Текст книги "Соблазнитель"

Резким движением она откинула волосы со лба. Он снова увидел ее глаза. Большие, внимательно вглядывающиеся в него глаза, восхищенные.

Девушка повернулась и быстрым шагом направилась в сторону его дома.

С этого момента Эвен уже с ней не разговаривал. А поскольку и она ничего не говорила, они в молчании приготовили себе завтрак. Когда Эва занялась мытьем посуды, он скрылся в своей спальне, позвал собаку и велел ей лечь у дверей. Он знал, что пес никого не впустит. Потом разделся и лег на диван, чтобы отоспаться после бессонной ночи, проведенной в пути.

Эвен проснулся уже под вечер. Собака ни разу не гавкнула, это означало, что девушка и не пыталась войти в его комнату. Он подошел к окну и увидел, что Эва сидит на его любимой скамейке у сарая и неподвижно смотрит на озеро.

– Поедем ужинать в город, – сказал он, открывая ворота гаража.

Девушка послушно села в машину, они выехали со двора на дорогу.

– Я тебя отвезу домой, – сказал Эвен.

– Ты же не знаешь, где я живу, – неожиданно она перешла на «ты».

– Не слишком ли ты молода, чтобы обращаться ко мне на «ты»? – заметил он.

– Ты тоже молодой, – ответила девушка.

– Поедем в Илаву. Ведь ты там живешь.

– Неправда. Я тебя тогда обманула. В Илаве живет моя подруга, с которой я тогда приплыла на яхте. Но ее сейчас там нет.

– Ну так мне все равно, где ты выйдешь. Ты не ребенок и сама найдешь свой дом.

– Хорошо, – согласилась Эва.

– И снова сюда вернешься?

– Я же тебя люблю, – объяснила она.

Они ехали по извилистой дороге через лес. Эвен видел, что Эва, не отрываясь, смотрит только на него, на его лицо.

– Там справа, за поворотом, стоит старая разрушенная мельница, – начал он рассказывать. – Очень романтическое место. На мельнице появляются привидения.

– Да? – девушка даже не посмотрела в ту сторону.

В городке они заказали на ужин горячее блюдо. Но Эва едва притронулась к нему.

– У тебя нет аппетита? – спросил он.

– Нет.

– Ты больна?

– Нет.

Он попытался еще раз. Говорил спокойно, с трудом сдерживая возмущение.

– Я хочу, чтобы мы были друзьями. Я с удовольствием возьму тебя к себе, но не сейчас. Не сегодня. Мне завтра надо уехать далеко отсюда. Я скоро вернусь и напишу тебе. Тогда мы вместе будем очень долго, и я сделаю все, что ты захочешь. Так мы проверим твою любовь. Я смогу убедиться, умеешь ли ты ждать.

– Да, – сказала она.

– Прекрасно, – обрадовался Эвен. – Значит, я сейчас отвезу тебя домой, и потом напишу тебе открытку.

– Да, – повторила она. – Я буду ждать. В твоей яхте или в твоем доме. Где хочешь.

– Ты это серьезно?

– Ты должен убедиться, что я тебя люблю.

– Тебе нельзя жить в каюте моей яхты или в моем доме. Что ты будешь есть? Ведь ты умрешь с голода.

Она откинула волосы со лба.

– А может, я как раз и хочу умереть? Когда я ждала тебя в твоей яхте, я себе представляла, как ты меня примешь. Я думала, что ты захочешь от меня избавиться. Отвезешь меня в лес, возьмешь в руки топор и велишь мне положить голову на пенек. А я буду кричать: «Убей меня. Если хочешь, убей меня, я все равно буду твоя».

Эвен вспотел. Он чувствовал, как из-под мышек струйки пота стекают по его ребрам.

– Ты истеричка, – громко сказал он и увидел слезы на ее глазах. Крупные, стекающие к кончикам губ.

– Делай со мной что хочешь, – попросила девушка. – Только не кричи. Никогда на меня не кричи.

Посетители ресторана смотрели на них. Официантки о чем-то шептались, показывая на плачущую Эву.

Он подал девушке свой носовой платок. Потом подозвал официантку и быстро расплатился.

В молчании они ехали через лес. Она, не отрываясь, смотрела на его лицо.

– Не беспокойся, – сказала Эва, когда они уже подъезжали к дому. – Ты сделаешь меня женщиной, и я сама уйду от тебя.

