Текст книги "Век моды"

В Германии мы создавали модели старой императрице Августе, супруге Вильгельма I, через поверенного, то есть продавали берлинским портным, а они в свою очередь – Ее Величеству. Она любила все великолепное и всегда была очень богато одета. Прусская принцесса Виктория стала ее преемницей и нашей клиенткой до восхождения на трон. Мы всегда делали несколько платьев для нее каждый год, иногда продавали непосредственно ей, а иногда через поверенных.

Елизавета, австрийская императрица, никогда не приезжала в Париж, но тем не менее заказывала у нас три или четыре платья в год. Для нее платья не играли большой роли. Она любила простоту и почти всегда белое, жемчужно-серое или очень светло-сиреневое. Венские портные следили за тем, чтобы у них было хотя бы одно готовое платье по ее меркам. Супруга короля Бельгии Леопольда I – еще одна королевская особа, которую мы обслуживали через посредников, но ее преемница, обожаемая королева Елизавета, никогда не упускала случая зайти к нам во время своих поездок в Париж. Она была женщиной твердых убеждений, вела себя со спокойным достоинством, отличалась скромностью, непритязательностью и дружелюбием. К тому же королева оказалась очаровательно застенчивой и покраснела как молодая девушка, когда я предложил ей маленький букет орхидей, перевязанный ленточкой бельгийских цветов. Один или два раза в год мы отвозили несколько платьев в Брюссель. Когда мы приехали туда в последний раз, привезли замечательную придворную мантию для нее.

Единственная шведская королева, которую мы обслуживали, была супругой Густава, правившего в 1864 или 1865 году.

Эта королевская особа заказала у нас несколько платьев, чтобы доставить удовольствие партнеру моего отца г. Бобергу, шведу по происхождению, он поддерживал связи со шведским двором. Однако правители этой маленькой продвинутой страны не имели вкуса. При дворе царила простота, и королевская пышность там была почти неизвестна. Из-за своих связей с императорской семьей Германии королева Греции София никогда и не думала покровительствовать французской фирме, но ее свекровь, королева Ольга, дочь великого князя Константина, была нашей верной патронессой и время от времени посылала нам заказы.

Нашей единственной клиенткой в Италии была королева Маргарита, умершая зимой 1925/1926 года. Она была к нам очень дружественно настроена с самого начала, и мы посылали ей каждый год много нарядов непосредственно и через посредников. Наши отношения с ней всегда были весьма приятными, хотя и имели забавные затруднения, которые возникали не по нашей вине. Один раз мы изготовили ей платье для поездки в Россию. Когда она пришла на примерку, ее служанка – я не понимаю, каким образом, – забыла убрать полоску бумаги, на которой было написано крупными буквами «Ворт, 7 рю де ла Пэ, Ее Величеству, королеве Италии, синий атлас, вышитый жемчугом и серебром». Такие этикетки мы всегда прикрепляли к платьям, чтобы упаковщик мог свериться с партией товаров. Когда Ее Величество вошла в комнату, император Александр II посмотрел на нее и воскликнул: «Что это такое? Разве вы ходячая реклама Дома Ворта?» Королева Маргарита посмотрела вниз, увидела этикетку и рассмеялась до слез, а затем заявила: «По крайней мере, это доказывает, что платье новое». Однажды она попросила меня использовать кружева Бурано, патронессой которого она была, что привлекло несколько очень больших заказов итальянских аристократов, которые пришли в наш Дом. Политические события, изменения моды, которые сделали использование муранских кружев невозможным, позже прервали наши отношения. Ее преемница, как я понял, не обращала внимания на наряды, и мы никогда ее не видели.

Реклама духов Дома моды «Ворт»

Реклама духов «Dans la Nuit», 1926

Самые большие трудности возникали у нас с изготовлением одежды для императрицы Японии. Японский протокол, который с тех пор был изменен, в 1880-е годы был очень строгим. Некоторые участки тела должны быть закрыты, и никаких декольте! Но цена их не волновала. Я припоминаю одного посланника, ему была доверена миссия купить для Ее Величества соболиный мех. И он настаивал, чтобы я дал заверение, что этот мех «самый лучший, какой только может быть». Я сказал: «Шкурки великолепны, самые лучшие, какие я когда-либо видел, но не могу поклясться, что они лучшие, какие только могут быть». Но покупатель продолжал настаивать, требуя гарантии «самые-самые». В другой раз японский посол попросил меня изготовить придворную мантию из материала, изготовленного по французской технологии с японским рисунком. Он не оговорил стоимость, и я отделал его собольими хвостами, и Ее Величество выразила свое полное удовлетворение.

