Текст книги "Доктор, я счастлив? Небанальные советы психотерапевта"

О пользе флешмобов

За последнее время в крупных городах мира появилось необычное массовое явление – так называемый флешмоб: заранее спланированная акция, в которой большая группа людей внезапно появляется в общественном месте, выполняет заранее оговоренные действия (часто нелепые) и затем расходится. Один из красивейших флешмобов состоялся этой весной в пермском аэропорту. Несколько молодых людей начали синхронно танцевать на площади перед аэровокзалом, к ним присоединились еще несколько десятков человек, что вызвало восторг и удивление у случайных зрителей. Самый простой флешмоб исполнить совсем несложно – достаточно собраться вместе и синхронно отпустить в небо воздушные шарики.

Зачем это нужно? По смыслу флешмоб подобен карнавалу. Он дает возможность расслабиться, освободиться от общественных стереотипов, произвести впечатление, самоутвердиться, эмоционально подзарядиться и приобрести новых друзей. Поэтому флешмоб – акция полезная и действует как групповая психотерапия.

Многие уверены, что флешмоб – это современное, совершенно оригинальное явление, но я как психиатр знаю, что это не так. Ничто не ново под луной. Много лет в аудитории родной мне кафедры психиатрии на стене висела огромная копия картины Тони Робер-Флёри «Доктор Филипп Пинель освобождает душевнобольных от цепей в больнице Сальпетриер в 1795 году» (все врачи ее видели). Эта больница для бедных была открыта в Париже в середине XVII века. Условия там были не очень. О групповой психотерапии еще никто не знал, и пациенты парижского сумасшедшего дома периодически проводили ее себе сами: в глухой ночи они по тайному сговору внезапно издавали пронзительный, жалобный, нечеловеческий вопль, который затем повторяли с равными интервалами несколько раз в течение суток. Это производило непередаваемое впечатление на парижан, поднимало настроение пациентам клиники и, между прочим, способствовало улучшению условий их содержания.

Флешмобы позволяют людям ненадолго разорвать привычную рутину будничной или сумасшедшей жизни, и пугаться их не нужно, и уж тем более осуждать. Что иногда, к сожалению, происходит.

Мифы о витаминах

Всем известно, что если у нас плохое настроение летом – это потому, что «все уже в отпуске и только я работаю», если плохое настроение осенью – это потому, что «вся природа осенью вместе со мной умирает», если плохое настроение зимой – это потому, что «солнышка мало», ну и, конечно, если плохое настроение, недомогание и утомляемость весной – это «однозначно авитаминоз»! Нужно съесть много витаминов из баночки, и все пройдет. С этим мифом я сталкиваюсь каждую весну. «Что-то мне плохо, доктор, может быть, витаминов не хватает?»

Все, конечно, может быть, но запомните, что в реальной жизни (в отличие от наших фантазий и страхов) настоящий авитаминоз встречается не чаще, чем медведи на российских улицах.

Авитаминоз – это заболевание, которое развивается в случае полного отсутствия какого-либо витамина в рационе, что случается крайне редко. Даже в зимний «безвитаминный» период абсолютное большинство людей покупает хотя бы какие-то фрукты и овощи. За последнее время психологи отследили несколько распространенных мифов об авитаминозе.

Первый – о том, что весной он приключается всенепременно. Это, как мы уже поняли, не так. Второй всеми любимый миф – о возможности накопить летом запас витаминов на весь год: «Съешь, внучек, ягодку, зимой пригодится». Это тоже не так. Например, наш любимый витамин С хранится в организме не более полутора месяцев. Третий миф: если принимать слишком много витаминов – разовьется гипервитаминоз. При употреблении натуральных продуктов это практически невозможно. Например, чтобы заработать гипервитаминоз витамина А, нужно съедать в день не менее 15 килограммов морковки. И, конечно, миф о быстродействии витаминов. Помню, когда я студентом ставил пациентам уколы витаминов, многие прямо во время укола говорили, что бодрость просто наполняет их тело. Я тогда улыбался и молчал, но вам скажу, что эффект от систематического приема витаминов можно ожидать только через несколько недель или месяцев после начала приема.

