Текст книги "Золото шаманов"

«Каюк», – подумал я, откидываясь на спину, словно побеждённая собака, которая открывает живот и горло. Руки я также поднял, демонстрируя полное отсутствие оружия, будто бы это могло мне чем-то помочь. «Прапорщик» оглядел нас с Лепяго, явно не собираясь стрелять. Ему больше всего хотелось скрыться, чем быстрее, тем лучше. Он явно жалел, что вообще оказался тут. Убивать никого не стал и, наспех убедившись в полной нашей лояльности, ринулся в лес. Правильно, зачем ему напуганные археологи?

Все эти мысли пронеслись в одно мгновение. Я ещё лежал на спине, задрав трясущиеся ладони, когда над головой послышался хруст камней и на нас вышли Слава с Вадиком.

– Кому в плен сдаёшься? – спросил Гольдберг.

Я сел, меня колотило. Слава быстро огляделся, но Димыч чесал со всех ног и за деревьями его не было видно.

– «Прапорщик»… – указал я подбородком на качающийся кустарник, – не стал в меня стрелять.

– Чего ты на него полез? – буркнул Слава. – Говно с перепугу в голову ударило?

Я молча встал и поднял за локоть Лепяго. Тот уже начал приходить в себя и пытался отряхнуться.

Заревели двигатели ЗИЛов.

– К машинам не успели, – сказал Вадик.

– Ну и хрен с ними, пускай себе гребут, – Слава повлёк нас в сторону от площадки. Пещера скрылась из вида. Послышался гомон – очевидно, выгоняли рабочих. – Сейчас они уберутся, а мы пойдём посмотрим на золото.

Подталкивая директора, мы просочились в кусты и шли, пока не упёрлись в скалу. Отсюда сквозь листву можно было рассмотреть, что творится между отвалами. Там сновали люди. Некоторые с оружием. Проскурина я не увидел.

– Грузятся в машины, – сообщил Слава, – как бы засаду не оставили.

– Менты – народ бздиловатый, – сказал я.

– Что вы наделали, – испуганно прошептал Лепяго. – Феликс Романович этого так не оставит. Даже страшно подумать…

– Вот и заткнись, – оборвал его Вадик.

– Тихо, – приструнил его Слава и покосился на директора. – Продолжай, чего там страшно подумать?

– Вы же стреляли в конвой! – Андрей Николаевич ещё не видел дохлых ментов, иначе бы вообще обалдел. – Вас теперь будут ловить.

Машины за каменной грядой начали трогаться с места. К тому времени рабочие исчезли из поля зрения.

– А если бы мы убили кого, – спросил я, – какие бы меры принял тогда господин Проскурин?

– Объявил бы розыск! – вскинулся Андрей Николаевич. – Здесь отработанная система. Всё кругом оцепят, будет не выбраться.

– А ведь это ему грозит потерей несметного количества золота. Мы же молчать не будем, когда поймают. Придётся сдать находку в казну. Нет, вряд ли Проскурин станет действовать официальным путём. У него тут большая гвардия?

– Какая ещё гвардия, – печально вздохнул Андрей Николаевич.

Мы стояли, прислушиваясь к шумам на площадке. Гул моторов понемногу стихал. Пребывание в укромном месте действовало на меня крайне успокаивающе. Хорошо бы вообще отсюда не вылезать!

– Наверное будет искать своими силами, как думаешь? – глянул я на Славу.

Тот пожал плечами.

Когда ЗИЛы замолкли где-то вдали, мы выбрались из кустов и скрытно приблизились к отвалу. Взобравшись на самый верх гряды, Слава изучил местность.

– Вроде все убрались, – резюмировал он. – Слышь, Ильюха, надо бы рыжьё перепрятать, пока нет никого, только как под землю без фонарей пойдём. Давай, думай, ты у нас голова.

– Сделаем факелы из веток. Штуки по три на человека. Должно хватить.

– Вы хотите лезть в пещеру?! – испугался Лепяго. – Там же харги!

Упоминание о страхолюдных демонах моментально отбило желание искать сокровища. На лице Вадика отразилось сомнение в целесообразности похода, даже Слава заметно погрустнел. Я представил, как мы сами лезем в когтистые мохнатые лапы и передумал приближаться к пещере. Меня туда никаким золотом не заманишь. А если демоны нам вчера приглючились (чему свидетельство – живой и здоровый Проскурин), то и золота тоже никакого нет.