Совершенно естественно, что когда мы обслуживали королевские семьи каких-то стран, должны были также оказывать услуги и высокому окружению. Вместе с герцогиней Медина-Чели, «Ужасной герцогиней» из Мадрида, о которой я уже говорил, герцогиня Альба, сестра императрицы Евгении, была одной из самых важных наших испанских клиенток. Но она умерла молодой, и ее сын женился на дочери герцогини де Фернан Нуньес, одной из испанских аристократок. Эта дама имела характерную выдающуюся верхнюю губу Габсбургов и не могла претендовать на эпитет «хорошенькая», но она обладала энергией и индивидуальностью, что в сочетании с фактом, что ее зятем был герцог Альба[141]141
  Герцог и Альба – испанские аристократы и гранды, владевшие городом Альба на реке Тормес.


[Закрыть], сделало из нее персону, которую высоко ценили при дворе.

Еще одной нашей опорой в Мадриде была графиня де Вилла Гонсало, ныне маркиза Бальбе Олмос. Она пришла к нам примерно сорок лет тому назад, чтобы заказать себе свадебное платье, и каждый год мы имели удовольствие принимать от нее заказ. Подобно герцогине де Меттерних, эта дама обладала талантом «вводить моду», и когда появлялась на скачках в новом наряде, он автоматически входил в моду. Она вышла замуж в один день со своей сестрой, «Ужасной герцогиней», и ничто во всей Испании не было столь потрясающим, как эта двойная свадьба. Эти знаменитые мадридские красавицы были одеты моим отцом и мною, при этом отец моделировал свадебное платье для будущей герцогини, а я – для будущей графини. Во времена, когда проходила эта свадьба, в Испании был обычай, чтобы женихи дарили своим невестам приданое, в том числе свадебное платье, обеденное, платье для подписания свадебного контракта, черное платье и костюм или плащ для путешествия. Интересная деталь заключалась в том, что все официальные платья были отделаны настоящим кружевом или мехом. Например, свадебное платье с алансонским кружевом, платье для подписания контракта с кружевом «малин» или валансьенским, а обеденное – с мехом. Столь благородный жест довольно скоро был забыт, хотя жених до сих пор дарит своей невесте свадебное платье и фату.

Одно из восхитительнейших испанских свадебных платьев я сделал сразу после войны для мадемуазель Итурви, которая выходила замуж за чехословацкого принца из семьи Гогенлоэ. У невесты фата плотно закрывала лицо по моде средневековых монахинь-бегинок[142]142
  Религиозное движение, возникшее в Европе в XII веке. Устав общины, тяготевший к монашескому укладу, был менее строгим. Они могли вступать в брак, выходить из общины, не давать монашеских обетов.


[Закрыть], а венец из бриллиантов ее удерживал. Впечатление непорочности усиливалось юбкой, доходившей до пола, а не до колен по тогдашней моде, и рукава – до кончиков пальцев. Ее Величество королева Виктория сказала мне, что никогда в своей жизни не видела более милой невесты и такого подходящего для этого случая костюма. Среди итальянских аристократок мадам Мингетти, близкая подруга королевы Маргариты, была, наверно, самой важной нашей клиенткой. Позже у нас бывала прекрасная донна Франка Флорио, чье положение давало возможность удовлетворять свою любовь к роскошной одежде. Она обладала определенной интуицией выбирать платья, которые подчеркивали ее изысканность. Я вспоминаю, как она надела совсем простое белое платье из тисненого бархата на крестины императорского принца, где все остальные придворные дамы появились в украшенных вышивкой платьях. Подлинная простота и красота линий ее платья каким-то образом сделали другие платья избитыми и аляповатыми. Ее невестка, принцесса Трабиа, была тоже очаровательной, но совсем в другом роде, восхитительной и милой.

