Текст книги "Собрание малоформатной прозы. Том 8. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза"

Глава 2. …И спросила кроха…

«Как всё просто! Умело выстроенные информационные потоки, хорошо налаженные механизмы внедрения нужной информации в сознание каждого – и информация становится инструментом владения всем миром».

Кроха приходит к отцу. У Крохи много вопросов. Он задаёт их отцу, и тот понимает насколько опасны такие вопросы для сохранения им своей тайны, сокрытой от посторонних умов запутанными нитями паролей, скатанных в туго спрессованные клубки и переплетенных гордиевыми узлами.

Его Кроха – это угроза краха для его власти.

«Мой сын сам выпросил себе смерть…»

Кроху похоронили тихо, без траура.

Он сам выпросил себе смерть.

Криминал

Убит при попытке бегства

Лёва появился в жизни «Королевы», как гром небесный: внезапность – смятение души – молитвенная готовность (Господи! Спаси и сохрани!).

У Лёвы волевое лицо, твёрдый взгляд, мощная энергетика грозной силы.

Мужчины перед Лёвой превращались в смирных овечек, женщины – в покорно восхищенных милашек.

Никто из мужчин не смел войти в личное пространство «Королевы». Она была холодна, как Снегурочка и отваживала храбрых сердцеедов одним лишь взглядом Снежной Королевы.

Одно слово – «Королева»!

Первая встреча «Королевы» с Лёвой очень её озадачила: Лёва на неё не отреагировал.

«Он что, знает кого-то попривлекательнее?! Или он слишком много о себе воображает?»

Отсутствие у Лёвы реакции на красоту «Королевы» нанесло первый из трёх ударов, от которых суждено было пасть крепостной стене её неприступности.

А Лёва просто смотрел в то время вокруг себя ничего не видящим взглядом. Его зрение было направлено внутрь, туда, где шла его мысленная подготовка к встрече со сворой охамевших переростков, возомнивших себя «новой силой» и похвалявшихся:

«Кто может нам что-нибудь предъявить? Лёва? Кончилось его время! Вот мы забили ему стрелку и пусть он попробует не явиться!»

Лёва явился вовремя. Клуб на окраине города, старомодный, как и сама окраина. В просторном тамбуре топчутся шестеро оболтусов от 17 до 20 лет, как свора беспородных псов, готовящихся к собачьей свалке. С кем? С Лёвой?

– Что хотите мне сказать? – Лёва окинул «свору» изучающим взглядом, остановил повелительный взгляд на том, который выглядел «вожаком», и тот не замедлил ответить:

– Хотим сказать, что наш город будет ходить под нами, а того, кто с этим не согласен, мы заставим согласиться. Мы теперь главная сила!

– Меня хотите заставить?

– Хотим! – подступил к Лёве с наглой ухмылкой «вожак».

Лёва посмотрел на «вожака» печально и насмешливо, спокойно вынул из брючного кармана носовой платок, затянул его на запястье правой руки и в стремительном развороте выбил в тяжёлой входной двери массивную дубовую филёнку.

Филёнка со звуком пушечного выстрела вылетела из двери, расколовшись на два куска. И мёртвая тишина зловеще повисла в тамбуре.

Медленно, по-волчьи, всем корпусом Лёва повернулся к застывшей в безмолвном ступоре «своре».

– Всё ещё хотите?

– Нет-нет, – прошелестел осипшим голосом «вожак».

«Беспородные псы», боязливо поджав хвосты, просочились мимо Лёвы на улицу и бросились врассыпную.

В тот же день слухи об этой истории достигли ушей «Королевы», вызвав в ней и страх, и изумление:

«Оказывается, он не просто привлекательный мужчина. Он настоящий король!»

Это стало вторым ударом по крепостной стене неприступности «Королевы».

На следующей неделе «Королева» получили третий удар по крепостной стене своей неприступности, разбившей эту стену, как филёнку в тяжёлой дубовой двери старенького окраинного клуба. Случилось это, когда она шествовала по улице, сопровождаемая, как обычно, восхищёнными взглядами мужчин.

