Текст книги "Золото шаманов"

– Иди ты знаешь куда со своими советами!

– Вот, уже получается!

Усть-Марья встретила нас настороженной тишиной. Загнав машину в лес, мы со Славой вышли через задворки, с огородов частного сектора.

– Не слишком людно, – заметил я.

Действительно, посёлок будто вымер. Вдалеке, наверное, за Примой, летели вверх облака чёрного дыма. Там горели дома. Где-то в той же стороне простучала очередь. Потом ещё. Работали уже два ствола. Автоматы молотили отчаянно и яростно, а потом вдруг смолкли. Мы стояли, прислушиваясь.

– Ладно, – выждав, Слава двинулся вперёд. – Похряли. Ильюха, поглядывай в левую сторону, я буду правую держать.

Труп мы увидели, выйдя из проулка. Человек в окровавленном камуфляже приткнулся под забором, рука была неестественно заломлена за спину.

– Из местных, «прапорщик», я его знаю, – Слава успел перезнакомиться со всеми надзирателями, выделяемыми на работы в пещеру, а я половины в лицо запомнить не смог.

Мы стояли над трупом, представляя, какую страшную и мучительную смерть принял этот бедняга.

– Руку сломали, – заметил я.

– Его грызли, похоже, – Слава пригляделся. – Точняк, грызли. С ума сойти! Потом башку свернули. Или душили и шею сломали…

– Жуть! – сказал я.

– В натуре, беспредел, – вздохнул корефан.

– Ну, а что бы ты хотел от шаманской администрации?

– Думаешь, демоны его так? – покосился на меня Слава. – Эти… харги твои?

– Отнюдь, – указал я. – Вот разгадка шкандыбает.

По соседнему двору на негнущихся ногах ковылял голый до пояса обросший седой человек, здорово смахивающий на встреченного по дороге зимогора. Он направлялся к нам.

– Гля, вон ещё, – как-то весело сказал Слава, кивнув на бредущего с другого конца улицы дохляка в нижнем белье.

Афганец улыбнулся, и я понял, что он готов к бою. Сейчас загремят выстрелы и для нас всё кончится, как для тех собровцев за рекой. Я уже догадался, куда поехали утром спецназовцы и кто стрелял на правом берегу Примы. Однако проверять на собственной шкуре живучесть умерших ещё при Сталине зэков не хотелось.

– Не гони коней, Слава, – я вспомнил лесного зимогора и сунул руку с пистолетом в карман. – Опусти ствол. Попробуем поговорить.

Я двинулся к седому, который выглядел более авторитетно. Сорокадневная борода при ближайшем рассмотрении оказалась вымазана красным. Мы остановились друг напротив друга, нас разделял забор. Седой был высок и широк в кости. Из под татуированной кожи выпирали рёбра и ключицы с воровскими восьмиконечными звёздами. Кальсоны были выпачканы землёй. В руке блатной упырь держал большой кухонный нож, чиф из толстой нержавейки, весь в потёках и разводах.

– Здорово, – сказал я. – Менты в Усть-Марье ещё остались?

– Здоров, – прохрипел седой. – Ментов тут нет. Ментов я режу.

– Добро, – согласился я, сзади вразвалочку подошёл Слава, держа автомат на плече. – Ты машину грузовую видел здесь где-нибудь?

– С какой целью интересуешься? – медленно, но внятно спросил седой. Напротив сердца у него виднелся еле различимый на тёмной коже профиль Сталина. На лице Сталина была дырка. Ещё две дырки оказались на животе. Они были крошечные, словно игольные, отверстия от пуль 5,45 мм со стянувшейся вокруг пробоя кожей.

– Хотим с корефаном сорваться отсюда.

– Обоснуй, почему я должен тебя греть?

«Начались кружева, – подумал я. – Точно из блатных и засиженных. Сейчас будет ходить вокруг да около, а потом про воровское благо зальёт мне в уши. Вот она, арестантская натура, даже после смерти хочет что-нибудь вымогнуть! Неправду говорят в народе, что горбатого могила исправит. Жадность могилой не лечится.»

