Текст книги "Бродяги Хроноленда"

– А ты, вообще кто? – раздался вопрос из толпы.

Мэнсон взял пистолет и выстрелил наобум в толпу. Один из офицеров упал, раненый в живот. Остальные сразу вытянулись в струнку. Многие знали Мэнсона как придворного шута, и вдруг, он сидит в кресле фюрера и расстреливает бравых ветеранов. Но все молчали, даже не посмотрели на упавшего.

– Я думаю, я дал ответ на вопрос. Жаль, что не тому, кто задавал, но, можете не беспокоиться, до него дело тоже дойдёт. Камрады, я объявляю об узурпации власти. Фюрер свергнут! Конец оголтелому фашизму! Все виноватые попадают под амнистию. Я вам не Нюрнберг какой-нибудь. У меня всё с пониманием. Господа, прямо сейчас я объявляю войну Амазии. Вы знаете, что нужно делать – мобилизация всех, кто может держать в руках оружие. Выполняйте. А вот вы, – указал он на Бормана, – отведите меня к Гитлеру. Он в бункере? Грмпну радовался как ребёнок.

– Друзья, я безумно рад вас видеть. Вы даже не представляете, как изменилась моя жизнь после нашей встречи. Я стал совсем другим. Абсолютно другим. Я…я…моя жизнь потеряла смысл. Когда я вернулся домой, то понял, что мне нужно в жизни. Но не знаю, где это взять. Вам, малявкам, легко искать приключения на задницу. Ваша жизнь полна опасностей, риска и непредсказуемости. Вам хорошо!

– Просто замечательно, – сказал Боря.

– Да, замечательно. А мне может угрожать только увольнение с работы, больная печень и конец света. Я живу уже триста лет, и жить предстоит ещё пятьсот. И всё это время сплошная тоска. Была ещё одна опасность – жена, но теперь у неё фингал под глазом и ещё годовые начались. А у меня началась депрессия. Так что, вы вовремя. Пить будете?

– Да! – дружно сказали Боря и белк.

Динозавр подвинул к ним ведро.

– Угощайтесь. Давайте, за встречу!

Боря приложился прилично, у него закружилась голова и началась отрыжка. Белк упал прямо возле ведра и уснул.

– Слушай, Грм… Гырыпм… Грыпыны… да что у вас за имена такие! – Борю окончательно разморило. – Нам помощь твоя нужна.

– Исполню любое желание.

– Мы там, на дереве, машину одну застряли. Снять бы.

– Да, легко. Пошли.

Динозавр закупорил бочку с наливкой, сунул подмышку. В лапу взял ведро.

– Куда идти?

– Сейчас, – Боря поднял белка, положил себе на плечо. – А то ещё наступишь.

Боря осмотрелся и почесал затылок.

– А хрен его знает. Компаса-то нет. Помнишь, где мы встретились? Гараж мой помнишь?

– А то. Вперёд!

И они зашагали напролом через джунгли. Боря затянул песню про Владимирский централ, чтобы скоротать путь. Динозавр внимательно слушал, потом, когда песня закончилась, смахнул скупую слезу.

– Душевно как. Я, правда, половину слов не понял, но это не важно. Запишешь мне текст.

Напрямую идти получилось совсем ничего, учитывая, что после динозавра оставалась широкая вытоптанная тропа шириною с приличную автостраду. Вскоре Борис увидел ориентир – полосатую «Газель» на кроне дерева. Ниже свисали лохмотья парашюта.

– Евочка! Это временная мера предосторожности. Народ перебесится, и мы сразу вернёмся домой, – фюрер рассматривал в трюмо свою хилую мускулатуру. – Вот, я думаю, трицепсы нужно немного подкачать.

– Я бы тебе насос куда надо всунула и всего накачала, чтоб ты лопнул. Третий день без вечеринок! Я этого не перенесу. Неужели, нельзя днём заниматься политикой, демонстрациями и их разгоном, а по вечерам расходиться по своим делам? У меня вообще, вчера должна была быть встреча с одним продюсером. Он обещал взять меня в новый фильм. На главную роль, кстати. И вот, я всё профукала.

– Дорогая, не злись. Здесь тоже неплохо. Всё есть, и когда бы мы ещё побыли наедине? Как ты смотришь, может займёмся глупостями?

