Текст книги "День Праха"

65

Ньеман еще раз взглянул на часы: 19:20, а Иваны все нет как нет. Он подумал: может, она задержалась на винограднике? Или ей пришлось участвовать в выпивке по случаю окончания сбора? Или она утешает Рашель, а заодно пытается вытянуть из нее какую-нибудь информацию?

Словом, он перебрал все предположения, боясь думать о самом вероятном: девушку разоблачили и держат в плену. Самом вероятном – и самом страшном. Он метался у входа в часовню Святого Амвросия.

И молча взывал к Богу: «Господи, смилуйся, – если с ней что-то случится, я никогда себе этого не прощу!» Как он мог отпустить ее в этот рассадник безумцев, уже имея на руках четыре трупа?! Это даже не профессиональная ошибка – это тоже безумие!

На всякий случай он еще раз набрал ее номер. Ответа не было. И он пожалел о двух своих попытках связаться с ней: если Ивана попала в лапы Посланников, эти сволочи увидят на мобильнике его номер. Может, у них даже есть средства идентифицировать его.

И он с дрожью отключил телефон. Будь она проклята, эта часовня! Техники и жандармы уже покинули ее – так кладбищенские воры оставляют после себя оскверненную святыню.

Из чистого суеверия Ньеман запрещал себе сесть в машину, чтобы согреться. Это означало бы, что он уже не ждет появления Иваны, что он бросил ее на произвол судьбы, обрек на смерть в ночном мраке.

Приподняв ленту ограждения, майор вошел в часовню. Увы, от этого ему не полегчало. Напротив. Казалось, застывший ужас только и ждет момента, чтобы проснуться и всей тяжестью обрушиться на него.

Внезапно у него зазвонил мобильник, и Ньеман подскочил, словно из-под обломков выскользнула ядовитая змея.

Но это была Деснос.

– Нашли мы ваше тело, – объявила она без всякой преамбулы.

– Какое тело?

– Ну, вашего парня… Марселя. Того самого, о котором говорила ваша внедренная агентша.

Ньеману больно было это слышать: Ивана вовсе не была его «агентшей». И уж конечно, никогда не была «внедренной».

– Где?

– В низовье Лаухенбахрунца, это речушка, которая…

– Я знаю.

– Что?

– Ты там?

– Я в дороге. Послать вам координаты?

– Я же сказал, что знаю.

– А где вы?

– В часовне. Сейчас приеду.

И он кинулся к машине. Эта находка была словно пропасть, разверзшаяся у него под ногами. Значит, труп с отрубленными пальцами, вырванными зубами и кишками, стянувшими горло, действительно существует. Это означало, что Ивана попалась в ловушку фанатичных убийц, которые и сами были запуганы возвращением «зверя» – Das Biest.

И нужно срочно вызволить девушку оттуда, не дожидаясь, когда эти психи сведут с ней счеты. Но в то же время он еще колебался. Применить силу сегодняшней ночью означало загубить все их шансы, в том числе и шансы Иваны, на установление истины.

И Ньеман дал себе последнюю отсрочку, решив ехать на место обнаружения трупа, в надежде, что за это время Ивана как-нибудь сообщит о себе…

Он знал Лаухенбахрунц – одну из речушек, берущих начало в озере Лаух, на высоте 1200 метров. Убийцы оставили труп своей жертвы там, наверху, километрах в тридцати от Обители, видимо понадеявшись, что снег укроет его до будущей весны.

Он на полной скорости промчался мимо виноградников, свернул на департаментское шоссе-430, пересек долину Гебвиллер и поднялся к горнолыжному курорту Маркштайн. По обочинам дороги сплошной стеной стояли ели. Черные склоны уже запорошил первый снег, мерцавший в лунном свете.

Машина брала вираж за виражом, поднимаясь все выше. Время от времени Ньеман бросал взгляд в пассажирское окно, которое отсылало ему бледное, призрачное отражение, испещренное голубоватыми пятнами снега. Деревья тоже принимали участие в этом действе, словно намеренно уродовали черты Ньемана свирепыми мазками черной кисти.

Религия Посланников сильно подвела их. Им следовало запрятать труп на своей территории, где никто не мог его обнаружить. Но эти останки осквернили бы их землю. Еще бы – гнусная падаль, мертвый мирянин…

Ньеман был не уверен, что мыслит логически, но, по мере того как ужас принимал катастрофические размеры, он все больше чувствовал себя в родной стихии. Смерть и жестокость повсюду царят, и путь без возврата уводит нас в ад.

