Текст книги "Красные боги"

Глава 13

Отец Равен встал, коснулся плеча женщины и приказал ей:

– Иди за мной, – а жестом пригласил идти и Пьера. Он привел их в свою часовню.

– Садись сюда, – показал он туземке на ступеньки перед алтарем. – Ты можешь не бояться, что кто-нибудь услышит твои слова. Смотри сама – помещение так велико, что твой голос не будет слышен снаружи.

– Хорошо. Я верю тебе, – покорно ответила женщина. – Я расскажу все, что знаю и обо всем, что случилось со мной. Так я исполню твое желание?

– Да.

– Меня зовут Хмон. Я из деревни Хон Ко Кан, племени стиенг. Четыре года назад родители выдали меня замуж за старейшину нашей деревни. Первые два года протекли благополучно. Но потом злоба и ненависть вошли в нашу хижину и стали между мной и мужем. Несмотря на все молитвы и драгоценные жертвы богам, я не приносила моему мужу детей. Тогда на совете мужчин было решено, что я должна присоединиться к отряду бесплодных жен, которые два раза в год ходят в Страну Мертвых на поклонение Красным богам.

Таких, как я, в деревне было восемь. Трое вооруженных мужчин должны были нас сопровождать. И вот однажды вечером мы тронулись в путь. Через семь суток, во время второй ночной стражи, мы дошли до опушки Священного Леса.

Жрецы принимали женщин, приходящих маленькими отрядами со всех сторон и из всех племен. Они расставили нас по порядку, сосчитали всех одну за другой, а затем, прогнав мужчин, повели нас к горе.

Через пять часов ходьбы мы дошли до какой-то лужайки. Там ждала нас сама Иенг, великая колдунья. После короткой остановки мы пошли дальше. Четыре раза солнце, по направлению к которому мы шли, рождалось и умирало и только в начале пятой ночи, когда на небе зажглась луна, мы увидели, наконец, храм, стоящий на самой верхушке великой горы Пу-Кас.

Когда на землю совсем спустилась ночь и стало темно, нам приказали войти в храм. Между двух высоких башен мы вошли под своды длинного коридора, который вывел нас на большой внутренний двор, четырехугольный и вымощенный каменными плитами. Вокруг возвышались громадные строения с шестью башнями и широкими лестницами. На площадках в пространстве между башнями стояли статуи воинов и жрецов, лошадей и слонов. На земле сквозь расщелины каменных плит пробивалась трава. От нее хорошо пахло, но от этого запаха тоскливо замирали наши сердца. Было тепло. Мы все устали, и нам позволили присесть. Так прошел, вероятно, час. А после в том здании, что расположено напротив сводчатого входа и которое, как мне показалось, выдолблено прямо в скале Пу-Каса, раздалось пение. В то же время у дверей этого здания появилась Иенг и закричала:

– Женщины из деревни Донг Трак племени реунг.

Пять женщин подошли к ней, и она повела их внутрь храма. Прошло еще некоторое время, и снова явилась Иенг, и позвала:

– Женщины из деревни Син Хон племени седанг.

Только три женщины отозвались на ее зов. И их она повела за собой в святилище. Так деревню за деревней, племя за племенем вызывала Иенг женщин и уводила их во дворец богов, чтобы они молились там о ниспослании материнских сил в их бесплодное чрево.

– Женщины из деревни Хон Ко Кан племени стиенг, – вызвала Иенг.