– Без усов даже не подходи ко мне. Тоже мне, жеребец. Ты что, не видишь, что я в печали? Сегодня в секонд-хэнде самая низкая цена. Я ещё в начале недели там блузочку присмотрела. Оставила, думала куплю подешевле. И что теперь? А завтра у них новый завоз – прошлогодняя коллекция от Юдашкина. Опять я в пролёте. Ужас, Адик, ты ломаешь мне всю жизнь.

– Ну, солнышко, я же не виноват. Это всё плебеи. Думаю, секонд-хэнд в эти дни не работает. Кстати, посмотри там и на меня потом шортики, хорошо?

– Дулю тебе, а не шортики. Сволочь ты. Жена умирает, а у него шортики одни на уме.

– Ну, не говори так. Накаркаешь…

И тут дверь открылась, и появилось смущённое лицо Бормана.

– Фюрер, тут к вам посетитель.

Борман скрылся и в комнату вошёл Мэнсон. Гитлер даже не узнал его сначала. Беззубая улыбка, крюк вместо руки, обветренное лицо и взгляд человека, который…нет, скорее взгляд демона. Глаза излучали силу, мощь и власть. Это уже был не тот шутник и балагур, любивший зарезать парочку фантомов для поднятия настроения. Теперь в его зрачках светилось желание прикончить парочку Вселенных.

– Адик! – радостно выкрикнул Мэнсон. – Как я рад тебя видеть! Ты, как всегда прекрасен. Ой, простите, обознался. А где фюрер?

– Чарли, это же я, – недоуменно сказал Гитлер. – Ты что, меня не узнаёшь?

– Кого меня? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты Гитлер?

– Конечно, хочу. Я и есть Гитлер.

– Не лги мне. У фюрера усы и чёлка. А ты похож на чебурашку.

– Чарли, – вступилась Ева, – это он. Просто, он побрился неудачно. Вот, смотри, – он подошла к Гитлеру и приложила ему два пальца к губе.

– Хайль! – выкрикнул фюрер, вытянулся в стойке и поднял руку в приветствии. Потом вопросительно посмотрел на Чарли. – Похоже?

– Нет, не похоже. Ева, что это всё значит? Ты в бункере с каким-то самозванцем…

Ева расхохоталась, толкнула локтём Гитлера.

– Да это он так шутит! Чарли, скажи, ты не проходил по Карлмарксфтрассе? Не обратил внимания, секонд-хэнд открыт там или нет?

Чарли широко улыбнулся.

– Конечно, я пошутил. Друзья, как я рад, что вернулся. Сэконд работает или нет, я не знаю, а вот похоронному бюро сегодня работы будет – поверь мне. Ну, ладно, пошутили, и хватит.

Чарли подошёл к Еве и вогнал ей в живот крюк. Дёрнул на себя, вытаскивая н, кровавым клубком плюхнувшиеся на пол.

Гитлер истерично заверещал, с ногами забрался на диван, с ужасом глядя на Мэнсона. Потом стал кричать, зовя на помощь. Помощь не явилась. Мэнсон терпеливо ждал, когда фюреру надоест вопить.

– Адольф, – сказал Мэнсон, когда Гитлер обречённо умолк. – Признайся мне, сколько раз ты мечтал о смерти этой шлюхи? Это мой подарок тебе. Но за это ты должен отблагодарить меня. Ответь, сколько раз я мечтал о том, как сдохнешь ты? Не знаешь? И я не знаю, я со счёта сбился. Но я никогда тебя не убью, не бойся. Знаешь, почему? Потому, что ты зло. Такое же зло, как и я. Мы с тобой кровные братья. Иди же ко мне, обними меня, брат.

Гитлер с ужасом смотрел, как Ева, ещё живая, лёжа на залитом кровью ковре хватает ртом воздух и пытается запихнуть обратно кишки. Фюрера колотило, ноги подкашивались, и обморок был близок. Но, услышав, что его не убьют, он немного пришёл в себя. Слез с дивана, на ватных ногах подошёл к Мэнсону и осторожно обнял его за плечи.

Крюк вошёл в плоть, как в масло. Фюрер выкатил удивлённо глаза, ахнул, и стал оседать на пол, всё ещё цепляясь за Чарли.

– Эх, ты, купился, – обрадовался Мэнсон, – обдурили дурака на четыре пятака.

Он оттолкнул Гитлера, и тот упал рядом с Евой.

– Зло победило зло, – констатировал Чарли. – Хотя, какое ты зло? Дешёвка.

Чарли вышел в коридор, где его ждал бледный, как мел, Борман.