Как она хороша!

Со всех сторон хороша!

«Один лишь пенёк дубовый не замечает этой красоты. Много же он о себе воображает!»

В памяти «Королевы» вновь и вновь, как назло её сердцу, возникает волевое лицо, твёрдый взгляд, мощная энергетика грозной силы того самого «пенька дубового», который слишком много о себе воображает.

Засмотревшись в глубь своей души, где разгоралась борьба между тем, к чему призывала природа, и тем, что происходило от своенравного сердца, «Королева» столкнулась с шедшим во встречном направлении человеком. Её глаза полыхнули гневом, зрачки воинственно сузились, готовясь разрядиться залпом ледяных игл и… обломались под взглядом её нечаянного визави. Потревоженная память «Королевы» материализовалась в волевом лице, твёрдом взгляде, в мощной энергетике мужской силы, сметающей злополучную «стену неприступности».

«Король!.. Нет! Пенёк дубовый!!»

«Какой у него взгляд!» – у «Королевы» противно ослабели колени, сладкая истома разлилась по низу живота, закружилась головка. Сильные мужские руки подхватили её.

«Какие сильные руки! И какие они… мужские…», – «Королева» всем своим существом ощутила несокрушимость этой новой крепостной стены, настоящей, материальной вместо прежней виртуальной, психологической. И «Королева» вдруг захотела навсегда остаться под защитой этой новой крепостной стены.

И осталась. На целый год.

Через год её Лёву, настоящего короля того города, взяли люди в банданах и камуфляже с надписью «ОМОН» на спинах.

Ещё через полгода до «Королевы» дошла оглушающая весть:

«Убит при попытке бегства».

Такое капризное счастье

Из чрева подземного перехода, раскинув пёстрым веером хвост, вальяжно шествовал дурной павлин: на жирной шее – массивная золотая цепочка, на правой руке – дорогие часы, на среднем пальце левой руки – золотой перстень. Утюжок впился зорким взглядом в пухлую павлинью борсетку из натуральной кожи, и его тело охватила крупная предстартовая дрожь. Действовать нужно было точно, расчётливо, а внешне – будто бы неуклюже, нечаянно. Так уж получилось, что их ноги, по досадной случайности, зацепились одна за другую – и человек упал, выронив в падении борсетку.

«Что упало, то пропало – ко мне на руки попало!», – ёрнически выкрикнул Утюжок и на мощном форсаже ринулся по ступенькам вниз, в разветвления подземного перехода.

Павлин с угрожающим рёвом метнулся вдогонку, но столкнулся с двумя, как из-под земли возникшими на его пути качками – группой прикрытия Уютжка. Это были туповатые братья-близнецы с погремухами «Тумба» и «Юмба».

– Ты чё, в натуре, толкаешься! – притворно возмутился брат Тумба.

– Кажется, он напрашивается на профилактическую беседу, – догадливо ощерился брат Юмба.

– Извините, мужики, я нечаянно. Я за борсеточником гонюсь! Пустите, а то он от меня сбежит!!

– Э, нет, приятель! Так не извиняются! Ты моральный вред нам причинил! – угрожающе пропел брат Тумба.

– Да, дружок, такое извинение надо подзеленить! – назидательно изрёк брат Юмба.

– Я не против! Через три часа – у входа в гостиницу «Савой»! А сейчас пропустите, прошу вас!

– Пропустим понятливого человека? – спросил брат Тумба.

– А ты поверил ему? – спросил в свою очередь брат Юмба.

– Я его глазами сфотографировал. Думаю, он не враг себе, чтобы шутки со мной шутить.

В отделении полиции Павлину предложили поискать в альбоме с фотографиями лиц, представляющих оперативный интерес, своего обидчика. Павлин уверенно ткнул пальцем в одну фотографию:

«Этот. Точно этот».

Поиск по горячим следам вывел наряд ППС на Утюжка, когда тот уже успел припрятать свою криминальную добычу в надёжном месте.

«Гражданин! Подойдите, пожалуйста к нам».

