Текст книги "Соблазнитель"

Иорг пренебрежительно махнул рукой.

– Депрессивно-ананкастический синдром, в мягком течении шизофрении, дружище. Неужели вы собираетесь написать нового «Гамлета»? Во времена Шекспира люди мало интересовались космосом, даже не задумывались над тем, что существует другое измерение, поэтому в таких случаях всегда появлялся дух, который отдавал приказы. Сейчас это делают либо марсиане, либо маленькие зеленые человечки с летающих тарелок. Суть дела остается той же – знаменитое «Быть или не быть», своеобразная атрофия воли, которая столько раз была предметом критических работ. Ах, дружище, как чудесно Шекспир описал эту прекрасную болезнь. Неужели монолог вашего друга оказался на том же самом литературном уровне, что и монолог датского принца?

– О нет. Он даже не говорил стихами.

– Тогда бросьте это дело. У нас действительно много свежих и интересных случаев. Прошу вас надеть белый халат, мы посетим некоторые отделения клиники. Начнем с литературной традиции, с классики, дружище, без которой мы были бы мертвы, как ствол без корней. А все же интересно, как справлялись писатели в те времена, когда еще не было нашей специализированной клиники? Думаю, что героев они брали прямо из жизни. Безумцы, с их ничем нестесненным воображением и фантазией, должны были всегда восхищать писателей. Их ум и способность фантазировать, ограниченные интеллектуальной дисциплиной, не успевали за ними, литераторы чувствовали свое несовершенство и немного завидовали безумцам. Кроме того, душевнобольные всегда позволяют себе крайности и поступают более драматично, чем так называемые нормальные люди, – они просто просятся, чтобы их описбли. «Юродивые», как называют их русские, имеют в себе также что-то от пророка, мудреца и вещуна. Один из моих ассистентов сказал, что благодаря художественной литературе безумцы берут реванш у нормальных людей. Естественно, в этом доме не используют такие определения, как безумец, сумасшедший, помешанный. Здесь клиника, и у нас тут могут быть лишь интересные случаи, вы, вероятно, это понимаете.

– Ну, конечно, доктор Иорг.

– К тому же мы всегда помним не только о том, чем нам обязана литература, но и чем мы обязаны ей. К примеру, комплекс Отелло – медицина благодарна за этот термин великому Шекспиру.

На улице было холодно, дул порывистый мартовский ветер и приносил с моря соленый запах водорослей. Мы шли через мощенный камнем двор, ветер рвал полы наших халатов. Везде было опрятно, чисто, кое-где между камнями прорастала молодая зелень. Корпуса клиники смыкались в большое каре, а поскольку почти все окна были зарешеченные, заведение доктора Иорга напоминало большую тюрьму. Стены замка были серыми, а местами даже черными, небо, оправленное в квадрат крыш, крытых зеленоватой черепицей, поблескивало голубоватой эмалью.

Поднявшись по трем каменным ступенькам, мы вошли в мрачный коридор, с дверями по левой и правой стороне. Я обратил внимание на старомодный засов, запирающий вход в одну из камер.

– Здесь живет благородный рыцарь из Ламанчи, – объяснил мне Иорг.

Я хотел посмотреть через окошечко в двери, но он удержал меня.

– У меня везде телевизионные мониторы, господин Эвен, – сказал он. – Некрасиво подглядывать за героями так, словно они обычные узники.

Он открыл дверь маленького шкафчика, вмурованного в стену, и я увидел матово мерцающий экран телевизора. Потом я разглядел Дон Кихота, который в своем рыцарском шлеме с плюмажем сидел за простым деревянным столом и, макая гусиное перо в старинную чернильницу, записывал свои приключения.