– Дружище, – сказал ему Мэнсон, – вызовите какого-нибудь ветеринара. У фюрера и его жены острое отравление. Я хотел помочь – промыть им желудки, но видимо, слегка перестарался. Ну, с кем не бывает.

И он пошёл по коридору с низкими потолками и тусклыми лампами, похожий на призрака из фильма ужасов.

Павел рассказывал Максиму и Лите о том, как они с Чапаевым и Фарабундо Марти зависали в порту Сент-Джонс, ожидая хоть какое-нибудь плавсредство, чтобы покинуть этот пахнущий рыбой и нечистотами город, переполненный пьяными пиратами и некрасивыми проститутками. В конечном итоге, он так заврался, что потерял сюжетную линию и умолк на полуслове. Неловкая пауза прервалась далёким гулом и лёгким дрожанием земли. Павел вскочил на ноги, испуганно глядя по сторонам.

– Сядьте, Паша, – успокоил его Максим, – это Грмпну.

– Кто?

– Местный профессор.

– И что это он делает?

– Идёт. Сейчас машину снимет с дерева.

– Но как?

– Да легко. Он на то и профессор. Что-нибудь придумает.

– Никогда не любил всяких умников с дипломами.

– Этот понравится. Он, скорее всего, ещё и попить принесёт. Я так думаю.

Грохот приближался. Земля вибрировала, словно недалеко забивали сваю. Неожиданно над деревьями показалась огромная голова. Глаза хищно рыскали вокруг. Макс встал и стал размахивать руками. На морде динозавра расплылась довольная улыбка. Павел на всякий случай положил руку на кобуру. Грмпну заревел и направился к гаражу. За деревьями показался запыхавшийся Борис с белком на плече.

– Привет! – крикнул Максим.

– Привет, друзья! – сказал Грмпну, окатив окрестности ароматом тухлой рыбы. – Рад вас видеть.

– А мы то как! Знакомься. Это Лита.

– Позвольте поцеловать вам ручку, – сказал динозавр.

– Не стоит, – ответила она и спрятала руки за спину. – Макс, – шепнула она, – у меня сейчас обморок будет от страха.

– А это Павел.

– Тот самый? – спросила рептилия.

– Наверное, – ответил Павел.

– Можно пожать вашу мужественную руку?

– В другой раз. Я сегодня руки не мыл. Микробы там всякие. Оно вам надо?

Грмпну захохотал и поставил на землю бочку и ведро.

– Давайте, за знакомство.

– Может, сначала машину снимем? – робко предложил Павел.

– Ни в коем случае. Начинать нужно всегда с самого важного. Машина никуда не денется. А вот, напиток может испариться. Главное – правильно расставленные приоритеты.

– Ну, тогда согласен. Что ж, попробуем вашу отраву. Прямо из ведра можно?

– Нужно. Пейте, не стесняйтесь, если что, я потом ещё принесу.

– Со свиданьицем, – сказал Павел, поднял ведро и принялся пить. Жадно, как пьют холодную колодезную воду в знойный день.

Утро расцвело мобилизационными пунктами. На каждом углу стояли палатки, украшенные свастикой, развевались стяги, из динамиков-колоколов на столбах звучали бодрые фашистские марши. Возле каждого пункта выстраивалась очередь. Все мужчины желали поскорее получить пиво и сиськи, для чего нужно просто записаться в ряды захватнической армии и сходить ненадолго на войну. Их некрасивые жёны и невесты не разделяли рвения мужчин, висли у них на руках, рыдали, закатывали истерики, нецензурно ругались, сулили райскую жизнь в лоне семьи и всячески пытались отговорить от участия в подобной афёре. Но мужчины оставались непреклонны.

Женщин оттаскивали специально созданные патрули, уводили в сторонку и упрекали в отсутствии патриотизма. Это слабо помогало, фрау прорывались через кордоны и пытались тащить мужей домой. Одна предприимчивая дама прямо возле палатки сделала мужа инвалидом – выбила глаз и сломала указательный палец на правой руке. Но хитрость не сработала, несчастный всё-таки смог убедить рекрутёров, что сможет нажимать на курок мизинцем и целиться левым глазом. Бедолаге так хотелось трофеев, что ничто не смогло его удержать. Тогда жена проломила ему череп, ударив скалкой по голове со словами «так не достанься же ты никому», и смачно плюнув под ноги, ушла оплакивать тяжёлую вдовью участь.

