Текст книги "Век моды"

Глава 8
Наряды для иностранных дворов

Очень близки, по крайней мере по своему великолепию и необычности, к костюмам, которые Ворт создавал аристократам Лондона и Парижа для сказочных маскарадов, были придворные наряды, которые он изготовил для великосветских дам России. Среди девяти королев, носивших туалеты от Ворта, были три русские царицы. Первую, жену Александра II, бабушку царя, убитого большевиками, и сестру, как я полагаю, королевы Вюртембергской, мы никогда не видели, шили все платья по модели, специально подготовленной по ее размерам, и отсылали их даже без примерок. Кстати, ее датская последовательница, Мария Федоровна, сестра Александры, королевы Англии, начала приезжать к нам, когда была еще женой Великого князя, и осталась одной из наших самых верных клиенток до самой смерти.

Она отличалась вдумчивостью и скрупулезностью. Например, незадолго до того, как ее сын, Великий князь Николай, собрался жениться, Мария Федоровна написала нам и просила прислать рисунки и образцы тканей, чтобы она смогла заказать дюжину или более платьев в подарок своей будущей невестке. Царица писала, что ей очень бы понравилось розовое платье, вышитое серебром и отделанное французскими розами. Невеста могла бы надеть его на прием во французском посольстве в честь молодых. Мы сразу же отправили посылку морем. Но Ее Величество не смогла сделать выбор или отправить заказ, так как внезапно скончался царь Александр III, и двор погрузился в траур на целый год. Конечно, за год мы обо всем забыли, пока однажды с удивлением не получили отложенный заказ полностью. По истечении официального срока траура Мария Федоровна напомнила нам о заказе и сделала выбор из присланных материалов и фасонов.

Русская императрица Александра Федоровна в коронационном платье, Москва, 1896

Но некоторые ткани, которые она выбрала, к этому времени уже не выпускались, но мы были столь тронуты ее тонкостью и вежливостью, что специально их заказали, а не стали предлагать Ее Величеству поменять свой заказ.

Естественно, именно через Марию Федоровну мы стали шить и туалеты для последней русской императрицы, которую ожидала трагическая судьба.

Последняя царица приезжала в Париж с официальным визитом, где я имел случай увидеть ее. За исключением того, что ее лиф был слегка коротковат, что в некоторой мере лишало силуэт элегантности, императрица была статной, высокой и весьма красивой. В действительности и она, и ее сестра, жена Великого князя Сергея, слыли красавицами. Я видел ее дважды, когда она представала во всей своей красе. В первый раз, когда выходила из Оперы после торжественного представления, а второй – на открытии моста Александра III в Париже, когда двенадцать маленьких девочек, все в белом, среди них была и моя дочь, подносили ей огромный куст орхидей двух с половиной метров в высоту.

Но из всех троих мы считали самой приятной и очаровательной Марию Федоровну. Когда эта принцесса стала царицей, она заказала Ворту сшить ей мантию из бархата розового цвета, целиком вышитую серебром. Эта великолепная мантия стала одной из главных принадлежностей ее официального наряда, и она надевала ее по многим официальным случаям. Когда сын Николай взошел на престол, она заказала, чтобы этот рисунок серебряной вышивки был повторен еще раз на лиловом бархате, что более подходило к ее возрасту и титулу королевы-матери.

Модель для той и другой мантии, которые носили при российском дворе, должна была получить одобрение церемониймейстера. Единственным разрешенным отклонением от установленного была длина шлейфа, но даже это определялось положением особы при дворе. Например, если шлейф царицы составлял четыре метра, великая княгиня должна была носить шлейф в три метра семьдесят пять сантиметров, а просто княгини – три метра пятьдесят сантиметров и т. д. Помимо этой мантии, одежда, предписываемая при российском дворе, была, как я уже говорил, странной и необычной настолько, что ее можно было надеть на знаменитый бал де Саган или Девонширский. Она состояла из белого нижнего сарафана, который должен застегиваться или, по крайней мере, казаться застегнутым от шеи до низа подола. Для торжественных случаев пуговицы часто дополнялись брошью с бриллиантами или драгоценными камнями, специально нашитыми на сарафан. К костюму полагался особый головной убор, носящий название «кокошник». С него свисала длинная сетка, изготовленная из нитей синели[91]91
  Бархатный шнур.