– Нет! – крикнул Эвен. – Тогда будет еще хуже.

– Руки, – прошептала она. – Знаешь, как меня возбуждают твои руки? На них волосы. Такие золотистые, меняющие свой цвет. Когда я на них смотрю, то чувствую какое-то странное волнение. У меня даже голова кружится. Почему? Что со мной происходит? Любимый…

Он снова увидел слезы, струящиеся по щекам. Ему стало ее очень жаль.

– Не плачь, – Эвен погладил ее по волосам. – Это у тебя пройдет. Обычная девичья влюбленность. Пройдет. Правда, нужно время, чтобы это прошло. Ты любишь не меня, а свое представление обо мне. Когда-нибудь ты убедишься, что я совершенно другой. И выздоровеешь. Поэтому не плачь, не мучайся так. Я не хочу, чтобы ты страдала.

– Я счастлива, из-за этого и плачу, – ответила она с улыбкой на губах, но ее глаза были полны слез.

Эвен сжал зубы и остановил машину перед воротами. И тут вдруг почувствовал ее ладони на своих руках.

– Позволь мне только прикоснуться к ним…

Он вырвал руки и почти выпал из машины. У него было такое чувство, что в горле стоит какой-то мохнатый ком. «Это нервы, – подумал он. – Globus histerikus[114]114
  Истерический шар (лат.).


[Закрыть]. Только этого мне еще не хватало!»

С этого момента он решил, что будет делать вид, будто в его жизни ничего не случилось. Она здесь, но вроде ее нет.

До поздней ночи Эвен читал, сидя на скамейке у камина, а Эва присела рядом и смотрела на его руки. Он не понимал, что читает, но не отступил от своего решения. Потом сел у телевизора в гостиной, а она сидела неподалеку и смотрела на его лицо, на котором мелькали отблески картинок, бегущих по экрану. В конце концов Эвен постелил ей на тахте в своем кабинете, а сам закрылся в спальне. Проглотил «Реланиум» и заснул.

На следующее утро Эвен решил относиться к ней как к дочери. Он вставил электрокипятильник в кружку с водой и заявил:

– Девочке надо умыться. Я как твой отец.

И эти слова принесли ему огромное облегчение. Наконец-то он знал, как к ней надо относиться. Теперь у него есть дочка, красивая, грациозная девушка. Он возьмет ее с собой на яхту, в ресторан, на автомобильную экскурсию, возможно, даже купит ей какое-нибудь красивое платье. Станет ездить с ней по местам, где молодые люди разбивают лагеря, чтобы она могла развлекаться с ровесниками. А сам будет приводить женщин. Эва же начнет заниматься уборкой, готовить завтрак, обед, ужин.

С утра они выплыли на озеро. Ветер был силой три балла, поэтому Эвен поднял все паруса, грот, фок и кливер, закрепленный на бушприте.

Кливер он закрепил, а шкот фока дал держать девушке. Однако следить за фоком ей, кажется, скоро надоело. Ветер был умеренный, поэтому она закрепила шкот на утке, находящейся на палубе. Эва присела на корточки в кокпите, и, полуоткрыв дверь каюты, наблюдала за Эвеном, который переходил с одного борта на другой. Тот старался не показывать виду, что ее взгляд его раздражает, он почти все время поглядывал на воду, чтобы вовремя заметить приближающийся шквал. Но когда Эвен все же тайком взглянул на нее, ему показалось, что ее большие глаза как бы затуманились.

– Не любишь плавать на яхте? – спросил он.

– Люблю. Но я устала.

Эвен пожал плечами. «Возможно, она снова не спала ночью», – подумал он.

В зависимости от курса яхты лицо девушки то оказывалось на солнце, то ее закрывала тень главного паруса. Она была в короткой вельветовой юбочке и плотно облегающем грудь свитере. Эва сидела с широко расставленными ногами, он видел ее загорелые, сильные бедра и узкую полоску бледно-розовых трусиков. Девушка его возбуждала, и это еще больше вызывало в нем злость. Ему иногда казалось, что он ее ненавидит. Еще несколько дней тому назад Эвен размышлял, лежа в шезлонге, о том, что любовь – это самая прекрасная охота, поскольку человек одновременно оказывается и охотником, и дичью. Но сейчас он чувствовал, что сам оказался в роли дичи, на которую охотится эта начинающая созревать женщина.