Но это был единичный случай, в целом мобилизация проходила относительно спокойно и оперативно. Новоиспечённым воякам выдавали новые кальсоны, банку кильки в томате, пачку папирос и оружие.

Первым в очереди достались «шмайсеры», затем раздавали пистолеты, вплоть до дуэльных кремниевых, запоздавшим – сабли, мечи и ятаганы, затем пошли грабли, совковые лопаты и тяпки. Ну, а любителей поспать вооружали уже вилками, половниками и давилками для чеснока. Как бы там ни было, но без оружия не остался никто.

Наступление планировалось через три дня, которые военнообязанные должны были проводить на курсах молодого бойца. Ветераны последних войн были отпущены домой для прощания с безутешными жёнами.

К обеду многие пункты начали сворачиваться.

Мурка подошла к палатке, упёрлась руками в стол, на котором лежали списки, и сказала:

– Я представитель от общества «огородников», мы тоже хотим участвовать в кампании.

– Женщин на войну не берём. Плохая примета. Что это ещё за общество?

– Я не женщина, я фантом. И требую, чтобы нас включили в список.

– Фантом? – удивился рекрутёр. – Что-то вы не особо похожи на фантома. Глаза какие-то у вас умные.

– Я умный фантом.

– Первый раз о таком слышу. Ну, ладно, я сейчас свяжусь с начальством.

Он отошёл в сторонку и долго разговаривал по мобильному. Вернувшись, сел за стол, положил перед собой чистый бланк, взял ручку и задумчиво посмотрел на Мурку.

– Ну, и как я вас записывать буду? У вас же имён нет.

– Есть у нас имена. Пиши – Мурка.

– Редкое имя. Ну, хорошо, – он стал выводить имя на листе. – Первый раз слышу, чтобы у фантомов имена были. Куда катится мир? Ну, и где остальные огородники?

Мурка сунула в рот два пальца и свистнула. Из-за угла дома стали выходить фантомы и робко подходить к палатке.

– Давайте, быстрее, – рявкнул рекрутёр. – Уже все домой поуходили, я один тут остался. И всё из-за вас. Иди сюда. Да, ты. Как звать?

– Уркаган.

– М-да. Кто же вам такие клички дал? Ну, ладно. Пишем. Следующий!

– Жиган.

– Шухер.

– Ментяра.

– Гопсосмыком.

– Кто тут Гопсосмыком? – поднял голову писака.

– Это буду я, – поднял руку один из фантомов.

Переписав всех, рекрутёр размял пальцы, хрустнув суставами.

– Всё, господа, поздравляю, вы теперь авангардная часть Вермахта. То есть, в атаку пойдёте впереди паровоза. Ваш отряд называется «Пушечное мясо». Оружие добудете в бою. Паёк вам не полагается, и «Кока Коки» вы тоже получать не будете. Но это всё равно, надеюсь, что вас убьют в первые минуты боя, так что нечего переводить харчи. Кстати, спасибо вам от командования за идею послать первыми в бой фантомов. Всех, а не только вас, огородников. Только вот скажите – зачем вам это нужно? Пиво вы не пьёте, сиськи вас тоже, как-то не особо привлекают, насколько я знаю.

– Мы за идею. За родину. За фюрера.

– О, теперь вижу, что фантомы. Точно, вам же на днях новый канал включили! Первый фашистский! Как я забыл то? А смотри, действует. Даже фантомов зомбирует! Ладно, товарищи, идите. Вас вызовут.

– Пожелай нам удачи в бою, – сказала Мурка.

– Да, идите вы уже! Надоели!

Мурка гордо развернулась и пошла прочь. Остальные посеменили за ней, шумно обсуждая, что просто отлично, когда в них нуждается отечество.

Максим и Лита выпили по чуть-чуть, только чтобы не обидеть компанию, и удалились в кусты за гараж. Влюблённые от любви пьянеют больше, чем от алкоголя.

Борис с проснувшимся белком затеяли спор о разуме.

– Вот, что такое разум? – доставал белк.

– Ну, это когда ты всё понимаешь, – с каждой новой порцией Борису становилось всё сложнее подбирать определения.

– Да ты прямо философ.

– Я хочу сказать, что вот люди разумные…

– Допустим, что разумные, – перебил белк.

– Не допустим, а разумные, потому что… как бы тебе сказать, потому, что дома умеют строить.

– Тоже мне разум. Муравьи тоже строят, и что?