– Мы постоянно и очень внимательно наблюдаем за ним, господин Эвен, – рассказывал доктор Иорг. – Клиника в Санта Фе тоже имеет свой экземпляр Дон Кихота и проводит над ним исследования. Между нами завязалась серьезная полемика в серьезных научных журналах. Так вот, они утверждают, что он был психопатом истероидального типа с характерной для них псевдологией phantastic’ой, когда больной сам создает себе собственную картину и живет в ней, талантливо разыгрывая сочиненную им самим жизненную роль. А по нашему мнению, он болен маниакально-депрессивным психозом. Прошу обратить внимание на строение его тела. Он высокий, худой, астенический. Вы помните, как Санчо Панса жаловался, что его рыцарь иногда в течение нескольких дней погружается в апатию и ничего не ест, а потом внезапно рвется в бой? Для него характерно отсутствие аппетита, отсутствие либидо в тот момент, когда он находится в депрессивной фазе. Мы наблюдаем также у него видения и химеры, когда ветряные мельницы казались ему великанами. Наконец мы имеем манию преследования, когда он стремился освободить окружающих от чар колдуна Мерлина. Простая крестьянка казалась ему благородной Дульцинеей Тобосской. С копьем, в доспехах он отправляется путешествовать, хотя эпоха странствующих рыцарей давно уже кончилась. Думаю, что даже не стоит говорить о том, что в период нервного возбуждения такой тип может быть очень опасен для окружающих и сегодня, в принципе, подобных людей лечат в больницах. Прелестный случай. И должен вам сказать, что маниакально-депрессивный психоз с точки зрения литературы является прекрасной болезнью души. Огорченным родственникам, которые мне приводят современных донкихотов, я всегда объясняю, что они должны радоваться, поскольку это все несравнимо с делириозно-алкогольным психозом, болезнью Альцгеймера или Пика. Но, конечно, паранойя еще более прелестна, еще более литературна, поскольку всегда существует возможность индуцировать ее другому человеку. И все же маниакально-депрессивный психоз тоже имеет свои интересные моменты. Давайте присядем здесь на скамейке в коридоре. «Пациенты» нас не слышат, у них, как у Пруста, комнаты выложены пробковым деревом.

Мы сели на деревянную скамейку в эркере готического окна. Иорг продолжал:

– Очень интересна циклофрения, господин Эвен, поскольку всегда продолжается сам процесс ее нарастания. Обычно она о себе дает знать годам к тридцати или сорока и отличается фазовым течением. Маниакальные периоды перемежаются депрессивными, но отдельные фазы могут продолжаться недолго или более длительное время, иногда в течение нескольких лет, нескольких месяцев или даже нескольких часов. На грани гипоманиакального состояния больные испытывают необыкновенное творческое воодушевление, которое у интеллигентных и образованных людей может дать выдающиеся результаты в области искусства, литературы, науки, общественной деятельности, в бизнесе. К примеру, купец Вокульский в гипоманиакальной стадии может нажить огромное состояние, а также вообразить, что любовь к женщине является высшей степенью мистического поклонения, и со всей настойчивостью начнет действовать. Некоторые больные испытывают ничем не объяснимое чувство вины, хотят искупить грехи или исправить мир, возвращать к добродетели проституток, строят города на свалках. Потом приходит маниакальная фаза, а затем депрессивная, в которой становится реальной опасность попытки самоубийства. Циклофреники в состоянии совершить самоубийство очень изобретательно: взорвать вместе с собой руины замка для них ерунда по сравнению с многочисленными известными мне задумками. Но ради научной истины я уточняю: на сто циклофреников самоубийством кончают восемь или девять. Для писателя должно быть архиинтересным и плодотворным наблюдение за тем, как уважаемый и хороший человек, выделяющийся своей профессиональной и общественной деятельностью, начинает вдруг жаловаться на разного рода мелкие недомогания. Он идет к терапевту, а тот, как обычно, скажет о неврозе, о переутомлении. А тем временем объект нашего внимания влюбляется. Но не в первую попавшуюся девушку. В какую-нибудь из находящихся на виду дам, ну, хотя бы в диктора телевидения. Или начинает рассказывать о преследованиях, которыми его подвергают высшие власти, о возможной измене жены (кому же не изменяла жена?). Вы услышите историю о соседе, который собирается его коварно отравить, предлагая подсоединить их маленькие домишки к общей газовой сети. Все это продолжается довольно долго, прежде чем окружающие начнут подозревать, что с человеком происходят какие-то непонятные вещи. Сколько писем к властям! Сколько людей оказывается втянуто в круг странных дел нашего пациента! В маниакальной фазе он иногда принимает позу бескомпромиссного героя, вроде Дон Кихота, потом у него наступает период депрессии. А когда он покончит с собой, люди скажут: «Он убил себя, потому что его жена ему изменила». «Он убил себя из-за того, что его преследовали власти». И это полезно, благородно и касается всех. Поэтому озабоченным родственникам я советую, чтобы они оставили больных дома для их же добра и на радость близким.