– Сначала выйдем, осмотримся как следует, – предложил я. – Если гражданин начальник оставил охранение, то все вопросы автоматически снимаются.

– Лады, – Слава сунул мне карабин и достал из кармана огромный «кольт». – Двинули. Только осторожненько. Ильюха, – предупредил он, передавая сборки, – смотри, не фокусничай. Держись меня.

– Постараюсь, – ответил я, выжимая пружину откидного штыка и примыкая его к стволу «симонова». – Quod principi, legis habet vigorem.[13]13
  Что угодно повелителю, то имеет силу закона (лат.)


[Закрыть]

– Ох, дурак, – вздохнул Слава и мы двинулись вперёд.

Со стороны это, наверное, выглядело крайне по-идиотски. Группа людей, неумело держащих оружие, поминутно озираясь, выбиралась на открытое пространство. Быстро убедившись, что менты удрали в полном составе, забрав трупы, мы воспряли духом и безбоязненно расхаживали по коридору между отвалами. В пещеру, однако, не торопились. Слишком уж потусторонним холодом веяла её шевелящаяся неживая тьма.

– А вы что-нибудь знаете о шаманах? – спросил Вадик Андрея Николаевича. Ему не терпелось добраться до золота. – Как эвенки укрощали злых духов?

– Знаю… немного, – голову Лепяго занимали совсем другие проблемы. – Для того, чтобы обряд был результативен, его должен проводить настоящий шаман, уроженец здешнего края…

– Эх-хе, – разочарованно протянул Вадик, смекнув, что изгнание бесов своими силами не прокатит.

Слава с недоверием смотрел на хищную пасть входа. Грозившую заглотнуть и сжевать потерявшего голову смельчака. Или смельчаков. Ход мысли друга был мне предельно ясен. Ему хотелось золота, но блуждать во мраке душа не лежала.

– Давай сначала найдём машину, на которой вывезем ворота, – помог я другану справиться с искушением устремиться под землю. – К чему зря время терять, лазая по норам? Вернёмся в Усть-Марью, разведаем обстановку. Может быть, Врата уже там.

– Всё трудов меньше, – ровным тоном заявил Вадик. Он был нежаден и умел держать себя в руках.

– Грузовик в городе достанем, а, Андрей Николаевич? – перевёл я взгляд на директора музея.

Тот обречённо кивнул, мол, что с вами поделаешь. Бедняга настроился на крупные неприятности, которыми его щедро обеспечит хозяин. Вынужденный «коллаборационизм» мог отрыгнуться весьма тяжко, а, учитывая крутой нрав Феликса Романовича, помноженный на случившуюся с ним загадочную перемену, и вовсе ужасно и непредсказуемо.

– Достанем, – ответил вместо него Слава. – Куда он от нас денется.

– До посёлка пятьдесят километров, – напомнил Вадик.

– Ерунда, перезимуем, – оптимизм афганца сломить было невозможно. К тому же, судя по безмятежной физиономии, он предчувствовал беду, ожидающую нас гораздо раньше, чем мы доберёмся до вожделенного городка.

Интуиция у корефана была афганская, боевая.

7

Чащобная глухомань была наполнена быстрой беззвучной смертью. Свою пулю не увидишь и не услышишь, она прилетит, когда ты не ждёшь, вырвавшись из направленного на тебя ствола. Это кажется до обидного несправедливым, когда целятся в тебя, и вполне естественным, когда целишься и нажимаешь на курок ты. Мы лежали под прикрытием заросшего молодым подлеском бурелома, стараясь не попадаться на чей-нибудь зоркий, глядящий в прорезь прицела взгляд.

Вляпались, как я и ожидал, по дороге к Усть-Марье, в самом начале пути.

Всё-таки зря я думал, что Проскурин не даст делу официальный ход. И недооценивал возможностей начальника колонии, считая захолустный лагпункт Учреждением, на расстоянии опасности не представляющим. Только теперь, получив лишь первую порцию защитных мероприятий Красноярского управления лагерей, понял, что здорово просчитался, разворошив осиное гнездо в самом сердце адского архипелага.

