Текст книги "Море волнуется – раз"

– Ничего. С пустым желудком легче плыть!

– Как хочешь, – вздохнул он. – Тогда давай поговорим хотя бы? Как никак знакомые…

– В гробу я видала таких знакомых! – заорала она.

Артем присвистнул.

– Ты бы успокоилась, милочка!

– Я тебе не милочка.

– Да я ведь и не настаиваю. Перелезай все-таки обратно, пообщаемся!

Ей было плохо. Очень плохо. Наверное, придется перелезать… Ладке стало ужасно жалко себя.

– Слушай, – она повернула к Артему голову, – что я тебе плохого сделала, а?

– Мне – ничего, – быстро ответил он.

– А кому? – выкрикнула она.

– Понятия не имею. Каждый человек в своей жизни хоть однажды причиняет зло другому человеку и…

– Заткнись, философ хренов! Какого черта ты сюда меня приволок?

Артем уточнил, заткнуться ему или все-таки говорить. Он был страшно зол. К тому же, ему почему-то нравилось выводить ее из себя. Нравилось и… будоражило воображение, которого у него никогда не было и быть не могло.

Всю сознательную жизнь Артема его чувства были понятны, просты и подчинялись ему беспрекословно. Он считал страх чем-то недостойным, приказывал себе не бояться, и на самом деле не боялся. Ему казалось глупым тратить нервы на женщин, он приказывал себе не влюбляться, не сердиться и не разочаровываться, и это тоже получалось.

Тогда почему глядя на эту девчонку он так разволновался?

– Перелезай, а? Через час мы будем на месте, и ты все узнаешь.

– Что узнаю? О каком месте ты говоришь? Кто ты вообще такой?

Он покачал головой.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Я хочу знать, что происходит! Неужели она даже не догадывается?

– Потерпи, ладно? Всего-навсего час. Договорились?

Ладка судорожно сглотнула. С каким бы удовольствием она добавила к многочисленным шрамам этой гориллы еще парочку!..

Руки за спиной начинали затекать. А что, если она не удержится?

Словно почувствовав ее подступающую панику, он сделал шаг и крепко обхватил ее за плечи.

Ну что тут будешь делать?

Опираясь на него, она неуклюже перелезла обратно на палубу. И тут же его оттолкнула.

– Идем завтракать, а? В холодильнике есть бутерброды и салаты из морепродуктов. Ты любишь морепродукты?

– Я люблю тишину, – отрезала она, все-таки спускаясь за ним. – Так что заткнись, пожалуйста!

Он распахнул перед ней дверцу холодильника. И, привлекая Ладкино внимание, даже слегка подпрыгнул. Пол жалобно скрипнул под ним.

После того как опасность падения этой пигалицы за борт была ликвидирована, ситуация начала его забавлять. Улыбка, жутко неуместная на его каменной физиономии, вдруг растеклась по ней так широко и так натурально, что на секунду Ладка улыбнулась в ответ. Только на секунду.

– Что еще? – спросила она недовольным тоном.

– Можно мне сказать? А потом снова будем играть в молчанку.

– Говори, – подумав, разрешила она.

– Есть еще кофе.

– Давай! Похоже, кофе – это единственная радость в жизни, которая мне осталась, прежде чем ты привезешь меня неизвестно куда!

…Они поменялись ролями как-то слишком быстро, он даже не заметил перехода, но вдруг оказалось, что парадом командует она. А он ей подчиняется. Почувствовав это, он от нее отвернулся.

– Ника, а ты как насчет перекусить?

– Ника? – Ладка повела бровями. – Это тот черт, что меня охранял?

Черт ввалился в каюту и протопал мимо нее к столу. Артем собрал ветчину с нескольких бутербродов и протянул не глядя. Тотчас клацнули челюсти и не останавливались ни на миг, пока не кончилось угощение.

Ладка завороженно смотрела.

– Она всегда так ест? – шепотом уточнила она.

– Не говори о Нике в третьем лице, – попросил Артем. – Она этого не любит.

– Но ты же говоришь!

Он закатил глаза. Сейчас Ладка сильно его раздражала. Сидит себе, как в гостях, и даже не собирается помочь ему с кофе, и вообще ничего ее не волнует, кроме его собаки.

Девчонка!

Может, дать ей поиграть его старого плюшевого мишку?

– Сколько тебе сахару?

– Нисколько!