[Закрыть], подобная испанской сетке из бархата, чтобы в нее убирать волосы. Примерно до 1850 года волосы могли свободно лежать в этой сетке, но в дальнейшем сложился обычай носить высокие прически, сетка автоматически стала короче. Кокошник, к которому она была приделана, всегда был инкрустирован драгоценными камнями, а многие добавляли бахрому из бриллиантов, что создавало впечатление, будто головной убор полностью покрыт бриллиантами. В придачу к этому бриллиантовому головному убору с сеткой, окутывавшей волосы, каждая женщина, появлявшаяся при дворе, должна была носить вуаль из прозрачной кисеи или кружев, которая спускалась ниже колен.

Платье от Ч. Ф. Ворта для княгини Строгановой, 1893. Фонд Александра Васильева

Царица и ее свита носили этот костюм с выверенным по длине шлейфом, сверкающим головным убором и причудливой вуалью не только по торжественным, официальным случаям. Также они должны были воздерживаться от ношения черной одежды. Признанным цветом старинного российского двора был белый.

Другой случай, когда цвет играл важную роль при этом великолепнейшем из всех дворов, представлялся, когда полк, в котором царица числилась полковником, проходил парадом перед Их Величествами. Все дамы должны были надевать цвета соответствующего полка: белое платье с отделками красным и золотом.

В России также устраивались пышные костюмированные балы. Самый большой даже получил название «безумного дня», когда все танцевали день и ночь напролет, с двух часов дня до двух часов ночи. На нем преобладали костюмы в стиле Людовика XVI, хотя было много таких, которые не претендовали на такое происхождение, но проявлялось столько фантазии, что иногда они казались странными.

У них был еще один обычай, одновременно интересный и забавный, о котором нам рассказал один из наших русских клиентов. По-видимому, обычно в первый день нового года все придворные дамы приходили во дворец в своих самых изощренных и разукрашенных платьях – наряженные уже в восемь часов утра, представьте себе! – чтобы выразить свое уважение Их Величествам. Получалась странная процессия: каждая участница несла шлейф впереди идущей дамы, подобно тому как в цирке слон цепляется хоботом за хвост впереди идущего собрата. Это было божественное зрелище! Изысканные и часто чрезвычайно красивые женщины в своих усыпанных драгоценностями платьях, в сверкающих кокошниках, в бесценных кружевных накидках и вуалях, соединившиеся вместе четырехметровыми шлейфами, подобно выступающим в цирке слонам. Этот строй сохранялся до момента, когда они оказывались в нескольких шагах от царя и царицы, когда каждая дама исполняла глубокий реверанс. И хотя это могло выглядеть смешным, требовались сила и ловкость, потому что шлейф каждой из дам весил немало. Я припоминаю, как одна русская красавица, для которой я только что закончил придворную мантию ужасающего веса для одного из таких новогодних шествий, приподняла этот туалет и воскликнула: «Бедная мадам… – назвав имя дамы, которая всегда следовала за ней в этой процессии, – как она это будет нести!»

Великая княгиня Елизавета Федоровна в княжеском наряде XVII века для бала в Зимнем дворце, 1903

И говоря о парадных шлейфах, самый изощренный или, по крайней мере, самый тяжелый, когда-либо вышедший из нашей мастерской, был тот, который отец изготовил для жены русского посла в Берлине, назовем его господин Б. Подобно лорду Дадли, он был большим любителем изысканных нарядов и проявлял искренний восторг, когда видел свою жену роскошно одетой. Для него драгоценных камней на одежде или вышивки никогда не было слишком много. Его жена, принадлежавшая к одной из знатнейших русских семей и обладавшая огромным, независимо от мужа, богатством, на этот счет была полностью с ним согласна. И однажды они решили заказать такую придворную мантию, с великолепием которой не могла бы сравниться ни одна мантия в истории. Она была изготовлена по моде, принятой в правление Генриха VIII, только еще более украшенной. И это было поистине роскошное произведение, но очень тяжелое. Боже мой!

В условленное время замечательный наряд был закончен и отправлен. Наступил торжественный момент, и мадам Б. надела его. Естественно, когда она шла из экипажа или к нему, шлейф несли слуги. Но когда она благополучно доехала до дворца и ее поразительный шлейф развернулся позади нее во всей красе, дама с ужасом обнаружила, что не может сделать ни шага, ни вперед, ни назад. Даже если бы она была прикована цепью к земле, не чувствовала бы себя более беспомощной. Снова и снова бедная женщина пыталась сдвинуть шлейф, но он не шелохнулся. Она сжала зубы и снова попыталась сдвинуть его с места. Никто не осмелился засмеяться. Один или двое из гостей, лучше владевшие собой, застенчиво давали ей советы. Она сделала последнюю попытку – и потеряла сознание! Ничего не оставалось, как доставить леди домой, ее бездыханное тело в одном экипаже, а шлейф – в другом!