Реклама духов «Dans la Nuit», 1926

Реклама духов «Dans la Nuit», 1927

В России одной из наиболее верных приверженок Дома Ворта была морганатическая жена Александра II, Екатерина Михайловна Долгорукова[143]143
  Долгорукова, Екатерина Михайловна (1847–1922) – русская княжна, с 1866 года фаворитка Александра II, с 1888-го – его морганатическая супруга.


[Закрыть], придворная дама царицы, которая родила царю нескольких детей и на которой он женился немедленно после смерти царицы. Разумеется, этот брак был морганатическим, супруга императора получила титул «светлейшей княгини Юрьевской».

Донна Франка Флорио в платье и пальто Дома Ворта, ок. 1900 года

Реклама духов «Dans la Nuit» и «Vers le Jour», 1927

Реклама духов «Dans la Nuit» и «Vers le Jour», 1927

Реклама духов «Vers le Jour», 1928

Реклама духов «Dans la Nuit» и «Vers le Jour», 1928

Три другие русские женщины, которые много значили для нас, были старая княгиня Барятинская, жена гофмаршала, первая по старшинству после царицы, и Великая княгиня Мария Павловна и две ее дочери. Княгиня Барятинская обычно заказывала по двенадцать бальных платьев для каждой из своих двух дочерей, старшая и наиболее экстравагантная из них была графиня Шувалова. Четыре из этих вечерних платьев были вполне простыми, четыре – более изощренными и следующие четыре – исключительно великолепными и предназначались только для самых торжественных случаев. К этому заказу двадцати четырех бальных платьев она всегда добавляла примерно пятнадцать платьев и накидок для себя. Она придерживалась старой моды и носила кружевной шарф, покрывая на вечерах обнаженные плечи. Когда принцесса входила в обеденный зал, где часто бывало прохладно, она накрывалась поверх шарфа чем-то вроде мантильи из перьев. Когда вечер подходил к концу, поверх кружев и перьев она надевала шаль, вышитую золотом и серебром. И наконец, покидая бал на санях или в карете, дама закутывалась в прекрасное пальто из черного бархата, подбитое песцом, лисицей или шиншиллой, доведя таким образом число накидок до четырех.

Ее дочь, графиня Софья Шувалова, вышла замуж за графа Бенкендорфа[144]144
  Бенкендорф, Александр Христофорович (1783–1844) – российский военачальник, генерал, шеф жандармов и Главный начальник III Собственной императорской канцелярии.


[Закрыть], посла в Лондоне. Она была такой же расточительной, как старая княгиня. В ее приданое входили тридцать пальто, пятнадцать летних платьев, пятнадцать зимних и великолепных придворных платьев. Все платья для официальных событий были отделаны настоящим кружевом. Однако такие заказы были в обычае прежней российской аристократии, которая подавала пример экстравагантности самым великолепным дворам в мире.

Следует упомянуть княгиню Орлову, российскую «мадам Меттерних», ее муж владел роскошным домом в Париже поблизости от улицы Варен. Великую княгиню, жену Великого князя Владимира, который с таким удовольствием заказывал платья для нее. Супругу Великого князя Сергея и госпожу Дурново, для которой мы сделали костюм римской богини войны Беллоны, так обильно украшенный драгоценными камнями, что не осталось свободного места на ее плечах, а она еще украсила драгоценными камнями и свой щит. Княгиня Оболенская, графиня Орлова, княгиня Давыдова, княгиня Мария Щербатова и мадам Паскевич-Половцева – эти дамы одевались великолепно.

Кстати, о последней существовала легенда. Ходил слух, что ее оставили на пороге перед дверью одного из богатейших российских аристократов, барона Штиглица. Лакей нашел ребенка, когда на звонок пошел открывать дверь. В России в те времена существовало поверье, что каждый из таких найденышей может быть царских кровей, их всегда холили и лелеяли. Барон и его жена немедленно удочерили подкидыша и сделали ее наследницей своего огромного богатства. Подтверждая эту легенду, госпожа Половцева была немного похожа на Екатерину Великую. Она предпочитала простоту, но простота эта была несколько забавной. Например, пальто было подбито великолепными песцами, каких мне раньше не приходилось видеть. В наши дни было бы невозможно купить такую подкладку из песцовых шкурок даже за триста или четыреста тысяч франков за штуку. И надо помнить, что все это нужно было для нескольких дюймов меха, который идет на подкладку. Однажды госпожа Половцева заказала праздничную мантию, которая должна быть бесподобной, но ни в коем случае не бросающейся в глаза. Она была изготовлена из роскошной материи цвета медной мушмулы и расшита серебром, золотом и стальной нитью по моде Людовика XIV. Напомню, что придворное платье, которое надевается с таким придворным шлейфом, должно быть застегнуто от шеи до низа. Придворное платье, которое я сделал для госпожи Половцевой для «медной» мантии, застегивалось на огромные бриллианты. Хотя ее нельзя было назвать по-настоящему красивой, эта дама везде была изысканной и элегантной. Она была покровительницей изящных искусств и обладала в России высокой репутацией благодаря ее вкусу к предметам искусства; ее дом славился великолепными коврами. Этот дом позже купил Великий князь Павел Александрович, примерно в 1910 году он вступил в морганатический брак с разведенной Ольгой Карпович, получившей титул княгини Палей.