И мне хотелось сказать и посоветовать вам – прием витаминов за последние годы стал не столько вопросом медицины и фармакологии, сколько психологии. Пользуясь нашей с вами доверчивостью и нашими мифами, фармацевтические компании выпускают красивые и дорогие «волшебные» коробочки витаминных комплексов, призванных решить все наши проблемы. Не всегда дорогие витаминные комплексы действуют лучше, чем дешевые, и не при всех проблемах они эффективны, и вообще, не все проблемы со здоровьем весной связаны с авитаминозом, и в случае сомнения лучше посоветуйтесь с врачом.

ЕСЛИ ВЫ НЕ БУДЕТЕ ПОЛИВАТЬ СВОЙ МОЗГ ЖИВОЙ ЖИЗНЬЮ КАЖДЫЙ ДЕНЬ – ОН ЗАСОХНЕТ, И ПОЗДНО БУДЕТ ПОЛИВАТЬ ЕГО АНТИДЕПРЕССАНТАМИ.

Убить прошлое

Вопрос, который мне задают с маниакальным упорством: «Нормально ли, что мой мужчина (моя женщина) продолжает общаться со своими “бывшими”».

У людей раньше были отношения. Потом они прекратились. Начались новые отношения. Нормально ли, что при этом сохраняется общение с прежними партнерами: с бывшей женой, или с бывшим мужем, или с бывшими женами и бывшими мужьями?

Чем вызван этот вопрос – понятно. Народ боится, что общение с «бывшими» может привести к тому, что старые отношения либо возобновятся, либо будут происходить параллельно с новыми. Возможно ли такое, и что делать? Что я здесь могу сказать и что могу посоветовать?

Во-первых, я, прежде всего, за уважительное отношение друг к другу. Если люди по каким-то причинам перестали жить вместе, это не значит, что они должны всю жизнь друг друга ненавидеть и переходить при встрече на другую сторону улицы. Можно поддерживать хорошие отношения со всеми своими «бывшими», особенно если есть совместные дети, совместные друзья и совместный бизнес.

Вы спросите, реальны ли такие отношения или я идеалист и подобное возможно лишь в кино и романах. Я видел такие примеры в реальной жизни. Много лет назад мы с друзьями сплавлялись по реке Усьва, и я наблюдал удивительную и замечательную картину. На носу катамарана греб веслом мой друг, а из палатки на корме выглядывали две милые и довольные женские рожицы: одна из них – бывшая жена моего друга (глубоко беременная от своего нового мужчины), с которой он расстался, сохранив чудесные отношения, а рядом с ней лежала новая жена (глубоко беременная от друга), и они (бывшая и настоящая) весело беседовали о чем-то своем, о женском.

Они до сих пор все общаются. Ничего страшного не произошло. Страшные вещи происходят, когда начинается тотальный вынос мозга за малейшее подозрение в общении с «бывшими», хуже того, запреты на общение с детьми от первого брака или разные глупые условия: типа не заходи в квартиру, пусть тебе детей в подъезде отдают.

Мне кажется, что это маразм, и уважения к вам со стороны партнера это не добавит. Назад он (она) не вернется, но и от вас рано или поздно двинется куда-нибудь вперед, к новым, более адекватным отношениям, чего я бы вам не желал. Будьте терпеливее и увереннее в себе, что ли.

Все просчитать возможно

«Все просчитать невозможно», «небо – синее», «трава – зеленая», «ничто не вечно под луной» – затертые и избитые фразы, не правда ли?

Однако же Вселенная под Луной – вечная, трава – разная, небо – всякое («под серым бременем небесного покрова», как писал Максимилиан Волошин).

И все просчитать в жизни возможно. И нужно. Собственно, что просчитывать-то?

1. Собственные жизнь и здоровье.

2. Жизнь и здоровье близких.

3. Материальное положение и социальный статус.