Первая же повстречавшаяся грузовая машина – крытый ЗИЛ-131 – высадила десант и пришлось нырять в лес, проклиная тот день, когда подрядились искать гольдберговские сокровища.

Действовали мусора крайне оперативно, вероятно, на машине Проскурина была рация. Иначе, как бы чекисты тык скоренько обернулись с оперативно-розыскной группой.

Полтора десятка вооружённых автоматами бойцов являли, как пояснил Лепяго, передвижную группу, задачей которой было обнаружение и удержание до прибытия подкрепления беглых зэков. В данном случае, нас. До поры, до времени им это удавалось и если бы не Слава, нам с Вадиком моментально настал бы каюк.

– Не высовывайся, Ильюха, – бросил корефан. – Пускай они высовываются. Вадик, жопу убери!

Гольдберг поспешно распластался на земле. Я осторожно высунулся из-за кочки. Страшно было, казалось, в меня целятся и сейчас выстрелят Затаив дыхание, я выловил крадущегося в просвете между кустов человека и потянул жёсткий спусковой крючок. Приклад ощутимо врезал по скуле. Я моргнул, но увидел, как хлобыстнула из спины врага почти невидимая чёрная струя. Ноги его подломились, человек рухнул на колени, словно мешок упал, и завалился лицом вперёд.

– Отходим, – дёрнул за плечо Слава. Стараясь не шуметь, мы отступили на десяток метров.

Осталось нас трое. Директор потерялся в самом начале забега. Неизвестно, сдался в плен на милость победителя или оказался подранен – летели мы от дороги сломя голову. Пилили и пилили по тайге. Тайга оказалась необъятной.

– Вижу двоих, – предупредил Вадик.

– Лежи!

Слава ткнул голову энтомолога в землю и проворно скользнул меж замшелых стволов, плавно вскидывая тонкое дуло АКМа. Стеганула короткая очередь, полетел сбитый пороховой струёй лишайник и кто-то невидимый опрометью кинулся в березняк.

– Мотаем! – немедленно вслед за выстрелом подорвался Слава, увлекая нас за собой.

Мы увязли в буреломе, наткнувшись на пикет, и теперь метались, окружённые стянувшимися по сигналу преследователями. Тайгу они, к сожалению, знали неплохо и только недостаточное для прочёсывания пятачка число бойцов не давало покончить с нами. Но окружить окружили и теперь ждали подмоги – неподалёку сел вертолёт. И что дальше: пустят собак или применят гранаты, как высказался Слава? В любом случае, ловить нам здесь было нечего и мы отчаянно тыркались в разные участки периметра, проверяя на прочность охрану. В одном пока не было недостатка – в патронах. Парой автоматов перехватчики нас снабдили. Не по своей, правда, воле. Боезапас у ментов был имелся приличный – по четыре рожка и четыре пачки на человека – на парный пикет первым нарвался многоопытный корефан.

– Собаки, – известил Вадик.

Вдалеке послышался едва различимый лай.

– Откуда? – вскинулся тугоухий друган.

Гольдберг уверенно махнул рукой, слух у него был дирижёрский. В ту же секунду с той стороны застрочили автоматы. Наугад. Пули защёлкали по деревьям далеко от нас. Загонщики мусорского охотхозяйства, обложив диких уголовников, погнали их на номера. «И началась самая увлекательная из охот – охота на человека…»

– Давайте туда, – уверенно двинулся Слава почти прямо на собак.

Как три неуклюжие змеи мы вползли в затопленную низинку – туда, где лес плавно переходил в болото. Бурелом здесь заканчивался, открывалась ровная травянистая местность, кое-где поросшая рахитичными берёзками и ёлочками. В иных местах торчали редкие кочки, да поблескивали зеркальца стоячей воды. Спрятаться там было решительно негде.

– Тихо, – Слава встал, предупреждающе вскидывая руку. Он шёл первым, далее мы с Вадиком бок о бок. Корефанова рука медленно выставила два пальца и вытянулась, указывая цели. – Ильюха, башку за деревом видишь?

– Вижу, – одними губами ответил я.

– Огонь.