Реклама духов «Dans la Nuit» и «Vers le Jour», 1928

Реклама духов «Vers Toi», 1928

Реклама духов «Vers Toi», 1928

Княгиня Ольга Валериановна Палей, морганатическая супруга русского Великого князя Павла Александровича, в обеденном платье от Ворта и венгерском головном уборе и драгоценностях от Картье, 1912

Так как этот брак вызвал большое недовольство при российском дворе, княгиня Палей осталась ненадолго в Париже, но во время войны и даже до нее царь вызвал своего дядю домой, и госпожа Палей была представлена ко двору как графиня Гогенфельсен, титул, дарованный ей кайзером. После войны она отказалась от этого титула по причине его германского происхождения и снова стала называться княгиней Палей – титул, принадлежащий российской короне. Трагедия, которая явилась причиной затворничества этой любезной дамы, так хорошо известна, что едва ли нуждается в пересказе. Ее муж, Великий князь, и сын были убиты большевиками в тот же самый день, когда ее уверили, что они получили амнистию и возвращаются домой. С тех пор она носила траур и жила только для двух своих дочерей, княжны Ирины и княжны Натальи, которые обе в то время были не замужем.

Княжна Натали Палей, в будущем актриса и манекенщица, супруга французского кутюрье Люсьена Лелонга, Париж, 1937

Глава 12
Честолюбивый замысел Жана Филиппа Ворта

По моему мнению, величайшей аристократкой была актриса вовсе не благородного происхождения, но обладающая царственной душой, – Элеонора Дузе. Жена австрийского посла принцесса Волькенштейн привела ее к нам, и продавщица-примерщица, которая всегда обслуживала принцессу, занялась и мадам Дузе. И только во время ее второго или третьего визита я познакомился с ней лично и сделал это только потому, что возник вопрос, связанный с ее парижским дебютом в «Даме с камелиями». Она сказала, что никогда не носила драгоценностей и у нее их нет. Я возразил: «Но, мадам, в Париже вы должны носить драгоценности в этой пьесе, потому что французы не могут себе представить “Даму с камелиями” без драгоценных украшений. Мы должны учитывать историческое положение дел: Маргарита Готье была хорошо обеспеченной дамой». И я дал ей взаймы жемчужное ожерелье, стоившее тогда около тридцати или сорока тысяч франков. «Возьмите его, – произнес я, – и, когда вы выйдете на сцену, вы поймете, что это совершенно необходимо!» На следующий день актриса пришла ко мне, поблагодарила и сказала, что мои слова оказались настоящим пророчеством. В приливе чувств и волнения на сцене она держалась за ожерелье как за спасение!

Каждый видел Дузе на сцене или слышал бесконечные истории о ней, поэтому было бы излишне обсуждать ее сценическое мастерство или биографию. Но все же должен признаться: я опасался ее провала во время дебюта. Я подумал, что, будучи итальянкой, она станет чрезмерно жестикулировать и кричать. Но как только она вышла на сцену, я был несказанно удивлен. Нет слов, чтобы выразить ее простоту, естественность и очарование. Элеонора Дузе могла бледнеть или краснеть, становиться прекрасной или незамысловатой по собственному желанию.