Все остальное – мелочи, несущественно влияющие на нашу жизнь.

Все можно просчитать.

В «домике»

Осень, слякоть, промозглый холод, небо серое, дождик мерзкий, снег липкий, до Нового года далеко, до следующего лета еще дальше. Что делать? А на самом деле – что делать?

Я задумался над этим во время разговора с одной женщиной. У нее в жизни есть много «домиков», в которые она прячется от различных жизненных невзгод. Такими «домиками» для нее являются книги, театр, животные. И она спрашивает меня: «Хорошо ли это, не является ли это бегством от жизни?» – потому что ей почему-то иногда стыдно за то, что она может весь день проваляться с книгой. С одной стороны, ей хорошо и спокойно, а с другой – дурная часть головы зудит: «Хватит валяться, ты не занимаешься ничем полезным».

Мне кажется, что это хорошо. Мы же спешим от непогоды в теплый дом, где мы можем укрыться от холода, ветра и дождя. Почему мы не можем позволить себе, когда в жизни не очень хорошая погода, когда там пасмурно и холодно и идет дождь, укрыться в теплых и уютных «домиках» хорошей литературы, любимых фильмов? Почему мы должны ругать себя за то, что это не настоящая жизнь, а выдуманный мир.

Да, это выдуманный, искусственный мир, и, наверное, провести всю жизнь не выходя из дома и не отвлекаясь от книг – не лучший сценарий. Но иногда спрятаться в них ненадолго, не навсегда, совсем не плохо, особенно когда вокруг сгущается мрак, на улицах преобладает маразм, прорвало социальную канализацию – и нужен какой-то небольшой спокойный уютный уголок, в котором можно завернуться в плед, налить чашку горячего чая и почитать увлекательную историю с хорошим концом.

В юности, в эпоху тотального застоя, много лет подряд осенью я брал из библиотеки томик «Тома Сойера» на английском языке и носил его с собой как оберег. Я работал тогда медбратом в приемном отделении сумасшедшего дома, и книга ненадолго возвращала меня в мир нормальных людей. Мне было в ней и хорошо, и уютно, и комфортно.

Сейчас даже психиатр, выходя после работы из сумасшедшего дома, не замечает никаких перемен вокруг, и поэтому, я думаю, хорошая книга по вечерам не помешает очень многим.

О слухах. История первая

Если бы вы знали, сколько фантастических историй и сплетен я слышал про себя за годы работы, честное слово, вам стало бы так же смешно, как и мне. Моим клиентам, правда, иногда не смешно, но что я могу поделать: не нужно всему верить. И вообще, я всех клиентов старательно отучаю пользоваться таким словом, как «вера». Записалась как-то на консультацию молодая женщина, вроде бы с личными проблемами, но с не очень четко обозначенными. Я старательно «копаю», пытаясь понять, в чем дело, час, второй, третий, четвертый. Настроение у женщины с каждой последующей консультацией ухудшается, она начинает все более недобро смотреть на меня, напрягаться, хмуриться, явно на что-то обижаться и все более утрачивает интерес к своим проблемам и беседе о них. Я ничего не понимаю.

Если чего-то не понимаешь – нечего строить из себя умного, нужно просто об этом сказать (это написать легко, на самом деле я этому только лет десять назад научился, до этого честно строил из себя умного). Поэтому я описал женщине, что я чувствую, и спросил, что она думает по этому поводу.

Женщина еще больше «надулась», помолчала, покусала губы, потерла нос, поправила волосы, с вызовом посмотрела на меня и неожиданно спросила:

– Неужели я вам настолько не нравлюсь? Неужели настолько страшная?

– Настолько – это насколько? – удивленно спросил я, пытаясь сообразить, какое отношение могут иметь внешние данные клиентки к нашей работе.

– Мне сказали, что вы спите со всеми своими клиентками. Я жду уже четвертую консультацию, и ничего не происходит. Вы мне можете это объяснить?

