Текст книги "Разрисованная мама"

– Долфин – совершенно особенная девочка, – сказал Оливер. – Вы ее полюбите. Как я.

Я вдруг почувствовала, как у меня защекотало в носу. Наверное, я ошиблась, подумала я. Может быть, у Оливера я на первом месте…

Когда мы подъехали к городу, пришлось открыть глаза, потому что Оливер принялся объяснять Майклу, как проехать к его дому. Мне вдруг захотелось, чтобы он никуда не уходил. Ведь тогда я останусь наедине с Майклом. Мне вдруг стало страшно.

– Ну, пока, – бросил Оливер, выбираясь из машины. – Рад был познакомиться, Майкл. Может быть, вы меня тоже научите плавать, а?

– С радостью, сынок.

– С тобой все в порядке, Долфин? Ты уверена?

– Уверена, – пробормотала я. Хотя, сказать по правде, я теперь уже ни в чем не была уверена.

– Ну я побежал, а то мама наверняка не поверила ни одному моему слову. Ладно, Долфин, увидимся в школе.

Он все еще продолжал таращиться на меня через окно. Потом, словно спохватившись, вдруг дико замахал руками, хотя машина еще не отъехала. Я пошевелила пальцами в ответ, и Майкл нажал на газ.

– Так, сначала поедем в больницу. Ты хотя бы представляешь, где она находится? – спросил он меня.

Я даже обрадовалась, что не придется ломать голову над тем, о чем с ним говорить.

– Да обычная больница… ну что, вы не знаете – для психов.

– Вообще-то не знаю, но, думаю, и тебе не стоит так говорить.

– А там что, всех держат в этих балахонах с завязывающимися рукавами?

– В смирительных рубашках, ты хочешь сказать? Думаю, нет. Скорее всего, в самых обычных больничных халатах.

– Ага, и все они там бормочут себе под нос, плюются и все такое!

– Н-нет, не думаю. Но если ты боишься, можешь подождать меня в машине. Тебе вовсе не обязательно идти со мной. Возможно, туда вообще не пускают детей.

– Нет, лучше пойду. Я хочу увидеть Мэриголд, – заявила я, хотя сильно сомневалась, что Мэриголд захочет увидеть меня.

Прошло немало времени, прежде чем нам удалось отыскать больницу Теннисон, а когда мы наконец добрались до нее, то дежурившая в холле сестра, увидев меня, недовольно нахмурилась.

– Не уверена, что могу пропустить девочку, – проворчала она. – У нас правило – к больным пускают только с четырнадцати лет. Ну, исключая, конечно, особые случаи.

– Это как раз и есть особый случай, – перебил ее Майкл. – Видите ли, сегодня утром мать Долфин забрали в больницу, поэтому она очень беспокоится. И хочет увидеть ее, – добавил он.

– Ага, стало быть, речь идет о Мэриголд, правильно? Это та леди с… – Жестом она попробовала изобразить на себе татуировки. И с улыбкой посмотрела на Майкла. – А вы, случайно, не тот Микки, о котором она твердит все время?

– К сожалению, не тот, – покачал он головой.

Я покосилась на него. Возможно, и ему тоскливо всю жизнь оставаться на вторых ролях?

– Тогда кто вы? – спросила сестра.

– Он – мой папа, – вмешалась я.

Поколебавшись немного, сестра все-таки сказала нам, что Мэриголд лежит в палате в конце коридора.

– Она еще слаба – уж очень долго пришлось провозиться, чтобы смыть с нее всю эту краску. И слегка на взводе.

– На взводе? – переспросил Майкл.

– Она хочет сказать, под градусом, – пояснила я.

– Нет, нет, что вы. На взводе – это значит очень возбуждена и не совсем хорошо ориентируется в происходящем. Но это не страшно – ей прописали соли лития, так что она быстро придет в норму.

– Она не любит принимать лекарства, – вмешалась я.

– Да, мы уже в курсе. Пришлось выдержать самый настоящий бой, – кивнула сестра. – Но если она станет принимать его регулярно, то скоро привыкнет к побочным эффектам, и ей сразу станет лучше. Вы бы удивились, если бы узнали, сколько людей, страдающих маниакально-депрессивным психозом, благодаря солям лития могут вести нормальную жизнь.