Несомненно, русская клиентура была исключительной. В дневное время русские женщины одевались очень просто, настолько неприметно, что нельзя было отличить Великую княгиню от одной из ее дам, в шерстяных платьях и маленьких шляпках для прогулок или катания на санях. Зато вечером и во время официальных приемов они просто расцветали в своих нарядах, которые можно было сравнить только со сказками «Тысячи и одной ночи». Со времен Екатерины Великой было невероятно модно носить драгоценности, и самые важные придворные церемонии, по существу, были выставкой камней.

Великая княгиня Александра Иосифовна с дочерью, Великой княжной Ольгой Константиновной в зимних манто с муфтами, СПб., 1865

Наряду с тремя царицами мы одевали великую княгиню Марию, сестру императрицы Александры. У нее была привычка приходить в нашу мастерскую на рю де ла Пэ в сопровождении полдюжины дам. Они обычно усаживались вокруг Ворта, когда он рассказывал о фасоне платья, описывал его цвет, отделку и детали фасона. А когда отец заканчивал пояснения, Великая княгиня говорила: «Я хотела бы, чтобы оно было белое». И тогда одна за другой дамы из ее свиты вставали по очереди и бормотали: «Если вы не возражаете, я хочу, чтобы мое было голубым», – или «розовым», или «желтым», пока каждая не выбирала для себя цвет платья. Таким образом, за полтора часа отец мог продать сотню платьев. Оговаривался только цвет, а что касается фасона или материала, ему давался карт-бланш. Две недели спустя великая княгиня и ее дамы возвращались для примерки и всегда выражали восторг по поводу того, как ему удалось подчеркнуть самые лучшие черты каждой из них.

Плащ, изготовленный Ч. Ф. Вортом для ближневосточной королевской особы. Вид спереди и сзади, ок. 1890 года

Именно таким способом Ворт любил работать больше всего, чтобы ему не мешали советами и он мог бы осуществлять свои идеи. Честно говоря, он только так и работал. Ни одна женщина не приходила в его мастерскую с указаниями, намереваясь, например, заказать розовое платье. Если отец считал, что она должна заказывать голубое, то каким-то невероятным образом дама всегда оказывалась с голубым платьем, а указания оставались при ней.

Знаменитый зонт, изготовленный Ч. Ф. Вортом для ближневосточной королевской особы. Вид сверху и сбоку, 1890-е годы

Ни отсутствие времени или терпения, ничто не могло помешать отцу, если он считал правильным материал, цвет или фасон. И хотя он всегда был сама вежливость и дипломатия, Ворт никогда не отступал, пока клиентка не убеждалась в достоинствах выбора отца по сравнению с ее собственным или, по крайней мере, не выглядела убежденной. И всегда самые упрямые и упорствующие в своем мнении в конце концов оказывались самыми довольными, особенно когда кто-то восклицал, как идет ему этот ранее отвергаемый цвет, материал или фасон. Таким образом, Ворт-отец решительно настаивал на своем, никого не обижая. Это была одна из граней его таланта, которая в конце концов привела к тому, что все клиентки стали слепо доверять ему и никогда не спорили с его решениями и советами. И это оказалось нужным, особенно с американскими клиентками, которые никогда не смотрели на модель. Они просто сидели спокойно и слушали, в то время как он, задрапировав свою руку материей, кратко излагал свои предложения. В ответ они говорили что-то вроде: «Кажется, это очень привлекательно. Продолжайте». И все.

Жан Филипп Ворт в белом костюме, черной рубашке и перчатках. Этот снимок был напечатан во всех журналах того времени

Это превратило его в диктатора. Он жил, почти совсем удалившись от внешнего мира, за исключением случаев, когда люди приходили к нему в мастерскую. И здесь он был властелином, обожаемым своими родными и сотрудниками, и любое его слово принималось во внимание всеми, от королев до простых женщин. Ворт даже умел убедить императрицу Евгению, когда представлялся случай. Естественно, со временем он потерял благоговейный страх перед кем бы то ни было, будь тот хоть членом королевской семьи или очень богатым человеком, и признавал выше своего только авторитет двоих – Бога и императора. Конечно, сам он этого никогда не говорил, но я понял это, проработав с ним рядом почти сорок лет. Вдобавок к этому он очень ревностно относился к своему положению и авторитету. Мне приходилось соблюдать крайнюю осторожность, вторгаясь в его особую епархию – создание фасонов и разработку новых тканей, чтобы не задеть его чувств. Но при этом он тщательно обучал меня ремеслу, и самой заветной его мечтой было то, что я пойду по его стопам.