Потом я много и убедительно что-то говорил, разубеждал, объяснял, мотивировал, приводил примеры. Она сидела, молчала, внимательно слушала, потом поблагодарила, попрощалась, встала и ушла.

Она мне не поверила. Зуб даю.

О слухах. История вторая

Молодая женщина, врач, записалась на консультацию после четырехчасового семинара про любовь и правила выстраивания отношений, которые я часто провожу. Дело обычное. Для этого, собственно, семинары и проводятся, чтобы люди поняли, что выстраивать отношения можно и нужно уметь, что любовь и поведение человека следует моделировать, модифицировать и психотерапевт – это всего лишь врач, а главная задача медицины какая? Правильно, профилактика.

Так вот, приходит эта самая женщина-врач ко мне на консультацию и по-свойски, по коллегиальному, как врач врачу, говорит: «Доктор, как вам не стыдно! Такие лекции хорошие читаете! Слова правильные говорите! А сами…»

Здесь я вспомнил бессмертную фразу из фильма «Берегись автомобиля» с молодым Иннокентием Смоктуновским и Олегом Ефремовым: «Откуда ты такой взялся? Мама такая хорошая, про паровоз поет!»

– А что я сам? – поинтересовался я.

– Отправил жену с ребенком куда подальше, во Францию, а сам завел вторую семью, ребенок недавно родился внебрачный. И ведь это уже не первый случай у вас, – сказала она и очень строго посмотрела на меня. – Должны были бы сделать выводы. Кто у вас возглавляет Центр, когда вас здесь нет? Ваш внебрачный сын. Разве не так? Как так можно? Вы меня разочаровали!

Когда я рассказывал эту историю у себя в Центре, все коллеги мужского пола высоко подпрыгивали с поднятой правой рукой, хохотали и кричали: «Я! Я твой внебрачный сын! Я буду управлять Центром, когда тебя нет!»

Паразиты!

О слухах. История третья

Мне тут рассказали очередной слух про меня. Оказывается, на самом деле все, что я пишу, пишет моя жена.

Дорогие читатели, все еще хуже! Жена даже еще мудрее. Она ничего не пишет. Она просто живет, а я по большей части описываю, как она живет, и таким образом иногда схожу за немного умного.

О слухах. История четвертая – самая страшная

Однажды я вспотел. От ужаса. И было это, когда мне рассказали про меня. Потому что, когда мне рассказали про меня, на одну минуту я поверил. И вспотел. Мне было очень страшно. Одну минуту. Пока не включился мозг.

Отголоски этой истории тянутся до сих пор. Лет десять тому назад я зашел в гости в родной городской психотерапевтический центр, в котором проработал с 1994 по 2004 год. Это были золотые времена. В нашем коллективе становились людьми даже отъявленные зануды и педанты.

Поднялся на четвертый этаж, направо до конца по коридору, последняя дверь в ординаторскую направо, напротив кабинет старшей медсестры, и тут прозвенел первый звоночек. Старшая медсестра взглянула на меня, и ее глаза наполнились вселенской грустью. Нет, она всегда по-доброму смотрела на меня, но в этот раз с ее взглядом было явно что-то не так.

Я зашел в ординаторскую, и прозвенел второй звоночек. Молодежь смущенно поздоровалась и быстро, как по команде, «растворилась» в пространстве. В ординаторской осталась одна Валентина Петровна – старшая коллега, которая работала здесь еще до меня.

И тут звоночек начал звенеть непрерывно.

– Ты пришел, – сказала Валентина Петровна.

– Ага, – сказал я.

– Это хорошо. Пойдем сразу к Ирине Викторовне (к заведующей отделением).

– Пойдем. А зачем?

– Я думаю, тебе нужна наша помощь.

– Всегда нужна. А какая?

– Ты понимаешь, что тебе нужно лечение?

– Не совсем.

– Юра, после того, что случилось, ты должен пройти полноценное обследование и лечение. Ты же взрослый человек и должен ответственно относиться к своему здоровью.

– А что случилось-то?

– Не хочешь рассказывать? Понятно. Пойдем к Ирине Викторовне?