– Моя мама никогда не была похожа на нормальных людей, – объявила я и пошла искать ее палату.

Большая часть кроватей пустовала. Я заглянула в открытую дверь – за ней была большая комната, в центре которой сбились в кружок какие-то люди. Кто-то громко разговаривал, кое у кого по щекам текли слезы. Мэриголд среди них не было. Похоже, ее вообще не было в комнате. Где же она? В дальнем углу было что-то вроде ниши, вход в нее закрывала плотно задернутая штора. Подойдя к ней, я приложила глаз к узкой щели между портьерами. И вдруг мне показалось, что там, в глубине, вспыхнул язычок пламени.

– Мэриголд! – Я бросилась к ней.

Она лежала на кровати, одетая в какую-то странную ночную рубашку. Теперь она уже больше не была призрачно-белой, а кожа ее в тех местах, где она не была покрыта татуировками, казалась припухшей и имела неприятный оттенок, какой бывает у сырого мяса. Вдруг мне бросилась в глаза одна ее рука – татуировки теперь покрывали ее до самого запястья, будто рукав. Похоже, Мэриголд умудрилась разрисоваться шариковой ручкой. Она и сейчас продолжала рисовать, не замечая меня. Рисунок на ее коже все время повторялся, и от этого кожа ее почему-то напоминала обои. Это было изображение съежившейся в комок фигурки странной женщины, рот ее был широко раскрыт, словно из него рвался безмолвный крик.

– Мэриголд? – прошептала я.

Она даже не вздрогнула.

– Мэриголд!

Мэриголд продолжала рисовать. Покончив с одной фигуркой и отыскав свободное место, она тут же принялась за другую.

А вдруг из-за краски, которая набилась ей в уши, она все-таки стала хуже слышать? – испугалась я.

– Мэриголд, посмотри, кто пришел, – сказала я.

Она резко оглянулась, и ее волосы взметнулись в воздух. У меня не было ни малейшего сомнения в том, кого она надеялась увидеть. Но стоило ей убедиться, что стоявший позади меня мужчина – не Микки, как интерес ее тут же угас. Она повернулась к нам спиной и продолжила свои занятия. Стало быть, со слухом у нее все в порядке, подумала я. Просто она не желает видеть меня. Или Майкла.

– Привет, Мэриголд. Это я, Майкл. Ты меня не узнала? Когда-то ты звала меня Микки. Я… хм… отец Долфин? – это прозвучало как вопрос.

Но Мэриголд и ухом не повела. Ей и в голову не пришло что-либо ответить. Она была слишком занята для этого – она рисовала.

– Перестань, не надо. – Я попыталась остановить ее. – У тебя и так вся кожа воспалена. Будет больно.

Мэриголд вместо ответа ткнула себе в руку острием шариковой ручки. Возможно, именно боли ей и хотелось. А может, заодно она хотела причинить боль и мне. Ведь это именно я отправила ее в больницу – место, которое она ненавидела больше всего на свете.

– Прости, – прошептала я. – Тебе обязательно нужно было в больницу. Я просто не знала, что еще можно сделать. Пожалуйста, не сердись на меня, Мэриголд.

Я почувствовала, как мне на плечо легла чья-то рука.

– Это не твоя вина, Долфин, – сказал Майкл. – И не Мэриголд. Сейчас она очень больна. Но скоро ей станет лучше. Ты слышишь меня, Мэриголд? Ты поправишься и снова станешь заботиться о своих девочках. А пока что о Долфин позабочусь я. Ты можешь не тревожиться о ней.

По лицу Мэриголд никак нельзя было сказать, чтобы она хотя бы раз в жизни волновалась из-за кого-нибудь, а уж тем более из-за меня. Майкл ободряюще сжал мое плечо. Потом, наклонившись к Мэриголд, прошептал:

– Жаль, что ты тогда сбежала от меня. Думаю, теперь и ты успела понять, как это больно, когда тебя бросают. Но я все равно благодарен тебе… за Долфин. Конечно, у каждого из нас теперь своя жизнь, и дороги наши разошлись, но у нас есть дети. И я хочу верить, что когда-нибудь мы снова станем друзьями.

С губ Мэриголд сорвался странный тихий звук – то ли фырканье, то ли рыданье.