Пришла наша очередь. Я шла впереди всех. Подойдя к Иенг, я поклонилась ей в ноги, как делали все, проходившие раньше меня, Иенг велела войти в двери. Прежде всего мы очутились в длинной и узкой комнате, в стенах которой были выдолблены разные фигуры и изображения. Затем мы спустились в извилистый подземный коридор. С его стен сочилась вода, а освещен он был светильниками, стоящими на больших медных треножниках. По мере того, как мы продвигались вперед, пение приближалось. Мы довольно долго шли по этому коридору. Наконец, после крутого поворота, мы вышли в круглую комнату, посредине которой помещался вырытый в полу бассейн с водой. Тут стояли восемь колдуний с факелами. Они велели нам окунуться в воду. Нас ведь тоже было восемь и, когда мы вышли из воды, то на каждую из нас пришлось по колдунье. Моя колдунья надела на меня черную одежду, а потом прикрепила к лицу маску с четырьмя отверстиями: для глаз, рта и носа. Другие колдуньи проделали то же самое со всеми женщинами. Потом, окружив их, они открыли дверь и повели нас дальше. Когда дверь была открыта, то пение, все время не прекращавшееся, раздалось совсем близко от нас, и мы поняли, что вступаем в святилище богов, которым пришли молиться.

Горло мое пересохло от волнения. Руки и ноги дрожали. Я осмотрелась вокруг. Направо от меня высеченный из камня громадный восьмиглавый змей поддерживал колонну. Немного дальше другую такую же колонну поддерживало животное с телом ящерицы и головой птицы. Колонны были видны и дальше, покуда мог видеть глаз, теряясь в темноте. Но я не могла стоять на месте и рассматривать окрестности. Толчком в спину колдунья заставила меня идти вперед.

Мы пошли. Около каждой колонны с чудовищем стояла колдунья с факелом, освещая нам путь. Их было тут, справа и слева, я думаю, не меньше шестидесяти. У всех лица, обезображенные ранами. Глаза их были устремлены на нас. Они стояли не двигаясь, но пели без остановки. Так мы подошли к самому алтарю. Перед нами – три расположенные полукругом площадки, поднятые над полом на три ступеньки. От площадки к площадке протянуты занавеси из легкой, почти прозрачной материи, вышитой серебром. Каждая из нас, поклонившись до земли, прошла за занавеску. Я увидела статую бога. Он сидел, поджав под себя ноги, с его плеч спускалась шкура из черного меха, тело его было красного цвета, а странно улыбающееся лицо необычайно красиво. Его двенадцать рук были вытянуты, а пальцы были сложены так, как складывают их жрецы, когда благословляют.

Иенг, стоящая позади нас, приказала:

– Подойдите к богу супружества и положите каждая свою голову под одну из его рук.

Склонив головы, мы приблизились. Я подошла с правой стороны к его четвертой руке. Постепенно поднимая голову, пока не почувствовала прикосновение к моему лбу холодной ладони бога, я произнесла несколько раз слова, которым меня научили раньше:

– Бог бесплодных женщин, дай жизнь моему иссохшему чреву.

И рядом со мной семь других голосов повторяли ту же фразу:

– Бог бесплодных женщин, дай жизнь моему иссохшему чреву.

Металлические пальцы бога давили мне на лоб. Я задыхалась от сладкого запаха, наполняющего алтарь. Постепенно слабея, я упала, и ночь вошла в меня.

Женщина смолкла.

– Это все? – спросил отец Равен.

– Нет. Если бы это было все, мне незачем было бы приходить сюда. Очнувшись, я увидела, что лежу на том же месте, на каменном полу. Я подняла глаза. Надо мной были распростерты красные руки бога. Ничто не изменилось, только колдуньи перестали петь. Глубокое молчание, тихое и покойное, царило вокруг. Тишину нарушил голос Иенг:

– Идите, – сказала она. – Красные боги услышат ваши молитвы.

Я поднялась. Голова моя была страшно тяжелой. Невероятную усталость ощущала я во всем теле. Мы пошли обратно. В зале с бассейном с меня сняли маску, и я переоделась в свои обычные одежды. Когда мы вышли во двор, солнце уже склонялось к закату. Это меня удивило. Я никак не предполагала, что лежала у ног бога в течение четырех страж.

Через десять дней я снова была в деревне у себя дома и начала жить, ожидая милости богов. Но прошел год, а чрево мое все еще оставалось бесплодным. Во второй раз я отправилась в Страну Мертвых и во второй раз склонилась перед образом бога. Прошло еще одиннадцать месяцев. Муж ждал ребенка, а я не могла его принести. Собрался совет мужчин и решил, что раз я не рожаю, меня надо отдать Красным богам насовсем. В наш дом явилась колдунья, чтобы увести меня с собой. Она-то и объявила в деревне, что господин с двумя галунами, бывший здесь начальником, взят в плен.