Утюжок метнулся в обратном направлении, свернул за угол, нырнул в канализационный люк и успел до появления из-за угла полицейских закрыть за собою крышку.

Время отстукивало свой ритм ударами крови в висках.

Удар – удар – удар…

«Неужели пронесло?»

«Да, кажется, пронесло».

Утюжок при свете зажигалки достал из нагрудного кармана шприц и резиновый жгут, сделал себе внутривенную инъекцию и утомлённо прикрыл глаза, ожидая улёта в Страну Чудес.

Ход времени замедлился, перешёл в спокойный дрейф, сопровождаемый мягким шорохом набегающих на песчаный берег прибойных волн.

Утюжок открыл глаза, огляделся, и душа его затрепетала от восторга. Морское побережье, на котором он очутился, поражало красотой субтропической природы. Море от берега и до дальнего горизонта отливало густой синевой, искрилось и наполняло горячий полуденный воздух свежестью. Банановые и кокосовые пальмы тяжелели от спелых плодов, ожидая сборщика урожая.

Сколько раз мечтал Утюжок о беспечной жизни на таком банановом острове, где нет ни крупных хищников, ни ядовитых тварей, где добрые и угодливые туземцы подумают, что Утюжок явился к ним с неба, как и подобает богу истинному, и будут верно служить ему!

«Так, где же эти чёртовы туземцы?!»

И, будто в ответ на эту сердитую мысль, перед Утюжком появились туземцы – чернокожие, толстогубые, в набедренных повязках, с первобытным охотничьим снаряжением. Утюжок и опомниться не успел, как оказался подвешенным на длинную жердь попарно связанными руками и ногами.

Он стал охотничьей добычей людоедов!

«Какая чудовищная несправедливость! Такого не должно быть, чтобы гражданина свободного государства, представителя цивилизованного мира так вот тупо сожрали какие-то невежественные дикари!», – кричал и плевался Утюжок. Он пытался то устыдить, то вразумить своих врагов, но они будто бы не замечали его истерических воплей.

«Как я здесь оказался?!», – задумался вдруг Утюжок и понял, в чём была его ошибка: не надо было убегать от пэпээсников! Ну задержали бы его «пэпсы», ну прошил бы его очень ушлый в этих делах «следак», ну осудил бы его бездушный федеральный судья к пяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в ИК усиленного режима, он он остался бы жив! Он не был бы съеден нижестоящими по уровню образованности, эстетичности и душевной утончённости существами!

«Хочу сдаться своим властям! Хочу сделать явку с повинной!!»

В стойбище аборигенов Утюжка бросили на землю.

Утюжок вскочил на свои связанные в щиколотках ноги, вцепился своими связанными в кистевых суставах руками в горло какому-то аборигену, и тут же получил тяжёлый удар сзади по голове.

Сознание вернулось к Утюжку одновременно с головной болью, подташниванием и предчувствием скорого наступления наркотической ломки. Утюжок испуганно встрепенулся, начал затравленно озираться, опасаясь близости людоедов. Но людоеды исчезли вместе со своим проклятым островом. Вместо этого Утюжок обнаружил себя в «обезъяннике» дежурной части районного отделения полиции.

«Слава тебе, Господи! Какое Счастье!!»

Зашоренный глаз

Зашоренный глаз,

Кулюч ещё раз.

(Кричалка из детской игры)

То, что в детских играх – забава, во взрослой жизни – беда.

В адвокатской среде много баек, передающихся из поколения в поколение в виде устного творчества. Одна из них – о двоих домушниках. Они проходили по разным уголовным делам, поэтому содержались в ожидании суда в одной камере. Это было первой случайностью, которая сама по себе ничего не значила в том спектакле, который они разыграли. Но случайностей сошлось в одно и то же время в одном и том же месте столько, что их изворотливые натуры воспользовались ими без особого труда.

Судить их предстояло одному и тому же судье, поскольку суд был односоставным. Первым на суд отконвоировали домушника Каца. На следующий день предстояло конвоировать на суд домушника Рабиновича.