– Я скоро снова привезу к тебе Долфин, – продолжал Майкл. – Она очень скучает по тебе, Мэриголд. Может быть, ты постараешься поскорее поправиться – хотя бы ради нее?

Лично я уже почти не сомневалась, что на это нечего и надеяться. Как только двери палаты захлопнулись за нашей спиной, из глаз моих хлынули слезы.

– Вы, наверное, считаете меня плаксой, потому что я все время реву, – прошептала я. – А ведь раньше я вообще никогда не плакала.

– Знаю… – вздохнул Майкл. – Просто у тебя сегодня выдался тяжелый день. От такого любой бы заплакал, поверь мне.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы он обнял меня и крепко прижал к себе, но Майкл только положил руку мне на плечо и коротко, почти яростно сжал. Его ногти врезались мне в кожу.

– Итак, что же нам с тобой делать? – пробормотал он.

Бриллианты

Угадали, что он в конце концов сделал? Точно – отвез меня в детский дом.

– Это временно, пока мы все не уладим, —повторяла Лиззи, социальный работник.

– Я приеду проведать тебя, как только смогу, – твердил Майкл. – Не пугайся, прошу тебя. Я поговорю с Мег и девочками. Тогда ты сможешь приехать к нам переночевать, даже пожить, если захочешь.

– Я хочу сейчас, – пробормотала я.

– Подожди немного, Долфин. Мы же совсем не знаем друг друга. К тому же ни меня, ни Мег целыми днями не бывает дома. Тебе придется ездить в школу и в больницу, а это очень далеко от нашего дома.

– Майкл совершенно прав, Долфин. Сейчас это единственный выход. Я знаю, что твоя сестра уехала и живет у своего отца, но нам очень нужно связаться с ней.

– Вам не удастся ее найти, – сказала я.

Дома меня ждала посылка от Стар. Мы заехали туда, чтобы я могла прихватить ночную рубашку и зубную щетку.

Я распечатала сверток – там была картонная коробка, а внутри мобильный телефон. Кроме телефона там еще лежала записка с подробными указаниями, как его подключить и какой у нас пинкод. Я никак не могла взять в толк, для чего Стар прислала телефон – ведь она все равно не поверит ни единому моему слову, даже если я сказала бы ей чистую правду. К тому же мне вообще не хотелось ей звонить – пусть мучается, пусть гадает, куда я пропала. Ей-то небось хорошо, наслаждается сказочной жизнью вместе со своим Микки. А меня очень скоро запрут в темницу и посадят на хлеб и воду.

– А может, прихватишь с собой какую-нибудь любимую игрушку? – спросила Лиззи. – Ну вот хотя бы этого очаровательного дельфина!

– Ненавижу его! – прорычала я. И с размаху швырнула об стену. Вместо дельфина я взяла свой старый шелковый шарф, понадеявшись, что его примут за обычный платок.

– А джинсы? А тренировочный костюм? Легинсы, футболки, чистые носки и все такое? Не забудь еще теплый свитер, – суетился Майкл, с унылым видом обводя взглядом мою комнату. Перед моими глазами вдруг встали его дочки, Алиса и Грейс, – в джинсах от Кэпа и найковских спортивных костюмах, в цветастых легинсах и майках с яркими, красочными эмблемами на груди, в ослепительно-белых носочках и аккуратных курточках, выстиранных и отглаженных их мамой…

– Я не ношу это барахло. Вот в чем я обычно хожу, – вызывающе бросила я, скрестив руки на груди и продемонстрировав им обоим свое черное ведьмино платье.

– Э-э-э… понятно. Очень… красиво, – проблеял Майкл, но по всему было заметно, что далось ему это с трудом. Скорее всего, мое одеяние показалось ему просто чудовищным.

В глубине души я и сама считала так же. Да и потом платье уже давным-давно не обладало никакой магической властью, и я смирилась с этим.

– Что ж, ладно. Тогда нам пора, – сказала Лиззи. – Если тебе что-то понадобится, через пару дней можем заехать сюда снова.

Она позволила мне самой запереть дверь и ничуть не возражала, чтобы ключ остался у меня.

– Это ведь твой дом, Долфин, а не мой, – сказала она.

– Я уверен, что очень скоро ты вернешься домой, – прибавил Майкл. – Ну ладно, завтра утром постараюсь заехать повидать тебя, Долфин, хорошо? Лиззи дала мне адрес. И ничего не бойся.