Парный пост, прикрывающий выход к болоту, уже не тихарился, таращась в противоположную от вертолёта и собак сторону. Вероятно, слишком надеялись на загонщиков. Мусорня ждала выстрелов засады, на которую мы должны были выскочить. Лай стал громче и чаще – псов спустили с поводка. Это было последнее, что я услышал, прежде чем СКС заткнул мне уши.

Шмальнули мы со Славой одновременно. Крестничек, подставивший мне башку в качестве мишени, крутнулся как ошалелый танцор и, роняя в траву «калашников», полетел вслед за ним. Корефанова клиента я разглядел только после того, как тот начал валиться, ломая кустарник. Слава, если и был глуховат, то видел прекрасно.

– Собаки! – крикнул Вадик в полный голос.

Над стволом поваленного кедра мелькнул чёрный чепрак ближайшего зверя. В нашу сторону уже не стреляли, чтобы не зацепить псов. Вслед за овчарками следовало ждать солдат – выпускали собак не насмерть, а чтобы отвлечь нас, связать руки на секунду-другую и в это время прицелиться получше.

Овчарок в питомниках учат атаковать с прыжка, усиливая поражающее воздействие клыков инерцией массивного тела. Однако для этого необходим был разбег, а псы в завале увязли. Мы встретили их плотным кинжальным огнём – в два, в три ствола на каждую овчарку. Собак оказалось четыре, но бурелом позволял протискиваться к нам поодиночке, отнимая последнее преимущество – превосходство в числе. Прочие достоинства: породистость, злобность и выучка на скорость пули не влияли. Под вой и визг агонизирующих животных мы сквозанули по краю болота и выскочили на не ожидавшее такого оборота правое крыло загонщиков.

Это были солдаты. Мальчишки в мешковатых хэбэ, смятом дерматиновым ремнём с болтающимся в паху штык-ножом и подсумком. Они растянулись редкой цепью. По крайней мере, я ухватил взглядом всего троих. Сколько их могло прилететь на вертолёте, взвод? Необъятная тайга способна поглотить куда большее количество. Чтобы надёжно заблокировать завал потребовалось бы не менее роты. Рассеявшись в густом лесу, ВВшники оказались обречены.

– Сдохните, суки!!! – заорал я, с максимальной скоростью нажимая на спусковой крючок карабина.

На бегу мы смели их шквальным огнём и оказались в тылу загонщиков. Такой дерзости от беглых заключённых не ожидали. Нам вслед заполосовали автоматы, пуля смела кору прямо перед моей мордой. Мы, пригнувшись, лавировали в березняке.

– Ходу, ходу! – прохрипел Слава, пропуская меня вперёд. Он подождал отстающего Вадика и ногой придал ему дополнительное ускорение. – Быстрее!

За деревьями показался просвет. Мы свернули туда, продрались сквозь березняк и вывалили на поляну, посреди которой сказочной птицей застыл пятнистый Ми-8 МТВ.

До него было метров двадцать. Я ещё никогда так быстро не бегал. Тусовавшийся возле кабины летун не успел ухватиться за дверь, как я оказался рядом и врезал прикладом ему по затылку.

– Пилот, суки, кто пилот?!!! – заревел Слава, ворвавшись в грузовую кабину.

Двое белых как полотно членов экипажа безмолвно взирали на нас, а я ошалевшими, дикими глазами – на них. Оглушённый лётчик валялся пластом.

– Поубиваю, если будете молчать!

Никого убивать Слава, разумеется, не стал бы, куда мы без пилота улетим? По крайней мере, мне так казалось. Но если уж меня корефан ввёл в заблуждение грозным рыком, то экипаж поверил ему и подавно.

– Я пилот, – оттаял усатый вояка лет сорока. Его напарник, постарше, с мучнистым серым лицом и обвисшими мешками под глазами, продолжал молчать.

– Запускай агрегат, мы взлетаем, – распорядился Слава. – А ты кто?

– Радист, – глухо процедил толстяк.

– Годится, – сказал корефан.

На нами заклекотал движок. Вадик ящерицей юркнул в кабину и почти сразу показался из дверей.

– Залезай, – крикнул он.

Я перепрыгнул через тело летуна и ухватил протянутую Вадиком руку. Лопасти раскручивались. Гольдберг что-то проорал, но за рёвом турбин слова потерялись. На поляне появились солдаты. По вертолёту стрелять не торопились – желающих навесить на себя статью за случайное убийство летуна среди них не нашлось. Ми-8 взлетел. Земля с дохлыми овчарками, ментами и спасительным буреломом осталась далеко под нами.