– Извини, если побеспокоил, – вежливо сказал я. – Я по воле воровской ход поддерживал и к тебе чисто по-босяцки обратился.

– Там стояла, – махнул когтистой лапой седой куда-то за дом. Когти у него были длинные, белые, отросшие в могиле. – Легавые на нём приехали.

– Благодарю, – серьёзно и с признательностью ответил я. – Удачи!

– И тебе всех благ, – седой утратил к нам интерес и отчалил от забора.

– Эй, уважаемый, мы через твой участок пройдём? – окликнул упыря Слава.

– Конечно, – разрешил седой. – Участок не мой, ходи где хочешь.

Сохраняя невозмутимый вид, мы со Славой просквозили через двор, обошли дом и выбрались через покосившуюся калитку на следующую улицу. Там копошились сразу три зимогора над красной кучей в канаве. Наше появление они восприняли мирно, осмотрели с любопытством и вернулись к прерванному занятию. Из чердачного окошка за ними наблюдал перепуганный местный житель. От дохляков его отличало розовое выбритое лицо и нормальная гражданская одежда. Сами зимогоры почему-то не спешили принаряжаться, а ходили в лагерном исподнем белье, в котором их похоронили.

«Сюр, – крутилось у меня в голове, пока мы шли по улице. – Не впервой меня в Усть-Марье охватывает ощущение сюрреализма. Это место с такой судьбой или нам не по-детски фартит как избранным?»

Машину мы увидели – знакомый собровский «Урал». Кабина была нараспашку.

Держа наготове оружие, мы обошли грузовик, заглянули в кузов, пусто, только вещмешки валяются. Мы развязали один. В мешке был сухпаёк.

– Хавка, зашибись! – Слава распотрошил картонную коробочку, достал банку с колбасным фаршем и ловко взрезал её «Скримишем». – Порубаем сейчас, Ильюха, а то ноги еле таскаем.

Я не стал возражать. Мы открыли другую консерву и умяли прямо в кузове, заедая каменными галетами.

– Вон там они держали оборону, – указал афганец на избу с выбитыми окнами.

Забор напротив окон был выметен взрывом, уцелевшие доски с краёв покрошены пулями. Приглядевшись, я увидел, что на крыльцо вылезает нижняя половинка сорванной с петель упавшей внутрь двери.

Возникла мысль зайти и поискать оружие посерьёзнее моего ПМ… И тут же пропала. Даже если зимогоры принимали нас за социально близких, соваться с устроенную ими бойню было небезопасно. Вдруг в избе сидит агрессивно настроенный упырь, не отошедший от мясни и жаждущий крови?

Поев, мы переместились в кабину спецназовского грузовика.

– Давай, нажимай свою кнопку, – сказал я.

– У них тумблер, – спокойно ответил Слава. – Видишь, слева под рулём?

С ленцой вытянув руку, он поднял вверх тумблер зажигания, удобно расположенный рядом с рулевой колонкой. Закрутился стартер. Когда движок схватился, отпустил.

– Ну, поехали, – корефан двинул длинный рычаг переключения передачи.

«Урал» двинулся по узкой улице Левой стороны. Нам оставалось только развернуться и полным ходом помчаться к заждавшемуся нас Вадику, когда в голову мне пришла блестящая идея.

– Поехали в музей!

– Ты чё, Ильюха, с дуба рухнул? – удивился корефан.

– Слава, – рассудительно и проникновенно сказал я. – Там, в музее, уникальная нумизматическая коллекция лежит. Глупо бросать такое сокровище на произвол судьбы. Золотые Врата, это хорошо, спору нет, но если придётся убегать, их по любому надо будет бросить. А монеты можно унести с собой. Тогда хоть как-то наваримся на экспедиции. Кроме того, монетами не надо делиться с Гольдбергом. Об этом договора не было.