Девушка тихо засмеялась.

– В чем дело? – забеспокоился Эвен.

Эва долго мысленно подыскивала слова для выражения того, что она чувствовала.

– Ты даже не представляешь, как забавно смотреть, когда такой самец бегает по яхте. Перескакивает с борта на борт, готовится к прыжку, изгибается, гримасничает. Как большой дикий зверь. И такой милый, – добавила она.

– Я тебе напоминаю зверя, да? А какого? – заинтересовался Эвен.

– Большую, старую змею. У тебя гладкая кожа и маленькая головка с очками. Твои движения похожи на танец.

Эвен причалил к маленькому островку и поставил яхту с подветренной стороны. Паруса обвисли, корпус лодки вошел в прибрежный камыш и неподвижно застрял в нем. Сразу же стало очень жарко, из камышей поднялся рой маленьких мошек.

– Знаешь, что я о тебе думаю? – сказал он. – Тебе так мало лет, а у меня складывается впечатление как будто я имею дело с очень опытной женщиной. Когда у тебя было время, и где ты научилась таким образом смотреть на мужчин?

– А ты разбираешься в женщинах?

– У меня их было много.

– Но ты о женщинах ничего не знаешь, – заявила она. – У меня есть жених.

– Неужели?

– Ну да, жених. Впрочем, я дружила со многими мальчиками, но с ним дольше всего, и он считается моим женихом.

– Кто это такой?

– Ему двадцать два года, и он работает на ферме по разведению кур у своего отца. Богатый. Его родители сейчас строят прекрасную виллу, а он ездит на японском мотоцикле, очень быстром. Все девушки мне завидуют, и поэтому я с ним дружу. Он мне постоянно предлагает поехать с ним куда-нибудь на его мотоцикле. Но я ни разу не согласилась сесть на седло. Никогда! Знаешь, какие они смешные? Когда я захочу, они становятся веселыми, когда захочу, грустными или несчастными. Эти ребята напоминают заводные игрушки, хочешь – и они прыгают, танцуют, поют, плачут. Скажи мне, ты человек образованный?

– Да.

– Ну, так объясни, почему, когда этот мой жених, Петр, привел меня к их строящейся вилле и показал окна на втором этаже, а потом сказал: «Тут, Эва, мы будем жить. У нас будет двое детей», – я рассмеялась и убежала. Хотя мне было вовсе не до смеха, я страшно перепугалась.

– Ты еще не созрела. Тебя пугает сама мысль об обязанностях жены.

– А можешь мне сказать, почему ни один парень не возбуждает меня?

– Ты не созрела и в сексуальном плане.

– А почему сейчас мои трусики стали мокрыми?

– О таких вещах мужчине не говорят. Как тебе не стыдно?

– Откуда ты знаешь, что надо говорить? Не такой уж ты умный, как тебе кажется. Ты не ответил мне ни на один вопрос. И ничего обо мне не знаешь. Я тогда убежала из лагеря вовсе не потому, что они меня напугали. Я их совсем не боялась. Я знаю, что надо делать, если парень лезет к девушке. Уж больно они все впечатлительные. Как-то раз один отдыхающий взял меня в лодку и хотел трахнуть. Когда он снял штаны, я рассмеялась. Знаешь, что с ним было? Он расплакался. С этого дня он все лето обходил меня за километр и низко кланялся. Я презираю их.

Эвен сел на борт, закурил сигарету.

– Они сильные и глупые, – решительно сказала девушка. – Мой дом рядом с ночным рестораном у озера. Сотни красивых автомобилей и множество парней и девушек. Каждую ночь я с детских лет слышу музыку из этого ресторана. На память знаю все мелодии и песенки. Из моего окна виден зал ресторана, как там танцуют, пьют, веселятся. Потом до утра слышны крики у дверей этого заведения и писки девушек.

– Ты все время мечтала пойти туда и повеселиться, правда?

Эва пожала плечами.

– Я там никогда не была. И не пойду. Ну, может быть, с тобой, – добавила она.