– Фигуру бережешь? – Он окинул ее пренебрежительно. – Кажется, беречь уже нечего. Тебя ветром не сносит?

– Не всем же быть толстыми! – моментально отреагировала она, кивнув на его могучую грудь под рубашкой.

Артем обиделся и мгновенно ту рубашку задрал, демонстрируя накачанные мышцы.

– В каком это месте я толстый? – ухмыльнулся он. – Ну, в каком?

Цирк да и только!

– Мозги у тебя жиром заплыли! – придумала она.

– Слушай, я дал тебе бутербродов, я налил тебе кофе, я проявляю гостеприимство, веду себя скромно и вежливо, а ты мне хамишь! Тебя в школе не учили относиться к старшим с уважением?

В порыве праведного гнева он опрокинул свою чашку с кофе.

Ладка невозмутимо наблюдала, как он елозит вокруг стола с тряпкой.

– Значит, во-первых, – медленно произнесла она, – в гости ходят по приглашению, а ты меня похитил!

– Это не я! – перебил Артем. – Если хочешь знать, меня поставили перед фактом, ясно? Я такая же жертва, как и ты!

– Во-вторых, – продолжала она, покачивая ногой, – в школе учат арифметике и чистописанию, а никак не манерам. Хотя, конечно, в ваши совковые времена…

– Ты хочешь сказать, что я – совок?!

– Вылитый! Совковей не бывает!

– Послушай, девочка, – мягко вымолвил Артем, – ты слишком много на себя берешь.

Она фыркнула презрительно.

– Это вы с дружками слишком много на себя взяли! Ты знаешь, кто мои родители? А еще есть брат! А еще…

– Ой, как страшно! – он всплеснул ручищами. – Если я упаду в обморок от ужаса, обещай, что не бросишь меня бесчувственного!

Она не сдержалась – хихикнула. Но Артем вовсе не собирался ее смешить.

Он разозлился ужасно, вспомнив, что она – невеста Эдика. А он рубашку перед ней задирал! Мышцы, осел, демонстрировал!

На Ладку тем временем напал нервный смех. Сначала она закрылась ладонями, потом отняла их от лица и стала махать на себя, будто веером, но успокоиться все равно не смогла. Ника подошла поближе – посмотреть, что такое с ней творится.

– Все нормально, – сообщила ей Ладка, хотя назвать ситуацию нормальной было сложновато.

– Салат! – буркнул Артем, тыча Ладке под нос пластиковую упаковку. – Тебе открыть?

Она посмотрела искоса, гадая, из-за чего он злится.

Ему не понравилось, что она смеялась? Или салата жалко?

Последняя версия опять ее рассмешила, и Лада снова спрятала лицо в ладонях. Но потом передумала и стала хохотать открыто.

Артем, как дурак, стоял перед ней с этим салатом и мрачно размышлял, почему это Эдику так повезло. Вот именно такими словами: «Почему Эдику так повезло?» Эта фраза прокрутилась в голове десятки раз, прежде чем он понял, о чем, собственно, она. Вернее, о ком.

О той, что сидела на его кровати и покатывалась со смеху. Без всяких на то причин, кстати. Ее глаза сложились в щелочки, и откуда лучилась серебристая прохлада.

Конечно, Эдику повезло. Невеста умела не только повязки накладывать, но и вот так смеяться. Вот и хорошо. Дай Бог им счастья и детишек побольше.

Аминь.

Или как там говорится в таких случаях?

Он плюхнул упаковку с салатом на кровать и вышел из каюты.

Ладка моментально перестала хохотать.

– Эй, ты куда?

– Кто-то должен стоять у штурвала! – откликнулся Артем уже сверху. – Иначе мы никогда не придем на место.

Зря он это упомянул. Уже через мгновение, когда она вошла следом за ним в рубку, стало ясно, что – совершенно зря!

– На какое место?

Он повернулся к ней и посмотрел с недоверием. Глаза возмущенно сверкают, губы закушены, кулаки сжаты. И про кофе забыла – который «единственная радость»!

– Ты хоть смотрела вокруг? – хмыкнул Артем. – Неужели берег не узнаешь?

Гнев ее сменился удивлением.

– А что я должна узнать? Долготу и широту? Или как это называется у вас, морских волков?

Он довольно улыбнулся. Раньше, сто лет назад, именно так любили они себя называть – морскими волками. Он и еще десятки таких же прыщавых юнцов, поступивших в мореходку.