Суд по делу Каца проходил штатно: прокурор огласил обвинительное заключение, суд заслушал лиц, участвующих в деле, огласил письменные материалы, перешёл к прениям сторон, предоставил последнее слово подсудимому и удалился в совещательную комнату для написания приговора.

Судья был опытным, а дело – до скуки простым. Обычная воровская романтика по заезженной формуле (как в кинокомедии Александра Серого «Джентльмены удачи»): украл – выпил – в тюрьму.

И провозглашение приговора было до скуки стандартным.

Затем – обычный процессуальный вопрос судьи:

– Осуждённый, Вам понятен приговор?

Вот тут и началось…

– Понятен-то он мне понятен, только есть в нём одна ошибочка. Существенная очень ошибочка. Я не Кац, а Рабинович.

– Что?! Так для чего же Вы здесь комедию эту нам разыграли?!

Тут, наверно, уместно напомнить правила одной детской игры, допускающей переодевания, чтобы сбить с толку того, кто вадит. Каждый прятавшийся должен подбежать к условленному месту и ударить по нему ладошкой со словами: «Стук сам за себя!». Вадивший, ушедший на поиски тех, кто прятался, должен опередить бегущего и крикнуть: «Стук за Вовку (Сашку, Юрку)», не перепутав имени.

Игру специально начинали с наступлением сумерек, когда похожих друг на друга ребят можно было перепутать. А для усиления путаницы прячущиеся переодевались друг в друга.

Как их в сумерках различить?

А коль перепутал, стукнул, выкрикнув не то имя – кулючь ещё раз!

Так же поступили ловкие домушники Кац и Рабинович. В день суда они переоделись друг в друга, усилив тем самым и без того очень большое сходство в их внешности с выраженными национальными признаками.

– Так для чего же Вы здесь комедию эту нам разыграли?!! – сурово повторил судья.

– А для того, что завтра Вы, гражданин судья, меня, Рабиновича, будете судить, и точно такие же свидетели, которые уверенно «опознали» во мне Каца, будут так же уверенно «опознавать» во мне меня. Я хочу, чтобы Вы убедились на примере этого дела, какова цена их «уверенности». А без их «опознавания» и дело моё – пшик, как и дело Каца.

*

Да, уж эти свидетели…

Не зря у величайших процессуалистов-французов есть поговорка: Врёт, как свидетель…

По логике страстей

У страстей одна логика, а у закона – другая. И в тех случаях, когда логика страсти «восстанавливает попранную справедливость» вопреки логике закона, меч Фемиды решительно восстанавливает торжество логики закона.

Такова жизнь.

Жизнь в неволе подобна плавильной печи, после которой разжиженный металл отливается в заранее уготованную ему форму. Прежние жизненные устои, сформированные на воле социально ориентированной средой, оказываются несовместимыми с условиями выживания там, где всё строится на «понятиях», а спрос «по понятиям» беспощаден.

Такова жизнь в неволе.

Оказавшись в неволе по «беспредельной статье», Семён подвергся радикальной переплавке. Его разжижали и отливали, разжижали и отливали из формы в форму, из года в год. И так все десять лет к ряду.

Беспредельщиков на зоне не жалуют. Убить человека под настроение, будто муху прихлопнуть – это беспредел.

Слова о невиновности там обычно не воспринимаются:

«Ты о чём? Да мы тут все невиновные! Ты где виновного видишь?»

А на следствии и в суде…

Сознаешься – получишь поменьше, будешь упираться – отхватишь по полной.

По полной Сеня и отхватил.

Производственные нормы выработки Семён выполнял, но в стахановцы не рвался, выживал, как умел, но душою за жизнь не цеплялся. Не жил, а существовал по инерции, как заведённый болванчик, с угасшим взглядом, с выгоревшей душой. Себя Семёну было жаль, но как-то отстранённо, как чужого, а вот убиенную красавицу жену было жаль до жаркого пламени в душе. Три года это пламя в нём бушевало и выжгло всю душу до тла.