Наконец черно-белая гамма пейзажа уступила место голубоватым, таким знакомым вспышкам полицейских маячков, освещавшим и солидные буржуазные здания османовской эпохи[116]116
  Имеется в виду середина XIX в., когда политический деятель барон Жорж Эжен Осман (1809–1891) перестроил и украсил новыми зданиями центр Парижа.


[Закрыть], и заброшенные склады, и пустынные набережные, и угрюмые лесные чащи… Сейчас эти огни полосовали департаментское шоссе, лишая его с каждой вспышкой частички заурядности.

Жандармы устанавливали периметр операции, обматывая полосатой лентой стволы елей, точно стебли гигантской спаржи. Эти парни, наверно, долго еще будут вспоминать сегодняшний ноябрьский вечер. Ньеман поставил машину на обочине, метрах в пятидесяти от ограждения, вышел, и его попросили предъявить свой бейдж – здесь собралось немало новых людей. Пробравшись между деревьями, он спустился к реке. Лес дрожал под напором ветра. А ветер завывал вовсю, и ему вторил рев потока, вздымавшегося, точно сейсмическая волна.

На берегу его ждала Деснос в окружении жандармов и служащих похоронного бюро, которые еще ни к чему не притрагивались. Великолепная сцена.

Голубое мигание маячков уступило место природному темно-зеленому сумраку, обтекавшему скалы и деревья, словно какой-то таинственный, густой, медлительный прилив.

Труп лежал в воде у самого берега, куда его принесло течением, между пучками водорослей и замшелыми камнями. Голова застряла в расщелине скалы, а тело колыхалось в потоке, выпустив в воду кишки из вспоротого живота.

Ньеман вгляделся в лицо, уже вздувшееся от долгого нахождения в воде. Убийцы наверняка бросили тело повыше, на взгорке, но оно соскользнуло в реку. Опустившись на колени, он нащупал в ледяной ряби руки мертвеца: да, пальцы обрублены. А раздвинув его губы, убедился, что и зубы тоже отсутствуют.

Майор встал и обвел взглядом реку. Жандармы уже обшаривали близлежащую территорию. Ему вспомнился «метод улитки» Деснос, но сейчас был неподходящий момент для этих глупостей.

Отойдя от группы, он сделал несколько шагов, спотыкаясь на неровных камнях. Ивана… Он не чувствовал никакой жалости к Марселю, которого не знал, но при мысли о том, что его славяночка попала в лапы этих мерзавцев, у него все сжималось внутри. Неужели и ее найдут где-нибудь в реке?!

За спиной у майора несколько камней скатились по склону в воду: это его догнала Деснос. Ньеман ясно представлял себе, как пытали Марселя. Амбар, освещенный лампой. Палачи, серьезные, сосредоточенные, поигрывают щипцами и секаторами…

– Сколько ты людей задействовала?

– Три подразделения. Если нужно больше, придется просить разрешения у Шницлера.

– Собирай всех, мы едем в Обитель.

– С какой целью?

– Найти Ивану.

– Кого?

– Мою помощницу. Она исчезла.

– Ну а… как же быть с Марселем?

– Плевать на Марселя! Важнее всего – живые. Или вас этому не учат в школе жандармов?

66

Иване казалось, что чан будет наполняться гораздо быстрее. Вероятно, у нее просто изменилось ощущение времени.

Во всяком случае, она пока еще была жива. Ей удалось освободиться от своих пут – хоть небольшая, а победа – и встать на ноги, чтобы захлебнуться как можно позже. Это было нелегко: Ивана несколько раз падала – наркотический укол Рашель притупил ее реакции. Она то и дело засыпала на несколько секунд или даже минут – во всяком случае, достаточно надолго, чтобы, очнувшись, почувствовать во рту вкус виноградного сусла.

Теперь оно уже доходило Иване до пояса. Ноги, сведенные холодом, не держали ее, и она снова и снова впадала в беспамятство, но, обмякнув, тут же выпрямлялась, опираясь на стенку чана.

От усталости или отчаяния у нее даже не хватало сил на панику, она воспринимала происходящее то ли стоически, то ли смиренно, но все-таки кое-как заставляла себя думать о том, как спастись. А сусло поднималось выше и выше, приливами, под мерное пыхтение насоса там, за стенкой…

Ивана, конечно, обшарила чан в поисках какой-нибудь лесенки, но не обнаружила ничего, кроме крепко завинченного вентиля и маленького недоступного окошечка там, наверху.