– Ну, ладно, тогда, потому что машины строят, чтоб пешком не ходить. А! Выкусил?

– Блохи тоже на собаках катаются, и что?

– Допустим.

– Люди сексом занимаются постоянно, а не только когда потомство нужно.

– Удивил! Дельфины тоже, и что? А с кроликами вам вообще не сравниться.

– А дельфины книги не пишут.

– Как они писать будут? В воде, что ли? И у ни рук нет.

– Ну, не дельфины, а муравьи пишут? А белки?

– А им не надо. Зачем нам книги? Нам их читать некогда. Засерать мозги нам ни к чему. Ты считаешь разумным читать чужие мысли? Это делают только те, у кого своих мозгов нет.

– А музыка?

– А мы птичек слушаем. Ваши Бетховены с Децелами рядом не валялись с трелью соловья.

– А ваши птички водку пьют?

Белк задумался, запрыгнул на ведро, отхлебнул дронтровки.

– Водку, говоришь? Не пьют. И что?

– А то. Вот оно, отличие разума от неразума. Понял?

– А вот, животные едят перезревшие вишни и тоже пьянеют.

– Я тебя умоляю. Не сравнивай. У разумных существ существует культура пития со всеми атрибутами. После первой не закусывать, между первой и второй промежуток небольшой, а потом поговорить, а сбегать за третьей, а потом, если повезёт – подраться. А песню затянуть? Ой, мороз, мороз, не морозь меня, – затянул Борис.

Белк слушал, как поёт Борис и не смог найти ни одного аргумента против такой формулировки разума. Может, он все эти годы ошибался, слишком мнил о себе? А вдруг, они, и правда, разумные? Да и не вдруг. Точно, разумные. Значит, Дарвин ошибался, назвав единственным разумным существом белку!

– Ну, что, – закончив песню, спросил Боря, – прав я?

– Ты знаешь, наверное, прав. И я торжественно, перед лицом вот этих товарищей, извиняюсь и готов признать, что люди тоже разумные существа.

– То-то же.

– Только тупые. Водку пить – много ума не надо.

– Животное, я тебе сейчас хвост оторву, если ты не заткнёшься.

– Ладно, молчу. О, хвост отрывать – тоже дело не хитрое. Прости, вырвалось. Давай, лучше выпьем за признание белками человека разумным существом. Наливай!

– Слушайте, – сказал им Павел, – достали уже склоками.

Павел в это время общался с динозавром. Наливка была хороша, и речь от неё становилась вязкой и тягучей, словно каждое слово обрело вес, при чём в прямом смысле.

– А вот ты меня не помнишь? – спросил Грмпну.

– Ну, почему, помню. Наверное, помню, – ответил Павел. – У меня память слабая на лица. А на морды – так совсем склероз. Мы встречались? Напомни. Я помню, что пил с одной рептилией, на тебя похожей. Пили неделю, так нас его жена чуть не смешала с навозом.

– Она до сих пор меня тобой упрекает.

– Так это ты?

– Ага, это я. Вот видишь, а я тебя запомнил.

– Конечно, запомнил, ты же почти трезвый был, а у меня неделя из памяти стёрлась. Так вот, где я тебя видел! Думаю ещё – лицо какое знакомое, а это старый друг!

Армия выступила в поход на рассвете. Солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, как первые отряды покинули границы города. Впереди шли танки и бронетранспортёры, тягачи с пушками, за ними в крытых грузовиках перевозили пехоту, дальше на мотоциклах следовали отряды полевой жандармерии, и замыкал колонну всякий сброд на трёхколёсных велосипедах и самокатах.

Отъехав от города километра три, остановились позавтракать. Завтракали шумно и долго, с пивом, сосисками и песнями. Пока помыли посуду и собрали столы, солнце уже палило во всю. Пришлось снимать шинели, каски и сапоги. Кто-то остался в форме, кто-то в исподнем, некоторые вообще разделись до трусов. Погрузились и поехали, мечтая о халявной выпивке и четвёртом размере.

Далеко отъехать не успели. Пришло время обеда. Полевая кухня наварила кулеша. На жаре есть не хотелось, поэтому посидели недолго, и снова отправились в путь.

– Так мы и за год не доедем! – возмущался Мэнсон.

– Не переживайте, новый фюрер, еды мы взяли на сутки, главное, выманить их подальше от города. Если бы мы их не кормили, все бы давно разбежались. А так, потихоньку отъедем километров на пятьдесят и объявим, что жратва закончилась, а до противника ближе, чем домой. Куда им деваться? – Геббельс ехидно улыбнулся.