Глава 9
Возникновение моды

Следует принять во внимание то влияние, которое оказали на пошив дамской одежды общественные настроения политиков. Время правления Мак-Магона, в 1870-е годы, оказалось волшебной сказкой, и кутюрье процветали. В это счастливое десятилетие была открыта Гранд-опера́ в Париже. На этой важной церемонии присутствовало общество, состоявшее из всех знатных людей мира. Там были мэр Лондона и его свита, испанская королева Изабелла и ее сын, недавно заново восстановленный в статусе наследника, и это добавляло еще больше блеска знатному собранию. И не было в эту ночь более гордой и счастливой матери, чем Изабелла Испанская. После представления архитектор Гарнье, автор этого величественного проекта, под наблюдением которого в течение четырнадцати лет проходило строительство, появился среди муниципальных гвардейцев на своей знаменитой лестнице из мрамора и оникса. И по сигналу ожило целое море невиданных красок, роскошных платьев и невероятных драгоценностей, все крутились вокруг него с громкими приветствиями, прославляя его талант. Это была незабываемая ночь, окрашенная сказочной красотой, как и другие выдающиеся события режима Мак-Магона.

У этого президента был явный талант придавать блеск тем великолепным событиям, которые обычно отличались чопорной формальностью и скукой. Мне кажется, что даже красавицы расцвели при его правлении, как никогда раньше. Это были красивая графиня де Вильнёв и изысканная маркиза де Галифе. Последнюю обычно описывали как ангела из-за ее деликатной, бесплотной красоты. Однажды Ворт одел ее как небесное создание для какого-то костюмированного бала, с тех пор к ней «прилипло» небесное прозвище Ангел.

И именно при правлении Мак-Магона мадам ван Хоффман, американка, ставшая настоящей парижанкой, устроила великолепный прием, на котором присутствовали все гордые аристократы города. Одна из дочерей блестящей хозяйки вышла замуж за барона Штумма[92]92
  Штумм, Карл Фердинанд (1836–1901) – германский промышленник и политический деятель. Стоял во главе промышленной фирмы братьев Штумм в Нейкирхене, Рейнская область.


[Закрыть], крестного сына старого Бисмарка и владельца огромных немецких сталелитейных заводов. Другая дочь стала женой маркиза де Мореса, впоследствии герцог Валламброза[93]93
  Морес де, Антуан-Амадей-Мари-Венсан Манка де Валламброза, маркиз де Морес и де Монтемаджиоре (1858–1896) – потомок осевших во Франции итальянских и испанских аристократов. Женился на дочери американского банкира Медоре ван Хоффман. В 1883 году уехал в степи Северной Дакоты и основал город, который назвал в честь жены – Медора. Создал скотоводческое ранчо и компанию дилижансов. В одиночку ввязался в борьбу с чикагскими «скотобаронами» и разорился в неравном противостоянии. Убит в 38 лет.


[Закрыть].

Платья Дома Ворта, 1898. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

В тот веселый период знаменитая графиня ди Кастильоне, ставшая клиенткой моего отца, пустилась в одну из своих самых поразительных эскапад. Эта аристократка была воплощением чудачества и прославилась на этом поприще. Она первой появилась на людях в платье с праздничным шлейфом, то есть за юбкой тащился шлейф длиной в добрых пять метров. Этот костюм она дополнила тем, что воткнула перо, торчащее вверх над ее сильно взбитой прической а-ля Помпадур. Вирджиния надела этот необыкновенный наряд на бал в министерстве, и эта сенсация с забавным пером и поразительным шлейфом обсуждалась годами.

Когда возраст совершил свое неизбежное посягательство на ее красоту, графиня была безутешна и заперлась в своей квартире на Вандомской площади. Она не допускала к себе даже старых знакомых, за исключением очень немногих, и разговаривала с ними через небольшое окошечко или отверстие в стене комнаты. Потеря положения царствующей красавицы стала для нее трагедией всей жизни.