Она почувствовала, что приподнимается вместе с многометровой массой сока, и тут ей наконец пришло в голову простое решение. Нужно плавать или хотя бы держаться на поверхности до тех пор, пока уровень жидкости не достигнет самого верха, что позволит ей выбраться в окошко. Но сусло – эта мутная, золотистая жижа – оказалось таким густым, что плавать в нем было практически невозможно: в таких условиях она быстро выдохнется и пойдет ко дну…

А что, если лежать плашмя? Да, нужно лежать плашмя…

Из уроков физики-химии в старшем классе школы Иване вспомнилось правило: «Человек не может лежать в пресной воде, поскольку ее плотность меньше, чем плотность его тела, но в соленой воде удельный вес человеческого тела не превышает удельного веса воды, особенно на вдохе…» Несколько раз она попыталась вытянуть ноги горизонтально, чтобы лечь плашмя, но безрезультатно: тело погружалось еще глубже. Кислый сок щипал бедра, от его запаха кружилась голова… Нет, это безнадежно… И все-таки в конце концов при последней попытке (более медленной, более осторожной) ей удалось принять лежачее положение, и на этот раз она, слава богу, не ушла на дно. Еще одно усилие – и вот она уже лежит на поверхности, раскинув руки.

Минуты шли одна за другой. Только не шевелиться, быть легкой, распластаться, как морская звезда в воде… Ивана закрыла глаза, и в ее душе забрезжила надежда: при такой скорости поступления сока она через каких-нибудь десять минут окажется наверху и сможет ухватиться за край окошка. Увы, до этого было еще далеко. При каждом, даже самом легком движении она снова погружалась в сусло. И ей приходилось собирать всю свою волю, чтобы расслабить мышцы и умилостивить эту зыбкую, густую, неуклонно поднимавшуюся субстанцию…

Иване чудилось, что ее мысли неумолимо, как кровь из раны, вытекают из головы через рот, через нос, через уши – и ни одну из них невозможно удержать… Это было почти приятно, во всяком случае опьяняло. Сразу вспоминались ощущения от наркотического дурмана. Особенно эта волшебная невесомость…

А жидкость все прибывала и прибывала.

Еще минута – и она сможет, протянув руку, ухватиться за край окна. А там уж подтянется и выйдет на свободу из этой смертельной ловушки.

Как вдруг все замерло.

Насос перестал жужжать, сусло больше не прибывало. Ивана в ужасе смотрела на кружок света, внезапно ставший недостижимым. Оказывается, Посланники не заполняли чан до краев, оставляя около метра между уровнем жидкости и потолком. Наверняка в силу какого-то физического явления, ей неизвестного.

Не раздумывая, Ивана приняла вертикальное положение и попыталась подпрыгнуть. Но в результате только погрузилась в сусло по самую шею. Кашляя, отплевываясь и судорожно отгребая вязкую жидкость, она с трудом приняла наконец прежнее лежачее положение.

Несколько раз Ивана старалась дотянуться до оконца, но тщетно. От ее движений на поверхности расходились широкие круги, девушка барахталась в холодной густой массе, не в силах приподняться хоть на несколько сантиметров. Тем не менее она не желала сдаваться и, даже погрузившись в сусло до подбородка, упорно разгребала его, чтобы вынырнуть ради новых попыток. Ей хотелось кричать, но рот тут же заполняла жидкая взвесь.

Ивана долго боролась с ней, упираясь в стальную стенку чана, выпрямляясь, сгибаясь, судорожно карабкаясь вверх… Но все было тщетно: она неизменно падала обратно. Гибель казалась неминуемой, роковой…

А оконце – по-прежнему безнадежно далеким…

Но вот, сделав последний, отчаянный рывок, она смогла дотянуться до него. И с воплем, вырвав другую руку из сусла, вцепилась в обрешетку всеми десятью пальцами.

Теперь она была спасена.

67

Ньеман в темноте гнал машину в сторону жандармерии.

Он уже отдал приказ: обыскать Диоцез, допросить всех его обитателей и во что бы то ни стало найти Ивану, для чего жандармам раздали ее фотографии и велели не пропускать ни сезонников, ни обычных прохожих. Теперь все делалось в открытую, игра в прятки кончилась. Исчезла сотрудница полиции, и ее поиски стали первостепенной задачей. На розыски рыжей девушки были брошены все силы, и Ньеман объявил, что готов выслушать любую информацию, даже самую незначительную.