Помнится, они скребли по утрам голые подбородки бритвами – упорно и подолгу – чтобы быстрей появилась настоящая щетина.

Теперь щетина имеется, и что?

Почему тогда он твердо знал, что это сделает его взрослым, уверенным и стопроцентно счастливым мужиком?!

Артем провел ладонью но колючим щекам. Ни уверенности, ни счастья не прибавилось.

Нелепо.

– Иди вниз, – бросил он через плечо, – кофе остынет.

– Не приказывай мне, что делать! – взвилась Ладка. – Ты меня уже достал, понял? Почему бы вам с дружками не обзавестись резиновыми бабами?! Вот с ними и вытворяйте что хотите! А я – живой человек! Человек, понимаешь?

– Тормозни, я понял…

– Ничего ты не понял! Людей нельзя воровать, совать в машину, насильно колоть им снотворное и запирать на ночь черт знает где!

Артем невольно присвистнул. Близнецы зашли слишком далеко. А что, если невеста не помирится с женихом? Он, конечно, не силен в юриспруденции, но колоть снотворное?.. Факт насильственных действий налицо.

–…так что с рук вам это не сойдет! – надрывалась она.

Артем не слушал. Он раздумывал, в какое место идиоты братишки впендюрили ей снотворное.

В задницу, наверное…

Ну, насчет задницы – это он погорячился. У нее попка. Маленькая аккуратная попка под наивным ученическим сарафаном. Очень милая. Как раз такая, как надо.

Кому надо-то?

Эдику, конечно, тут же ответил себе Артем.

– Ты меня не слушаешь! – завопила она, и он понял, что многое пропустил.

Интересно, что? Может быть, она как раз говорила о своей…

Остановись, болван! Еще пять минут назад ты даже не считал ее женщиной! Ты лил крокодильи слезы из-за того, что она оказалась не тем человеком, за которого ты ее принял. Ты, блин, разочаровался! А теперь пялишься на ее попку!

– Эй, ты куда смотришь?

– Никуда.

– Ты заглядывал мне под юбку! Ты озабоченный маньяк! Тебе лечиться надо, понял?

– Маньяк, говоришь? – Артем развеселился. – Что ж ты тогда орешь? Разве тебе не известно, что с маньяками следует быть осторожной и смирной?

Как же он бесил ее! Это ни в сказке сказать, ни пером описать! Невозможное что-то! Так бы и треснула по загривку, чтобы он носом вписался в штурвал!

Знает, что с яхты ей никуда не деться, вот и издевается! Играет, как кошка с мышкой!

– Не смотри на меня так, – догадываясь о течении ее мыслей, испугался Артем. – Я тебе ничего плохого не сделал.

– Конечно! Ты только украл меня и везешь неизвестно куда! Вероятно, я должна за это ноги тебе целовать!

Зачем сразу ноги? Есть другие, более интересные места.

Уймись, кретин, цыкнул он на себя.

– Все-таки будет лучше, если ты отсюда уйдешь, – сказал Артем, глядя перед собой.

– Точно! – согласилась Ладка. – Давай, причаливай к берегу, и я с удовольствием скажу тебе «прощай»!

– Я имел в виду, чтобы ты шла в каюту. Кстати, можешь поплавать. Это успокаивает.

– Что-то я не заметила бассейна, – пробормотала Ладка.

Бассейна? Он с удовольствием расхохотался. Не одной же ей веселиться!

– А море вокруг ты заметила?

Ладка не нашлась что ответить. Поэтому просто пошла из рубки, независимо вздернув нос. На пороге остановилась и сказала язвительно:

– Про бассейн я пошутила, понял? Трудно быть по пояс деревянным, да? Особенно сверху!

Даже в детском саду – а летом, когда Еремеич был особенно занят, Артему приходилось ходить в детский сад, – никто не осмеливался разговаривать с ним в подобном тоне! Ему не давали прозвищ, и даже самые безобидные розыгрыши обходили его стороной, и мальчишеские разборки он разруливал одним взглядом.

Во всяком случае, так он это помнил.

Вполне вероятно, что льстил себе.

А эта девчонка его не боялась. Или успешно делала вид, что не боится.

– Еще раз заговоришь со мной таким образом, и я запру тебя в каюте! – предупредил он.

– Я сама с удовольствием там останусь! Лишь бы тебя не видеть!