В период президентства Мак-Магона экстравагантность и великолепие костюмированных балов достигли своего апогея. Именно тогда вызывающая всеобщее восхищение мисс Монтгомери превратила в сенсацию свое умное и насмешливое лицо и безупречный вкус в одежде. Она появилась на балу де Саган в поразительном костюме «охотник Людовика XV»: высокий посох, шляпа с перьями и все остальное, что я для нее изготовил. Ее партнером в этот вечер был красивый американский юноша по имени Риджуэй, любимец женщин, позже он женился на прелестной мисс Монро. На нем тоже был костюм «охотника», и поскольку этот маскарад был необычен во всем, те двое «stopped the show»[94]94
  Остановили шоу (англ.).


[Закрыть], как говорят на Бродвее.

Графиня де Пурталес, урожденная Бюсьер, тоже была знаменитостью этого блестящего десятилетия. Эта очаровательная аристократка была одной из самых красивых женщин столетия, но, к несчастью, ее лицо не было фотогеничным, и ни один снимок той эпохи не смог отдать ей должное. Обычно она всегда посылала мне свои фотоснимки в платьях, которые я шил для нее. Я припоминаю снимок, сделанный за год до ее смерти, в платье, изготовленном для свадьбы одной из ее внучек, и другой – где она была моложе, подписанный для меня, но ни один из них не давал представления о ее красоте. Кстати, что касается фотографий, приглашений и пожелтевших на солнце благодарностей, то в этом наши клиенты были неизменно внимательны и милы. И мадам Персиньи[95]95
  Персиньи, Жан-Жильбер-Виктор Фиален (1808–1872) – французский политический деятель, герцог, участвовал в попытках Луи-Наполеона захватить власть, участник переворота 1851 года, позже министр внутренних дел.


[Закрыть], и мадам Валевска, верные приверженцы Ворта, всегда приглашали нас принять участие как в домино, так и на разных балах, которые давали в своих министерствах. Баронесса де Пуйи, которая ввела моего отца в наиболее строгие и консервативные семейства предместья Пуйи и ко двору, когда он еще начинал свою карьеру, всегда поступала так же. Баронесса была несколько полновата, что в те дни не считалось недостатком, а пышность была не таким нежелательным качеством, как маленькая грудь (!), но у нее были восхитительные глаза, совершенные белые зубы, а улыбка настолько обворожительная, насколько ее владелица была добра.

После Мак-Магона президентом стал Греви[96]96
  Греви, Жюль (1807–1891) – французский политик, президент республики в 1879–1887 годах. – Прим. пер.


[Закрыть], и общество немедленно потеряло свой блеск. Наступил неизящный буржуазный период, во время которого приемы и балы стали скучными, глупыми и потеряли всю свою изысканность.

После Греви пришел Карно[97]97
  Карно, Мари Франсуа Сади (1837–1894) – французский инженер и политический деятель, избран президентом республики в 1887 году. Убит в Лионе в 1894-м анархистом Казерио. – Прим. пер.


[Закрыть], а затем Казимир-Перье[98]98
  Казимир-Перье, Жан (1847–1907) – французский политический деятель, избран президентом в 1894 году. Ушел в отставку в 1895-м. – Прим. пер.


[Закрыть], и остатки светского блеска пропели свою лебединую песнь. Нельзя отрицать, что политики влияют на восхитительные атрибуты более красочной стороны существования. Обеды или танцы – мы называли их балами в 1870-е годы – и другие развлечения подобного рода лишаются изящества, если не соприкасаются с юмором, яркостью и неуловимым обаянием общения. И когда общество становится скучным, мода будет тяжеловесной или, как говорят, викторианской. Следующие после политиков, от кого зависит судьба моды, это женщины театра, полусвета или аристократия, которые пережили свои короткие моменты в лучах славы.

Меня так часто спрашивали, как рождается мода, формируется и входит в мир. Я понял, что среди страниц, посвященных одежде и политике, может найтись место и для описания процесса возникновения моды.