– В Усть-Марью! – донеслось из кабины. Корефан растолковывал воякам маршрут.

Перезарядив карабин и помянув добрым словом конструктора Симонова, я присоединился к другану. На вертушке я летал впервые. Адская машина дико вибрировала и на удивление быстро неслась по воздуху. Глядя через плексиглас на убирающийся под нас лесной ковёр, я ощутил себя мчащимся в ведьмовской ступе. К горлу подступила тошнота и я поспешно отвёл взгляд.

– Ты что задумал? – крикнул я в ухо Славе.

– Чего?

– Что мы там забыли? – я ткнул пальцем в сторону горизонта. – В Усть-Марье ментов полно и все бряцают оружием. Там сейчас настоящий муравейник: если везде стоят посты и на вертолётах возят солдат, значит Проскурин всё Управление на уши поставил. В городке сейчас мусорни – не продохнуть, нагнали отовсюду, чтобы нас ловить. А ты нас прямо к ним тащишь!

– Не дрейфь, – хмыкнул Слава. – Там-то нас и не ждут. Наш козырь – внезапность. С вертушкой мы сумеем обернуться и туда, и сюда.

– Куда?

– В городок и сразу же в пещеру. Я узнал, – и хлопнул по кожаному плечу напрягшегося в страхе пилота, – горючкой они заправились под завязку. Думали, что нас с воздуха придётся искать. Так что нам на все дела топлива хватит.

– А зачем нам в Усть-Марью?

– «Хозяина» заберём и музейщика этого, коллекционера.

– Да зачем они нам?!

– В заложники, – объяснил Слава. – Заодно узнаем, где золото. Может они его в музей увезли. Чего зазря по пещерам мотаться?

Отчаянная безрассудность друга показалась мне не лишённой некоего непостижимого здравого смысла. Перипетии последних дней здорово надавили мне на чердак. Не исключено, что так и крыша могла потечь. Следовало мозги оставить дома, как сделал, по его уверениям, уходящий в армию корефан. Тем не менее, логика в его словах имелась.

– А кто нам даст из Усть-Марьи взлететь и, тем более, разгуливать по улицам? – сделал я последнюю попытку вникнуть в Славины планы.

– А вот они вот, – снова похлопал лётчика друган. – Заложники – великая сила.

– Так не годится, – пробормотал я, покоряясь судьбе.

* * *

Мы нашли Лепяго в музее, пробравшись туда скрытно, как индейцы. Я уговорил Славу посадить вертолёт за Примой и, оставив Вадика сторожить летунов, мы вошли в городок своим ходом. Я был вооружён ПМом, Слава – «кольтом». Через Усть-Марью удалось проскользнуть, не привлекая внимания мусоров. Нашего появления никто не ждал, ибо, по всем разумным прикидкам, беглецов ловили километрах в пятидесяти восточнее. Ну что ж, удачной в тех краях охоты!

Тиская в кармане рукоять конфискованного у пилота «макарова», я прошёл по гулким комнатам краеведческого музея, чем-то напоминавшим теперь мрачную пещеру. Воздухом, наверное. Или… флюидами? Какие-то странные вибрации присутствовали в атмосфере залов – что-то тёмное, злое, с чем мы впервые столкнулись в пещере.

Только теперь оно освободилось.

Андрей Николаевич возился в дальней комнате, доводя до ума экспозицию. Он старался: ведь Проскурин его не убил и не съел заживо, а дело есть дело – к прибытию комиссии вверенный объект должен блистать. Тихий, невероятно запутавшийся учитель истории…

А мы пришли, чтобы запутать его ещё больше.

– Андрей Николаевич, – пол скрипел как оглашённый и не заметить нашего появления было невозможно, но Лепяго повернулся только когда я обратился к нему. Глаза у него были пустые и бездонные, лишь в бесконечной глубине их плескался страх.

