Текст книги "Романовы. Век первый"

Они встретились 17 июня на реке Истре неподалеку от Воскресенского монастыря. Стрельцы прислали Шеину письмо, в котором жаловались на тяготы службы, оскудение, недоедание, на плохое отношение к ним со стороны царских воевод и просили пропустить их в Москву, чтобы хоть какое-то время побыть со своими семьями, после чего они соглашались пойти «всюду, куда великий государь укажет». Шеин не поддался на эту уловку, но, не желая проливать лишней крови, вступил с ними в переговоры. Сначала их увещевал Гордон, затем – князь Кольцов-Масальский, но стрельцы стояли на своем. Вдобавок они проговорились, что идут защищать москвичей и всех людей русских от немцев, которые хотят ввести брадобритие, курение табака и ниспровергнуть православное благочиние. Шеин еще раз предложил стрельцам сложить оружие, «в винах своих добить челом государю», угрожая в противном случае открыть огонь из пушек. Но и это не возымело действия. Первый залп, произведенный поверх голов, лишь ободрил взбунтовавшихся, но последующие три залпа рассеяли толпу, отбив последнюю охоту к сопротивлению. В течение часа баталия завершилась. В царском войске был убит один человек, стрельцы же потеряли 17 убитыми и 37 ранеными.

Тут же начался розыск, скорый и жестокий, но вот что удивительно: никто не сказал о письме от царевны. Поэтому возникает резонный вопрос: а было ли оно? За пытками и «допросами с пристрастием» последовали массовые казни с устрашающими виселицами вдоль дорог. Более 1700 человек были разосланы по тюрьмам и монастырям. Лишь единицы избежали наказания.

А грозный царь уже близко, но это уже не тот заигравшийся в «войнушку» «потешный» бомбардир и даже не тот корабельный плотник или шкипер, стремившийся все пощупать своими руками и до всего дойти самому. В Москву возвращался совершенно другой человек. Это было существо, возомнившее себя равным Богу, правомочное оценивать окружающий его мир и выносить приговор: что достойно жить, а что подлежит уничтожению. Это было воплощение одержимого фанатика, знающего истину в последней инстанции. Это был зомби или механический человек, предназначенный выполнить заложенную в него программу, чего бы это ни стоило – материальных ли затрат, человеческих ли жизней. Уезжая за границу в свое семнадцатимесячное путешествие, Петр казнью Цыклера, Соковнина, Пушкина и других как бы напомнил о том, «кто в доме хозяин»; возвратившись же, он решил взорвать дом, доставшийся ему от предков, чтобы на том месте выстроить другой и заселить его новыми, более совершенными и во всем послушными ему людьми.

25 августа 1698 года Петр Алексеевич прибыл в Москву и на следующий же день приступил к операции по устрашению своих подданных. Ему нужно было сломить их волю к сопротивлению, заставить повиноваться любому его приказу, даже если он расходится со здравым смыслом. Собравшихся у него в Преображенском дворце бояр и дворян он напугал своей курительной трубкой и вырывающимся из ноздрей табачным дымом, а еще больше – большими ножницами, которыми он начал собственноручно обрезать придворным бороды, испокон веков долженствующие свидетельствовать об их приверженности православию.

Это был шок. То, о чем предупреждали стрельцы, свершилось: русскому благочинию приходил конец. Но тирания никогда не любила умных и самостоятельных людей: для нее они представляют смертельную опасность, а поэтому подлежат уничтожению. К тому же расправа со стрельцами должна была послужить хорошим уроком для бояр и дворян, оплакивающих свои бороды, длиннополые охабни и однорядки, сломить их сопротивление государевым нововведениям.