Я промолчала. Мы оба знали, что я боюсь, так что толку было говорить об этом снова?

– Тогда до свиданья, – добавил Майкл. Я видела, что ему не по себе. Он робко покосился на Лиззи, словно спрашивая, можно ли ему уйти.

– Конечно. И вы не волнуйтесь. Идите себе спокойно, – сказала она.

Майкл минут пять еще неловко топтался на месте, что-то бормоча, снова и снова проверяя, записал ли он телефон и адрес, раза три поинтересовался, в порядке ли я.

В каком «порядке», хотелось крикнуть мне, разве ты не видишь, что мне плохо ?! Очень плохо!

Потом он еще раз сказал «до свиданья» и, просунув голову в окно Лиззиной машины, неловко чмокнул меня в щеку. Я не сделала даже попытки поцеловать его в ответ. В конце концов, он ведь попросту избавился от меня. Он был моим папой. Но я была ему не нужна.

– Похоже, он славный, твой папа, – сказала Лиззи, как только машина тронулась.

Я презрительно фыркнула:

– Он в полном порядке. Можете не волноваться. – И по привычке принялась грызть ноготь. – Он больше наверняка не появится.

– Да нет, тут ты ошибаешься, Долфин. А кстати, тебя и в самом деле зовут Долфин или это просто прозвище? Нет, твой отец настроен очень серьезно. Именно поэтому он и хочет, чтобы все шло официальным путем. Можешь мне поверить, он рад, что ты теперь станешь частью его жизни, только все это случилось так неожиданно для него. Ему нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Ну и, конечно, подготовить семью.

– А как насчет меня ?— поинтересовалась я. – Для меня все это случилось не слишком быстро? И мне не нужно времени, чтобы к этому привыкнуть?

– Да, конечно, я понимаю. Ты молодец. Здорово держишься.

Вот тут она ошиблась. Держалась я хуже некуда. Сжавшись в комочек, я думала о той женщине, которая станет моей приемной матерью. О хозяйке семейного детского дома. Почему-то она представлялась мне высокой и тощей, с вечно нахмуренными бровями и узким злым ртом. Пахло от нее хлоркой. И к тому же у нее наверняка тяжелая рука.

А что будет, когда придет время отправляться спать? Я ведь не рассказала Оливеру всей правды. Я вспомнила про бесчисленные дыры в моих полиэтиленовых штанишках, которые я надевала поверх трусов, когда ложилась в постель… не всегда, конечно, так, изредка. На всякий случай. Теперь об этом наверняка узнают остальные дети, и тогда меня просто заклюют. Я попыталась представить себе этих детей. Наверняка они вроде Ронни Черли или Ивонны с Кайли, только еще злее. Потом я попыталась представить себе этот семейный детский дом – огромная унылая уродливая коробка, а внизу – темный подвал, куда в качестве наказания обычно запирают на ночь непослушных детей.

– Ну вот, почти приехали, – весело объявила Лиззи, сунув мне в руки объемистый батончик «Роло».

От шоколадки с ирисовой начинкой зубы у меня моментально склеились. И меня почти сразу же стало подташнивать. Я старалась смотреть прямо перед собой, по спине у меня полз холодный липкий пот.

Я попыталась представить себе, как встречусь с хозяйкой детского дома.

"Вот это твоя приемная мать, Долфин, – скажет Лиззи. – Будь хорошей девочкой, пожми ей руку и скажи «здравствуйте».

А я в ответ открою рот и выблюю ей на юбку содержимое своего желудка. Дальнейшее легко себе представить: сначала меня жестоко высекут, а потом запрут в темном подвале на веки вечные.

– Ну вот и приехали, – сказала Лиззи. – Что-то ты позеленела, Долфин. Тебя не тошнит? Ну ничего, сейчас выберешься из машины и сразу же почувствуешь себя лучше. Только сделай сразу пару глубоких вдохов.

Я набрала полную грудь воздуху и выдохнула. Потом еще раз. И еще. На меня навалилась такая слабость, что пришлось прислониться спиной к машине, чтобы не упасть. Затуманенными глазами я смотрела на стоявший передо мной дом.