– Вы живы, Илья Игоревич, – бесцветным голосом произнёс он. То ли спросил, то ли констатировал. Взгляд медленно переполз на Славу. – И вы тоже. Странно…

– Странно, – согласился я, жестом останавливая готового вмешаться корефана. – Ещё более странно, что мы появились вскоре после вашего приезда. И уж совсем необычно, вы даже не поверите, но мы перенеслись сюда по воздуху.

– Я верю, – пробормотал директор, не заметив иронии. – Я такого насмотрелся, что всему верю. Иудеи просили Христа, яви нам чудо, а он не хотел и, надо сказать, напрасно. Наглядная демонстрация – вот лучшее подтверждение чего угодно. Я раньше не верил в чудеса, а вы, Илья Игоревич?

– Где рыжьё? – бесцеремонно влез Слава, которому надоело слушать бредни директора.

– Что-что? – забеспокоился за экспонаты Лепяго. – Монеты лежат в зале, другого золота у меня нет. Хочу вас предупредить, что коллекция неприкосновенна. Она представляет личную собственность Феликса Романовича и охраняется… им.

Странная улыбочка, промелькнувшая на лице Андрея Николаевича, неприятно поразила меня. Было в ней что-то зловещее, какая-то уверенность во всемогуществе покровителя. Директор не боялся, что мы ограбим музей. Он знал, что украденное обязательно вернётся, и предупреждал нас об этом. «Наглядная демонстрация – лучшее подтверждение». Чего?

– А где Феликс Романович?

– Он уехал к горе.

– Золотые ворота́ ещё там? – вмешался Слава.

– Наверное, – вздрогнул Андрей Николаевич. – По крайней мере, мне неизвестно, чтобы их привозили в Усть-Марью. Если бы их всё-таки привезли в Усть-Марью, то доставили бы прямиком в музей.

Речь Лепяго всё ускорялась, словно он, заговорившись, старался забыть о кошмаре, преследовавшем его.

– Значит, «хозяин» забирать их поехал, – рассудил Слава. – Как давно?

Я заметил как при упоминании о Проскурине глаза директора наполняются смятением и страхом. Он замолчал. Меня вдруг осенило.

– Зачем Феликс Романович туда поехал?

Лепяго оставался нем, но я почувствовал, что он вот-вот заплачет – так велико было напряжение, которым он сдерживал себя.

– Зачем Проскурин туда поехал? – я тряс за плечи директора, голова его моталась, изо рта выскользнула прозрачная нитка слюны. – Зачем? Зачем?!

Андрей Николаевич вцепился в мою одежду, лицо исказилось в мучительной гримасе. И тут его словно прорвало. Признание хлынуло потоком и было таково, что даже Слава остолбенел.

Лепяго рассказал, как его привезли на машине в Усть-Марью, как Проскурин принял его и заставил до мельчайших деталей вспомнить раскопки и адский обряд в пещере с красным туманом. Он сообщил Лепяго, что это была не галлюцинация и не сон. Харги сделали его своим поверенным, потому что в его роду имелись эвенкские шаманы, а теперь и он стал таким же. Демоны не убили, хотя и расчленяли его. Кабарга улучшила тело, выкинув ненужные мышцы и сообщив остальным новые свойства, медведь дал силу, а росомаха – своё естество. Проскурин сказал, что он не один такой ходит по земле, есть и другие, и что их немало. Став шаманом, он обрёл возможность общаться с богами и в доказательство приоткрыл директору завесу, отделяющую мир людей от мира духов. Длилось это секунду-полторы, но впечатление произвело неизгладимое. «Мир духов» не был чем-то отдельным, он существовал одновременно с привычным нам миром, но не параллельно, а как бы в одной с ним точке. Лепяго увидел на миг неописуемые красные существа вместо знакомых предметов, словно кто-то отдёрнул занавес, который тут же закрылся. Проскурин объяснил, что неподготовленный человек не может долго смотреть на мир духом, да это ему и ни к чему.

Андрей Николаевич покорно согласился. Он был доволен тем, что ему сохранили жизнь и оставили без наказания. Но на этом чудеса не закончились. Феликс Романович пригласил войти незнакомого человека, который обернулся огромным чёрным медведем. У Лепяго это вызвало ощущение, противоположное демонстрации мира духов, – теперь кто-то иной, чужеродный, заглянул к нему из-за шторки. Это было истинное обличие харги в мире людей, и Андрей Николаевич понял, насколько неестественным оказался созданный в пещере за сотни лет заточения Мир Кровавой Реки. Потому он и был так ужасен и отвратителен нам, людям, что являлся изготовленной из подручных материалов посредственной копией родины харги.