В середине сентября начался повторный розыск по делу стрельцов, отличавшийся неслыханной жестокостью. Под пытками были вырваны признания о том, что переписка стрельцов с царевнами действительно существовала, что стрельцы просили Софью взять бразды управления государством в свои руки и что она сама поощряла их к этому. Судьба несчастных была предрешена. Казни начались 30 сентября и продолжались до 21 октября. В этот промежуток времени было казнено, как утверждает С.М. Соловьев, 976 человек. Причем в казнях принимали участие как профессиональные палачи, так и царедворцы, которых Петр хотел «повязать кровью». Борис Голицын своим неумением держать топор в руках только усугубил страдания своей жертвы; Федор Ромодановский отсек четыре головы; Алексашка Меншиков, входивший в фавору, с легкостью обезглавил 20 человек, и, говорят, сам царь «размял свои богатырские плечи» на пяти стрельцах. Пять месяцев трупы казненных валялись на месте казни в назидание и устрашение другим.

Так царь-батюшка отблагодарил стрельцов, чьим ратным подвигом два года назад была одержана его первая виктория. Но это была только первая волна казней, время второй пришло в феврале следующего года, когда на плаху были отправлены еще несколько сотен человек, замешанных в стрелецком бунте. Те же из московских и азовских стрельцов, кто не принимал участия в беспорядках, были распущены и выселены из Москвы вместе с семьями. Военная карьера для них была закрыта навсегда.

Не остались безнаказанными и царевны. Марфу Алексеевну постригли под именем Маргариты в Успенском монастыре печально знаменитой Александровской слободы, а Софью Алексеевну – под именем Сусанны в Новодевичьем монастыре, приставив ей охрану из сотни солдат.

В разгар розыска по делу стрельцов Петр совершил кощунственный поступок, надругавшись над святостью брака. Без каких-либо видимых причин он насильно отправил в суздальский Покровский девичий монастырь свою первую жену Евдокию Федоровну Лопухину, которая через год насильственно же будет пострижена под именем Елены. Причина этого поступка была в том, что не вписывалась эта патриархально воспитанная женщина, навязанная ему в жены девять лет назад, с ее отживающими взглядами на семейную жизнь в планы царя-реформатора. В глазах мужа она проигрывала Анне Монс, английской актрисе и другим доступным женщинам, с которыми Петру довелось общаться в заграничном путешествии. Не принимала она участия и в забавах своего супруга. Петра не остановило и то обстоятельство, что Евдокия воспитывала наследника престола, их общего сына, царевича Алексея, на которого отец из-за нелюбви к своей жене не обращал никакого внимания. Дальнейшее воспитание вынужденного сироты было поручено тетке его, царевне Наталье Алексеевне.

После краткой поездки в Воронеж для инспекции кораблестроительного дела Петр продолжил насаждение на Русской земле западно-европейских порядков. В январе 1699 года появляется царский указ об учреждении Бурмистрской палаты, в ведение которой передавались «расправные, челобитные и купецкие» дела, в том числе сбор государственных податей с посадских, купеческих и промышленных людей, проживающих в городах, кроме Москвы, а также в волостях, селах и деревнях, принадлежащих самому государю. Мера эта, как сказано в тексте самого указа, была направлена против обид, поборов, взяток и других злоупотреблений со стороны воевод и приказных людей. Горожанам, а также государевым уездным и промышленным людям предлагалось, «буде они похотят», избрать из своей среды «добрых и правдивых людей земских», которые приняли бы на себя ведение этих дел. Предполагалось, что бурмистры и другие выборные люди не будут такими корыстными, как воеводы и приказные люди, а реформа окажется настолько полезной и выгодной, что за переход на новую систему местного управления торговые и промышленные люди будут с радостью платить двойную ставку налогов.

Но практика показала, что и земские выборные не прочь поживиться за чужой счет. Тогда Петр поручил худородному Алексею Курбатову, изобретшему новый способ пополнения царской казны за счет продажи гербовой бумаги, взять под свой надзор и опеку это новое ведомство.