Он был похож на игрушечный: маленький, с небольшой верандой и дверкой, смахивающей на красный почтовый ящик, с аккуратными ставнями и двухцветными занавесками – желтыми сверху и голубыми внизу. Со всех сторон домик окружала живая зеленая изгородь, а в крохотном, сильно запущенном садике буйствовала трава, из которой робко выглядывали нарциссы и маргаритки. Сказать по правде, он совершенно не был похож на тот семейный детский дом, каким я его представляла. Скорее он смахивал на сказочный домик – один из тех, которые я обожала рисовать фломастерами в своем альбоме.

Лиззи громко постучала в выкрашенную красной краской дверь. Дом изнутри словно взорвался веселыми голосами и громкими воплями. Потом дверь распахнулась, и перед нами предстала хозяйка – пожилая, невысокая и кругленькая, как колобок. Она была совсем не красива – с седыми, коротко остриженными волосами и очень красным лицом, на котором выделялся огромный красноватый нос. Ее даже можно было бы назвать почти уродливой – если бы не прозрачные светло-голубые глаза и широкая добродушная улыбка. А стоило ей увидеть меня, как она заулыбалась еще шире.

– Батюшки, кто это у нас? Как тебя зовут, золотце мое?

– Долфин.

– Долфин?! Ух ты, никогда раньше не встречала девочку с таким необыкновенным именем. Долфин, скажите на милость! Очаровательное имя! Ну и повезло же тебе. А я просто Джейн. Моя матушка только взглянула на меня в первый раз и решила, что придумывать для меня какое-нибудь заковыристое имя – пустая трата времени! Можешь звать меня тетушка Джейн. – Она бросила взгляд на Лиззи. – Привет, Лиззи. А твоя Долфин – я смотрю – уже большой ребенок.

– Я не ребенок, – буркнула я.

– Не буду спорить, – согласилась тетушка Джейн. – Я тут, видишь ли, вожусь в основном с малышами. С теми, кому еще и пяти нет. Возможно, ты очень крупный ребенок, но я бы сказала, что тебе явно больше пяти.

– Да ладно тебе, Джейн, не пугай малышку. К тому же Долфин пробудет с нами всего несколько дней. Просто у всех других моих подопечных совсем нет мест.

– Среди твоих подопечных я, наверное, самая старая и мой дом уже тоже начинает трещать по всем швам… но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Во всяком случае, для крошки Долфин уголок всегда найдется. Пойдем, моя дорогая, познакомимся с остальными. А ты чего стоишь, Лиззи? Мы и без тебя управимся. Долгие проводы – лишние слезы.

Итак, Лиззи уехала. А я осталась.

Сначала меня провели в большую светлую кухню. Посреди нее, в высоком детском стульчике, сидел слюнявый малыш. В крохотных розовых кулачках он сжимал гирлянду пластмассовых погремушек. Тетушка Джейн ласково пощекотала ему круглый животик, и он что-то восторженно залопотал, пуская пузыри.

– Моя любимая крошка, – проворковала тетушка Джейн. – А теперь, Долфин, пойдем. Познакомимся с остальной семьей.

Остальные расположились в гостиной. По экрану большого телевизора метались телепузики. Двое малышей – вылитые телепузики – в крошечных маечках и хлопчатобумажных штанишках, возились на полу. Девочка постарше приветливо помахала мне пухлой ручонкой. Еще один малыш с размаху хлопнулся на пол и растерянно заморгал, глядя на меня, – судя по всему, гадал, заплакать ему или нет.

Я сама готова была заплакать. Слезы подступали у меня к глазам. Я чувствовала себя в точности как Дороти, ведь я тоже вроде как попала в страну Оз.

– Так, и куда же нам тебя определить? – задумалась тетушка Джейн. – Боюсь, из детской кроватки ты явно выросла. Ладно, думаю, комната Марка как раз тебе подойдет.

Марк, младший из ее сыновей, уехал в университет. Стены его комнаты пестрели фотографиями известных футбольных игроков и рок-звезд, а над кроватью висел цветной портрет Памелы Андерсон.

– Правда, не очень-то она девичья, – покачала головой тетушка Джейн, взбивая пуховое одеяло в пододеяльнике, усеянном крошечными динозавриками.