Расцвет и падение любой моды – это естественное проявление человеческой извращенности. Где-нибудь, когда-нибудь какому-нибудь великому кутюрье приходит в голову идея придумать новую модель – например, кринолин. На первый взгляд она может показаться абсурдной и, несомненно, слишком смелой, слишком бросающейся в глаза, чтобы сразу понравиться среднестатистической консервативной женщине. Но ваш прозорливый дизайнер вначале и не учитывает эту среднестатистическую женщину. Скорее всего, он просто бросает внутренний взгляд на свою клиентуру и выбирает из нее такую женщину, как мадам де Меттерних, известную своими нарядами и красотой и которая в то же самое время занимает такое прочное положение, социальное или какое-нибудь другое, что может себе позволить проявить инициативу, рискнуть быть отличной от других.

Выбрав свое главное действующее лицо, ваш модельер затем встречается с ней и убеждает надеть свое новое платье. Если ему повезет с новым фасоном и дамой, кто его будет носить, успех нового предприятия будет моментальным. Через неделю каждая женщина, принадлежащая этому кругу, закажет платье подобного фасона. Через месяц женщины менее высокого общественного положения будут носить его копии. Через два месяца громко заявившая о себе мода станет уже привычной. А через три женщинам она надоест, и они станут искать способы изменить ее, сделать более индивидуальной или необычной. К несчастью, на этом этапе они обычно прибегают к преувеличению, чтобы сделать оригинал лучше, и изящный и изысканный фасон, как это было в случае кринолина, вскоре теряет свое прежнее очарование и становится смешным и вульгарным. А как только мода становится вульгарной, она умирает. Тогда бедный кутюрье должен ломать голову, чтобы найти что-нибудь новое. Обычно ему это удается, потому что дизайнер с одной идеей в запасе недолго остается дизайнером. Приблизительно через неделю некая очаровательная и влиятельная женщина появляется в театре или на скачках в красивом платье, у которого линии юбки, рукавов и корсажа отличаются от того, что было раньше, – и вот, новая мода родилась.

Из-за такой требовательности моды голова кутюрье должна находиться в постоянной работе и придумывать что-нибудь новое. И он не смеет пропустить малейшей мелочи жизни, сколь ничтожной она бы ни была, которая могла бы ему дать подсказку или вызвать вдохновение.

Например, знаменитое платье-туника, вызвавшее революцию в портняжном деле во времена блестящей Второй империи, было навеяно женщиной-крестьянкой, заколовшей свою юбку сзади поверх нижней юбки. Неважно, что ни крестьянка, ни ее убогое платье, ни ее грубая нижняя юбка сами по себе были непривлекательными. Достаточно, если что-то из этих трех деталей подсказало Ворту идею надеть две юбки одну поверх другой, придав фигуре бесконечную грацию и очарование. Более того, две юбки можно сшить из разных тканей, разного цвета, с бесчисленным разнообразием фасонов и множеством всяческих отделок.

Отцу особенно повезло, что его главными героинями были мадам Меттерних и моя мать. Как хорошо я помню день, когда мадам Ворт и принцесса ввели вызвавшую скандал моду появляться на улице без верхней одежды! В то время считалось, что женщина не должна выходить на улицу или появляться на скачках – в любом месте за пределами своего дома – без мантии, шали или толстой накидки, которые бы скрывали очертания ее фигуры и особенно талию от вульгарных взглядов. Даже летом считалось крайне неприличным появляться без верхней одежды. Эта преувеличенная скромность в конце концов надоела Ворту, и он задался целью покончить с ней: изготовил платье ярко-зеленого цвета для мадам де Меттерних – впоследствии он так и стал называться «зеленый а-ля Меттерних» – и розово-голубое платье из тафты для моей матери и убедил надеть эти наряды на скачки без мантии или плаща. Вместо этого на плечах мадам де Меттерних развевалась маленькая кружевная накидка, полностью прозрачная, она даже не прикрывала переда платья. А легкая присборенная кружевная накидка, почти не заметная среди разноцветной тафты, отделанная по краю кружевом из Шантийи, служила верхней одеждой для мадам Ворт.

Когда мать и принцесса прибыли на скачки в своих очаровательных нарядах без плащей, они вызвали сенсацию, как будто были в трико. Но через две недели на трибунах не было видно ни одной накидки или шали, и все дамы чувствовали себя свободно, хотя их фигуры не были скрыты. С тех пор женщины выходят на улицу летом без шалей и накидок, если им это нравится, и даже в некоторых случаях зимой появляются в плотно прилегающих плащах, что считалось бы оскорблением нравов до того дня, как принцесса надела платье зеленого цвета на Гран-при и появилась там без плаща.