К этому же времени относится и царское предписание русским купцам объединиться, по примеру их западных коллег, в торговые компании, для того чтобы они могли успешно конкурировать и расширять свой рынок сбыта, что должно было увеличить их прибыль, а следовательно, и налоговые отчисления в казну.

Однако вернемся к международным отношениям. Мы уже говорили, что Европа готовилась сражаться за наследство испанского престола, что в предстоящей борьбе положение Франции было более предпочтительным и что с этим не хотели мириться ни Англия, ни Голландия. Начался естественный процесс сколачивания блоков. Франция сгруппировалась со Швецией, Англия же и Голландия хотели заполучить в союзники могущественную Германскую империю. Но, как известно, Австрия в то время вместе с Польшей, Россией и Венецией находилась в состоянии войны с Турцией. Причем именно ее больше всего опасался султан, стремившийся как можно скорее заключить мирный договор.

Мира с Турцией меньше всех хотела Россия, поставившая себе целью стать морской державой и уже вложившая много сил и средств в создание своей азовской флотилии. Но делать было нечего, приходилось отказываться от своих морских амбиций на южном направлении – не вести же войну один на один хоть и с ослабленным, но еще очень опасным противником!

В октябре 1698 года воюющие стороны съехались в Карловиче для заключения мирного договора. Странным был этот конгресс: Турция вела переговоры не с коалиционными силами, а, как бы сейчас сказали, сепаратно; каждая страна торговалась только за себя. Поэтому раньше всех мирный договор заключила Австрия, получившая Венгрию; за ней подписала свой договор Польша, удовлетворившаяся возвращением ей разрушенного Каменец-Подольского. Ни с чем осталась Венеция, а России, заявившей о своих претензиях на Керчь, турки в ответ предложили вернуть им Азов, а также Казы-Кермень и другие нижнеднепровские городки. Иными словами, запахло войной. И только переход русского посла Прокофия Возницына с увещевательной тактики на твердую позицию: мы, мол, войны не боимся – дал положительный эффект, а именно двухлетнее перемирие.

Второй этап русско-турецких переговоров продолжился в Константинополе, куда русское посольство во главе с думным дьяком Емельяном Украинцевым и дьяком Чередеевым прибыло на русском же военном корабле. Причем весь путь от Таганрога до Керчи послы проследовали в сопровождении всего «государева морского корабельного и галерного каравана» под предводительством первого кавалера ордена Андрея Первозванного генерал-адмирала Федора Головина и самого государя. В караване было десять кораблей, две галеры, яхта, два галиота, три бригантины и четыре морских струга. Это была откровенная демонстрация военной силы. Переговоры же, несмотря на богатые подарки турецким вельможам, шли трудно и растянулись почти на целый год. Неблаговидную роль при этом сыграли послы христианских государств Европы, желавшие продолжением Русско-турецкой войны отвести угрозу турецкого вмешательства в европейские дела. Тем не менее условия, приемлемые для обеих сторон, были найдены. Русским отходили Азов, Таганрог и другие городки, построенные на берегу Азовского моря, а также земли южнее Азова на десять часов езды. Взамен же России пришлось срыть Казы-Кермень и другие южноднепровские городки, ранее взятые запорожскими казаками и дворянским ополчением. Не удалось Украинцеву договориться и об отмене дани крымскому хану. Единственное, что он смог сделать, так это изменить формулировку. Теперь она носила не принудительный характер, а именовалась поминками «по милости государя московского». И это был не мирный договор, а перемирие, правда на тридцать лет.