На меня вдруг разом навалилась такая усталость, что я хотела только одного – прямо как есть, в одежде, заползти под это теплое одеяло, ткнуться головой в подушку и уснуть мертвым сном, однако мне не дали этого сделать. Сначала мне было велено съесть яйцо с картошкой, после чего тетушка Джейн вручила мне ложку и пришлось кормить малышей. Я совала кусочки яйца в крохотные слюнявые ротики, а потом кормила из бутылочки самого маленького. Но и это было еще не все – пришло время познакомиться с дядюшкой Эдди, таким же старым и седовласым, как и тетушка Джейн. Он почему-то прозвал меня Мечтательной Долли. Потом мне велено было выкупаться в ванне, вымыть голову и постричь ногти. К тому времени, как я наконец заползла в постель, вся кожа у меня горела от жесткой мочалки тетушки Джейн, но зато я чувствовала себя восхитительно чистой и свежей.

Уснула я моментально. Мне снилось, что динозаврики, которыми было разрисовано одеяло, вдруг ожили и через ухо проникли в мой мозг.

Во сне у меня была подружка – хорошенькая, с блестящим глянцевым панцирем динозавриха, но она вдруг ускользнула в чащу леса и пропала, и я никак не могла ее отыскать. Без нее я чувствовала себя страшно одинокой. Я прислушивалась, стараясь разобрать, не раздастся ли поблизости ее знакомый рев, но вокруг царила тишина. Пришлось подружиться с другими маленькими динозаврами. Они оказались довольно славными и добродушными, прыгали и резвились в траве и позволяли мне гладить их. Но были там и другие – огромные, страшные, с мощными хвостами и клыками чудовищной величины, которым ничего не стоило в мгновение ока разорвать меня в клочья.

Был среди них один, который показался мне довольно симпатичным. У него были круглые, блестящие глаза. Я почему-то решила, что он травоядный. Но стоило мне только протянуть руку, чтобы почесать ему шею, как он, непонятно почему разозлившись, кинулся на меня. Я бросилась бежать и тут же заблудилась. Очень скоро я поняла, что не знаю, куда мне идти. Я блуждала в темной чаще леса, и мне было страшно, как никогда в жизни.

Земля у меня под ногами содрогалась от тяжкого топота бегущих по моему следу динозавров, я слышала лязганье их страшных клыков и глухой шум волочившихся по траве исполинских хвостов. С каждой минутой они были все ближе и ближе. Наконец я выскочила из леса и остановилась как вкопанная – прямо у моих ног расстилалась темная гладь озера. В дальнем его конце с шумом плескались в воде и ныряли какие-то существа. Оставалось только гадать, смогу ли я перебраться на другую сторону и не утащат ли они меня под воду. Я знала, что плавать я не умею. Но разъяренные динозавры были уже совсем близко, я чувствовала за спиной их жаркое дыхание, их когти рвали мне одежду, едва не касаясь моего тела, поэтому я, не раздумывая, бросилась в воду. Она оказалась странно теплой и невероятно мокрой… она была повсюду…

Тут я проснулась и поняла, что произошло. Постель подо мной хлюпала. Я лежала, затаив дыхание, и чувствовала, что умираю от стыда. Собрав все свое мужество в кулак, я заставила себя встать, собрала мокрые, тяжелые простыни в охапку и поволокла их в ванную. Напустив туда холодной воды, я принялась полоскать их, стараясь не думать о том, как мне удастся высушить их к утру. Или хотя бы отжать. И вдруг у меня за спиной раздались шаги.

– Долфин? Долфин, с тобой все в порядке, милая? Ты захотела попить?

Пробормотав сквозь зубы что-то неразборчивое, я принялась молиться, чтобы она ушла. Но она не уходила. Подождав немного за дверью, она постучала:

– Я загляну к тебе, малышка.

Она зашла. И с первого взгляда заметила мою мокрую ночную рубашку. И замоченные простыни в ванне. Подбежав ко мне, она крепко обняла меня и прижала к себе.

– Не расстраивайся, детка. Такое может случиться с каждым. Сейчас помоемся – только горячей водой, хорошо? А потом я дам тебе свою рубашку, теплую и чистую.

– Вы на меня не сердитесь? Значит, вы не злая, – прошептала я.

– Я ни капельки не злая, – ответила она.

Помыв, она закутала меня в теплое махровое полотенце. Потом опустила крышку унитаза и уселась на него, усадив меня к себе на колени и принялась укачивать, словно я снова стала ребенком.