Ужас охватил меня. Я вспомнила законы Страны Мертвых, законы колдуний. Красным богам могут служить только некрасивые женщины, и поэтому все колдуньи обезображены и изуродованы. Я вспомнила о колдунье из племени реунг, у которой вместо рук болтаются лишь обрубки, и о колдунье из племени саонд с разбитой ногой, волочащейся за ней, как кусок тряпки, и о самой Иенг, кривоглазой, с рассеченной губой, искалеченными плечами.

Я подумала о страданиях, которые ждут меня, если я буду посвящена богам, и решила бежать. Десять дней я блуждала по лесу, преследуемая колдуньями и людьми всех лесных кланов, пока не добралась до твоего дома, отец. Мне говорили о твоей доброте, и я пришла к тебе.

Вот, я рассказала все, ничего не утаив.

– Да, – проговорил отец Равен, вставая. – Я вижу, что ты действительно рассказала все. Благодарю. Иди теперь в свой шалаш.

Когда женщина вышла из часовни, Пьер сказал:

– Мы узнали все, что хотели. Ясно, что для нашей экспедиции надо взять направление на Пу-Кас. Процессия опередила нас покамест на двенадцать часов, но она состоит из женщин, которые не могут идти быстро. Если мы немедленно тронемся в путь, мы их догоним.

– Догоним их? Вряд ли. Мы не сделаем и одного километра по направлению к Пу-Касу, как они будут предупреждены о нас. И когда мы дойдем до их святилища, то там будет приготовлена такая оборона, что мы ничего и никакими силами не добьемся. И это в лучшем случае, а в худшем – их засада еще по дороге либо переловит, либо перебьет нас. Нет. Надо действовать иначе. Правда, в путь надо тронуться сейчас же, но мысль о погоне оставить. У меня есть другой план. Доверьтесь мне.

– Хорошо. Распоряжайтесь. Когда же мы тронемся?

– Давайте высчитаем. Час вам нужно, чтобы вернуться на пост. Два часа вы потратите на приготовления. Берите лишь самое необходимое. И прежде всего – питание; обеспечьте себя им недели на три. Не отягчайте себя лишними вещами. Возьмем шесть слонов с корнаками и человек пятнадцать солдат. Только не говорите им, куда мы идем. Ну, езжайте. Через три часа я буду у вас.

Люрсак поспешно направился к воротам, где у столба была привязана его лошадь, а отец Равен пошел в свой дом. Но посредине двора, когда Люрсак уже мчался галопом, он остановился в раздумье.

– Конечно же, должна существовать обходная дорога, за которой не следят. Как я не догадался расспросить об этом раньше? Теперь уже поздно. Впрочем, может быть, об этом знает наша пострадавшая.

Он пошел к тому шалашу, где помещалась дикарка. Дверь была открыта настежь. Хмон лежала на кровати.

– Хмон, – окликнул миссионер, приближаясь к ней и кладя руку на плечо. – Есть еще один вопрос.

Вдруг он быстро отдернул руку: плечо женщины было холодным, а из ее виска тонкой струйкой сочилась кровь.

Глава 14

Слоны трубными звуками приветствовали восходящее солнце.

Пьер, сидя на опорожненном ящике, покрикивал на увязывающих тюки туземцев. Корнаки с тысячей проклятий заставляли слонов становиться на колени для погрузки на них поклажи. Нагруженный слон тяжело приподнимался, раскачивался и, помахивая хоботом, отходил в сторону. Погрузка заканчивалась. Корнаки, забравшись на шеи колоссальных животных, весело перебрасывались шутками с солдатами, получавшими от старшего винтовки образца 1874 года и по полтораста патронов на человека.

Отец Равен, без устали хлопотавший, обратился к проводникам:

– Так, уговор: пройдя речку, мы направляемся к востоку. Куда мы идем, кроме нас не должен знать никто.