В это же самое время в Москве велись переговоры о вступлении России в войну со Швецией, которая в предыдущие десятилетия успела нажить себе недоброжелателей как среди своих соседей, так и в лице своих же подданных. Инициатором этой затеи стал ливонский дворянин Иоганн Рейнгольд фон Паткуль, выступавший от имени всех ливонских рыцарей, недовольных изъятием у них земель в пользу шведской короны и решивших в связи с этим передаться в польское подданство. Но, чтобы это стало реальностью, была нужна маленькая победоносная война и поражение Швеции. Началось сколачивание военной коалиции. Первым на эту идею «клюнул» курфюрст саксонский Август, являвшийся одновременно и польским королем. Правда, сейм о военной авантюре своего короля пока еще не знал, но тот, располагавший к тому времени боеспособной саксонской армией, надеялся, что с ней он добьется успеха и ему удастся уговорить польское дворянство: ведь Польша реально могла заполучить всю Ливонию, что с давних пор являлось ее «голубой мечтой».

Вторым единомышленником Паткуля стал датский король Фридрих IV, у которого были свои давние счеты с Фридрихом III, герцогом Голштинии, союзником и зятем шведского короля.

Ну а Петр Алексеевич, потерявший надежду вывести свою страну в морские державы за счет выхода к южным морям, дал Паткулю и послу польского короля легко себя уговорить на участие в войне со Швецией, надеясь получить таким образом свободный выход к Балтийскому морю. Он поставил лишь одно условие: не начнет войну до заключения мирного договора с Турцией.

Но почему все так ополчились на Швецию? Чем она им всем так досадила? А дело, оказывается, в том, что Швеции в XVII веке неслыханно повезло на умных и деятельных королей. Ею последовательно управляли Карл IX (1604–1611), Густав-Адольф (1611–1632), Христина (1632–1654), Карл Х Густав (1654–1660), Карл XI (1660–1697): они сделали Швецию одной их великих держав Европы. К концу века власть шведского короля распространялась на собственно Швецию, а также на Финляндию, Эстонию, Ливонию, часть Ингерманландии, устья всех рек Германии, герцогства Бремен, Верден, Померания, Висмар. Понятно, что все эти территориальные приобретения не свалились с неба, а были отняты силой оружия у соседних государей, что, кстати, не забывается и не прощается. Поэтому, когда к власти пришел пятнадцатилетний Карл XII, обиженные соседи решили взять реванш. Однако они недооценили возможности молодого монарха.

Свой первый урок он дал датскому королю, который посмел обидеть его зятя, Фридриха Голштинского, изгнав его из его же собственных владений. 13 апреля 1700 года началась военная эпопея короля-воина. В этот день восемнадцатилетний монарх покинул королевский замок в Стокгольме, чтобы вернуться туда только через пятнадцать лет. Вместо увеселительных мероприятий, до которых он был большой любитель, Карл XII отправился к своей армии, с которой, переправившись через море, спустя некоторое время неожиданно появился перед беззащитным Копенгагеном. Боясь разрушения своей столицы, Фридрих IV поспешил заключить мирный договор с Карлом, по которому он признал полную самостоятельность Голштинии и заплатил ее герцогу 260 тысяч талеров в счет возмещения морального вреда.

Окрыленный успехом, Карл хотел было нанести следующий удар по саксонской армии польского короля, безуспешно промышлявшей под Ригой, но тут он узнал, что русский царь, шумно отпраздновав подписание русско-турецкого договора о перемирии, 22 августа выступил в сторону Нарвы. Посчитав, что армия Петра в этом раскладе является наиболее слабым звеном, шведский король решил сначала разделаться с ней и только потом обратить свое оружие против Августа. Погрузившись на корабли, он отправился в сторону Лифляндии.

А тем временем Русская армия численностью до 40 тысяч человек 23 сентября достигла Нарвы и 20 октября открыла по ней огонь из всех своих орудий в надежде, что слабо вооруженная крепость долго не продержится. Однако боеприпасы у нее скоро закончились и обстрел, в ожидании нового подвоза, пришлось прекратить. Закончилось и продовольствие, начался голод. Весть о приближении Карла вызвала смятение в русском лагере. Последовал приказ об укреплении позиций и организации наблюдения за передвижениями неприятельской армии. Для выполнения последней задачи навстречу шведам выдвинулась конница боярина Бориса Шереметева. В районе Везенберга армии вошли в соприкосновение, но русские, не вступая в бой, начали отступление, все время держа в поле зрения шведские боевые порядки.