– Понял, – Слава закрутил баранку в другую сторону.

Клоака левобережных кварталов показалась пасторальным раем в сравнении с благополучными прежде районами ментовской части Усть-Марьи.

Чем дальше мы ехали по посёлку, тем сильнее меня охватывал мандраж. Идея посетить музей уже не казалась мне такой разумной. Однако при воспоминании о разложенных монетах на витринах экспозиции нумизматического зала страхи тут же развеивались. Жадность и в самом деле была сильнее смерти.

За окошком «Урала» проплывали виды разорённой Усть-Марьи. Буквально за сутки шаманской власти Проскурин навёл в своей вотчине новые порядки. Посёлок из милицейского красного стал беспредельно чёрным, и не только в смысле воровской масти. Поднятые с гулаговского кладбища зимогоры истребили ненавистных ментов, начиная с сотрудников колонии, заканчивая собровцами, так некстати выдвинувшимися на захват мятежного хозяина с его золотом. Только вот на Правой стороне цириками не ограничились, порвали и членов семей, нутром чуя социального врага. Если на Левой стороне мы обнаружили двух убитых и живых скрывающихся местных жителей, то здесь даже из едущей машины были видны валяющиеся на тротуаре окровавленные тела, жуткие в своей неестественности обломки мебели, чёрные ямы выгоревших окон. На дальнем краю, у реки, что-то отчаянно и мощно горело. Очаги пожаров поменьше обсадили Правую сторону гибельной сыпью. Я не думал, что за день так много можно сделать. Теперь это стала земля мёртвых. Почти все дома носили следы штурма. Хотя, скорее всего, не одни зимогоры постарались, наверняка в погроме активно участвовал лагерный контингент, мстивший легавым за своё прошлое. Только люди куда-то делись. Может быть, спали в алкогольном коматозе, привычно пируя во время чумы, а может быть свалили из Усть-Марьи ещё вчера. Зимогоры встречались повсюду, но враждебности не проявляли, должно быть, наши рожи способствовали. И всё равно мои нервы были на взводе, и нумизматическая коллекция не казалась достойным оправданием глупого риска.

Зашипев тормозами, «Урал» остановился возле Дома офицеров.

– Прибыли, – Слава спрыгнул с подножки, повертел головой.

Я последовал его примеру. Аура посёлка была страшной. В машине это не так сильно чувствовалось, но сейчас я ощутил себя в царстве мёртвых. Гнетущая, мрачная тишина. Выбитые стёкла. Зимогоров и трупов возле Дома офицеров почему-то не было, но всё равно атмосфера была сырой и холодной, как в стылом погребе.

– Давай в музей, – я поёжился. – Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим.

Мы вошли в Дом офицеров, ступая по выбитой с косяком двери. Кажется, её изнутри запирали на засов, но не помогло. Держа оружие наготове, мы прошли по гулкому коридору. Расслабляться не стоило, внутри здания можно было встретить кого угодно – кладбищенских зэков в исподнем белье или потерявшего рассудок цирика с двустволкой, стреляющего во всё, что движется.

Двустворчатые двери музея были распахнуты настежь.

– Похоже, зря ехали, – Слава осторожно оглядел первый зал и только тогда переступил через порог.

Музей после визита своего преобразившегося директора претерпел плачевные изменения. Экспозиция, посвящённая быту аборигенов, оказалась обобранной. Парка, которую я видел на Лепяго, была явно сорвана с чучела. Оттуда же ушли штаны и унты. Кукла эвенка валялась распотрошённой, во всей своей неприглядной красе. Она были сшита из матрасовки, сквозь швы и разрывы торчала солома. Некогда с любовью расставленная утварь была разбросана, словно её грубо столкнули с дороги, а потом в гневе распинывали ногами по всему залу.

Пока я оглядывался, Слава прошёл через анфиладу комнат до Нумизматического зала. Заметив, как разочарованно опустились плечи друга, я поспешил к нему.