Перевернуть вверх дном всю Обитель, вытрясти правду из этих придурков в их воскресных костюмах, из их подручных – сборщиков винограда, пригрозив всей этой компании арестом или обвинением в преступных действиях. Запустить собак на виноградники, прощупать каждую гроздь, обыскать винные склады. Вытащить из постели всех, кто живет в Обители, вплоть до детей и стариков. И пусть каждый из них уразумеет, что время маскарада прошло и теперь Посланники лишились всех прав на своих землях. А что касается их пресловутого вина 2018 года, то пусть засунут его… ясно куда.

На самом деле все это была чистая показуха. Операцию такого масштаба, доказано преступление или нет, можно было провести только с санкции прокурора. И Шницлер как раз дал себе труд приехать в Бразон. Ньеман столкнулся с ним сразу по прибытии в жандармерию.

Они заперлись в кабинете Деснос, и Ньеман обрисовал ситуацию, вернее, дал краткий отчет: три трупа за один день, чего уж больше?! Майор попытался коротко объяснить, что убийцы делятся на две категории: один неизвестный, имевший отношение к жертве с углем во рту, и другие.

– Кто другие?

– Сами Посланники.

– А зачем им убивать сезонника?

Ньеман попытался увильнуть от прямого ответа: он, мол, понятия не имел о «великой тайне» их сообщества. Заодно он умолчал о сидевшем на втором этаже отшельнике, которому было поручено найти ключ к этой загадке.

Но главной неожиданностью для прокурора стало внедрение в секту лейтенанта полиции Иваны Богданович, тридцати двух лет, оперативника с весьма скромным опытом работы, которая исчезла, вероятно угодив прямо волку в пасть…

– Как ты мог подстроить мне такую подлянку?! – возопил Шницлер.

– С учетом ситуации, это был самый надежный метод.

– Внедрение сотрудницы без моего ведома! Никому не сообщив! Ты рехнулся, что ли?

– Но на этом и основан метод внедрения, – увещевал его Ньеман. – Полная тайна…

Шницлер вскочил, продемонстрировав смятый, запачканный костюм. В смятении прокурор даже забыл о своем дресс-коде – это был очень плохой признак.

– Ну нет, милый мой! Ты, видно, стареешь, если забыл правила игры. Такие штуки не проделывают без санкции начальства.

– Но когда ты мне звонил, мы даже не были уверены, что имело место убийство. А сообщи я тебе об этом, нам пришлось бы вести долгую, нудную переписку, и мы потеряли бы драгоценное время.

– И вот результат: твоя помощница исчезла.

– Она не исчезла! – вскинулся Ньеман. – Она просто не пришла на место встречи.

– И ты не можешь с ней связаться?

– Она не отвечает. Но это еще ни о чем не говорит: в Обители запрещено пользоваться мобильниками.

Шницлер сел и обхватил голову руками:

– Я уже ничего не понимаю…

Внезапно Ньеману все это обрыдло: он только напрасно терял время, оправдываясь, словно капрал, уличенный начальством в мелкой провинности.

– Так ты подтверждаешь мои приказы или нет? – резко спросил он.

– А что – у меня есть выбор?

– Нам нужно отыскать Ивану.

Прокурор безнадежно махнул рукой, что означало: «Выпутывайся сам, как знаешь…»

Потом, словно придя в себя, резко выпрямился на своем стуле:

– А как же расследование? Напоминаю тебе, что оно начато из-за четырех убийств. А не из-за чьего-то сомнительного исчезновения.

– У меня уже есть кое-какие наметки, – соврал Ньеман.

– Какие именно?

– Дай мне время до рассвета.

Шницлер вяло кивнул, смирившись с ситуацией. Казалось, его воинственный настрой разом улетучился.

– Завтра утром я устраиваю пресс-конференцию… – сказал он почти шепотом. – И в твоих интересах подготовить к этому времени конкретную информацию.

– Можешь на меня положиться, – заверил его Ньеман и вышел, не обернувшись и даже не хлопнув дверью…

Стоянка, холодная и серебристая, как льдина… Майор тайком взял ключи от «Рено-Мегана III RS» – самой скоростной машины жандармерии, принадлежавшей подразделению быстрого реагирования, мощностью в 265 лошадиных сил, способной за 6,3 секунды развить скорость до ста километров в час, а потом до двухсот шестидесяти километров в час. Ему сейчас требовалась именно такая, чтобы объехать Диоцез и проверить, как идут поиски.