Актриса Элеонора Дузе в модели от Ворта, Париж, 1904

Реклама губной помады, 1928

Реклама духов Дома моды «Ворт», 1928

Я никогда не переставал удивляться, как выразительно она носила свою одежду. Мадам Дузе была великой актрисой и необыкновенной женщиной. Однажды я приехал в Лондон и пошел на «Даму с камелиями». Ей как раз только что прислали созданное нами новое платье с обсужденным нами заранее декольте. Но когда я пришел к ней, она сказала: «Но, господин Ворт, я не решусь выйти на сцену в таком платье». Тогда я послал за куском тюля и дал ей, сказав: «Вы боитесь сквозняков, так как слабы и болезненны!» Не могу вам передать, насколько разнообразными приемами актриса заставила этот тонкий кусок ткани говорить за нее. Когда Арман Дюваль оскорблял ее, кидая банкноты в лицо, она закуталась в него, как бы стараясь защитить себя. Мелкая деталь, но в ней проявилась великая актриса, которая простыми средствами создает шедевр.

Мы стали хорошими друзьями, и, когда она приехала в Париж во второй раз, я увидел, что годы сыграли злую шутку с ее внешностью. Я приложил много усилий, чтобы преодолеть это трагическое деяние времени: убедил носить парик, показал, как наносить косметику на лицо и, наконец, подарил увеличительное зеркало, точно такое же, какое было у меня. Когда Элеонора увидела себя в этом зеркале-доносчике, то воскликнула: «Боже мой – уберите его!» – «Нет, – ответил я, – это друг, и он всегда будет говорить вам правду». После этого, я уверен, она стала меня считать своим советчиком и верным другом, поэтому, когда ей ничего не надо было шить, она приходила ко мне за ободрением и утешением. С полной откровенностью, используя всю свою ловкость, я говорил ей, в чем она была совершенна и что у нее не получалось. Я делал все ее сценические костюмы. У мадам Дузе был редкий дар заставлять видеть именно то, что она хотела.

Иногда она подводила меня к окну, указывала на растущее дерево с листьями, которые только что начинали желтеть, и говорила: «Я хочу платье этого оттенка коричневого», – или подходила к вазе, брала оттуда розу и просила: «Сделайте мне платье вот такого цвета».

Она зашла ко мне перед своими последними гастролями в Америку, и меня охватили ужас и тоска при виде того, как сильно она изменилась и как нездорова. Когда я услышал о ее смерти, с одной стороны, испытал удар, а с другой – облегчение: ее страдания закончились.

Ида Рубинштейн, Париж, 1920-е годы

Другая актриса, о которой много говорили – и будут говорить, – была мадам Ида Рубинштейн. Она впервые появилась перед войной, думаю, в 1912 году, в роли мимической актрисы. Ида была одной из первых, которая сыграла Клеопатру с босыми ногами. Позднее она создала роль Зобейды в «Шахеразаде». Очень замысловатый костюм для этой роли был разработан Бакстом[145]145
  Бакст, Леон Николаевич (наст. имя Лейб-Хаим Израилевич, или Лев Самойлович Розенберг) (1866–1924) – российский художник, родом из Гродно, сценограф, книжный иллюстратор, мастер станковой живописи и театральной графики, один из виднейших деятелей объединения «Мир искусства» и театрально-художественных проектов Сергея Дягилева.


[Закрыть], и в нем было весьма трудно танцевать, но ей удавалось это делать с бесконечной грацией. Кроме Шахеразады я сделал все ее костюмы: для ролей Пизанеллы[146]146
  Персонаж пьес Г. Д’Аннунцио «Пизанелла, или Смерть в цветах».


[Закрыть], Елены Спартанской[147]147
  Спектакль по поэме Эмиля Верхарна.


[Закрыть] и шекспировской Клеопатры, и во всех она была великолепна. Примерно два года назад она имела огромный успех в «Даме с камелиями», которую она поставила сама и на свои средства. Я никогда не получал столько экстравагантных комплиментов, как за те, соответствующие стилю Второй империи, платья. Интересно отметить, что почти все хвалебные речи содержали фразу: «Насколько более элегантны были тогда платья, чем теперь». В Брюсселе мадам Рубинштейн удвоила свой парижский успех в роли Маргариты Готье. В этом городе люди буквально сражались за кресла в проходе. Следует признать, что ее талант был особого рода и не был понят современниками. Но жесты и позы актрисы обладали бесконечной выразительностью. Ее «Умирающий лебедь» Сен-Санса[148]148
  Сен-Санс, Шарль-Камиль (1835–1921) – французский композитор, органист, дирижер, музыкальный критик и писатель.