Грозно топая, она наконец вышла.

И рванула в каюту, на ходу ругая себя последними словами. Раньше надо было подумать об этом, идиотка! Там, в каюте, мог оказаться рюкзак! А в нем – ее спасение!

О мобильном телефоне нужно было думать в первую очередь! И не таскать его в рюкзаке, а, как все нормальные люди, повесить на шею или хотя бы в карман положить.

Проскочив мимо Ники, которая оскалилась вполне добродушно, Ладка влетела в каюту и в пять минут перерыла все вверх дном.

Похитители не были дураками. Рюкзак, очевидно, остался у них.

Глупо, конечно, было рассчитывать на удачу после всего что с ней произошло.

Может, и правда, поплавать? Хоть взбодриться немножко. Хоть на миг забыть обо всем и почувствовать себя человеком. Представить, что эта яхта – ее собственная, и этот мужчина вовсе не кретин и ублюдок, а…

Перестань! Хочешь купаться – купайся, а вот с ума сходить не надо!

Купальника, конечно, не было. Да что там купальника она и лифчика не надела! Голышом, что ли, нырять?

А это идея!

Ты что, окончательно сбрендила?! Мало тебе приключений?!

Ладка упрямо сжала губы и, не слушая голос разума, вылезла из сарафана. Сейчас посмотрим, кто здесь жертва…

Особняк на побережье, на рассвете

Агнесса Васильевна решилась покаяться. Вообще-то, это нужно было сделать давным-давно, сразу же, как ушла Глафира.

Потому что ушла она не просто так!

И все эти дни, осознавая свою вину, Агнесса Васильевна места себе не находила, но решиться на чистосердечное признание не могла.

Теперь решилась. Быть может, потому что всю ночь не спала и слышала, что хозяин дома тоже не ложился. Совпадение их бессонниц так ее тронуло, что и дальше терпеть не стало сил.

Начала она издалека. Заглянула к нему в кабинет и спросила:

– Может, покушаешь, Эдик? Совсем ведь с лица спал.

– Спасибо, не хочется.

Он посмотрел мимо нее, потом сфокусировал взгляд и с натугой спросил, видимо, так понимая свой долг работодателя:

– А вы что так рано встали?

– Эдик, – произнесла Агнесса Васильевна со слезами в голосе, – ты ведь знаешь, я отношусь к тебе, как к родному сыну!

– Знаю, – вздохнул тот, отвернувшись к окну.

– Твои дети мне как внуки! – с чувством заявила она.

– Какие дети? – Эдик с вялым недоумением почесал нос. – У меня нет детей!

Домработница мягко возразила, что это только пока. Скоро, мол, будут.

Он скрипнул зубами и снова отвернулся. Будут, как же! Держи карман шире! В жизни его ждала только работа. Работа, работа и еще раз работа! Да плевать он на нее хотел!

А вот Глафира плюнуть на работу не смогла…

– Эдик, ты должен к ней поехать!

Кто это здесь? Он повернул голову и увидел собственную прислугу.

Кстати, зачем ему прислуга? Подумаешь, пыль и мусор. Подумаешь, пироги да щи.

На все это ему тоже плевать.

А что она сказала? К кому он должен пойти? К врачу, может быть? Агнесса Васильевна всегда благоговела перед врачами.

– Не пойду, – просто сказал Эдик.

– Но вы же любите друг друга! Кого, врача?

Эдик посмотрел на Агнессу Васильевну с внезапным интересом.

– Почему вы так думаете?

– Что думаю? – растерялась она.

– Ну, что я кого-то могу любить.

– Не кого-то, а Глафиру! – уточнила Агнесса Васильевна.

Он чуть не застонал.

– Эдик, ну нельзя же так убиваться!

– А как можно? – полюбопытствовал он.

– Никак нельзя! Нужно бороться! Ты только выслушай меня спокойно, ладно? Хорошо?

Он кивнул. Ему было все равно. Спокойно так спокойно.

– Ты должен поехать к Глафире, – повторила Агнесса Васильевна, – потому что она тебя любит!

Он ждал. Хотя знал, что больше ей добавить нечего. Но все-таки ждал. Домработница смотрела виновато, словно пришла признаться, что похитила его невесту. Из ревности, например.

Очень смешная версия. Давай, улыбнись!

Он улыбнулся, и Агнесса Васильевна в который раз пожалела, что не пришла каяться раньше. Вон до чего дошло! Человек совсем не в себе.