– Ты ненавидишь их…

– Разве в этом дело? Просто мне не хочется идти туда, да и никогда не хотелось. Они болтаются у этого ресторана, пристают к девушкам. Когда мне было лет десять, мне уже предлагали прокатиться на автомобиле, выпить кофе в ресторане, прогуляться у озера. Моя мать сдает квартиры отдыхающим. У нас жил один такой, он когда-то сказал мне: «Эва, ты вырастешь прекрасной женщиной. Такие бывают одна на тысячу. Не дай испортить себе жизнь». Это был умный человек. И я запомнила его слова. Я могу стать очень богатой и жить в прекрасной вилле, достаточно сказать Петру, что я буду его женой. Если ты меня отсюда выгонишь, я завтра приеду к тебе на роскошном автомобиле. Просто выйду из дома и скажу какому-нибудь господину, чтобы он меня сюда привез. Они сами готовы сделать все, что я захочу. По дороге он будет рассказывать мне свою биографию. Но как только я тебя увидела, стоило тебе посмотреть на меня, как я сразу поняла, что ты именно тот человек, о котором я всегда мечтала. Мужчина. Ты мне велел спать в другой комнате. А ведь мне так мало нужно. Только находиться рядом с тобой и время от времени касаться твоих рук. Ты позволишь мне это сегодня ночью?

– Нет.

– Почему?

– Потому что мне тогда от тебя будет не отвязаться.

Эвен взял в руки шест и начал выводить яхту из камышей. Девушка встала, потянулась, ее груди рельефно обрисовались под свитером.

– И все же скажи, почему ты меня не хочешь? – спросила она.

Эвен отложил шест. Задумался.

– Когда-то в одной из моих квартир была фрамуга в дверях, вся помеченная черточками. Я эти метки ставил каждый раз, как приводил какую-нибудь новую девушку. Вся фрамуга была в таких отметинах. От этого времени в моей памяти остались лишь одни трусики. Разных цветов. С тех пор я испытываю к себе отвращение и ненависть. Ты мне хочешь дать свою любовь. Зачем мне она? Зачем свинье есть на золотой тарелке, если ей вполне подходит корыто? Если хочешь, я могу рассказать о себе.

– Мне не интересно.

– Ты не хочешь знать, кто я, что делаю, на что живу?

– А какое мне до этого дело? Я о тебе спрашивала в Илаве. Одна девушка сказала, что ты шпион, все время куда-то ездишь. Кто-то говорил, что у тебя в Варшаве большая парикмахерская, сестра моей подруги заявила, что ты врач. Она чем-то очень сильно болела, а ты ее вылечил. Я слышала, как она одной девушке посоветовала написать тебе письмо, но та постеснялась. Короче говоря, я знаю, кто ты.

– Ну, так скажи…

– Я тебе скажу на ухо.

Она наклонилась к Эвену так, что ее волосы закрыли ему лицо. Он видел только ее розовые, нежные девичьи груди.

– Ты сукин сын, – шепнула она.

Спустя два часа Эва направлялась по лесной дороге к шоссе. Он двигался сзади шагах в двадцати, глядя на ее высокую, стройную фигуру. Девушка шла в своей короткой вельветовой юбочке с распущенными светлыми волосами. У нее не было сумочки, даже расчески, даже носового платка.

Эве пришлось ждать на шоссе не больше четырех минут. Огромный «мерседес» остановился по мановению руки. Водитель – упитанный немец с розовыми щеками – велел своему коллеге пересесть на заднее сиденье и разместиться между двумя женщинами, вероятно, их супругами. Сам он галантно открыл ей дверь и попросил, чтобы девушка поудобнее уселась на сиденье.

* * *

…Окна его дома были темными. На пристани ждал только пес, который чуть не свалил его с ног, пытаясь большим розовым языком облизать ему лицо.

На скамейке у сарая кто-то сидел, закутанный пушистым пледом. Ему показалось, что он отгадал, кто это, прежде чем увидел светлое пятно волос.

– Привет, – сказал он. – Это опять ты?

Девушка встала со скамейки и немного покачнулась, словно у нее затекли ноги. Эвен услышал тихий шепот, а возможно, просто глубокий вздох. Через мгновение он уже держал ее в своих объятиях, чувствуя на своем лице ее мокрые от слез щеки.

– Ты мне снился прошлой ночью, – сказала она. – Я видела, как ты шел по улице возле моего дома. Я видела твою спину, но когда ты повернулся, я поняла, что это кто-то другой. Я так на него разозлилась за то, что он осмелился прикидываться тобой! Я ударила его ножом. Это ужасно, что у меня такие сны, правда?