Люди и духи всегда сосуществовали вместе, но редко соприкасались всерьёз.

Познавший эту истину, а, вернее, малый край её смысла, Лепяго получил указание приводить в порядок музей. Проскурин же отправился хоронить распадающийся из-за отсутствия постоянного ухода мир, чтобы он никогда не напоминал своим творцам о сроке, проведённом взаперти.

Начальник Усть-марьского лагерного пункта посадил в автозаки всех заключённых, забрал со склада двести килограммов аммонита и возглавил колонну, которая убыла к пещере около получаса назад.

Мы разминулись с ним на несколько минут. Возможно даже, что когда наш Ми-8 заходил на посадку, грузовики ещё не покинули Усть-Марью.

– Ну, чего? – оборотился ко мне Слава. Решение сложных инженерных вопросов, в которых фигурировала крупная партия взрывчатки, он почитал моей прерогативой.

– Если поторопимся, успеем.

– А его с собой берём? – Слава указал на Лепяго как на неодушевлённый предмет.

Андрей Николаевич стоял неподвижно. Было похоже, что он тоже считает себя вещью.

– Берём, – решил я. – Пригодится.

Лепяго запер музей и мы зашагали по улице странно притихшего городка.

– Мы так долго будем плестись, – буркнул Слава, заметив в проулке чёрный «Днепр» с коляской.

– Не стоит, – поосторожничал я. – Полный город ментов. Спалимся.

– Угон автотранспортного средства нам срок уже сильно не прибавит, – хмыкнул корефан.

– Владелец шум поднимет, нам светиться на хрен не нужно!

– А его дома сейчас нет, – подал голос Андрей Николаевич. – Уехал к пещере вместе со всеми.

Вмешательство директора определило судьбу мотоцикла. Заведя драндулет при помощи отвёртки, мы заняли места: Слава за рулём, я – сзади, а Лепяго примостился в коляске. Басовито порёвывая, «Днепр» вывернул на улицу и запрыгал по колдобинам изрядно разъезженной дороги.

Мелкие лесные дороги ветвились вокруг Усть-Марьи. Ведомые Андреем Николаевичем, мы обогнули Левую сторону, уйдя с моста на объездную тропу, а с неё на просеку, сделанную для линии электропередачи в заматеревшем березняке. Когда-то здесь была тайга. Лет пятьдесят назад её срубили, а на месте пихт и кедров поднялись осины и берёзы. Лес был шумный, почти русский. На миг показалось, что я вернулся домой. Появилась уверенность, что всё окончится хорошо. Насколько хватало моего умения ориентироваться, двигались мы почти точно к вертолёту. Я прикидывал, где придётся бросить мотоцикл, чтобы пойти через лес напрямик. Оставалось уже недалеко, когда из-за деревьев вышли трое в новеньких темно-зелёных плащ-палатках, с АК-74 на плече. Один из автоматчиков уверенным жестом регулировщика поднял руку. Слава затормозил.

– Я их не знаю, – шепнул Лепяго, когда он сбросил газ.

«Тогда не договоримся», – хладнокровно отметил я. Автоматчики подошли вплотную, равнодушно глядя на нас. За злодеев мы не канали, особенно притаившийся как мышь Андрей Николаевич.

– Кто такие? – спросил «регулировщик».

Слава расслабил спину и словно невзначай опустил правую руку на колено.

– Мы с комбината, – деловито начал я, – а это директор краеведческого музея.

– Куда торопитесь? – скользнул глазами по отвёртке, торчащей из раскуроченного замка зажигания, любопытный мусор.

– На старую биржу, – нашёлся Лепяго.

По лицу «регулировщика» я понял, что представление о новых, старых биржах и прочих лесосеках, равно как остальных достопримечательностях Усть-Марьи, он имеет весьма туманное. С одной стороны, это было плохо, ибо авторитет проскуринского протеже не имел для него значения, с другой, легче будет запарить ему мозги.

– А вы в курсе, что выезд за пределы городка запрещён? – огорошил нас «регулировщик». – Слезайте с мотоцикла, будем ждать машину до комендатуры. Документы с собой есть?