– Пойдем.

Заходим в соседний кабинет к заведующей. Взгляд у Ирины Викторовны помрачнел еще сильнее, чем у старшей медсестры. Заботу и участливость из него можно было добывать в промышленных масштабах.

– Садись. Как дела? Рассказывай, как ты себя чувствуешь после всего?

– «После всего» – чего?

– Не хочешь рассказывать?

– Хочу, только скажите, о чем?

Молчание. Ирина Викторовна переглянулась с Валентиной Петровной.

– Ты правда не помнишь?

– Не помню о чем?

– Ты не помнишь, что у тебя был большой развернутый эпилептический припадок?

И вот здесь я вспотел. Потому что 1) это не была шутка (я видел по их глазам, что они не шутят) и 2) это могло быть правдой. Большой развернутый эпилептический припадок всегда сопровождается потерей сознания и ретроградной амнезией (человек не помнит, что с ним происходило во время припадка). Это могло случиться, и я мог этого не помнить.

– Откуда вы знаете?

– Мы не можем тебе сказать, но это был человек, которому мы доверяем. Он видел припадок своими глазами.

Одну минуту мне было очень страшно. Пока не включился мозг.

– Так, – говорю. – Я мог не помнить эпилептический припадок – это факт, но каждый большой эпилептический припадок всегда сопровождается непроизвольным мочеиспусканием. То, что я очнулся в мокрых штанах, я должен был запомнить? И, во-вторых, вы говорите, что это видел ваш хороший знакомый, скорее всего, врач, который меня знает. И что: он шел мимо, смотрит – ой, доктор на полу в судорогах бьется, посмотрел-посмотрел и пошел дальше, чтобы потом рассказать всем об этом? Наверное, ему следовало бы оказать первую помощь, вызвать скорую, и я очнулся бы, скорее всего, или в скорой, или в больнице. Разве не так?

Ирина Викторовна и Валентина Петровна озадаченно переглянулись.

– Вы, вообще-то, прежде чем всяким слухам верить, логику включайте, коллеги!

Ух, как мне было страшно. Одну минуту.

Про инстинкт самосохранения

Слышали ли вы про инстинкт самосохранения? Уверен, что, как и многие, вы полагаете, что инстинкт самосохранения защищает нас от преждевременной смерти – именно от преждевременной, ибо от смерти никакой инстинкт защитить не может.

Так? А теперь внимательно следите за руками.

Дано: с одной стороны – наша жизнь, с другой – опасности: болезни, травмы и смерть. Общепринято считать, что мы этих опасностей избегаем, и инстинкт самосохранения нас от них защищает посредством боли и страха. Пока все верно?

Традиционная картина: страшная, костлявая смерть с косой в руке не ест, не спит, а все охотится за людьми, чтобы забрать их в царство мертвых. Они от нее, соответственно, бегают, как призывники от военкомата. Смерть нас хочет, а люди ее не хотят. Иное не обсуждается. Фрейд, правда, однажды предположил, но мы его осуждаем.

Господа, должен со всей ответственностью заявить: утверждение, что смерть за нами охотится, – это гнусный поклеп на бедную и ни в чем не повинную смерть. Мы ей и даром не нужны, и за деньги не нужны. Она, бедная, от нас всю нашу жизнь прячется, отбивается и защищается, как только может. Рано или поздно нам удается ее обмануть и самым бессовестным образом помереть, какие бы преграды она нам ни ставила.

Давайте разберем все по порядку.

В статье «Мы и смерть» Фрейд приводит очень интересную метафору про виноградник, в котором живут страшные, толстые, черные, но вполне безобидные змеи, где везде развешаны таблички, на которых написано, что отдыхающим запрещается брать в рот голову или хвост змеи. Фрейд справедливо полагает, что это бессмысленный и излишний запрет – ведь подобное никому в голову не придет.