– Ничего тут ужасного нет, – Эвен махнул рукой и закурил сигарету.

– Да. Наверное, – согласилась она. – Я знаю, что люблю тебя, и мне этого достаточно.

– Конечно, – подтвердил он.

В эту ночь они совершенно нагие лежали рядом. Он попытался ее взять, но Эва сопротивлялась, и Эвен смирился. Наконец он заснул, чувствуя ее ладони, блуждающие по его телу. Он несколько раз просыпался и слышал у своего уха ее учащенное дыхание. Эвен знал, что ее глаза открыты и Эва не спит. Девушка отзывалась на каждое движение его тела. Отодвигалась, когда он хотел подвинуться, переворачивалась на бок, когда переворачивался он. Иногда ему казалось, что они составляют одно целое, а вернее, что Эва – это он сам. Ее тело ложилось в соответствии с каждым, даже скрытым его желанием.

Эвен проснулся с головной болью и темными кругами под глазами.

А она казалась отдохнувшей.

Когда Эвен хотел встать с кровати, Эва крепко ухватилась за его шею и с силой, которой он от нее не ожидал, удержала его рядом с собой.

– Ты прекрасен, – шептала она ему на ухо. – У тебя тело гладкое, как змеиная кожа. Рядом с тобой у меня постоянно кружится голова.

Эвен заметил, что, спускаясь по лестнице, Эва держится за стену, словно и в самом деле мир кружился вокруг нее. Он заставил ее позавтракать, а потом они пошли в лес. Девушка хотела идти не рядом с ним, а сзади.

– Так будет всегда, – сказала она. – Я хочу ходить за тобой.

Эвен что-то говорил ей, расспрашивал, но она отвечала ему односложно, словно мыслями была далеко. Показывая ей тайные тропинки в лесу, берег затерянного озера, Эвен сомневался в том, видела ли она, на что смотрела. Он испугался, думая, что у нее начальная стадия шизофрении, но у девушки не было никаких проявлений страха или бредовых идей. Вернувшись домой, он перелистал учебники психиатрии, но не смог поставить никакого диагноза.

Эвен взял ее следующей ночью, и дом наполнился криками боли. С лицом, залитым слезами, всхлипывая, Эва до утра проплакала на его груди.

– Я люблю тебя, – шептала она ему. – Я буду постоянно молиться тебе, как Богу: «Отче наш, иже еси на небесех…».

Он лежал на спине и в молчании слушал обращенную к себе молитву. Ветер стучал в окна и зловеще выл в камине.

– Ты больна, – сказал Эвен в темноту. – Твоя болезнь зовется любовью. От нее тоже можно вылечиться.

– Неужели тебе мешает моя болезнь? – пришел из темноты ее ответ.

К утру она справилась с какими-то своими мыслями.

– Я не хочу, чтобы ты со мной разговаривал. Чтобы меня о чем-то спрашивал. Чтобы мне что-то показывал.

– Почему?

– Потому что тогда я буду отвлекаться. Хочу думать только о тебе.

На следующее утро Эва попросила его купить блокнот для рисования, краски и кисть. Они поехали на обед в город, Эвен сделал покупки, и с этого момента для него наступили долгие часы покоя. Он закрыл Эву в комнате на втором этаже, где девушка рисовала его по памяти. Ему казалось, что рисунки Эвы помогут разобраться в ее болезни. Но она рисовала только его, да к тому же не очень умело. Идеализированные рисунки на яхте… Он, сидящий на скамейке…

Были часы, когда Эвен забывал о ее существовании. Иногда он один шел на прогулку в лес или уплывал на несколько часов на озеро. Потом появлялся на втором этаже, открывал дверь и выпускал ее. У нее не было претензий, что он ее закрывает. Эва словно не отдавала себе отчет в том, что иногда он держал ее взаперти почти целый день, поскольку время, казалось, для нее не существовало.

А он начал получать огромное удовольствие, когда открывал дверь в ее комнату. Эвену казалось, что он выпускает из клетки кровожадного зверя, которого ему все же удается приручить и насытить. Это его возбуждало и усиливало наслаждение. А девушка так к этому привыкла, что сама поднималась наверх и просила, чтобы он ее запер. То же самое она делала, когда Эвен говорил, что хочет побыть один, в одиночестве поплавать или походить по лесу.