– Эдик, это я виновата!

Он засмеялся. Значит, угадал. Агнесса Васильевна тайно в него влюблена и не могла допустить, чтобы он женился!

Она испуганно отшатнулась, но продолжала:

– Вы для меня как дети! Оба! Вы – моя семья!

– Кто это «вы»? – не понял он.

– Ты и Глафира. Такие неразумные, такие беззащитные, будто ребятишки малые! Я ужасно за вас переживала, понимаешь, Эдик?

– Понимаю, понимаю…

Похищения не было. Последняя надежда рухнула. Глафира ушла по доброй воле.

– Ну вот, – Агнесса Васильевна затеребила фартук, – хорошо, что ты понимаешь, очень хорошо. Значит, ты меня не осудишь. Ты должен меня простить, Эдик!

– За что? – без интереса спросил он, утомленный разговором.

– Как «за что»? Ты же сказал, что понимаешь! – Она взглянула обиженно. – Ты вообще меня слушал?

– Местами, – признался он, – так в чем вы считаете себя виноватой? Думаете, она ушла, потому что вы вовремя обед не подали или цветы поливали слева направо, а надо наоборот?

Агнесса Васильевна всхлипнула и быстро утерлась фартуком.

– Нет, Эдик, нет! Я такой грех на душу взяла, такой грех! Гордыня меня обуяла! Решила я, что могу взять на себя такую ответственность…

– Агнесса Васильевна! – взревел он неожиданно. – А если конкретней?

– Сейчас, сейчас, – всполошилась она, – все расскажу, дорогой мой, ничего таить не стану! Такой на душе камень, ты не представляешь!

– Ну?!

– Ох, дура я старая! Ах, эгоистка бессовестная!

– Агнесса Васильевна, я вам в последний раз говорю, давайте по существу вопроса!

Он сам удивился своему тону. Таким тоном он распекал нерадивых сотрудников и давил на слишком раздумчивых клиентов.

–…так а я ей говорю, мол, ты хвостом-то не верти, у Эдика таких, как ты – мильон!

– Что-о?!

Кому говорит? Какой мильон?

– Вы что, сказали Глафире, чтобы она уходила и не мешала мне тот мильон девок трахать?!

– Эдик, дорогой ты мой, ну что ты такое говоришь!

Она стыдливо зарделась, снова всхлипнула и забормотала:

– Ничего такого я ей не говорила. Я просто хотела, чтобы ценила она тебя, понимаешь? А то, видите ли, детей рожать ей недосуг, работу бросать она не собирается, а как же семью-то строить?!

– Семью… – вздохнул Эдуард и встрепенулся: – Да вы с ума сошли, Агнесса Васильевна!

– Ну почему же? – оскорбилась она. – Просто переборщила чуток. Не все предусмотрела. Я же думала, что про девок скажу и Глашенька испугается, как бы тебя к рукам кто другой не прибрал! А она – вишь чего!

В голове у него все перемешалось. Но прежний Эдик – решительный, уверенный и умный – пробудился от спячки.

– Гордая, говорите? – хмыкнул он. – Глашка-то гордая! А вы, Агнесса Васильевна, действительно старая дура!

Морщинистые веки набухли разом, и она завыла в голос, как в старину, по-бабьи, с причитаниями. Не вслушиваясь, он быстро прижал к себе ее голову и чмокнул в седую макушку.

– И я вас, старую дуру, обожаю! Не ревите!

– Ох, о-о-о!

– У нас к свадьбе-то все готово? – спросил Эдик озадаченно, и Агнесса Васильевна тут же смолкла, взглянув на него с недоверием.

– К свадьбе?

– Ну. У меня, если помните, бракосочетание на завтра намечено.

– Милый ты мой! – Она резво вскочила. – Конечно, готово! Будет готово! Соколик ты мой ясный! Поедешь к ней, да? Поезжай, родной, поезжай!

Мыслями он уже был далеко отсюда. Раздумывать некогда! И злиться, что потеряно столько времени, – тоже! Глафира любит его! Она ушла только потому, что Агнесса наболтала ей чепухи. Да и Бог с ней, с Агнессой!..

Перепрыгивая через три ступеньки, Эдик вылетел на террасу, отдавил хвост бедняге-коту и помчался к гаражу.