Далее он указывает на таблички, предупреждающие, что запрещается срывать виноград. Этот запрет кажется Фрейду более разумным. Разумным он кажется и мне, потому что змей мы не хотим, а виноград очень хотим. Некоторые – настолько, что одной таблички может быть даже мало, и совсем не лишним будет поставить пару-тройку стражей вокруг виноградника, чтобы народ пугать, натянуть колючую проволоку и пустить по ней ток.

А теперь давайте зададим себе два простых вопроса, которые не задал в свое время Фрейд: 1) что будут охранять эти таблички: виноград или нас и 2) будут ли они охранять виноград от нас или нас от винограда?

Согласитесь, что 1) охранять они будут виноград, 2) будут охранять виноград от нас. Согласны?

И раз уж мы решили задавать себе смелые вопросы, то зададим еще один: что и от кого защищает инстинкт самосохранения с помощью двух своих стражей: боли и страха? Нас от смерти или смерть от нас?

Ответ на этот вопрос совсем не прост.

Природа предусмотрительно «вложила» в нас боль, страх и то отвращение к смерти, «Что угнетает людей и, глубоко их жизнь возмущая, / Тьмою кромешною все омрачает и смертною мглою / И не дает наслаждаться нам радостью светлой и чистой»[2]2
  Лукреций К. О природе вещей. Перев. Ф.А. Петровского.


[Закрыть].

Но редко кто задает простой и наивный вопрос: зачем? Зачем природа поместила между жизнью и смертью двух грозных недремлющих стражей: страх и боль? Почему каждый из нас вынужден идти по тому жизненному пути, по обе стороны которого зияют бездонные пропасти смерти, понукаемый с двух сторон страхом и болью, твердо зная при этом, что пропасть смерти впереди? Жажда жизни? То есть необоримое стремление пройти по этому пути? Так просто?

Тогда скажите мне – к чему охрана? Гуляли бы себе сами по этой дорожке. Если я хочу гулять, я иду и гуляю. Мне не нужна охрана. Но в нашей жизни она, как известно, есть. Она всегда внутри нас, и освободиться от нее очень трудно. Но не мы ее нанимали, чтобы уберечься от внешних и внутренних опасностей, угрожающих жизни. Она заложена, встроена в нас изначально и охраняет нашу жизнь не столько от внешней опасности, сколько от нас самих, мало считаясь с нашими соображениями и, как справедливо сказано Лукрецием, «глубоко нашу жизнь возмущая».

Задумайтесь: если вы встанете на край стола, то сможете сколько угодно долго стоять на нем. Вы можете, наклонившись, даже заглянуть под него. Но стоять так же на краю крыши на пятом этаже, а уж тем более наклониться вперед и заглянуть вниз – нет ли там голубей, несколько труднее.

Но почему? Ведь интеллект, величием которого мы привыкли гордиться, с очевидностью подсказывает нам, что ситуация в целом одна и та же, и если вероятность упасть со стола близка к нулю, то она не меняется в зависимости от высоты, на которой ты стоишь.

А что тогда меняется? Меняется возможность пострадать. При падении со стола она минимальна. При падении с крыши – максимальна. В обоих случаях наши физические возможности идентичны. Мы можем стоять на краю стола и на краю крыши. Но, стоя на краю крыши, мы можем чисто теоретически упасть и умереть, и вот именно эту возможность предотвращает инстинкт самосохранения.

Как писал Фрейд в работе «По ту сторону принципа удовольствия»: «Положение о существовании влечения к самосохранению, которое мы приписываем каждому живому существу, состоит в заметном противоречии с утверждением, что вся жизнь влечений направлена на достижение смерти. Получается, что организм хочет умереть только по-своему. Он противится всем возможностям достигнуть смерти самым коротким путем».

Да, все именно так. Наш организм всю жизнь хочет умереть. И только инстинкт самосохранения, боль и страх защищают бедную смерть от нас и мешают нам добраться до заветной цели раньше времени.

И не надо.

Жизнь нужно прожить так, чтобы в конце, цитируя Джоан Роулинг, «greeted Death as an old friend» («встретить смерть, как старого друга»).