Его огромный пес тоже начал смиряться перед ее грозной звериной натурой. Если при ней Эвен гладил собаку, в ее глазах появлялась ненависть. Несколько раз он видел, как девушка брала в руки хлыст и била собаку столько раз, сколько Эвен ее погладил. Пес угрожающе рычал, припадал к земле, скулил, словно просил прощения за ласку, которой одаривал его хозяин.

Эвен запретил девушке бить собаку, и она больше этого не делала. Эва слушала его во всем. Достаточно было только его приказания или запрета, и она все выполняла, как робот. Складывалось впечатление, что девушка все делает бессознательно, словно находясь в беспамятстве. И в то же время она могла быть удивительно трезвой и предусмотрительной. Когда уже на второй день ее пребывания у него, он спросил, не следует ли сообщить родителям, которые наверняка беспокоятся, Эва объяснила, что перед отъездом к нему она им сказала, будто бы едет в летний лагерь заниматься парусным спортом, что, впрочем, делала каждый год. И чтобы окончательно убедить их в этом, она взяла триста злотых, якобы для оплаты пребывания в лагере. При всех своих странностях Эва вела себя, как настоящая леди. Во время их поездок в город ее не интересовали витрины, она никогда не просила его что-нибудь ей купить.

Эвен также никогда не видел, чтобы она спала. Каждый раз, когда он просыпался, у нее глаза уже были открыты. Стоило ему вздрогнуть, как вздрагивала она. Достаточно ему было проснуться среди ночи и подумать, что надо встать и налить себе воды с сиропом, как ее рука властно его обнимала, запрещая вставать.

По ночам Эвена мучили ее страстные крики, от которых он просто глох, ибо она кричала ему прямо в ухо. «У тебя проклятая, ненасытная утроба», – говорил он ей, а девушка только улыбалась в ответ.

В середине августа Эвен закрыл дом и поехал с ней на взморье. Они сняли комнату в верхней части Сопота. Ходили на пляжи, в кафе, дансинги. Когда он ее обнимал в танце, девушка цепенела на паркете, ноги отказывались ей служить, и Эвену приходилось поддерживать ее. Поэтому они больше не танцевали друг с другом и чаще всего проводили время в обществе его знакомых, многих из которых он встретил на взморье. Только здесь, в толпе красивых женщин, он оценил, как была прекрасна Эва со своими сонными, отсутствующими глазами, чувственной медлительностью движений, молчанием. Казалось, что она не замечает никого, кроме Эвена, не слышит никого, кроме него. Когда он хоть на мгновение пропадал из поля зрения Эвы, ее глаза становились неспокойными, а на лице появлялось сильное волнение. Потом, когда Эвен снова был рядом с ней, ее глаза вновь обретали обычное отсутствующее выражение. Эвен представил ей нескольких своих друзей, но, похоже, у каждого из них появилось чувство, что Эва, как Марта Иероним, смотрит через него куда-то очень далеко, в только ей ведомый мир. Более человечной Эва становилась лишь в обществе женщин. Тогда она излучала заметную каждому ненависть.

Мужчин из его окружения она раздражала молчанием и странным выражением глаз. Но только Эвен знал, что его возлюбленная является сфинксом без тайны, весь мир ее интересов и мыслей крутится вокруг никогда не приносящей ей полного удовлетворения страсти, которую, к несчастью, как ей казалось, только он один мог удовлетворить. «Я каждый дневной час погоняю словно кнутом, – сказала она ему как-то раз, – и молюсь, чтобы он поскорее прошел. День отбирает тебя у меня, а ночь – отдает».

Однажды ему удалось уговорить Эву вернуться к родителям, которые наверняка переживали за нее, потому что она лишь время от времени посылала им открытки с приветами. «Тебе надо кончить школу, а потом посмотрим, что делать дальше», – сказал он ей.

Эва согласилась. Эвен проводил ее на вечерний автобус, видел, как она в него села и с непроницаемым лицом, без улыбки, послала ему воздушный поцелуй.

Эвен вернулся домой, немного почитал, приготовил ужин и лег в кровать, а пес лежал рядом, растянувшись на скамейке. Вдруг он поднял голову, и его хвост начал стучать по доскам скамейки. Затем Эвен услышал топот ног на лестнице, ведущей на крыльцо, и подумал: «Вот шаги Командора…».