Глаша говорила, что снимает флигелек где-то в Сочи. Флигелек он, конечно, найдет. Потому что теперь есть смысл искать.

В море

Впервые в жизни он не был уверен, что справится. Что одолеет самого себя и это неожиданное, незнакомое, жуткое ощущение безысходности.

Он не должен думать о ней. Но он думает.

О том, как она улыбается, как бьется тонкая жилка у ее виска, когда она сердится или трусит… О том, как, наверное, могут быть горячи ее губы и нетерпеливы руки… Он представляет себе это. Хотя по жизни у него никогда не было ни капли воображения!

То, что он знает о ней, и то, чего не знает, и то, что он сам придумал, теперь ни на секунду не оставляет его.

Будто бы он добровольно всунул голову в петлю.

Единственное, что ему остается – это вцепиться в штурвал и отсчитывать минуты, ждать, когда придет избавление. Она уйдет, а избавление – придет.

Все правильно. Главное, чтобы ей больше не пришло в голову подняться к нему. Вполне возможно, что он придет в себя, если ее рядом не будет.

– Надо поесть, – сказал Артем вслух, – и кофейку попить, вот что мне надо. Больше – ничего.

– Ты уверен? – томно спросили за спиной, и от неожиданности он резко повернул штурвал.

Яхту качнуло, Артем едва не выпал в дверной проем, но вовремя затормозил и ошалелыми глазами уставился на незваную гостью…

Она кокетливо улыбалась ему. Она взмахивала ресницами и облизывала губки, и поводила плечиками, и делала это смешно и неумело, словно маленькая девочка, решившая изобразить взрослую тетеньку.

От удивления он не сразу увидел все, что следовало увидеть. И только потерев ушибленный лоб, отшатнулся и окинул взглядом всю ее.

Лучше бы он не делал этого.

На пороге рубки стояла полуобнаженная нимфа.

Кое-какая одежда на ней все-таки присутствовала. Шлепанцы и трусики.

Этого было явно недостаточно, чтобы рассудок остался при нем. Артем клацнул челюстью, взялся ладонью за щеку, будто пригорюнившаяся старушка, и быстро отвернулся. То есть приказал себе отвернуться, но ничего подобного не предпринял, таращась на нее, как последний болван.

Руками она обнимала себя за грудь, словно замерзала на ходу. Сквозь пальцы Артем разглядел розовые соски и тотчас принялся себя убеждать, что в них нет ничего особенного, и что он тысячу раз видал такие же… Потом стал молиться о том, чтобы она ушла немедленно. Немедленно! Иначе…

– Я тебе нравлюсь? – сипло осведомилась Ладка, кляня уже собственную самонадеянность, с которой она придумала этот дурацкий, пошлый план.

За этой фразой по сценарию должно было следовать многозначительное движение бедрами.

Ну и?.. Где у тебя бедра? Давай крути ими! Да где тебе мужика соблазнить?!

– Ты что вытворяешь? – задвинувшись в дальний угол и упав там на какую-то табуретку, пробормотал Артем, глядя, как она извивается в дверном проеме.

– Стараюсь тебе понравиться.

– А… Ты мне и так… нравишься.

– Да?

Она удивленно похлопала ресницами, на мгновение остановившись.

Умом – вернее, его остатками, – он понимал, что это только спектакль. Но кроме ума в организме существовало еще много разных штуковин. Например, сердце. Которое вдруг принялось шнырять от пяток к горлу.

– Ты купаться собралась? – спросил он, набрав полную грудь воздуха и усилием воли отправив сердце на место.

Останавливаться нельзя, поняла Ладка. Думать тоже запрещается. Иначе она просто умрет от стыда.

– Не совсем, – прохрипела она, – я пришла к тебе.

– Ко мне? – Он огляделся, мечтая оказаться на Гавайях или, если уж на то пошло, в Нижнем Урюпинске. Это вроде бы тоже не близко отсюда.

– К тебе, – подтвердила она и шагнула неуверенно, все придерживая себя за плечи, – я же тебе нравлюсь. И ты мне тоже. Верно?

Это невыносимо. Что за цирк она устроила? Или сейчас модно соблазнять друзей жениха перед свадьбой? Может, обычай такой новый ввели, а он – ни сном, ни духом!

Как бы ее выпроводить подобру-поздорову, а?