17 ноября Шереметев прибыл под Нарву с вестью о приближении шведского короля. Царь Петр, не дожидаясь утра, в ту же ночь выехал вместе с фельдмаршалом Головиным в Новгород, вручив судьбу своей армии генералу австрийской службы герцогу фон Круи.

Историки до сих пор ломают голову над вопросом о природе этого поступка. Что это было? Трусость, очередной нервический припадок или паника? Теперь это лишь одному Богу известно. Но даже если мы согласимся на самую мягкую оценку, что это было проявлением разумной трусости, то нам все равно не избавиться от мысли, что Петр и под Нарвой продолжал играть в «войнушку» с той лишь разницей, что в данном случае она приобрела характер масштабнейшего гладиаторского боя, за которым его режиссер-постановщик решил понаблюдать с безопасного расстояния.

Есть мнение, что Петр покинул свою армию, заранее зная, что она обречена на поражение и что он сам уже ничего не мог сделать для ее спасения. Но это уже «медвежья услуга», потому что вместо оправдания эта версия выставляет «царя-батюшку» не просто трусом, а предателем своей же армии, своих же солдат и офицеров, которых он привел на это гладиаторское ристалище и бросил на произвол судьбы. Одним словом, куда ни кинь, а поступок этот темным пятном будет лежать на совести Петра Алексеевича до конца его дней.

Итак, Карл 19 ноября 1700 года во главе 8-тысячной армии, испытанной в боях, появился у русского лагеря, раскинувшегося на большой территории возле Нарвы. Его штурмовые команды под прикрытием разыгравшейся вьюги легко преодолели плохо укрепленные ограждения русских и, ведомые самим королем, сломили сопротивление плохо обученных и плохо управляемых русских войск. При первых же признаках поражения раздались крики о предательстве со стороны немецких офицеров и генералов. Под проклятия в адрес изменников начался неорганизованный отход ратников с занимаемых позиций, обернувшийся паническим бегством. Первой поле боя покинула конница Шереметева, которой больше всего и боялся шведский король. Она стала переправляться вплавь через реку Нарву, потеряв в неразберихе около тысячи человек утонувшими. Не менее трагическая участь ожидала пехотинцев, которые бросились к единственному мосту через реку, который, не выдержав тяжести, рухнул, унеся сотни человеческих жизней. Потеряв управление войсками, герцог фон Круи вместе с другими иностранными генералами и офицерами поспешил сдаться в плен шведам.

Он действительно поспешил, потому что битва еще не была проиграна окончательно. Бывшие «потешные» – Семеновский и Преображенский полки, а также отряд под командованием генерала Вейде продолжали организованное сопротивление. К ночи битва затихла, но королю было еще рано праздновать победу – в одночасье все могло измениться, а предлогов к тому было немало: тут и генерал Вейде с «потешными», тут и огромный полон, плохо охраняемый перепившимися трофейным вином шведскими солдатами, тут и усталость самого шведского войска. Но всего этого не знал и не оценивал русский генералитет. Военный совет в составе князя Якова Долгорукова, имеретинского царевича Александра, Автамона Головина и Ивана Бутурлина 20 ноября начал переговоры об условиях отступления русских войск, оказавшихся прижатыми к реке Нарве. Карл счел выгодным для себя отпустить русских восвояси. Он даже сделал рыцарский жест, сохранив им оружие «за храбрость, с какою они защищались», но потребовал себе всю русскую артиллерию.

На следующий день русские по восстановленному шведами мосту переправились на другой берег, а Карл торжественно вступил в спасенную им Нарву, имея в своем обозе 79 знатных русских пленников, в том числе 10 генералов.