Узнать бы, кто это тот, который и убил жену Семёна, и так её посмертно изуродовал, что узнать её удалось только по одежде, да по простенькой бижутерии, что на трупе осталась. Поквитался бы с ним Семён и за убийство своей жены, и за эти свои долгие годы в неволе.

Желание поквитаться стало единственной целью жизни.

Семён верил: если чего очень сильно захотеть, оно обязательно сбудется.

И вот, оно стало сбываться: пахану зоны с воли пришла малява на быка, прибывшего с последним этапом. Пахан зоны вызвал к себе Семёна:

«Ты, мужик, и впрямь не при делах. Душегуб твоей жены – это номер 389 из седьмого барака. Сыскари на него это не нарыли, но от блатного мира ничего не утаишь. Мои люди загонят его для тебя на промзону. А там – он твой».

Час поквитаться с душегубом настал, как глоток воздуха после критически долгого пребывания под водой. Вот он, №389! Гигант с бычьей шеей и злобной бульдожьей мордой. Семён взял в руки сосновый брус, ткнул им душегуба с спину, чтобы тот обернулся и выслушал свой смертный приговор.

В то же мгновение душегуб оказался на ногах лицом к Семёну, успев в молниеносном развороте перехватить деревянный брус. После этого душегуб начал двигаться медленно. Он медленно отшвырнул брус в сторону, медленно надвинулся на Семёна, медленно схватил его за горло и приподнял на уровень своих маленьких, налившихся кровью глаз.

Семён захрипел, задыхаясь, и… проснулся.

*

Когда пришёл час выхода на волю «по звонку», Семён почувствовал растерянность. Он жаждал свободы лишь для того, чтобы поквитаться с убийцей своей жены. Он верил, что сможет его найти. Теперь эта вера вдруг улетучилась. А как ему жить без той веры?

Семён с тоской обернулся на закрывшийся за ним тяжёлую железную калитку. Его вера осталась там, по ту сторону, на зоне. Он вспомнил старую зековскую примету: не оборачивайся на только что покинутый кичман, не то он вновь вскоре тебя заберёт.

Вспомнил Семён и защиту от всяких дурных примет: Не будешь в них верить, они не сбудутся.

– Не верю в эту примету!, – твёрдо прошептал себе Семён.

– Веришь! – возразил ему его внутренний голос.

*

В родном городе жизнь у Семёна не задалась.

В его бывшей квартире давно уже проживала многодетная цыганская семья.

С трудоустройством – одни проблемы. Кому он нужен с такой запачканной биографией? Семён случайно узнал о вербовке на работу в дальние края вахтовым методом. Когда его приняли на эту работу, Семён подумал, что ему повезло.

Он не знал, чем вскоре обернётся для него это неожиданное «везение».

*

Дальние края встретили Семёна жгучим холодом и свирепой позёмкой. Сорок минут работы на открытом воздухе – несколько минут на обогрев – и снова в лютую стужу. Проценты от заработка – вербовщику. С первого заработка – поляна для бригадира. Традиция!

В местном ресторане у бригадира был «свой» столик. Бригадир важничал и корчил из себя невесть какого шишкаря. Официант делал вид, что его эта пошлая клоунада не раздражает и был сдержанно вежлив. Людей в ресторане было мало, и единственная танцующая пара невольно привлекла внимание Семёна. Пара танцевала великолепно. Дама была прекрасна и царственно величава. Семёну вдруг показалось, что он…

«Нет-нет! Показалось».

Семён отвернулся от танцующих. Бригадир продолжал свою тягучую назойливую речь. Семён слушал его, но не слышал.

«Она жива?»

Семён не знал, как отнестись к тому, что он увидел.

«Это невыносимо! Лучше бы она была мертва!!»

*

Семён узнал, где живёт его чудом воскресшая жена.

Подойти и выяснить всё?

Зачем?!

Что-то удерживало его от встречи с воскресшей женой. При одной мысли об этом он чувствовал, что встреча с нею – это падение в бездну.

«Я должен забыть своё прошлое и жить только настоящим».

Их встреча произошла случайно.