– Ладно, надеюсь, ужинать не будем?

– Почему?

– Как почему? Я хочу побыстрее всех победить. Дорогая, – обратился он к сидящей рядом Рииль, – долго ещё до вашего Мухостанска ехать?

Девушка обиженно фыркнула и промолчала.

– Ужин в семь. Всё по расписанию. Я уже и сам проголодался. Мы, фашисты, народ пунктуальный, если ужин в семь, то пусть хоть весь мир лопнет, а ужин должен быть.

– Вот за это я вас и ненавижу, – Мэнсон дал Геббельсу звонкую затрещину, – фашистов. Скучные вы, дотошные такие, всё у вас по часам, всё по дням расписано. Никакой спонтанности, никакой свободы действий. Пошёл вон, надоел.

– Рад служить, – кивнул Геббельс, – а можно машину остановить, чтобы я вышел?

– Обойдёшься.

Великий идеолог открыл дверцу «Мерседеса» и выпрыгнул на ходу, покатился кубарем по пыльной дороге, чуть не попав под колёса грузовика, и свалился в заросший кювет.

– Риилечка, – обратился Мэнсон к спутнице, – скажи мне одно. Как товарищ товарищу, зачем ты со мной едешь? Там же твои сёстры, мама, подруги. Неужели ты их так ненавидишь?

– А мне интересно посмотреть, как мои сёстры и подруги твоим пивососам по соплям надают.

– Ой, не смеши, куда им против «Тигров» и «Пантер» со своими копьями и луками? Куда вам, бабам, против мужиков?

– Мы не бабы, мы амазонки! Это у вас там бабы, которые готовы терпеть унижения и страдания, только бы член в доме оставался. Это ваши подстилки торгуют телом в подворотнях, да и дома в семье тоже. Это ваши бабы полдня шпалы укладывают, а после работы борщи варят, стирают и детям сопли вытирают, когда мужья с пивом и газетой сидят перед телевизором и пузо чешут. Это ваши бабы замуж выходят за квартиры, машины и кошельки, а не за людей.

– Ну, вот, что за феминистская пропаганда? Где это ты начиталась такого дерьма?

– Слушай, придурок, не зли меня.

– Ладно, ладно. Но всё равно, сиськи против танков – результат очевиден. Так что, ты на моей стороне?

Рииль отвернулась к окну и стала смотреть за сменой пейзажа. Они въезжали в Лес.

Фантомы шли отдельной группой, пили Кока-коку и мурлыкали под нос последние хиты MVT. «Огородники» держались особняком, они добились нормального человеческого пайка и стопки старых газет, которые они читали прямо на ходу.

С остальными фантомами им было неинтересно, а люди их не принимали за своих. Но «огородники» не сдавались в своих намерениях стать людьми. Уркаган где-то намутил пузырь шнапса и пару пачек сигарет, они выучили несколько крепких словечек, подслушав их у фашистов. Им так хотелось влиться в ряды человечества. Хотелось быть такими же свободными в поступках и мыслях. Ведь как прекрасно дышать полной грудью и не чувствовать себя вторым сортом. Как это романтично – бухать, драться, материться, ходить на войну, убивать противников, брать пленных и насиловать мирное население, грабить и сжигать дома. То, что их взяли в этот поход, вдохновляло и приближало к цели. Новость, что их пустят первыми в атаку, окрыляла «огородников». Ведь им доверяют самую ответственную часть операции.

– А что такое «пушечное мясо»? – спросил Ментяра у Мурки.

– Где это ты услышал?

– Да солдаты так называют нас.

– Это, наверное, означает, что мы будем как бы снарядами, выпущенными по противнику. Представь, мы ворвёмся в ряды противников, подобно пушечным ядрам, сметая всё на своём пути.

– Красиво. Мне нравится.

– Я горжусь этим, – сказала Мурка.

– И я, – Ментяра от осознания своей значимости выпятил грудь и зашагал, чеканя шаг.

– Ментяра, а когда ты станешь человеком, что ты будешь делать?

– У меня есть одна мечта. Только не смейся, ладно?

– Смеяться над мечтой – никогда.

– Когда я стану человеком, я хочу вырубить как много больше деревьев. А ещё буду покупать химикаты, и сливать их в речку.

– Зачем? – удивилась Мурка.

