиях и скажет, как сильно по мне скучал…

Но моим мечтам не суждено сбыться. Я обвожу взглядом пустую террасу и вздыхаю. Никаких следов пребывания художника – ни записки, ни нового рисунка. Может, Стефанос обиделся на меня, что уехала, не простившись? Но я ведь даже не знала, как с ним связаться… Ничего, он услышит о моем приезде от местных или увидит свет на рецепции и поймет, что я вернулась!

А пока я проверяю мессенджер, пользуясь тем, что на рецепции ловит вайфай от таверны Янниса. Сигнал слабый, и я делаю себе пометку – подключить нормальный интернет, раз уж я теперь вернулась на Санторини надолго.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть от радости. Стефанос!

Я мчусь к двери рецепции, распахиваю ее – но на пороге стоит сияющий Яннис с полным подносом в руках.

– Это тебе. Ужин!

Я удивленно отступаю, а сосед прямым ходом отправляется на террасу. Одной рукой удерживает поднос, другой, как заправский фокусник, вытаскивает из-под него мокрую тряпку и протирает запылившийся за время моего отсутствия столик, а затем ставит на него поднос.

– Йаммас! – желает он и пятится к порогу.

– Эфхаристо, – благодарю я его по-гречески и добавляю еще пару слов. За минувший месяц в Москве я почти каждый день брала уроки греческого по скайпу с носительницей языка, гречанкой с Родоса.

Яннис не может скрыть своего восторга и начинает трещать по-гречески.

– Стой-стой, – перебиваю я его по-английски, – я еще не настолько хорошо освоила греческий!

– Освоишь! У тебя прекрасно получается, – хвалит меня Яннис.

Заперев за ним дверь, я возвращаюсь на террасу и жадно набрасываюсь на еду. Угощений Яннис не пожалел – тут и кольца кальмаров, и шашлычок-сувлаки из курицы, и греческий салат, и несколько слоеных пирожков, которые я решаю отложить на завтрак, и медовая пахлава. А еще – пол-литровый графинчик с белым домашним вином, как раз чтобы отметить мое возвращение на Санторини. Для меня одной – слишком много, и я снова вспоминаю о Стефаносе, посылая ему мысленный призыв: «Приди, приди!» и прислушиваясь к звукам с улицы. Но художник так и не приходит, и я ужинаю в одиночестве, а затем спускаюсь вниз.