*

Согласно части 1 статьи 50 Уголовного кодекса Российской Федерации никто не может быть повторно осужден за одно и то же преступление.

Но это было ДРУГОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ.

То, что Семён отбыл наказание за мнимое убийство своей жены не было принято во внимание. Прежнее наказание было результатом злонамеренно сфабрикованных доказательств, но тот уже отбытый срок не мог приниматься к взаимозачёту при назначении наказания за реальное убийство. У этого убийства иная объективная сторона, и нет правил, по которым уголовный закон оставил бы без защиты чью-либо жизнь.

*

В зоопарке нашего города есть клетка с красавцем тигром. Люди подходят к его клетке, восхищённо разглядывают этого могучего зверя, а тот не реагирует на людей, и взгляд его задумчиво печален. Возможно, он тоскует по воле, возможно, он вспоминает о том, как однажды он убил человека, причинившего ему зло. За это на тигра объявили облаву, а, изловив, посадили в клетку. Человек сам был виноват в том убийстве, но тигру от этого не легче.

Мне жалко этого тигра.

Мутная троица

Они никогда не появлялись на людях втроём, а если оказывались вдруг рядом по прихоти того шутника, чьё имя сокрыто тайной и легкомысленным прозвищем «Случайность», то делали вид, что они не знакомы друг с другом.

Они не имели контактов с преступным миром, с его законами и «понятиями», а мир «послушных овец» они дерзко презирали.

Воры догадывались о том, что эта троица незаконно пасётся в их огороде, но уличить её в этом не удавалось. К тому же в двоих из той троицы чувствовалось что-то такое, что быковать перед ними «на порожняке» никто не хотел. В общем, в их понимании то была «мутная троица».

Глава 1. Серая женщина

Серая женщина в дымчатых очках степенно прогуливалась вдоль многоэтажек с детской коляской.

Безликая фигура.

Видимо, чья-то нянечка.

Сквозь дымчатые очки Серая женщина увидела выходящую из ближайшего подъезда многоэтажки семью: суровую даму, мужчину-замухрыжку и двоих их сыновей в возрасте старшеклассников с манерами шалопаев. Серая женщина пристально всмотрелась в личность Суровой дамы и высмотрела в ней всё: стереотип кургузого, но безапелляционного мышления, изощрённую (в рамках природной кургузости) хитрость и необузданный деспотизм.

«Это то, что нам надо».

Через неделю Суровая дама закатила в семье истерику и провела личное расследование с поочерёдным допросом всех членов своей семьи: кто из них прикарманил половину её потаённой заначки?!!

«Воры?!

Какой вор, обнаружив деньги, возьмёт только половину?!

Какой вор, побывав в квартире, запирает за собою дверь перед тем, как побыстрее смыться!?

Ему каждая секунда дорога!

Не выставляйте меня дурой!!

Признавайтесь, кто из вас крыса!!!»

Никто не признавался.

Суровая дама вновь и вновь возвращалась к этим допросам, но всё без толку.

А Серая женщина высматривала и находила всё новые и новые жертвы. Она знала: никто не будет обращаться в полицию, если все подозрения замыкаются на членах своей семьи.

Никто и не обращался.

Подельники Серой женщины были верны ей, как псы, натасканные на взятие медведей: не задумываясь, набросятся на рассвирепевшего хищника и погибнут, спасая хозяина. Таков её Азиат, почти таков и Очкарик. Хотя Очкарик кое в чём со слабиной. Зная об этом, Серая женщина сама подыскивала и подкладывала под него на всё согласных и угодливых тёлок, но даже те долго его не выдерживали: слабак!

На взятие очередной квартиры Серая женщина, как обычно, преобразилась в кочан капусты. Она последовательно напялила на себя четыре верхние одежды свободного покроя: чёрную, белую, серую, жёлтую. На голову одела фуражку и длинным козырьком, на глаза – зеркальные очки. Обулась в кеды, на которые перед входом в облюбованную квартиру она напялит бахилы.

План взятия квартиры расписан Серой женщиной посекундно. Всё должно произойти по давно отработанной схеме.