Двое мускулистых туземцев с длинными копьями и повязками вокруг пояса радостно подставляли свои голые татуированные тела лучам начинающего пригревать солнца.

– Да, да, отец. Три дня мы идем по пустыне, а на четвертый сворачиваем в лес.

– Все это так, – сказал Люрсак. – Но имейте в виду, что нам нужно выйти к храму с другой стороны, обогнув Пу-Кас. Захватить врасплох можно только при условии, если пойдем по дороге, о которой они и не думают.

Проводник сделал утвердительный жест.

– Трех дней пути хватит. Но что скажут вон те, когда, мы свернем?

И он указал пальцем на солдат и корнаков, уже приготовившихся к отправлению.

– О них не беспокойся. Я их сумею заставить.

Проводник выразил сомнение.

– Лучше бы им сказать. Но ты – хозяин.

Люрсак в последний раз окинул взглядом сделавшиеся родными за трехмесячное пребывание места.

– Пора, – сказал священник.

Пьер вздрогнул и, повернувшись, крикнул проводникам:

– В путь!

Проводники двинулись, а за ними, колышась, тронулся и весь караван.

Во все стороны расстилалась бесконечная безводная степь – пустыня «Жаждущая страна», покрытая песчаными дюнами, которые казались окаменелыми волнами. Безжалостное солнце лило потоки палящего света. За струями раскаленного воздуха почти не было видно гряды гор, и только величественный Пу-Кас неизменно вырисовывался на горизонте.

По крику проводника у наполовину высохшего источника, до которого караван добрался к ночи, устроили привал. Ночь осветилась огнями костров, и при их свете силуэты слонов, удовлетворенно фыркающих в болотистой воде, вырастали до чудовищных размеров.

Ночное дежурство нес Нгур, один из двух проводников, взятых отцом Равеном. Он не ложился спать и всю ночь провел стоя на ногах, выкрикивая гортанным голосом время с аккуратностью и точностью самого совершенного хронометра.

С наступлением дня караван вновь тронулся в путь. К палящему зною прибавилось новое бедствие. Поднявшийся ветер нес тучи мельчайшего песка, сжигающего глаза, засыпающего горло, затрудняющего дыхание. Среди песчаных вихрей, под блестящим, как зеркало небом, караван все дальше и дальше углублялся в неведомую страну.

К вечеру третьего дня они находились приблизительно в ста километрах от военного поста. Стоянка была устроена у ручейка, возле которого был небольшой водоем, почти моментально выпитый до дна обезумевшими от жажды животными. Тут же росла пара чахлых деревьев.

Отец Равен и Люрсак, расположившись в раскинутой для них палатке, выслушивали ежедневный доклад старшего из погонщиков.

– Следовательно, – спросил Люрсак, – у нас сейчас четверо больных?

– Да. Трое в лихорадке, а один поранил ногу; он не мог идти сам, и в пути его несли товарищи.

Люрсак нахмурил брови.

– Так нельзя, – сказал он. – Надо придумать что-нибудь другое. Больные для нас – слишком обременительный груз, и из-за них мы можем опоздать. Сильная у них лихорадка?

– Кто же их знает? – ответил старший. – Жалуются. Ноги вздулись. Не едят, не пьют. Сейчас сидят, скорчившись, у костра и греются.

Люрсак повернулся к отцу Равену.

– Что вы скажете?

– Боюсь, что дело серьезное. При такой погоде в это время года лихорадка – всегда опасная вещь. Хина им не помогает, да к тому же у них самих нет никакого желания бороться с болезнью.

– Что же мы будем делать? Может быть, лучше отделаться от них?

– Думаю, что нет смысла обременять ими караван. Как только мы войдем в лес, верные слуги Красных богов дадут о нас знать, кому следует. Иллюзий создавать нечего: наш отряд не иголка, и незамеченными нам проскользнуть не удастся. Единственный наш шанс – быстрота продвижения.