«С объяснениями в расчёте,» – пронеслось в голове, когда я неуклюже начал покидать сиденье, норовя, незаметно добраться до запрятанного в кармане ПМ.

– Да зачем нам тут документы? – заныл я. – Всю жизнь без них ездим. Кому их показывать, когда все друг друга знаем…

«Регулировщик» в дискуссию ввязываться не стал, а вытащил из-за пазухи новенькую японскую рацию.

Вот именно этот ультракоротковолновый передатчик малого радиуса действия, да мелькнувший в распахнувшейся плащ-палатке коричневый офицерский камуфляж подточили моё терпение. Откуда он собирался вызывать машину? – в лесу радиоволны гаснут быстро. Значит, машина ждёт где-то неподалёку и, наверное, не одна, если пикетами заткнули все лазейки. И вообще, кто они такие? Коричневого камуфляжа я в Усть-Марье не видел. В плащ-палатки автоматчики закутались явно не от холода; куртка была толстой, утеплённой. Значит, маскировались от усть-марьских ментов? Или чтобы не привлекать внимания местного населения?

Пока я напрягал извилины, загадочные вояки обошли мотоцикл и один, усмехнувшись, выдернул из замка инструмент. Мотор заглох, в наступившей тишине было слышно, как ехидно чирикает птичка, да бормочет в микрофон старшой. Рация неразборчиво захрипела в ответ, связь в тайге оставляла желать лучшего.

– Ну, как хотите, мужики, – состроил я обиженную мину и сунул руки в брюки. Толстая рукоять «макарова» аккуратно легла на ладонь. Большой палец выключил предохранитель.

Хотя поза моя была вполне естественной, отиравшийся у коляски боец заподозрил неладное. Что-то не понравилось ему в моём движении, а может в выражении лица. Он рыпнулся ко мне и тут же не выпускающий из-под контроля ситуацию Слава выдернул из кармана «кольт» и выстрелил в грудь стоящему перед ним воину с отвёрткой. Тот упал и больше не шевелился, сорок пятый калибр срубал наглушняк, и корефан перенёс своё смертоносное внимание на «регулировщика».

В скоротечной огневой схватке исход боя решают доли секунды. Я присел на полусогнутых и дважды придавил спуск. Бедро обожгло пороховым пламенем, бежавший ко мне вояка согнулся, будто его ударило молотом в живот, а я, вызволив из дымящихся штанов тупоносый ПМ, прицелился и всадил для верности ещё две пули – в грудь и в голову. Обогнул застывшего соляным столпом Лепяго и стал вылавливать на мушку старшего, с которым Слава не мог пока справиться. «Регулировщик», не выпуская хрипящую рацию, дёргался из стороны в сторону резкими непредсказуемыми скачками, ловко уходя с линии огня всякий раз, когда Слава нажимал на курок. Автомат уже сидел у него в руке, что мне чрезвычайно не понравилось. Держал он «калаш» легко и сноровисто, как привычную игрушку; ясно было, что сейчас откроет ответный огонь. Свалить такого матёрого волчару оказалось не под силу многоопытному афганцу и неизвестно, чем бы закончился их поединок, не вмешайся я со своей пукалкой.

На расстоянии более пяти метров пользы от «макарова» в моих руках было мало. ПМ жёстко отдавал в кисть и все четыре раза я промахнулся. Иного, впрочем, от меня и не требовалось. Разделивший внимание на двоих противников, вояка проворонил Славу и в какой-то момент не успел уклониться на свои «полкорпуса». Бахнул в последний раз «кольт», кидая назад затворную планку, и «регулировщик» размашисто шагнул назад неестественным гренадерским шагом, наступил на полу плаща и повалился, разбросав свои причиндалы.

Затихающее в сосновых кронах эхо перекрыла серенада деловитого лязганья – мы с друганом перезаряжали оружие. Только загнав в рукоять заботливо прихваченную в рейс пилотом запасную обойму и дослав в казённик патрон, я позволил себе подойти к развалившемуся на траве воину, чтобы забрать автомат. Корефан поднял отвёртку, вонзил жало в раскуроченный замок зажигания и дёрнул ногой педаль. Мотоцикл завёлся.