Я очень надеялась, что на следующий день мне удастся увильнуть от занятий в школе, но она сказала, что пойти придется обязательно.

– Я сама отведу тебя, дорогая. Так даже лучше. Это поможет тебе отвлечься от грустных мыслей.

– Ты не знаешь, что меня там ждет, тетушка Джейн. Там мне станет только хуже.

– Вздор.

– И вовсе нет. Не пойду я в школу. И ты меня не заставишь.

Она только рассмеялась. Наутро, усевшись в постели, я объявила, что не собираюсь одеваться. И умываться тоже. Тетушка Джейн снова рассмеялась:

– Здорово будет, если мне придется тащить тебя в школу волоком, да еще в моей ночной рубашке! Тем более на улице льет, как из ведра. Кстати, можно использовать ее как зонт – она такая широкая, что у тебя под подолом спрячется полкласса.

– Чушь какая!

– Вот именно. Поэтому перестань глупить и вставай. Беги умойся. И не забудь свою одежду. Я немного привела ее в порядок.

Увидев свое старое бедное ведьминское платье, я испытала такой шок, что едва не свалилась замертво. Наверное, его прокрутили в стиральной машине, потому что из черного оно вдруг стало грязно-серым и утратило присущий ему такой знакомый, успокаивающий запах. И, конечно, утратило свою колдовскую силу.

– С ним пришлось-таки изрядно повозиться, – жизнерадостно объявила тетушка Джейн. – Посмотри-ка, я отыскала для тебя носки Марка – думаю, они должны быть тебе в самый раз.

Носки были черные и очень длинные. Потом в дальнем углу комода мне удалось отыскать пару черных кроссовок. Я примерила их. Они были невообразимо велики, но выглядели настолько классно, что я глаз не могла от них оторвать. При таких «колесах» мне и ведьмино платье не понадобится: один удар – и старина Ронни Черли улетит за тридевять земель.

Увидев, что у меня на ногах, тетушка Джейн едва не умерла со смеху.

– Ты не можешь их носить, дорогая. Они на добрых шесть размеров больше, чем тебе нужно.

– Можно натолкать туда старых носков или газет, и никто ничего не заметит.

– У тебя на все готов ответ. Но я не сержусь – сама обожаю поспорить. Тем более после всей этой возни с младенцами и пеленками. Так сказать, приятное разнообразие.

Из этого спора победительницей вышла тетушка Джейн. Пришлось тащиться в школу в собственном спортивном костюме, старом-престаром. Чтобы поспеть на работу, дядюшка Эдди уехал из дому чуть свет, поэтому еще куча времени ушла на то, чтобы одеть всю ребятню и усадить их в огромную коляску.

– Я и одна могу добраться до школы, подумаешь, большое дело! – предложила я, но тетушка Джейн и слышать об этом не хотела.

Ужасно странно было идти в школу совсем из другой части города. Когда мы свернули за угол и оказались на дорожке, ведущей к школе, кое-кто из ребят начал удивленно оглядываться на меня. У школьных ворот остановилась машина. Из нее выбралась Ивонна и с открытым ртом уставилась на нашу процессию.

– Пока, Долфин. Мы вернемся за тобой в половине первого, – сказала тетушка Джейн и заботливо одернула на мне костюм.

– Кто это? – бесцеремонно осведомилась Ивонна.

– Я Джейн, тетушка Долфин. – И, поцеловав меня в щеку, тетушка Джейн покатила коляску, ласково агукая малышам.

– Это что… все ее дети?! – спросила Ивонна.

– Да, представь себе. Вот такое чудо современной науки, – бросила я небрежно.

Завидев на школьном дворе Оливера, я довольно бесцеремонно отпихнула Ивонну в сторону и помчалась к нему. Оливер кинулся мне навстречу. Это здорово смахивало на какую-то дурацкую романтическую сцену из фильма. Мы едва не кинулись друг другу на шею – даже руки уже вытянули! – слава богу, вовремя опомнились и остановились как вкопанные, глупо ухмыляясь. Не хватало еще обниматься на глазах у всех.

– С тобой все в порядке, Долфин? Я так волновался! Где ты ночевала?

– В семейном детском доме. Но мне понравилось, – улыбнулась я. – У них там уйма малышей! Троих еще в коляске возят.