Глава VII
Рождение Российской империи

Ошибка Карла XII. Восстановление Русской армии. Первые победы русских войск. Основание Санкт-Петербурга и Кронштадта. Успешные действия Шереметева в Ливонии. Польско-шведская война. Станислав Лещинский. Русско-польский союзнический договор. Двойная игра короля Августа. Поход Карла XII на восток. Взятие Гродно. Россия перед нашествием. Головчино, Доброе, сражение при деревне Лесной. Внутреннее положение на Украине. Измена Мазепы. Уничтожение Батурина и Запорожской Сечи. Полтава. Значение полтавской победы. Взятие Варшавы, Риги, Выборга. Интриги Карла XII в Турции. Прутский поход Петра и его поражение. Действия русских войск в Померании и Голштинии. Завоевание Финляндии. Победа при Гангуте. Возвращение Карла XII. Мирные переговоры. Торговые и военные санкции против Швеции. Договоры Швеции с Англией, Ганновером, Данией, Пруссией, Саксонией. Ништадтский мир. Петр Великий – император всероссийский. Хивинский поход Бековича-Черкасского. Персия. Погром в Шемахе. Каспийский поход Петра Великого. Взятие Дербента, Решта, Баку. Договор с Персией от 12 сентября 1723 года. Раздел персидских провинций между Россией и Турцией. Судьва христиан в мусульманских странах Закавказья

Нарвская битва сделала Карла XII героем Европы, а Петра I – ее посмешищем. Оды королю-победителю чередовались ерническими пасквилями в адрес поверженного царя, памятные медали – карикатурными изображениями. Перед новым европейским завоевателем легкой добычей лежала практически беззащитная, морально и психологически уничтоженная Россия, потерявшая под Нарвой более десяти тысяч человек, всю полевую и осадную артиллерию. Казалось бы, плод созрел и нужно только протянуть руку, чтобы сорвать его.

Но успех и победы часто портят людей. После капитуляции датского короля и победы под Нарвой Карл XII возомнил себя великим полководцем. Теперь он думал только о войне и только о воинской славе, не считаясь ни с обстоятельствами, ни с мнением своих генералов. Карл посчитал Россию слишком легкой добычей для себя. Противник, на его взгляд, был настолько ничтожным, что его всегда можно поставить на колени, поэтому незачем тратить силы и время для того, чтобы подтвердить свое превосходство над уже поверженным врагом, если есть более достойные соперники, победа над которыми принесет больше славы. И он отказался от похода на Москву в пользу более престижного противника – курфюрста Саксонского и короля польского Фридриха-Августа. Обосновавшись в замке Лаис, в пятидесяти верстах от Дерпта, он стал поджидать подкрепления из Швеции, чтобы весной 1701 года выступить против Августа.

А что же Петр? Современники утверждают, что поражение не повергло его ни в панику, ни в уныние. Оно лишь раззадорило царя, и он с утроенной энергией принялся за укрепление Новгорода, Пскова, Псковско-Печерского монастыря и за создание новой армии. В то время как князь Аникита Репнин приводил в порядок войска, вышедшие из-под Нарвы (23 тысячи человек), князь Борис Голицын занимался формированием новых драгунских полков, набираемых за счет вольных людей и даточных поместных крестьян. Всего же к весне 1701 года будет подготовлено 10 полков иностранного строя.

Андрею Винниусу предстояло восстановить артиллерийский парк, для чего с русских церквей по указу Петра были сняты почти все колокола. Мера, явно не продуманная, ибо колокольная медь не могла быть использована непосредственно для изготовления пушек: для этого нужны были еще специальные присадки, закупаемые в те времена только за границей. И хотя к летней кампании 1701 года Винниусу все-таки удалось отлить 300 новых пушек, что более чем в два раза превышало нарвские потери, 90 процентов колокольной меди еще долгое время оставались неиспользованными.