Как бы не сбрендить! Круглый наивный пупок был прямо у него перед глазами. Под руками. Вот он, пожалуйста! Красоты неимоверной. А еще плоский бледный живот, а повыше – острые ребра торчком, а пониже – полоска ткани, и тонкие ножки, и детские розовые коленки в царапинах, на левой – родинка, а потом – узкие щиколотки, и маленькие аккуратные пальчики, слегка налезавшие друг на дружку.

Тоже мне Гумберт, любитель нимфеток!

Было бы из-за чего умом тронуться! Она же – малявка! Кожа да кости! Бледная, растрепанная, худая пичужка! Успокойся!

Я спокоен, ответил он себе, совершенно спокоен.

Я точно знаю, что хочу ее. Я уверен, что она – моя. И все остальное не имеет никакого значения. Пусть даже у нее окажется нулевой размер лифчика! Пусть даже спина у нее будет волосатая или прыщавая!

Он нарочно все это придумывал, надеясь все-таки остыть.

Бесполезно.

Да и ведь знал он, зачем она пришла. Дуреха! Она хотела соблазнить его, а потом укокошить. Или что? Просто шмякнуть по голове молотком? Ой, какая балда! Наверное, она считает себя очень умной и предприимчивой особой, выделывая здесь кренделя на все лады. Но что ж тогда стесняться? Он видел не только ноги и пупок. Он видел ее пунцовые щеки и убегающий взгляд.

Она – та, для которой он купил бы норку!..

Он держал бы ее за руку, взбираясь на гору Индюшка и прыгая в водопад, и шагая по ночному безмолвию леса, и падая в бесконечность – их бесконечность, и взмывая к звездам – их звездам.

Да. Та самая.

И кем-то давным-давно определено, что они будут вместе.

…Для этого надо лишь убить Эдика и уговорить ее не носить траура, а выйти замуж за него, Артема.

Все очень просто.

– Иди вниз, – устало сказал Артем, прикрыв веки.

Будто муха, он влип в собственные мысли, похожие на тягучее сгущенное молоко.

– Я не хочу вниз! – завопила она. И добавила, будто прыгнула в ледяную воду: – Я хочу тебя.

Он открыл глаза. Верить было нельзя. Не верь, сказал он себе.

– Пожалуйста, уйди, а?

Она жалко хлюпнула носом. И тут увидела выражение его лица, и будто кто-то ударил ее в солнечное сплетение, и разом кончился кислород, и сердце больно сдавило.

– Тебе плохо? – спросила она, когда смогла говорить.

– Уйди. Я прошу тебя. Уйди!

– Почему?

Она осторожно посмотрела ему в глаза. Ей хотелось этого с той первой встречи, когда он поставил ее на землю и стал расспрашивать, глядя при этом куда-то поверх ее головы, мимо, мимо, черт подери!

А теперь он глядел прямо на нее, и глаза его – холодные камни, блеснувшие вдруг янтарем, – были внимательны, а взгляд тяжел. И еще в этом взгляде была тоска.

Она моментально забыла, что собиралась соблазнить его. Она забыла даже, что стоит почти голая перед чужим, непонятным, пугающим мужиком. И ощущает его тоску, как собственную. Не зная причин, но кому важны причины?

– Иди, – повторил он.

– Я не хочу быть одна, – сказала она.

А чего она хочет, растерянно подумал Артем.

– Я не хочу быть одна, – повторила Ладка, и тогда он понял, что она имела в виду.

– Ты не одна, – возразил он, тоже имея в виду Эдика. – Ты не будешь одна. Потерпи немного.

– Я не хочу больше ждать!

Она ударила руками по его плечам и сжала их, и встряхнула, точно зная, что еще немного – и она пропала… Если он не поможет, не подхватит, не протянет навстречу рук.

– Пусти, – не шелохнувшись, сказал Артем.

– Нет!

Он замотал головой.

– Отойди от меня! Не трогай меня! Ты что? Не понимаешь?!

– Не понимаю! – в исступлении заорала она.

– Ну и дура! – рявкнул Артем, резко дернул ее и уронил на себя.

Она неловко брякнулась ему на живот и уставилась, не мигая, в глаза, в которых отражались ее собственные – испуганные, нетерпеливые.

– Дура! – с омерзением выговорил Артем. – Какая дура!

И стал покрывать ее лицо жесткими поцелуями. Задыхаясь, она искала его губы и бестолково, как слепой кутенок, тыкалась в разные стороны, а горло сводило судорога.