– Доктор! – воскликнул я. – Разве можно смеяться над больными людьми?

– Не преувеличивайте, господин Эвен, – сказал Иорг. – Мы смеемся над Дон Кихотом и его причудами, а ведь это клинический случай. Покажите мне, пожалуйста, варвара, который решился бы прописать Дон Кихоту порцию электрошока. Почему же я должен его применять к таким же, как он, людям? Только потому, что их не увековечило гениальное перо Сервантеса? Я часто перечитываю «Дон Кихота», смотрю на него с волнением, отмечаю романтику его поступков, метафоричность всей этой фигуры. В такой ситуации я не могу лечить подобную болезнь у обычного чиновника, ибо тогда я, возможно, лишаю шансов какого-нибудь великого писателя. Заботливая мать не так давно привела ко мне мальчика, который вообразил, что он некий Лили Фонтелли, артист из ресторана. Он ходил в кафе, где, вежливо кланяясь, пытался спеть оперные арии. Как правило, ему это не удавалось, его выгоняли, прежде чем он успевал допеть арию. «Нет, я не буду его лечить, – заявил я отчаявшейся матери, – но с удовольствием оставлю его у себя в клинике». И правильно сделал. Через какое-то время здесь появился один писатель и забрал его на страницы своего романа, где он был представлен как образец нонконформизма, пример человека, который вопреки общему мнению верит в свой талант и, кто знает, возможно, он прав. Ведь сам факт, когда большинству людей не нравится чье-то пение, вовсе не является доказательством того, что пение плохое. Можно сослаться на судьбы многих известных артистов или привести пример Коперника, который вопреки всем утверждал, что Земля вращается вокруг Солнца. Если бы Коперник жил сегодня, возможно, обеспокоенная Анна Шиллинг привела бы его к какому-нибудь варвару-психиатру и тот применил бы лекарства, после которых Коперник признал бы, что как раз Солнце вращается вокруг Земли. «В каждом гении есть что-то от безумца», – писал Сенека. Если кто-то думает иначе, чем все, он может быть действительно безумцем, но может быть и гением, который двигает мир вперед. Кто имеет право взять на себя риск принять решение? Но раз уж мы рассматриваем маниакально-депрессивный психоз, заглянем в другие наши палаты. Здесь, слева, живет Изабелла Ленцкая, а там, направо, Вокульский.

– Что вы со мной хотите сделать, господин Иорг? – забеспокоился я.

– Я вас лечу, господин Эвен, – сказал Иорг. – Как многие из современных терапевтов, я лечу вас с помощью литературы, викторин, монодрам и других интеллектуальных игр. Итак, к делу. Вот Изабелла Ленцкая – личность замечательная, хотя немного холодная. На ее сексуальное отклонение уже обратил внимание один литературный критик. Вы помните, как выглядит сексуальная жизнь Изабеллы Ленцкой?

«Однажды в одной галерее скульптур она увидела статую Аполлона, который на нее произвел такое сильное впечатление, что она купила прекрасную копию и поставила ее в своем кабинете. Она часами разглядывала его, думала о нем и… кто знает, сколько поцелуев согрело руки и ноги мраморного бога?… И произошло чудо: ласкаемый влюбленной женщиной камень ожил. А когда однажды ночью она, заплаканная, уснула, бессмертный сошел со своего пьедестала и пришел к ней в лавровом венке на голове, сверкающем мистическим сиянием.