В феврале 1701 года состоялась вторая встреча Петра с Августом и польскими вельможами, однако и на этот раз царю не удалось убедить поляков вступить в войну со Швецией. Панам радным было мало того, что царь обещал им оказать помощь в овладении Лифляндией и Эстляндией, – они хотели территориальных уступок со стороны самой России в Левобережной Украине. В первую очередь их интересовал город Киев с окрестностями.

Петр, естественно, на уступки не пошел, поэтому шведам в предстоящих битвах на польской территории должны были противостоять лишь саксонская армия Августа и 20-тысячный вспомогательный русский корпус под руководством князя Репнина. И даже при таком положении дел царь только за то, что Август будет вести активные действия против Карла и тем отвлекать на себя часть шведского войска, обещал ежегодно выплачивать ему по 100 тысяч рублей. Кроме того, двадцать тысяч рублей ему были выделены единовременно на подкуп польских сановников, которые согласятся лоббировать участие в войне Речи Посполитой.

В июне русский корпус поступил в распоряжение саксонского фельдмаршала Штейнау. Однако этот профессиональный военачальник через две недели наглядно показал, что и он сам, и его хваленые солдаты мало чего стоят перед шведским львом. Неподалеку от Риги Карл, переправившись в виду неприятеля через Двину, напал на Штейнау и нанес ему сокрушительное поражение. В результате саксонцы потеряли всю артиллерию, весь обоз и две тысячи человек убитыми.

Более удачно действовали русские войска, но на своем участке фронта. В конце декабря 1701 года при мызе Эрестфер в Ливонии Борис Шереметев, пользуясь численным превосходством, разбил отряд Шлиппенбаха. Русские в этой битве потеряли тысячу своих воинов, шведы – три тысячи убитыми и 350 пленными. Эта первая победа над шведами была расценена Петром Алексеевичем как достойный реванш за поражение при Нарве и торжественно отмечена в Москве. Шереметев за эту викторию удостоился производства в генерал-фельдмаршалы и вручения ордена Андрея Первозванного. За победой при Эрестфере последовал опустошительный рейд московских войск и украинских казаков по Дерптскому уезду. Весь чухонский полон, с молчаливого согласия Шереметева, достался казакам.

Через полгода Шереметев предпринял новое наступление на Шлиппенбаха. Сражение состоялось 18 июля при Гуммельсгофе. Силы и на этот раз были неравными. Тридцати тысячам русских противостояла всего лишь 8-тысячная шведская армия. Естественно, что и на этот раз победа досталась Шереметеву. Потеряв 800 человек убитыми и ранеными, русские положили на поле боя более пяти тысяч шведов и захватили всю их артиллерию, после чего Ливония вновь была подвергнута опустошительному набегу со стороны многонациональной российской армии. Через месяц генерал-фельдмаршал докладывал: «…все разорили и запустошили без остатку… осталось целого места Пернов и Колывань (Ревель), и меж ими сколько осталось около моря, и от Колывани к Риге около моря же, да Рига: а то все запустошено и разорено вконец. …Прибыло мне печали: где мне деть взятый полон? Тюрьмы полны, и по начальным людям везде, …от тесноты не почали бы мереть? также и денег на корм много исходит…»

А в это время другой царский воевода, окольничий Петр Апраксин, вытеснив шведов из Тосно, приближался к Неве. Петр I, прибывший на Ладогу из Архангельска, чтобы самому руководить дальнейшим завоеванием Ингерманландии и получения свободного выхода к Балтийскому морю, вызвал из Пскова Шереметева, мотивируя это тем, что «зело время благополучно, не надобно упустить; а без вас не так у нас будет, как надобно». По прибытии фельдмаршала Петр двинул десятитысячный корпус к Нотебургу, расположенному на Ореховом острове у истоков Невы. Его защищал гарнизон из 450 человек во главе со старшим братом дважды битого генерала Шлиппенбаха. После двенадцатичасового обстрела и начавшегося штурма старому вояке ничего другого не оставалось делать, как подписать договор о капитуляции при условии, что его офицерам и солдатам будет предоставлена возможность беспрепятственно покинуть крепость с личным оружием.