У меня захлонуло сердце.

Интересно, на что я надеялся, как наивный юноша, когда решил ехать в музей? Можно было даже не гадать, залежится или нет знаменитая на всю округу денежная коллекция, когда наступит смута. Я вошёл в Нумизматический зал, оглядел разбитые витрины. Грабители забрали всё: золото, серебро, медь и банкноты. Наверное, решили толкнуть коллекцию в сборе. Целой оставалась только витрина в углу, на которой экспонировался мамонтовый свитер. Я остановился напротив неё. Уникальная одежда, сделанная ради забавы начальника геологической партии, оказалась не нужна ворам.

Зато пригодится чёрному археологу!

Резкий удар пистолетной рукоятью расколошматил стекло. Я бережно достал с витрины свитер, отряхнул осколки.

– Зачем он тебе? – с недоумением спросил Слава.

– Носить буду, холодно ночью в тайге, – я скинул куртку и облачился в мамонтовый свитер. Он доставал мне до середины бедра и был тяжёлый, как кольчуга. Куртка, надетая поверх, будто заковала меня в латы. – А что? Полезная вещь! Хоть не зря съездили.

– Ништяк прибарахлился, – сказал Слава. – Теперь давай-ка валить отсюда, пока нас зимогоры не выщемили.

– Правильно, Вадик нас заждался.

Мы просквозили через разгромленный музей. Напоследок окинув его взглядом, я заметил, что, помимо эвенкской одежды, пропала пальма и боевой лук со стрелами. Вероятно, кому-то из мародёров понравились. Впрочем, какое мне дело до причуд усть-марьских крадунов!

С такими мыслями я выскочил на крыльцо и нос к носу столкнулся с серым человеком. Я сначала его не узнал в гражданской одежде, лишь по нездорово серому лицу, навеки клейменному зоной, определил шныря, постоянно клянчившего у нас сигареты. Только поэтому я не выстрелил, хотя рука машинально рванулась вверх и палец потянул спусковой крючок. Серый отпрянул – срез ствола чиркнул его по носу.

– Так это вы… а я думаю, кто приехал? – зачастил шнырь. – Слава, вы из Усть-Марьи собираетесь сдёрнуть? Возьмите меня с собой. Куда угодно, а? Я в кузове притырюсь и мешать не буду.

– Сейчас бы я тебя завалил, – выдохнул я, опуская ПМ. – Тебе сказочно повезло, что я не дотянул спуск.

– Возьмёшь меня, Слава? – шнырь проигнорировал моё откровение.

– Тебе же только что объяснили, что ты чудом жив остался, – разъяснил афганец. – Ты нам на хрен не нужен, братэлла. У тебя сегодня, считай, второй день рожденья. Иди, празднуй.

– Ты чё, командир, какой на фуй праздник! Видал, чё творится? Тут зомби в кровавом угаре по улицам шастают и рвут всех подряд.

– Не всех, – сказал я. – Это зомби с понятиями. Они только ментовских валят по старой памяти, да по указу Феликса Романовича. Тебя если не тронули, то и дальше не тронут, не ссы.

Имя Проскурина произвело на шныря сильное впечатление. Он оглянулся, словно боялся, что нас подслушивают.

– А вы слышали, что хозяина… – серый выдержал драматическую паузу.

– Короче! – нетерпеливо одёрнул Слава.

– …что хозяина в пещере подменили?

– Знаем, – ответил я. – Мы там были.

– И чё там?

– Ничего хорошего. А что с зоной? Гляжу, ты на воле, и прикид у тебя вольнячий.

– Зона вчера взбунтовалась. А потом эти… зомби через запретку полезли и всех ментов чкр-р!.. – серый красноречиво резанул себя ребром ладони по горлу.

– Ну вот, сам видишь, что творится, – сказал я. – В пещере было то же самое.