[Закрыть] был совершенством, а недавно я видел ее бесподобное исполнение роли в символической пьесе «Иштар»[149]149
  Имеется в виду «Танец семи покрывал» из пьесы О. Уайльда «Соломея».


[Закрыть]. В ней единственным средством выражения был танец, и чтобы выразить некоторые фазы развития чувства, она скидывала один за другим предметы туалета, пока в последней сцене не предстала возрожденной, лишенной всего земного, «очищенная любовью» и… совсем обнаженная. И столь велико было ее мастерство пластического искусства, что зритель видел только красоту и чистоту, как на картинах Мемлинга[150]150
  Мемлинг, Ганс (1435–1494) – крупнейший фламандский живописец второй половины XV века.


[Закрыть].

Реклама духов «Je Reviens», 1929

Реклама духов «Je Reviens»”, 1929

Почетный легион. Маскарадный костюм

Индийская богиня. Маскарадный костюм

Пьеретта. Маскарадный костюм

Для всех трех фотографий позировала Перл Уайт, 1920-е годы

Миссис Джеймс Браун Поттер в «Даме с камелиями»

Миссис Хукер в костюме «Свобода, освещающая мир»

Мадемуазель Марнак в римском костюме

Реклама духов «Sans Adieu», 1929

Реклама духов «Vers le Jour», 1929

Позже она поставила интересную пьесу Достоевского «Идиот» в театре «Водевиль». Действие происходило около 1875 года, когда в моде были турнюры. И снова эта замечательная женщина заставила зрителей видеть прекрасное там, где легко можно увидеть смешное. Она появилась в роскошном красном бархатном платье, совсем простом, очень длинном, украшенном мехом песца. На голове была маленькая шляпка-ток с двумя длинными перьями. Великолепная шуба, которые носили в России для катания на санях, была сшита из черного атласа, стеганного до колена, на меховой подкладке, и отделана серебряной лисицей. Только исключительная женщина могла производить впечатление в таком объемном костюме.

Другая актриса из числа «творцов иллюзий» считалась Мэри Гарден[151]151
  Гарден, Мэри (1874–1967) – американская певица шотландского происхождения, сопрано. Дебютировала в Париже в 1900 году. Первая исполнительница заглавной партии в опере «Пелеас и Мелизанда» К. Дебюсси по пьесе М. Метерлинка (1902).


[Закрыть], обожаемая парижская Мелизанда. Главным преимуществом мисс Гарден перед всеми другими певицами был ее своеобразный сценический дар, способность оживлять персонажи. Однажды, когда она пришла с одним из своих друзей в наш магазин на рю де ла Пэ, я не смог удержаться и сказал ей это, добавив, что лучшим доказательством подлинности моего восхищения является то, что я готов сделать ей костюм в любое время и на ее условиях. Результатом этого предложения был костюм, в котором она выступала в «Ромео и Джульетте». Поскольку я не желал, чтобы певица сильно тратилась, посоветовал надеть свадебное платье из предпоследнего акта.

К нему я добавил пелену из очень мягкого шифона, чтобы слегка изменить его вид, она должна быть завернута как мумия.

Когда мы обсуждали костюм, я предложил, чтобы Ромео приподнял бы эту пелену, когда наклонится над ней проститься и воскликнет: «Как она прекрасна». Как ни странно, этого никогда не делали, хотя странно было для Ромео восклицать это, не поднимая пелены. В этой пьесе мисс Гарден была замечательна: она вставала, пелена падала вдоль спины и развевалась позади, когда актриса спускалась из гроба, напевая и двигаясь, как женщина в наркотическом трансе. Самым поразительным для меня в отношении мисс Гарден была широта ее понимания многосторонности человеческой души. Могло бы показаться, что ее несравненная Джульетта была бы вершиной актрисы, но к этой своей интерпретации она добавила Мелизанду, Таис, Монну Ванну[152]152
  Героиня одноименной пьесы М. Метерлинка (1902).


[Закрыть] и Луизу. Несколько лет тому назад я сделал ей костюм для «Джоконды»[153]153
  Одноименная опера А. Понкьеппи.