Но этого было мало, и его пальцы в сумасшедшей пляске понеслись по ее телу.

А в его голове разрасталась черная дыра – разрасталась до тех пор, пока не поглотила его всего без остатка. И тогда он вскочил, уронив табурет, и подтолкнул ее к стене.

Он жадно вбирал в себя детский пушок на скулах, розовые припухлости вокруг рта, влажную прядку, прилепившуюся к щеке, и грудью ощущал биение ее сердца.

А потом от прикосновения худенькой ладошки спина его взмокла, зрение и слух отказались ему служить, только пот струился между лопаток, и ноги подкашивались, и пришлось пристроить колено к стене, опереться на стену рукой и, кажется, что-то еще куда-то приладить.

Рубка качалась. Мир качался. Артем был уверен, что сошел с ума, но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Подвижная горячая спина у него под ладонями выгнулась струной, вспыхнула на горизонте сознания молния, и разрубила белый свет пополам. До – и после.

Она обессиленно висела у него на плечах, обхватив ногами могучие бедра, и еще пыталась целовать его взмокшие виски.

Ей казалось, она умерла, и снова родилась, и теперь – только теперь! – понимает, что значит – жить.

Жить, упираясь пятками в широкую спину. Жить, водя пальцами вдоль большого, квадратного лба, до боли втиснувшись ухом в стальное плечо, и слушать, как от груди поднимается жар его сердца.

– Тебе не тяжело? – тихо спросила она. Артем засмеялся.

– Ты легкая.

Только, конечно, все равно тяжело. Совсем не легко, нет!

Он только что занимался любовью с невестой своего лучшего друга. И мечтает о том, чтобы сделать это еще раз. Еще много раз на протяжении ближайшего столетья.

Вот как все запущено.

Может быть, похитить ее снова? Уже для себя самого.

Или сделать вид, что ничего особенного не произошло, привезти ее к Эдику, а потом тихо-мирно утопиться, не дожидаясь их свадьбы.

Или прямо сейчас с камнем на шее броситься в море, уповая на то, что одна она никогда не доберется до жениха! «Так не доставайся же ты никому»! – вот так примерно.

Вон сколько вариантов набралось. Выбирай.

Он постарался дышать ровней, но прямо перед носом была встрепанная макушка, и розовые пальчики что-то рисовали у него на лбу.

Вот бы застрелиться…

Вместо этого он спросил задумчиво:

– Хочешь искупаться?

– Ммм…

– Я тебе дельфинов покажу. Если повезет, конечно. – Артем не удержался и потерся щекой о мягкие пепельные вихры.

– А если не повезет? – спросила она и больно куснула его за грудь.

Артем поморщился, а потом улыбнулся неожиданной мысли. Теперь наверняка останется синяк, и можно будет встать перед зеркалом и разглядывать следы ее зубок у себя на груди.

– Так мы идем? – вскинула она голову.

– Я иду, – поправил он, – я иду, а ты едешь. Только учти, что я – старый и больной, так что плавать наперегонки мы не будем.

– А я и не собиралась!

– Еще как собиралась! – рассмеялся он. – Иначе чего ты так полыхаешь глазищами?!

– У меня не глазища, а глазки. Маленькие, серые глазки!

– Глазища! – возразил Артем, поднимаясь на палубу. – И стоит раскрыть их пошире, вон в ту сторону. Видишь?

– Ой! – сказала Ладка и спрыгнула с него. Там, куда он указал, атласно блестели на солнце черные спины дельфинов.

Она кинулась к борту и нетерпеливо оглянулась на Артема.

– Ты идешь?

Все просто отлично. Сверхъестественный секс, одно дыхание на двоих, утомленные ладони, скользящие по взмокшей спине, перекресток бессмысленных взглядов и – с трудом остывающие тела, сердечный галоп, плавно переходящий в трусцу.

Ну просто великолепно!

А дальше – больше. Лазурный берег вдали, освежающая прохлада волн, игривые улыбки, чашка кофе в постель – то есть, брр, чашка кофе на палубе, – ветер в волосах, легкие поцелуи, легкая болтовня и расставание – тоже легкое, когда пришвартуется яхта.

А разве нужно что-то еще?

Наверное, ей все же проще. В ее возрасте мимолетный секс – каким бы замечательным он ни был – вовсе не подразумевает последствий, а только все ту же чашку кофе и «позвони мне» на прощание.