– Вот и я о том же, – зачастил шнырь. – Когти рвать надо. Возьмите меня с собой, всё равно куда. На трассе высадите, я там уж своим ходом. Попутку поймаю…

– Отставить! – отрезал Слава.

Командирский тон серый понял и смирился. Обмяк, словно из него вынули хребет, понуро сошёл с крыльца.

Не обращая больше на шныря внимания, мы сели в грузовик.

– Хорошо, что он про тумблер не знает, – я покосился в боковое зеркало, но ничего там не высмотрел. – Иначе попутку пришлось бы ловить нам.

– Может, он водить не умеет, – пожал плечами Слава. – Еблан тот ещё по виду.

– Ну и храни его Господь! – я постарался выкинуть этого придурка из головы.

Ситуация, когда я чуть было не замочил шныря, чем-то напомнила пьяную разборку на ночном проспекте, после которой «Ниву» пришлось отмывать от крови.

Мы развернулись и покатили назад. Серый исчез, наверное, забежал в Дом офицеров. Решил ещё чем-нибудь поживиться или спрятался от зимогоров. Ходячие мертвецы были слишком большим испытанием для слабых нервов. После виденной в пещере Кровавой Реки они не казались чем-то ужасным, но всем остальным нормальным людям, не посвящённым в таинства харги, зимогоры должны были представляться наглядным подтверждением конца времён, в полном соответствии с «Апокалипсисом».

Убитые кварталы Правой стороны, мост, клоака Левой. К моему удивлению, кроме зимогоров в исподнем, из бараков повылезали вполне человеческого вида обитатели босяцкого района. От дохляков они старались держаться подальше, но, в целом, страха не высказывали, а занимались своим делом – таскали воду из колонки, рубили дрова, шли по улице, будто ничего не случилось. Жизнь налаживалась, пусть даже при новой, шаманской власти.

Вадик прятался в кустах на расстоянии прямой видимости от машины.

– Я уже думал, вы не приедете, – простонал он, выходя навстречу, когда мы составили грузовики вплотную задними бортами и вылезли, чтобы перетащить Врата.

– Мы в музей заезжали, – сказал я.

– Зачем?! – изумился Вадик.

– За свитером, – язвительно хмыкнул Слава. – Ильюха замёрз.

– Ну вы даёте!

Я ухватился за покорёженную стойку и запрыгнул в кузов. Золотые пластины басовито звякнули под ногами. Корефан, повесив автомат за спину, присоединился ко мне. Я откинул тент нашего нового грузовика. И тут же отпрянул. В кузове кто-то ждал!

В ближнем бою доставать и снимать с предохранителя пистолет уже не было времени. Я инстинктивно рванул из-под свитера заткнутый за ремень Сучий нож и тут же о него порезался.

– Стой, командир! – взмолился серый.

Я замер, сердце колотилось. Ранку на пальце щипало, из неё показалась кровь.

Шнырь торопливо выбирался на свет.

– Ты чё творишь! – Слава выругался. – На хрен ты здесь оказался?

– А там я что буду делать? – прохныкал серый.

– А тут нам что с тобой делать?

– Пусть пользу приносит, – шипя от боли и слизывая текущую из пореза кровь, я осторожно засунул клинок под брючный ремень сбоку и прикрыл мамонтовым свитером. – Давайте грузить.

Втроём ворочать золотые плиты было сподручнее, хотя всё равно тяжело. Пыхтя и матерясь сквозь зубы, мы перекантовали Врата в новую машину. Укрытые под тентом, пластины были в относительной недосягаемости от посторонних глаз, а мы, соответственно, в безопасности.

Закончив погрузку и слив горючее с раздолбанной машины в новую, собрались на короткий перекур. Слава угостил шныря сигаретой из найденной в вещмешке пачки.

– Что же с тобой делать? – афганец задумчиво выпустил тонкую струю дыма.

– А чё? – глаза серого забегали. – До трассы бы меня докинули, а там я…

– До какой трассы? – грустно сказал Вадик.

– А чё?..