Пьер не возражал и отдал старшему погонщику распоряжение:

– Выбери из своих людей двоих, и пусть они утром вместе с больными отправятся обратно домой. Риса и сухого мяса дашь на шесть дней. Оставь им два карабина и полсотни патронов. Больше у тебя ничего нет?

– Ничего, господин.

– Можешь идти. Утром выступим в обычный час.

Когда старший погонщик ушел, Люрсак с горькой улыбкой повернулся к отцу Равену.

– Выбыло из строя шесть человек, а мы еще не вошли в лес.

Миссионер был спокоен.

– Какая разница? Шесть человек больше, шесть человек меньше? Наш отряд все равно достаточно силен. Эти дни перехода по «Жаждущей стране» были испытанием. Слабые не выдерживают и отстают. Пока только слабые телом, но боюсь, что со вступлением в лес найдутся и слабые духом. Сейчас на них сказываются только усталость, лишения, лихорадки, а дальше будут действовать другие причины, более грозные.

Священник умолк и, подойдя к открытому входу палатки, смотрел на смутные очертания гор, которые в полумраке ночи были похожи на стадо куда-то спешащих фантастических чудовищ.

Душная ночь была наполнена звуками, доносившимися со стороны лагеря. В один сплошной неясный гул сливались разговоры носильщиков, гортанные покрикивания корнаков, треск костров и ворчание слонов.

– Люрсак, смотрите.

Пьер, растянувшийся возле огня, поднялся и приблизился к миссионеру, присевшему на корточки и что-то внимательно рассматривающему.

– Что там такое? – спросил Люрсак.

– А вот взгляните. Я только что нашел.

И он протянул нечто вроде грубо сделанного топора, высеченного из камня, прикрепленного к необтесанной палке. Молодой человек бросил рассеянный взгляд на находку, не представляющую для него никакого интереса.

– Какой-нибудь абориген бросил свою палицу.

Миссионер продолжал озабоченно рассматривать найденный предмет.

– А вам приходилось видеть у какого-нибудь туземца такой инструмент? Я знаю вооружение всех здешних племен. У них есть копья, самострелы, короткие сабли, изредка двусторонние топорики, но оружия, подобного этому, я не встречал. Эта вещь по всем приметам относится к доисторической эпохе. Обратите внимание на особый способ обтесывания. Но дело не в этом. Тут есть кое-что более любопытное. Вы ничего не видите?

– Ровно ничего. Топор как топор. И у нас я уже видел таких штук тридцать. Никакой разницы.

– Просто вы не умеете смотреть.

Он поднес топор ближе к огню костра и указал на совершенно свежие грани кремня.

– Вот что меня смущает. Я положительно растерялся. Все мои знания в этой области подтверждают, что топору, по крайней мере, тридцать тысяч лет, а с другой стороны, я готов дать голову на отсечение, что вытесан он всего несколько месяцев тому назад. Будь это в Европе, я, конечно, кричал бы изо всех сил о том, что топор – подделка и выпущен фабрикой, занимающейся подобным шарлатанством.

Пьер засмеялся.

– Да уж вас, археологов, только ребенок не сумеет одурачить.

– Хотя вы и не правы, не буду сейчас спорить. Пусть так. Но согласитесь сами, какой же смысл здесь, в азиатской глуши, заниматься кому-нибудь одурачиванием археологов?.. И тем не менее. Странно, странно.

И он вновь начал подвергать инструмент тщательному осмотру.

– Нет. Ошибки быть не может. Надломы совершенно свежие. Правда, сама по себе прекрасная сохранность предмета еще ничего не доказывает. В этом отношении бывали случаи и более поразительные. Но свежий вид кремня, его окраска! Никаких признаков того, что он в земле пролежал тысячелетия. Ей богу, это самая любопытная задача из всей моей практики археолога.

– Просто какой-нибудь охотник нашел этот топор, приделал к нему ручку и воспользовался им. Отсюда и свежие изломы.