* * *

Я закончил рассказывать историю об Эвене и визите Командора, а моя жена лежала рядом так тихо, что не было слышно ее дыхания. А потом неожиданно села на кровати и с тревогой спросила:

– Где Уршула? Почему она не возвращается домой?

Я зажег лампу, встал с тахты, пошел в свой кабинет и принес ей маленькие странички, которые мне прислала Уршула.

– Почитай, – попросил я.

Вырванные из тетради странички, заполненные хорошо нам знакомым мелким, немного неровным почерком:

«Он приносит мне книги, чтобы я их читала. Зачем? Ведь в них ничего нет о Нем.

Я люблю, когда Он закрывает меня в комнате наверху. Из окна, как из старой башни, я вижу лес и озеро. И Его, когда Он пропалывает клумбы с цветами. Он похож на большого неуклюжего крота, которого я люблю. Потом Он идет в лес и тогда с каждым шагом Его у меня забирают деревья. Когда-нибудь я подожгу лес и тогда буду видеть Его издалека. Лучше уж пусть Он выплывает на озеро. Парус скользит то там, то тут, а потом превращается в треугольный плавник акулы.

Я всегда боялась диких зверей. А ведь Он тоже зверь. Возможно, поэтому меня охватывает страх, когда я Его вижу. Мне всегда хочется дотронуться до шершавой кожи над Его верхней губой, потому что я знаю, что он этого не любит и может неожиданно ощерить зубы, чтобы растерзать мою руку. Умираю от страха, но все же протягиваю руку, чтобы коснуться Его.

Он сделал стол для моей комнаты. Взял несколько досок, обстрогал их, распилил и неожиданно из этого хаоса дерева появился самый обыкновенный стол. Это чудесно и одновременно ужасно. Он все умеет. Я посмотрела на его стол со страхом, но потом пришла минута радости! Меня Он не в состоянии создать! Я ему нужна.

Он часто спрашивает: «Что бы ты сделала, если бы меня никогда не встретила?». Оказывается, Он не знает самых простых вещей. Пока я Его не встретила, меня не было.

Я ставлю Его в глупое положение. На танцах, когда Он меня обнял, у меня парализовало ноги и Ему пришлось тащить меня с паркета. Я поглядываю на Него тайком. Я хотела бы, чтобы моя любовь имела такое дымчатое стеклышко.

Это было ужасно – сидеть с Ним среди чужих людей, прикусывать губы от удовольствия и не иметь права кричать. «Неужели госпожа на нас сердится? Неужели вам не нравится наше общество?».

Я испытываю огромное наслажденье и удовольствие, когда смотрю на Него, когда слушаю, когда еду с Ним в машине. Он говорит, что такое невозможно, поскольку об этом не написано ни в одной книге. Он даже принес мне толстенную медицинскую книгу. Я открыла ее и показала пальцем: «Смотри, здесь нет одной страницы».

Барбара отложила эти маленькие странички, и в ее глазах я увидел настоящий ужас.

– Генрик, у кого находится Уршула?

– Не знаю, – ответил я.

– Что значит – ты не знаешь? Ты, отец? Ты, к которому она испытывала такое доверие? Выходит, она не сообщила тебе своего адреса?

– Адрес мне известен. Я ведь отвечаю на ее письма…

– И ты не поехал к ней? Не сел в машину и не узнал, что делает твоя дочь?

– Зачем? – спросил я. – Чтобы увидеть какого-нибудь старого некрасивого мужчину и сказать ему: «По какому праву вы любите нашу дочь, если мы с женой мечтали, что она возьмет в мужья молодого человека с виллой, автомобилем, высокой зарплатой?». Или чтобы я увидел собственную дочь, как она колет дрова, моет чьи-то грязные кастрюли и кому-то готовит обед, а потом спросил бы его: «По какому праву вы нашу доченьку превратили в свою служанку?». Мне надо ехать туда и сказать Уршуле: «Влюбилась? Но это же нелепость. Ты должна вернуться домой – к отцу и матери – тебя ждет прекрасное будущее». А она посмотрит на меня и воскликнет: «Оказывается, ты и в самом деле не веришь в любовь! Все, чему ты меня учил, ты сам считал ложью. Ты изменил себе».

И я с ужасом подумал, что, возможно, моя жена уже забыла, что такое любовь, а ведь с человеком не может случиться ничего более страшного. И я также подумал, что мне придется ее учить любви снова.