– Да ничё, – безразличным тоном обронил Слава.

Только что наглый как стая колымских педерастов шнырь окончательно посерел лицом до оттенка ржаной муки. Он видел золото. Он знал, что мы увозим Врата с собой.

– Беги в лес, – неожиданно для себя сказал я.

– Что?

– Если ты сейчас убежишь, никто тебе в спину стрелять не будет.

Слава шумно вздохнул.

Это было неправильно, но проклятый шнырь ассоциировался с несчастным пацаном, перед которым я был виноват.

– Сделай так, чтобы мы тебя долго искали.

– Бегом! – рыкнул Слава.

Серый человек, словно подстёгнутый плёткой, бросился наутёк. Слава бросил руку назад, зацепил цевьё, потянул «калашников».

– Нет, – я схватил корефана за руку. – Пусть уходит.

– Ты чё?

– Жизнь за жизнь, – сказал я. – Он здесь всё равно никому ничего не расскажет.

Мы долго смотрели друг другу в глаза.

Тем временем серый скрылся за деревьями.

– Наигрались в гляделки? – спросил Вадик.

– Поехали, – я первый отвёл взгляд, потому что дело было сделано.

* * *

Мы провели ночь в грузовике, съехав с дороги в лес. Вадику дали отоспаться в кабине, на широком зиловском диване, а сами улеглись в кузове. Давить на массу можно было без боязни – ехали весь день и от Усть-Марьи оказались слишком далеко, чтобы нас беспокоили зимогоры.

На рассвете я пробудился от леденящего озноба. Не спасал и мамонтовый свитер. Ночью я долго корчился от холода на жёсткой скамейке и заснул, подогнув колени к животу. Четвёртая по счёту ночёвка в спартанских условиях далась тяжело. Спину ломило, и дальше лежать, скорчившись в эмбриональной позе на узких досках с широкой щелью посередине, было невыносимо.

Кряхтя и постанывая, я спрыгнул с борта и наконец-то смог разогнуться.

– Ох-ох-ох, что ж я маленьким не сдох! – вырвался из груди крик души.

Размяв спину, я сорвал охапку листьев помягче и присел под кустом.

Было зверски свежо. Лес ещё дремал. Со стороны дороги понизу веял лёгкий ветерок, подмораживая открытые части тела. Я дрожал, обхватившись руками за плечи, и старался расслабиться. Так я пропустил появление зверя, заметив только когда он приблизился почти вплотную.

Сначала я принял его за длинную чёрную собаку, но толстый пушистый хвост, который он держал на отлёте, как все лесные животные, разубедил меня в этом. Зоолог я никудышный, но росомаху определить сумел. Настоящую, живую, а не харги, к счастью, но тоже ничего хорошего. Зверь подходил всё ближе, ветер дул в мою сторону, донося его смрадный запах.

Процесс у меня уже пошёл, и я застыл, не зная, что делать. Кидаться с криком к машине было неразумно. Во-первых, со спущенными штанами я был как стреноженный конь; во-вторых, неизвестно, как росомаха отреагирует на убегающего. Вдруг, инстинкт сработает, примет за добычу, кинется вдогонку и покусает за голую жопу! Росомахи славятся своим злобным и подлым нравом. Недаром северные народы верят, что в росомах вселяются души особо вредных шаманов.

Зверь шёл прямо на меня, его уже можно было коснуться рукой. Я затаил дыхание. Хищник остановился, задрал голову и посмотрел прямо в душу. Морда у него была совсем не звериная, и всё из-за глаз. Я понял, что поверья не лгут – на меня смотрел Проскурин!

Лязгнув, открылась и громко хлопнула дверца «Урала». Вадик выбрался из кабины. Звук сорвал напряжение. Я громко вскрикнул и по-настоящему обосрался. Крик, вонь и появление постороннего вспугнули росомаху. Зверь отпрянул и метнулся прочь, неся свой хвост параллельно земле. Всё-таки росомахи бздиловатая порода. Правда, на моём примере схожее представление можно было составить и о человеке.