Это произошло 11 октября 1702 года, а в апреле 1703 года Шереметев от Нотебурга, переименованного к тому времени в Шлиссельбург (Ключ-город), прошел лесами по правому берегу Невы и при впадении в нее реки Охты обнаружил земляной укрепленный городок Ниеншанц, стороживший устье Невы, и посад домов на четыреста. Петр Алексеевич, прибывший к войскам, 30 апреля приказал начать бомбардировку крепости, которая на следующий же день, 1 мая, сдалась. Шведы попытались было прикрыть выход в Финский залив своими судами, но «бомбардирский капитан Петр Михайлов» и поручик Меншиков посадили на лодки два гвардейских полка, скрытно подкрались к ним ночью и перебили практически весь их экипаж, состоявший из 80 человек. Не бог весть какая победа и ее не стоило бы, наверное, и вспоминать, если бы она не была первой победой над шведскими кораблями и если бы за столь незначительный воинский подвиг и Петр, и Меншиков не стали бы кавалерами ордена Андрея Первозванного.

А еще через несколько дней, 16 мая, в устье Невы, на Заячьем острове, застучали топоры и забухали дубовые кувалды, вбивающие первые сваи набережного крепления Петропавловской крепости, от которой берет свое начало северная столица России Санкт-Петербург. К осени крепость уже была готова выполнять предназначавшуюся ей роль.

Так Россия разорвала многовековую блокаду. Она получила окно в Европу, о чем мечтали все предыдущие цари и великие князья, ради чего так много потрудились Иван Грозный и Алексей Михайлович. Но, оказывается, ходить через окно не очень-то удобно. Швеция, как и подавляющее большинство западно-европейских государств, не хотела допускать русских ни в качестве нового игрока на европейской политической арене, ни в качестве конкурента на рынке сбыта товаров, где все места давно уже были поделены. Поэтому в устье Невы все лето простояла шведская эскадра адмирала Нуммерса, которой русским еще нечего было противопоставить. Царю нужно было думать о защите вновь приобретенных земель, а также о том, как «окно» превратить если не в «ворота», то хотя бы в «дверь». Для этого следовало создавать собственный флот, что Петр и делал, основав верфь в Лодейном Поле на реке Свири, и строить укрепления на ближних и дальних подступах к устью Невы.

Нашлось и решение. Как только Нуммерс ушел зимовать к своим берегам, русские в неимоверно трудных условиях к маю 1704 года смогли построить на острове Котлин, что в 27 километрах от Петербурга, крепость Кроншлот, будущий Кронштадт, и оснастить ее батарею 60 пушками. К югу от новой крепости, на расстоянии пушечного выстрела, на берегу залива, у мызы Санкт-Яна, была оборудована еще одна 28 пушечная батарея. И вовремя, потому что уже летом того же года этим пушкам и создаваемому морскому флоту пришлось вступить в дело. Шведы попытались было вытеснить русских с невских берегов, но их наступление на Петербург и на Кроншлот потерпело неудачу.

Одновременно с освоением невских берегов шли наступательные действия и в Ливонии. В мае—июне 1703 года усилиями Шереметева российской короне была возвращена крепость Копорье, а за ней и Ямбург. В начале лета следующего года Шереметев с 20-тысячным войском подошел к Дерпту (Тарту) и целый месяц посредством бомбометания и артобстрела безуспешно пытался понудить его гарнизон к сдаче. Второго июля туда прибыл Петр. Внеся изменения в расположение батарей осадной артиллерии и направление действий взрывных работ, он назначил генеральное наступление в ночь на 13 июля. В разыгравшейся битве русские оказались многочисленнее, решительнее и в конечном итоге сильнее. Крепость пала.