– Я люблю малышей, – сказал Оливер.

– Думаю, ты сможешь как-нибудь прийти поиграть с ними. Тетушка Джейн не рассердится.

– Так это твоя тетушка !

— Ну… не настоящая. Но все равно она классная.

– Ох, как я рад! Так ты пока останешься у нее?

– Не знаю даже. Наверное, на какое-то время. Пока… пока маме не станет лучше.

Я не назвала Мэриголд по имени – побоялась, что станет еще больнее. Но уроки начались, а мысли о ней не оставляли меня ни на минуту. Она все время стояла у меня перед глазами – как она лежит в постели одна-одинешенька и разрисовывает себя чернилами. Мне хотелось свернуться клубочком возле нее, отобрать шариковую ручку и крепко обнять, чтобы не дать ей больше мучить себя.

На перемене мисс Хилл подозвала меня к себе.

– Как ты сегодня, Долфин? – спросила она.

Я даже сначала не узнала ее голос – он был настолько липким и тягучим, что мне показалось, у нее полный рот патоки.

Я ошарашенно уставилась на нее.

– Если у тебя тяжело на душе, дорогая, приходи ко мне, поболтаем немного, и сразу станет легче.

Дорогая?!

Даже мисс Дунстан, столкнувшись со мной в коридоре, вдруг неуклюже кивнула мне головой, изобразив на лице некое подобие дружелюбной ухмылки, и тут до меня внезапно дошло. Скорее всего, Лиззи позвонила в школу и сообщила о том, что произошло, и теперь все учителя из кожи вон лезли, чтобы показать, как им жаль бедную крошку, которую пришлось отдать в сиротский приют.

Понятия не имею, знал ли об этом мистер Гаррисон – во всяком случае, вел он себя обычно. Когда мы с Оливером на большой перемене явились в библиотеку, он, по своему обыкновению, помахал нам рукой и тут же забыл о нашем присутствии. Вытащив с полки свою любимую книгу про дельфинов, мы с Оливером забились в уголок. А мистер Гаррисон принялся копаться в своем портфеле. Вдруг нашего слуха коснулся призывный свист. Обернувшись как по команде, мы увидели, что он сдирает обертку с батончика «Кэдбери».

– Время подкрепиться! – объявил он, после чего разломил батончик на три части и вручил каждому из нас его долю.

Жизнь понемногу засияла яркими красками. Казалось, еще немного – и Ронни Черли станет украдкой посылать мне воздушные поцелуи, Ивонна с Кайли в знак вечной дружбы предложат обменяться фенечками, а Таша примется бегать за мной и умолять прийти к ней в гости и даже остаться там навсегда – если только я захочу.

Конечно, на самом деле все было не так. Кайли, Ивонна и Ронни с Ташей вели себя как всегда, а вот учителя старались изо всех сил. Особенно мисс Хилл.

Во второй половине дня она объявила, что мы должны написать рассказ. Как будто мы журналисты, которые берут интервью, объяснила мисс Хилл. Мы разобьемся на пары, после чего один придумает рассказ, а другой запишет его.

Ронни Черли громко застонал:

– О нет, это несправедливо! Опять возиться с этой дурындой Долфин, которая на бумаге и двух слов связать не умеет!

– Не дождешься! – фыркнула я. Выскочив из-за парты, я чуть ли не бегом бросилась через весь класс и села возле Оливера, выбрав его своим напарником.

Мисс Хилл подняла голову, открыла было рот, чтобы что-то сказать… и промолчала! Она разрешила мне сидеть с Оливером. Мы договорились, что он будет брать у меня интервью. Все остальные в нашем классе взялись выдумывать, что они кинозвезды или известные игроки в футбол и наперегонки хвастались, какие кучи денег они зашибают. А я решила, что стану единственным оставшимся в живых свидетелем кораблекрушения. Рассказ начинался с той минуты, как я попала в больницу. Дав волю своему воображению, я долго описывала выпавшие на мою долю тяжкие испытания, а потом принялась причитать, какой одинокой я чувствую себя и какой тяжкий груз вины лежит на душе у того, кому выпала судьба уцелеть после того, как весь корабль с пассажирами пошел ко дну. Оливер едва успевал записывать. Ручка его так и летала по бумаге.