Ночь была светлая. Белая трава, блеклые ели… Казалось, все окружающее побледнело, обесцветилось, напуганное слепящими фарами «рено-мегана». Ньеман даже не следил за дорогой, он просто мчался сквозь это призрачное марево, ведущее его к другой стороне ночи, туда, где эскадроны жандармов должны были разворошить муравейник Посланников и вырвать пленницу из их лап.

Внезапно майор уловил какую-то перемену в пейзаже. Он переключил фары на ближний свет. Все окружающее вернуло себе прежние насыщенные, темные цвета… а затем медленно окрасилось в коричневый. Лес, поля и виноградники начали светлеть, приняли рыжие, потом охряные оттенки. Казалось, их поразила какая-то загадочная коррозия, способная превратить позеленевшую бронзу в медь, а чернила – в кровь…

Ньеман мчался вперед, не снижая скорости. Ветви вздрагивали, стволы блестели, тени трепетали… Небосвод окрашивался в золото, у подножия виноградников появились рыжие сполохи. Все окружающее принимало мягкий цвет лампочек, какие ребятишки делают из апельсиновых шкурок.

И тут он понял.

Огни.

Посланники Господа начали свое празднество, разводя вокруг делянок, с четырех сторон, ярко пылающие костры. В воздух взлетали снопы огненных искр, подлесок янтарного цвета стал виден насквозь… Казалось, окрестности накрыты золотистым янтарным куполом.

Ньеман едва сдержал ругательство. Почему анабаптистам позволили развести огонь?! Что бы ни творилось в этой гребаной Обители, невозможно так нагло нарушать приказ. В такой обстановке ничего не стоило уничтожить компрометирующие улики и доказательства.

Он снова машинально посмотрел на себя в боковое стекло пассажирского окна: казалось, теперь его лицо усеивают отражения огненных искр, осквернявших ночную тьму. Стеклянный лик, на котором читались страх и уныние.

Майор снова включил первую скорость, но миг спустя едва успел нажать на тормоз. «Рено» с визгом развернулся на деревенском битуме и замер на месте.

Впереди маячил силуэт. Женщина, промокшая с головы до ног, выглядела как утопленница, которую только что вытащили из воды. Она шаталась, платье облепило ее тело, с лица и волос капала какая-то жидкость…

Ньеман включил дальний свет и вгляделся получше. Сколько времени ему понадобилось, чтобы поверить в чудо? Во всяком случае, это чудо зафиксировали не глаза и не мозг полицейского, а сердце, или инстинкт, или еще какая-то форма восприятия, чье название было ему неизвестно.

Женщина, которая стояла на дороге, шатаясь, точно вынесенная волнами из бездны кошмара, была не кем иным, как Иваной.

68

Теперь они знали все – имена преступников, деяния и отягчающие обстоятельства. Однако Ивана не хотела арестовывать Рашель и ее банду – и была права. Это наверняка застопорило бы расследование и уж точно не позволило бы раскрыть убийцу, нападавшего на Посланников. Единственное, чего мог добиться Ньеман, – это признание в попытке убийства Иваны Богданович, ну и еще, вероятно, в убийстве сезонника Марселя.

Но этим все и ограничится.

Палач Самуэля, Якоба и Циммермана бесследно растворится в пространстве, а Ньеман с Иваной так и не смогут установить, что им двигало.

Убийца преследовал фанатиков, которые в ответ так же безбоязненно прибегали к жестокости. И в этом беспросветном мраке полицейские пришли к соглашению: в первую очередь нужно раскрыть их тайну, в чем бы она ни крылась – во фресках, в прошлом этой секты или в незаконной практике самозваного паталогоанатома.

Пока молодая славянка принимала душ, Ньеман размышлял. Не о расследовании – о ней.

Он чуть было не потерял ее, и теперь, даже сам того не сознавая, связал это с прошлым. С той ужасной смертью, которую однажды уже пережил, которая настигла его в русле горной речушки Гернона[117]117
  Отсылка к роману Гранже «Багровые реки», где также фигурирует Ньеман.


[Закрыть].

Оценивать случившееся можно было двояко.