Он сел на край ее кровати, долго смотрел на нее глазами, из которых светилась вечность, а потом заключил ее в могучие объятия и поцелуями белых уст утирал слезы и охлаждал ее горячку.

С тех пор Аполлон навещал ее все чаще и чаще – и теряющей сознание в его объятиях девушке нашептывал он, Бог света, о тайнах неба и земли, о которых никогда еще не говорили на языке смертных. А из-за любви к ней он сотворил еще большее чудо, ибо в своем божественном обличье поочередно являл ей приукрашенные черты тех людей, которые когда-то производили на нее впечатление. Раз он был похож на помолодевшего генерала – героя, который выиграл битву и с высоты своего седла смотрел на смерть нескольких тысяч храбрецов. Второй раз он лицом напоминал самого знаменитого тенора, которому женщины бросали цветы под ноги, а мужчины выпрягали лошадей из экипажа. Еще однажды он был веселым и прекрасным принцем крови одного из самых древних царствующих домов, как-то раз – храбрым пожарным, который за спасение из огня на шестом этаже трех человек получил орден Почетного легиона; а в следующий раз был великим художником, который поражал мир богатством своей фантазии, затем – венецианским гондольером, а также цирковым атлетом удивительной красоты и силы…».

– Что я могу добавить к этому, дружище, – продолжал дальше Иорг. – Единственно, что это отклонение называется пигмалионизмом[56]56
  Пигмалионизм (от греч. Pygmalion) – сексуальное влечение к скульптурным изображениям, куклам и т. п. Название восходит к имени легендарного скульптора, царя Кипра – Пигмалиона, – безумно влюбившегося в статую прекрасной женщины, выполненную им из слоновой кости. Богиня Афродита, тронутая таким сильным влечением, смилостивилась над ним и оживила статую, тем самым дав ему возможность удовлетворить свое любовное желание.


[Закрыть].

Оно основано на платонической любви или сексуальном влечении, направленных к мертвым предметам – картине, фотографии, гравюре, скульптуре. Это извращение ведет к культу платонической любви либо занятиям онанизмом. Следует добавить, что пигмалионизм у некоторых лиц может затруднить или просто сделать невозможным установление нормальных сексуальных контактов. Во многих случаях надежд на улучшение мало. Возможно, если бы даже Ленцкая вышла замуж за Вокульского, супружество это оказалось бы неудачным, трагическим. Впрочем, как мы знаем, Ленцкая так никогда и не вышла замуж, а со Старским она в темноте только целовалась, потеряв ценную для Вокульского брошку. У Вокульского же отсутствовало либидо, нам ничего неизвестно о том, что он страстно желал Ленцкую. Я верю Прусу, когда он нам дает понять, что Вокульский перед своей женитьбой на старой Минцловой скорее всего не интересовался женщинами. Его сексуальное воздержание было даже предметом постоянных насмешек со стороны пани Малгожаты, когда она приглашала Вокульского к себе на чай. Я помню, как она шутила: «Разве возможно такое, пан Вокульский, чтобы вы никогда не влюблялись? Вам, насколько мне известно, двадцать восемь лет, почти столько, сколько мне. И когда я уже давно считаю себя старой бабой, вы все еще остаетесь невинным младенцем». Значит, Вокульский в глазах своих знакомых был непорочным юношей, безо всякого сексуального опыта. Неизбежно возникает вопрос: в чем же причина того, что здоровый, сильный двадцативосьмилетний мужчина не имел никаких сексуальных контактов? А потом вдруг женитьба на старой бабе, намного старше его. Это была довольно похотливая и жаждущая наслаждений женщина, тем более, что, как мы знаем от нее, старик Минцлов под конец жизни на протяжении многих лет был импотентом в результате, как она утверждала, злоупотребления пивом. Могла ли сексуальная ненасытность и похотливость старой бабы разбудить либидо Вокульского? По сообщению Жецкого, Вокульский стал равнодушно относиться ко многим вещам, превратился в меланхолика. Этот железный в прошлом мужчина стал мягким в бархатных коготках пани Малгожаты. И, наконец, пришла ее смерть, а с ней освобождение: путешествия в далекие страны, зарабатывание денег. А мы все еще ничего не знаем о каких-либо женщинах. Если бы они были, о них обязательно вспомнил бы Прус, такой конкретный и подробный в описании своих героев. Поэтому можно утверждать, нисколько не преувеличивая: единственной женщиной в жизни Вокульского – самого главного героя польского позитивизма – была старая баба, которая умерла, пытаясь спасти уходящую красоту. И только в этом контексте можно понять любовь Вокульского к Изабелле Ленцкой, которую однажды вечером он неожиданно увидел в театре. Об этом пишет Прус:

«Она произвела на него особое впечатление. Ему казалось, что он ее когда-то видел и хорошо ее знает. Он внимательно взглянул в ее мечтательные глаза и неизвестно почему вспомнил безмерное спокойствие сибирских пустынь, где иногда было так тихо, что почти можно было услышать шорох духов, возвращающихся на запад. Только позже ему пришло в голову, что он никогда и нигде ее не видел, но что это как наваждение – словно он ее уже давно ждал… Свои чувства он не назвал бы любовью и вообще не был уверен, существует ли в человеческом языке для их определения соответствующее слово. Вокульский только понимал, что она стала какой-то мистической точкой, в которой сходятся все его воспоминания, желания, надежды, центром, без которого жизнь не имела бы вкуса и даже смысла».

Вокульский не назвал своего чувства любовью, но литературные критики, в этом смысле напоминающие истеричных девушек, всегда говорят о любви Вокульского к Ленцкой. Что касается меня, то я больше верю Прусу, чем критикам, и склонен полагать, что Вокульский не любил Изабеллы, что она для него была лишь «мистической точкой», в которой, по словам Пруса, сходились все его желания и надежды. Ведь не назовем же мы любовью влечение, которое в период полового созревания испытывают молодые девицы к актерам и даже к своим учителям. Не назовем также любовью чувства, которые в ком-то могут пробудиться при виде лица, появившегося на телевизионном экране. Вокульский лично не был знаком с Изабеллой Ленцкой, никогда с ней не разговаривал, но поехал в далекие страны, чтобы сделать состояние и приблизиться к ней. Влечение Вокульского к Ленцкой имеет платонический характер, хотя целью должна стать женитьба. Эта страсть мнимая, не имеющая ничего общего с настоящей любовью, которая является чувством значительно более богатым, разносторонним, совершенным, чаще всего основанным на сексуальном влечении и являющимся его сублимацией. Нельзя влюбиться в портрет. Любовь требует психического сближения с партнершей, взаимного познания. То, что мы называем любовью с первого взгляда, является, как правило, только неожиданным спазматическим чувством сексуального влечения к какому-то человеку в результате естественного отбора. Потом приходит знакомство, психическое сближение и сублимация полового влечения в виде любви. Впрочем, иногда бывает наоборот. Сначала рождается чувство неприязни к партнеру или партнерше, а только потом под влиянием психического узнавания рождается великая сила любви и страсти. А вы помните странное психическое состояние Вокульского, о котором он рассказывает Жецкому после своего возвращения из-за границы? А этот Танатос, или тоска по смерти, которая преследует Вокульского почти с самого начала книги? Еще в первой части он спрашивает себя: «Кто знает, является ли смерть таким злом, как представляют себе люди?». И впервые почувствовал тоску по крепкому, непробудному сну, который не потревожили бы никакие желания, никакие надежды. А поразительная сцена в Лазенковском парке, когда Вокульский почти преследует преступников и заставляет их себя убить! «Каким приятным должен быть холод ножа, вбитого в разгоряченное сердце. К счастью, – вздохнул он, – сегодня нельзя убивать других, а только самого себя; лишь бы только сразу и наповал». Воспоминание о таком надежном способе уйти из жизни успокоило его. И дальше: «Он ощутил жажду смерти». И все это происходит еще перед тем, как он отправился на первый обед к Ленцким, и было много шансов на то, что его марьяж с Изабеллой Ленцкой станет фактом. Уже позже происходит неудачное самоубийство под Скерневицами и, наконец, мы видим поразительный, двусмысленный конец Вокульского.