Чёрная шкура ещё мелькала среди деревьев, когда из кузова выпрыгнул Слава. Тяжело, гулко притопнул подошвами, приземлившись. Я пустил в ход листья и покинул укрытие, едва не ставшее ловшкой.

– Чего орёшь? – широко зевнул друган.

– Росомаху видел. Подошла вплотную, вот так, – показал я.

– Да ну?

– В самом деле! – страшные человеческие глаза лесного чудовища и острый частокол длинных жёлтых зубов всё ещё стояли перед моими глазами.

– А чё не сцапал?

– Это меня чуть не сцапали, – я никак не мог успокоиться.

– Чё не стрелял?

– Про пистолет я даже не вспомнил, – хмыкнул я, машинально поддёрнув штаны. Не осрамился хоть, и слава Богу!

Вадик сидел на подножке и задумчиво глядел в чащу.

– Как близко звери подходят, – изрёк он. – Совсем людей не боятся.

– Тайга, – напомнил я.

– Да тьфу на неё, – Слава бодро помочился на переднее колесо. – Скоро мы из тайги уедем!

– Хорошо бы, – задерживаться в лесах, где шастают звери, похожие на умерших врагов, не хотелось ни минуты.

Над головой захлопали крылья. На ветку сосны прямо надо мной опустилась ворона, поёрзала, переступая лапами, и сипло каркнула.

Облегчившись, Слава залез в кабину и стал прогревать движок. Мучимый болезненной слабостью Вадик поспешил присоединиться к нему и на какое-то время я остался один.

Я стоял, прислушиваясь к звукам пробуждающегося леса. Поднялся ветер и шумел в кронах сосен, словно море, катящееся ровными волнами на мягкий песок. Я попытался представить лазурную воду, блестящую мелкой рябью на жарком солнце, но дело не шло. Никак не удавалось оправиться от встречи с Проскуриным. Вернее, с очередной его ипостасью. Или чем-то другим, каким бы оно ни было.

Иллюзия безопасности рассеивалась довольно болезненно. В какой-то момент мы с компаньонами ощутили свободу от Мира Кровавой Реки. Теперь, когда Усть-Марья была далеко, а демонический зверь появился совсем рядом, я стал подозревать, что невозможно убежать от напасти, если тащишь её источник с собою. И ещё я решил по прибытии в Санкт-Петербург вплотную заняться изучением вырезанных на Вратах рисунков. Возможно, расшифровка пиктограммы даст немало полезной информации о харги и научит, как с ними бороться. Опыт показывал, что древние шаманы умели это делать успешно.

Я обернулся на негромкий треск. Мечты о курорте развеялись. В других обстоятельствах хрупнувшая под ногой веточка вряд ли была услышана за рёвом ураловского мотора, но теперь моё ухо ловило любой мелкий звук.

Позади меня стоял старик, настоящий эвенкский шаман: в расшитой кожаной бахромой и шнурками с костяными погремушками дохе, высокой меховой шапке и сапогах, похожих на виденные в устьмарьском музее. Плечи по-стариковски сутулились, руки свисали вперёд, словно крылья дохлой птицы.

С виду старец был не опасен, маленький, дряхлый, с тонкой морщинистой шеей, но его изуродованное лицо, вся левая часть которого представляла собой сплошной вдавленный шрам, если не внушало отвращение, то заставляло задуматься, какой заразой он переболел и как ухитрился выжить. Старик выглядел убогим, но перед ним я чувствовал слабость. И ещё – одиночество. Друзья не видели меня и не могли придти на помощь.

Эвенк не был похож на старца, пригрезившегося в часовне. Он не был связан с восхитительным золотым светом, но и не имел ничего общего с красным туманом харги. Он был совершенно иным, однако столь же потусторонним.

Я понял, что должен его выслушать.

– Тайхнгад! – прокаркал древний шаман.