[Закрыть]. Мисс Гарден одна из многих прекрасных американок, которые были благосклонны к Дому Ворта. Я слышал, как кто-то шутливо заметил, что все соперники должны купить «Светский альманах» и добавить туда половину женского населения Соединенных Штатов – очаровательное преувеличение, но в нем, тем не менее, содержится зерно истины.

Но из всех американцев для Дома Ворта наибольшее значение имела семья Морганов. Во-первых, Джуниус Спенсер Морган[154]154
  Морган, Джуниус Спенсер (1813–1890) – американский банкир и финансист.


[Закрыть] и его супруга были приверженцами моего отца еще задолго до того, когда Ворт-старший стал знаменитым. Я вспоминаю, как они пили чай в нашем загородном доме. За этим поколением последовал Джон Пирпонт Морган[155]155
  Морган, Джон Пирпонт (1837–1913) – американский предприниматель, банкир, финансист. Сын Д. С. Моргана. В 1907 году предотвратил крупный банковский кризис, собрав пул частных инвесторов для ликвидации банковской паники. Известен как коллекционер, много дарил в «Метрополитен», спонсором и президентом которого являлся лично. В 1901 году выделил деньги Николе Тесле на строительство осветительной системы на Манхэттене.


[Закрыть], который для меня был великим Морганом. Я не могу найти слов, чтобы выразить свою преданность ему и его семье. Они никогда не рассматривали меня как просто поставщика, а я никогда не думал о них как о простых клиентах. Мистер Морган, Джи-Пи Морган, как его обычно называли, испытывал страсть к прекрасным вещам и часто приходил в наш магазин, чтобы взглянуть на некоторые редкие новые материи, которые мой отец заказывал у мануфактурщиков, или чтобы купить платья для своей жены или детей.

Реклама духов «Sans Adieu», 1929

Реклама духов «Dans la Nuit», «Vers le Jour», «Sans Adieu», губной помады и пудры, 1929

Рисунок Жана Филиппа Ворта, 1916. Фонд Александра Васильева

Рисунок Жана Филиппа Ворта, 1916. Фонд Александра Васильева

Реклама духов «Imprudence», 1930

Реклама духов Дома моды «Ворт»

Рисунки Жана Филиппа Ворта, 1916. Фонд Александра Васильева

При жизни отца я очень редко вступал с ним в личные отношения, но через несколько месяцев после смерти Ворта-старшего, по случаю которой он прислал мне удивительнейшее письмо, я услышал, что Джон Пирпонт Морган находился в Париже. Я тут же послал одну из наших продавщиц, знакомую ему, чтобы сообщить: Дом Ворта продолжает вести дела настолько хорошо, насколько может. Он сказал посланнице: «Я больше не смогу прийти в Дом снова». Когда она вернулась и передала его ответ, я написал, что понимаю, моего отца невозможно заменить, но уверен, что он захочет увидеть совершенно необычный его портрет, помещенный в старом офисе. Мистер Морган пришел и долго стоял перед портретом. Казалось, портрет вот-вот заговорит. Затем он обернулся ко мне со слезами на глазах и сказал: «Он был для меня как брат», – и быстро выбежал из комнаты.

Позже он возвратился вместе с миссис Ланье и двумя другими дамами и произнес отрывисто: «Я пришел, чтобы снова посмотреть на этот портрет». Теперь лед растаял, и он говорил о моем отце, что такой гений не может быть никем заменен. На следующий день мистер Морган снова пришел и на этот раз сказал: «Покажите, что у вас нового», – и с этого дня стал верным и преданным мне, как раньше моему отцу.

Он не мог понять, как женщина может одеваться у какого-нибудь другого кутюрье. Его жена, застенчивая, спокойная и скромная, не желающая выделяться, и я уверен, она никогда не пришла бы к нам по собственному желанию, если бы не хотела угодить своему мужу. Но Джон Пирпонт обычно приводил ее, затем смотрел и говорил: «Вам надо это и то, и это, и вот это».

Реклама духов Дома моды «Ворт», 1927

Реклама духов «Imprudence», 1939

В 1910 году его внимание остановилось на платье, которое было сделано в большей степени для выставки, а не для обычной жизни, и он немедленно заказал копию для своей жены по цене около восьми тысяч франков, то есть больше пятидесяти тысяч франков в наши дни. Я полагаю, она надевала его всего один раз.