– Не знаю, но так люди делают. А ещё хочу истребить последних панд. Вот.

– Круто. Молодец.

– А ты что будешь делать?

– После твоей мечты даже как-то неудобно говорить.

– Давай, выкладывай.

– Я выйду замуж за какого-то придурка. Он будет пить, я его буду пилить, а он меня будет бить. Потом я начну ему изменять с кем попало. Рожу ребёнка, отдам его в приют, разведусь и стану проституткой. У меня будет короткая юбка, высокие сапоги, чулки и море косметики на лице. Мне так нравится! Романтика, не то, что у нас сейчас. Вот такая мечта у меня.

– Классно. Эх, какая жизнь весёлая у людей.

– А я, – встрял в разговор Уркаган, – я стану милиционером.

– Супер! – в два голоса одобрили Мурка и Ментяра.

– Да, у меня будет дубинка, наручники и пистолет. Я буду ловить гастарбайтеров, отнимать у них деньги, а их самих продавать бандитам в рабство. Или на органы. Ещё не решил.

– Жиган, а ты кем будешь?

– Я буду бюрократом. Буду взятки брать и посетителям мозги трахать.

– Ай, молодца. А ты, Гопсосмыком?

– А я хочу стать певцом.

– Ты что, с ума сошёл? – удивился Жиган.

– Почему? Я буду петь попсу, стану богатым и знаменитым. Попаду в богемную среду, буду нюхать кокаин, спать с кем попало, даже с мужчинами, заражусь СПИДом и умру. А моё имя будут писать на мусорных киосках и заборах. Вовеки веков. Слава, память обо мне после смерти – вот моя мечта.

– Блин, ну, почему мы не люди? – вздохнул Жиган.

Они шли по пыльной дороге, заросшей у обочины гигантским подорожником и мечтали об одном – стать людьми.

Павел проснулся от того, что что-то забыл. Что забыл – он так и не вспомнил, но эта мысль зудела и чесалась в мозгу, не давая уснуть. Спать уже не хотелось, в небе висела сиреневая огромная Луна, в воздухе висел сладкий аромат ночных цветов. Чёрные контуры деревьев вырисовывались на фоне звёздного ковра над головой. Романтичный пейзаж для романтиков и влюблённых.

Павел, к сожалению, не был ни тем, ни другим. Кроме того, у него раскалывалась голова, сводило желудок и тошнило. Полежав несколько минут, безрезультатно пытаясь вспомнить забытое, он решил прогуляться по округе и, за одно, поблевать. Только Павел встал на ноги, покачиваясь и всматриваясь в темноту, как сзади раздался оглушительный рёв, от которого закачались верхушки деревьев, и в траве началась паника. Сотни мелких зверьков бросились врассыпную, спасая свои никчемные жизни. Павел замер, не решаясь оглянуться. Рёв повторился, принеся с собой вонь тухлой рыбы. Стало страшно, захотелось броситься со всех ног в лесную чащу, забиться под корнем векового дуба и ждать своей участи. Но никто не хватал его и не рвал на куски, только слышался странный звук, похожий на работу гигантского насоса.

Павел оглянулся и увидел непонятно откуда взявшуюся гору, заслоняющую полнеба. Гора шевелилась и сопела. И тут опять раздался рёв, и Павел вспомнил, где он, почему так плохо, и с кем он пил. И откуда такой ужасающий звук. Это храпел динозавр.

– Ни фига себе, – пробомотал Павел и пошёл отлить за гараж.

– Кто это? – услышал он голос.

– А ты кто?

– Это мы, Максим и Лита.

Павел пошёл на голос, и увидел в свете луны два силуэта. Влюблённые сидели в обнимку на бревне.

– Что, не спится? – спросил Павел.

– Такая чудесная ночь, – ответил Максим.

– Омерзительная. Жвачки нет?

– Не-а.

Павел подошёл к ним, и тут что-то больно укололо его в лодыжку, в траве зашуршало и мелькнул огонёк, похожий на маленькую лампочку. Павел упал на колени, и схватил руками что-то твёрдое, живое, пытающееся вырваться из рук. Существо выгибалось, царапало коготками, но из этих рук ещё никто не вырывался, как любил говорить Павел. Он поднёс зверька к лицу, пытаясь разглядеть поближе, и вдруг добыча голосом Левитана сказала:

– Так, урод, а ну-ка отпустил меня быстро, а то сейчас как дам в бубен.