– Литературные критики, господин Эвен, – продолжал свой монолог доктор Иорг, – постоянно вспоминают о красных руках Вокульского. Этими красными руками он не мог обнять нежную и аристократичную Изабеллу. А ведь все произведения Бальзака говорят только о том, что именно такие люди с красными руками брали себе в жены нежных аристократок, или наоборот: промотанное состояние аристократа поддерживали деньги дочери купца или фабриканта с красными руками. Разве не так обстоят дела в «Обетованной земле»[57]57
  Роман польского писателя С. Жеромского (1864–1925).


[Закрыть]?

Доктор Шуман говорил, что Вокульский погиб под развалинами феодализма. Возможно. Доктор Шуман также считал, что Вокульский сумасшедший. Но в его устах это значило, что Вокульский романтик. Неизвестно, разбирался ли Шуман в психиатрии, но как врач он чувствовал, что Вокульский сам искал смерти. Диагноз доктора Шумана был принят официальной литературной критикой. В Вокульском боролся позитивист с романтиком, двойственность его натуры кажется несомненной. На страницах книги мы имеем дело как бы с двумя разными людьми. Если бы Шуман обладал современными медицинскими знаниями, не исключено, что он изменил бы свой диагноз, возможно, констатировал бы, что Вокульский болен маниакально-депрессивным психозом с шизофреническими элементами, а его двойственность в поступках вытекает из циклических фаз развивающейся в нем болезни. Вот расчетливый до сих пор купец неожиданно велит нанятым им людям повышать цену на дом, который он собирается купить. Вместо того, чтобы финансово уничтожить Ленцкую и обедневшую, покорную Изабеллу положить в свою кровать, как это ему советуют другие и как бы сделал настоящий деловой человек, он хочет сделать ее богатой, а тем самым более неуступчивой. Но ведь Прус нам внушает – уж что-что, но деньги зарабатывать Вокульский умеет. Если он поступает таким образом, то это иначе как романтизмом объяснить нельзя. Но что говорит Вокульскому старик Шлянгбаум: «Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы сумасшедший». Старый еврей, который любил своих детей, способен был понять любовь Вокульского, но не мог одобрить его поступки. К сожалению, Шлянгбаум ничего не знал о маниакально-депрессивном психозе. Для вас, господин Эвен, Вокульский лишь литературный персонаж, бумажный человечек. А для меня он живое человеческое существо, тот, кто должен есть, пить, выделять мочу и кал. Одним словом, для меня это социально-биологическое существо, о котором я имею право сказать, что оно имело склонность к насморку, могло быть и психически больным. И нравится это кому-нибудь или нет, я имею право смотреть на него не только как на носителя идеи, но и бактерий. Мое отношение не умаляет величие творчества Болеслава Пруса; Вокульский становится от этого не менее, а возможно, более трагической фигурой. Глядя по-старому на Вокульского как на арену борьбы романтизма с позитивизмом, мы как бы отдаляем его от себя. Глядя моими глазами, мы видим еще ближе, более современно, быть может, как одного из нас.

– Вы безумец, – прошептал я.

– Конечно, – согласился он со мной. – Как, Кордиан, вы оказались в сумасшедшем доме[58]58
  Кордиан – герой одноименной драмы (1834) великого польского поэта-романтика Юлиуша Словацкого (1809–1849).


[Закрыть].