– Объяснение было бы удовлетворительно, если бы за эти три дня я не сделал одиннадцати находок, и все с теми же особенностями. Вчера четыре лопаты и два топора, сегодня – два ножа, два скребка и этот топор. Нет, Люрсак, тут кроется какая-то тайна, какой-то большой секрет, но разгадки я не могу подыскать. Кое-какие смутные подозрения, впрочем, у меня есть. Вопрос надо поставить в большом масштабе, все эти отдельные случаи есть только элементы одной большой тайны.

Пьер заинтересовался:

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– В конце концов, я тоже не знаю ничего определенного и двигаюсь ощупью. Только временами среди полного мрака заблестит на мгновение светящаяся точка.

После некоторой паузы он продолжал:

– Вопрос стоит так: в сердце страны Мои, населенной народностями, ведущими примитивный, буквально животный образ жизни, существует, – и, вероятно, уже несколько столетий, – громадный храм. Как был построен этот храм и кем? Это первый вопрос. А второй: в святилище поклоняются таинственным «красным богам», их изображения из красного металла (по-видимому, медь) стоят в храме. Откуда взялись эти боги? Ясно, что мы имеем дело не с простым язычеством. Что это за боги? Вспомните рассказ Хмон, вспомните, что Красных богов иногда называют богами супружества, вспомните, что статуя изображает бога, сидящего с подогнутыми ногами. Невольно напрашивается связь с Буддой и ламами, царствующими в Тибете. В этом, конечно, нет ничего ни невозможного, ни невероятного. Но только обратите внимание на исключительную таинственность, на затрудненность доступа, что совсем не соответствует обычаям здешних религий. Мы знаем громадные пагоды с бонзами в Тонкине, Кохинхине, Камбодже, там нет ничего подобного. Для меня бесспорно, что за всем этим скрывается что-то очень большое и интересное: или целое оккультное общество, или какая-нибудь сильная таинственная личность. Внешние формы религии – не более чем парадный фасад, целиком созданный колдуньями. Хмон открыла нам только эту формальную сторону, наименее интересную из всего. Вот о чем я упорно думаю последние дни.

Пьер пожал плечами.

– Стоит ли ломать голову? Все равно дня через три мы прорвемся туда, и все загадки разрешатся сами собой. А с допотопным оружием дело, конечно, куда проще, чем вы думаете. Жили когда-то здесь первобытные люди, туземцы теперь откопали две-три пещеры, где была сложена разная доисторическая рухлядь, растащили ее по всей стране, а вы из этого создали целый роман.

Меня сейчас куда больше беспокоят мои люди и слоны.

Миссионер молчал, продолжая раздумывать над тайной доисторических находок, а мысли Пьера унеслись к Ванде.

Еще до наступления сумерек караван вступил в нагорную часть страны. Внезапный поворот в сторону от прямой дороги сразу сказался на настроении участников экспедиции. Не было, правда, ни вопросов, ни выражения прямого недовольства, и приказы Люрсака, отдаваемые категорическим тоном, пока выполнялись беспрекословно, но у всех в караване появилась какая-то вялость и вместе с тем напряженность. Одни только слоны остались равнодушны к изменению маршрута и по-прежнему с грузным колыханием продвигались вперед, к неведомой цели. Взоры корнаков все время с нескрываемой тревогой были прикованы к приближавшемуся лесу. Затихла гортанная брань линхов, и в необычной тишине гулко раздавались грузные шаги гигантских животных.

За выжженной пустыней последовали первые отроги гор, покрытые чахлой растительностью; дальше показались бамбуковые рощи с раскинувшись кое-где мелкими «байо», небольшими стоячими прудами, завидев которые, слоны рвались с дороги, не обращая внимания на град ударов, которые обрушивали на них погонщики. Наконец, начались густые заросли кустарников, раскинувшиеся по горам, и проход сделался настолько труден, что по временам путники были должны топорами прорубать дорогу сквозь опутанный лианами, густой, пахнущий сыростью лес.

Из отряда, изнемогавшего от усталости, снова выбыло три человека, ноги которых распухли, покрывшись ранами от колючек. Настроение упало еще больше, и даже в трубных криках слонов Пьеру чудился иногда протест, обращенный к нему, ведущему их по дороге, на которой столько препятствий.