Кроме того, мистер Морган заказал для своей дочери бархатное платье темно-синего цвета, а на примерке девушка решила, что к ее коже синий цвет не подходит. Я сказал: «Это легко исправить», – и взял кусок прекрасных венецианских кружев и задрапировал их на плечах. Эффект был прекрасным, и мисс Морган выразила свое восхищение.

– Но сколько это стоит? – спросила она.

– Двадцать пять тысяч франков, – ответил я.

– О, уберите его скорее! – воскликнула девушка.

Показ вечерних платьев в Каннах в конце 1930-х годов (слева направо): Пату, Руфф, Аликс, Пакен, Вионне, Молино, Лелонг, Ворт, Ланвен. Фонд Александра Васильева

– Нет никакой необходимости использовать такое дорогое кружево. Его имитация тоже хорошо подойдет, – улыбнулся я и послал за имитацией, чтобы заменить настоящее кружево. Мистер Морган, который молчал во время всего разговора, внезапно спросил в своей резкой манере: «Не больше разницы, чем между настоящим жемчугом и фальшивым? – и принял решение: – Тогда я хотел бы, чтобы было настоящее кружево. Уберите имитацию».

В моем кабинете хранится прекрасный старинный персидский пистолет, инкрустированный золотом, серебром и бирюзой, который вызывал зависть у многих гостей. Это оружие подарил мне Джон Пирпонт Морган. Случилось так, что мы оказались с ним в Каире в одно и то же время, и однажды он сказал мне: «Поднимемся в мой номер, и я покажу вам, что купил». Я пошел вслед а ним и с большим интересом стал рассматривать только что купленное сокровище, а затем сказал: «А теперь пойдемте в мой номер, и я покажу вам, что я купил». Мы поднялись в мой номер, и я показал ему прекрасную маленькую черно-белую головку с золотом, необыкновенный предмет, каких я не встречал ни в одном музее, и пистолет, покупку которого еще обдумывал. Он был слишком дорог для меня, я показал его мистеру Моргану и спросил, не хотел ли бы он приобрести его. Он спросил: «А сколько он стоит?» Я ответил, и он решился: «Я беру его, если вы сможете устроить, чтобы они снизили цену». На следующий день я сказал комиссионеру о цене Моргана, и тот согласился. Когда я сказал мистеру Моргану, что заключил для него сделку, он сказал: «Хорошо. Теперь возьмите пистолет и поместите его в свою коллекцию в качестве памятного подарка от меня в знак воспоминания о вашем отце».

Подарок был столь щедрым, что я был обескуражен, но, зная характер этого человека, не осмелился отказаться.

Реклама парфюмерии Дома моды «Ворт», 1931

Реклама духов «Dans la Nuit», «Vers le Jour», «Sans Adieu», 1931

Рисунок Жана Филиппа Ворта, 1916. Фонд Александра Васильева

Рисунок Жана Филиппа Ворта, 1916. Фонд Александра Васильева

Реклама духов «Je Reviens», 1938

Реклама духов «Vers Toi», 1936

Но несколько дней спустя, когда я случайно наткнулся на любопытную маленькую вещичку, маленький фарфоровый глаз, быть может, возраста четыре тысячи лет, то купил его и привез в Париж, где у меня была очень красивая коробочка, выполненная в египетском стиле. Я послал глаз мистеру Моргану с маленькой запиской, в которой написал, что, поскольку я принял подаренный пистолет без всяких возражений, он должен принять этот маленький сувенир от меня, хотя бы для того, чтобы он приносил ему удачу. Впоследствии его сестра и все друзья говорили мне, что он обращается с ним, как ребенок с новой игрушкой. Он всюду носил глаз с собой в кармане и всех встречал словами: «Посмотрите, что я вам покажу, – и, вынув коробочку из кармана, открывал ее и показывал глаз со словами: – Посмотрите, что мне недавно подарил Ворт».

По большей части, отношение Джона Пирпонта Моргана к моему отцу и ко мне было доброжелательным и дружеским, как и со всеми, кто приходил в Дом Ворта. Обходительность, подлинная вежливость, заботливость, уважение, благородство, предупредительность были качествами тех, кто занимал высокие места под солнцем. В моих офисных книгах мало встречается тех, встреча с которыми не доставила бы мне удовольствия, и признаюсь, я не могу даже вспомнить их имена или те случаи, когда они проявляли свою невоспитанность.