Еще одна мода, которую придумал Ворт, чтобы внести какое-то разнообразие, – это использование кимоно или японских рукавов с большими проймами в верхней одежде. Он назвал их «Тай Кун» в честь посетившего Парижскую выставку 1867 года брата японского императора.

Парижская мода, 1900-е годы

Первое пальто из котикового меха было еще одним его стремлением ввести что-нибудь новое. Прежде чем он ввел этот вид одежды, который ожидала такая невероятная популярность, мех никогда не использовался для изготовления пальто, за исключением меховых подкладок. Такая подкладка носила название «а-ля рюсс», и я вспоминаю некую женщину полусвета, вернувшуюся из России и вызвавшую волнение таким пальто на меховой подкладке. В моей юности только кучера носили пальто мехом наружу. Но чтобы шить пальто из меха, как теперь! Женщина Викторианской эпохи скорее поместила бы полосу ваты, подбив низ своего пальто! Другие времена, другие нравы.

Мадам Катинка-Фери в 1900 году начала использовать меховые пелерины для вечерних туалетов

Кроме того, удача играет не последнюю роль в становлении моды. Например, однажды мадемуазель де Фонтанж[99]99
  Руссель, Мария-Анжелика де Скорай, герцогиня де Фонтанж (1661–1681) – одна из многочисленных возлюбленных Людовика XIV.


[Закрыть] была на охоте и в пылу погони потеряла свою шляпу, ее волосы распустились, их подхватил ветер, они растрепались и упали на глаза. Она в раздражении оторвала ленту от своего корсажа и завязала волосы на затылке. Когда Людовик XIV, который тоже принимал участие в охоте, увидел ее в таком виде, заявил, что никогда не видел ее такой красивой. Можно не говорить, что все женщины в пределах слышимости на следующий же день появились с прическами «а-ля Фонтанж». Кроме гостиных и скачек, мода возникает в основном в театре. Настоящий артист может взять всего один костюм и так насытит его своим обаянием и грацией, что он станет особенным, на удивление самого кутюрье. Тогда все женщины в окружении немедленно примут его, безрассудно полагая, что он придаст им частицу своей прелести.

Леди Педжет в средневековом костюме от Ворта, 1900-е годы

Рассказывают, например, об одной женщине в затруднительном финансовом положении. Чтобы раздобыть немного денег, она взяла какой-то желтый материал, принесла его Рашель[100]100
  Рашель, Элиза Феликс (1821–1858) – французская актриса, работала в «Комеди Франсез» с 1838 года, добилась ошеломляющего успеха, гастролировала по всей Европе, была в России в 1853–1854 годах. Среди ее поклонников был Николай I. Возродила на сцене классическую трагедию, великие драмы Корнеля и Расина. Вела бурную светскую жизнь, держала свой салон.


[Закрыть] и умоляла купить. Эта ткань совсем не понравилась великой актрисе, но доброе сердце победило хороший вкус, и она купила, не веря, что когда-нибудь ее использует. Однако позже, перебирая свою одежду, она увидела ее и, будучи довольно экономной, решила сшить из нее костюм для одной из своих ролей. И как ни странно, когда актриса появилась в этом костюме, зрители, находясь под очарованием ее личности, очень хорошо его восприняли. И с тех пор в моду снова вошел желтый цвет.

Еще один раз мода сошла со сцены и проникла в более аристократические круги – это костюм «корзинка», столь популярный при Людовике XIV. Простое изучение одной из картин этого периода покажет, что это была мода и для мужчин, и для женщин, танцующих в балете. Отличительной чертой этих чрезвычайно изысканных костюмов являлось расширение на бедрах. Мало-помалу эта характерная деталь все увеличивалась, пока наконец потребовалось увеличить раструб и укрепить его маленькими стальными обручами, известными как «корзины».

Примерно в то же время появилось на горизонте прекрасное создание, более известное своей красотой и страстями, которые она зажигала, чем своим драматическим дарованием. Она вызвала ревность у некой высокопоставленной дамы двора. Чтобы ей не нанесла поражение актриса, дама, увидев ее красивый костюм с конусообразным расширением на бедрах, решила заимствовать эту идею. Вскоре она предстала при дворе в восхитительном платье «с корзиной». В результате эта очаровательная мода быстро была воспринята другими, просуществовала долгое время и даже стала официальной моделью одежды на королевских приемах. Например, Мария Антуанетта могла позволить своим фрейлинам выполнять свои обязанности без «корзин», но даже ей этикет не позволял распространить это разрешение на официальные случаи.