Ивана стала его подопечной. Впервые он спас ее, когда она убила своего мерзавца-сожителя, застав его со шприцем в руке: он собирался вколоть дозу героина их родному четырехлетнему сыну. Вторично он спас ее, заставив пройти курс лечения от наркозависимости, затем сдать экзамены на бакалавра[118]118
  Экзамен на степень бакалавра сдается во Франции по окончании средней школы.


[Закрыть], после чего послал в Канн-Эклюз[119]119
  Канн-Эклюз – коммуна в департаменте Сена и Марна в регионе Иль-де-Франс на севере Центральной Франции.


[Закрыть], в школу офицеров полиции. И наконец, он спас ее от убийственной скуки в комиссариате Версаля, предложив перейти к нему в Центр по борьбе с особо тяжкими преступлениями.

Он считал, что там для нее самое подходящее место.

Однако во всем этом была и скрытая сторона.

Действуя таким образом, Ньеман спасал не только Ивану, но и самого себя. Майор вернулся из ада – ада преступников, но также и своего личного – потайного, запретного, отмеченного беспредельной жестокостью, и с помощью Иваны он обрел свой путь, свое жизненное оправдание. Это она, возникнув в жизни Ньемана, вытащила его из бездны, помогла возродиться.

Ньеман сидел в коридоре жандармерии и улыбался про себя, растроганный шумом воды за дверью душевой. Он воображал, как его подопечная – тоненькая мраморная фигурка в стиле Дега – смывает с себя остатки липкого виноградного сусла, обретает первозданную белизну. И был счастлив.

Теперь Ивана снова рядом с ним, и они снова пойдут в бой вместе, бок о бок. Опасность сместилась – отныне они будут сообща «терроризировать террористов», как говаривал старый добряк Паскуа[120]120
  Паскуа Шарль (1927–2015) – правый французский политик, бывший министр внутренних дел в кабинете Жака Ширака и в правительстве Эдуара Балладюра, причастный к поимке известного международного террориста Карлоса (Шакала).


[Закрыть].

Именно так: коп, стареющий, но все еще не утративший быстрой реакции, и заботливо взращенная им молодая ученица.

– Я готова.

Подняв глаза, он обнаружил ее перед собой, облаченную в тряпки, которые нашлись в жандармерии, то ли кем-то забытые, то ли реквизированные, а может, снятые с самоубийцы. Красная куртка с тремя белыми полосками на каждом плече, черные треники и сильно изношенные «аэродинамические» кроссовки. Все вместе более или менее подходило к ее хрупкой фигурке и острому личику, сейчас раскрасневшемуся от горячего душа.

– Ну что, пошли? – нетерпеливо сказала она.

И, схватив протянутую кобуру, сунула туда «Зиг-зауэр SP 2022»[121]121
  Пистолет «Sig Sauer SP 2022» состоит на вооружении многих силовых структур в различных странах Европы.


[Закрыть], предварительно загнав пулю в ствол; Ньеман, который раздобыл для нее этот пистолет, понадеялся, что она все-таки поставила его на предохранитель.

Сыщик глядел, как Ивана это проделывает, и у него сжималось сердце. Сейчас она походила на гранату с выдернутой чекой, готовую взорваться. У нее убили приятеля. Ее чуть не утопили в тоннах виноградной жижи. А что касается душевных переживаний, то выяснилось, что ей лгали, что ее предали, растоптали ее надежду обрести хоть малую толику душевного покоя среди этих истово верующих людей. И теперь Ивану подстегивала свирепая жажда мести. Ньеман понятия не имел о том, как им действовать дальше, но не осмеливался признаться ей в этом. Была полночь, они находились на дне пропасти, в жерле раскаленного вулкана. И что у них было в активе? Четыре трупа, фанатичка во главе целого эскадрона смерти и убийца, который мстил Посланникам и которого активно разыскивали те, кому он угрожал. И все это происходило под самым носом у полицейских, но – без их участия. Он уже собрался было разъяснить ситуацию этой маленькой фурии, как вдруг позвонила Деснос, и ее сообщение позволило ему сохранить лицо.

– Я нахожусь в мэрии Бразона.

Ньеман, хоть убей, не мог вспомнить, какие приказы он ей отдал.

– Что ты там делаешь?

– Иду по следу Циммермана.

– Ты что – ищешь его свидетельство о браке?

– Похоже, я раскопала правду.

– То есть?

– Приезжайте. Я вам кое-что покажу. Так будет проще.