Павел от неожиданности чуть не ослабил хватку, но во время взял себя в руки. Существо неожиданно засветилось, и на его теле стала видна шкала с цифрами.

– Кому ты в бубен дашь? – переспросил Павел.

– Никому. Говорю – дама бубен у меня, бьёшь или забираешь?

– Что вы там поймали? – спросил Максим.

– Не знаю, но похоже на радиоприёмник.

Левитан снова сказал:

– Ты что, не понял? Положи, где взял.

И тут вдруг заиграла музыка, и запел Киркоров:

– Зайка моя, я твой зайчик, майка моя, я твой мальчик…

– Прикольно, – улыбнулся Павел.

– Палка моя, я твой пальчик, галка моя, я твой Галкин, – не унимался приёмник, – Тутти-фрутти, тутти-футти, уи а зэ чемпьёнс, тру-ля-ля. Концерт по заявкам окончен. Переходим к новостям. Как заявили учёные, у них пока нет объяснений загадочным явлениям, происходящих во всех уголках планеты. Треугольные облака, дожди из арифмометров и керосиновых ламп, появившийся портрет Брежнева на поверхности Луны, трещины во времени, дыры в бюджете, сиреневый туман, яблоки на снегу, лошадиный грипп – все эти недоразумения вызывают полное замешательство в научных кругах. Церковь утверждает, что это проделки Шайтана, и что близок полный капец за грехи наши. Ну, а простому народу остаётся только ждать новых вывихов природы.

– А у меня есть объяснения, – Павел бросил суровый взгляд на Максима, – это вы сюда эту всю заразу притащили. Не сиделось вам дома. Ничего, скоро всё поправим.

– Дядя, отпусти меня, – сказал Левитан, – или хотя бы держи понежнее, а то уже бок занемел. Новости внешней политики. Сообщение от фашистского политбюро. Наша захватническая армия уже подошла к границам Амазии, послезавтра планируется стремительное наступление, которое обеспечит быструю и полную победу над противником. За Родину, за Мэнсона, за фашизм во всём мире! Пива и сисек! И о погоде…

– Что он сказал? – вскочила Лита.

– А что он сказал? – пожал печами Павел.

– Что там про Амазию?

– Не знаю, я прослушал. Вроде, война какая-то.

– На Амазию напали? Чёрт! Что делать?

Она заметалась по поляне, заламывая руки.

– Нужно предупредить, мне срочно нужно попасть домой.

– Дорогая, успокойся, – остановил её, схватив за плечи, Максим. – Никто не напал. Только планируется.

– Тем более, можно ещё успеть. Паша, помогите мне, пожалуйста. Вы же…кто вы? Хранитель? Сделайте что-нибудь! Остановите это безумство.

На шум появился из темноты Борис, сонно потирая глаза.

– Что вы тут разорались? Павел, а что это у вас?

Приёмник самозабвенно пел что-то из репертуара Кубанского хора песни и пляски.

– Да вот, поймал. Радио какое-то.

Борис щёлкнул зажигалкой и поднёс огонь к зверьку. Это был приёмник, китайский, купленный в киоске на остановке за копейки. Проработал он неделю, и заглох. Долго лежал в гараже на полке, пока Боря вообще не потерял его из виду. Надо же, ожила техника, покрылась чешуёй, отрастила лапки, антенна ороговела и стала похожа на жало. На животике светилась шкала частот.

– А первая пууууля, а первая пууууля, – пело радио, – а первая пуля в жопу ранила коня-а-а.

– Интересно, громкость здесь регулируется? – Павел покрутил приёмник в поиске кнопок или колёсиков.

– А вторая пууууля в жопу ранила меня-а-а-а. Одногла-а-а-зая соба-а-ака покусала мне коня, – не унимался приёмник, пытаясь перекричать людей, – Четыре тру-у-упа возле та-анка украсят утренний пейзаж.

– Что ж он так орёт? Как его выключить? Ни одной кнопки нет.

– Павел! Бросьте вы его! – закричала Лита. – Мне немедленно нужно домой!

– А что, если ему антенну отломать? – предложил Максим.

– А вот этого не надо, – сказал Левитан, и радио сразу стало играть тише, – По просьбе бригады токарей болто-гаечного завода поёт Наташа Королёва. Ааа, в жопу мне тюльпа-аны, вестники разлуки, цвета запоздалой… фигня какая-то. Подставляй-ка губки малые, ближе к милому садись, эх, соло на балалайке.