Текст книги "Сказы о жизни и быте русского народа"

Повитуха походит – всему делу пособит

«Деток родить – не веток сломить», – так говорят женщины русские, которые рожали детей. Знают они, как трудно рожать.

Знают они, что роды – это тайна из тайн. Знают они, почему об этом громко не говорят.

К родам русичи всегда относились как к тайне тайн. Они считали, что душа новая детская переходила в это время из темного мира, о котором человек знал мало, в мир светлый, где люди жили. Старшие женщины о родах знали много, но все же самой знающей была только знахарка-повитуха. Ребеночка, только что родившегося, она пеленала – повивала: «Бог с милостью придет, а бабка с руками».

У повитухи были и другие прозвища: пуповая бабка, повивальная бабка, пупорезка, приемница, пуповязница.

К повитухе строги были русичи: это была рожавшая, но уже в возрасте женщина (поэтому и называли ее часто просто бабкой), чаще всего вдова. Свои дети у нее уже должны были жить своими семьями. После того как ее повитухой выбирали, она уже не могла рожать детей. А если рожала все-таки, то это считали грехом большим, ее позорили, а ребеночка называли оскорбительно «бабич». Если повитуха замужем была, то верность мужу была обязательным условием, иначе детки, принятые ею, болеть будут и умрут быстро. Еще повитухе запрещалось обмывать покойников – со смертью ей нельзя было соприкасаться, ведь она по другую сторону света была.

Но повитуху хорошую, правильную всегда почитали, хорошо благодарили за «работу» ее, и дом ее богатым был. Хорошие бабки-повитухи всегда в чести были, всегда им работа находилась, не зря говорили: « Таскают, что повивальную бабку»». При удачных родах повитуху в семью принимали, усаживали на лучшее место в праздники, дарили подарки. В начале января и сейчас чествуют повитух, праздник этот называют Бабьи каши (Бабий день). В этот день принято к своим повитухам в гости с пирогами ходить, сидеть с ними чай пить да о женских делать разговаривать. Бывало, что все женщины деревни у повитухи в этот день собирались. А повитуха каши много-много варила и всем своим гостьям накладывала. Кашу эту чудодейственной считали – она лечила хворых детишек, низкорослым помогала вырасти, маленьким заговорить быстрее или встать на ножки и пойти. Кашу положено было есть прямо на улице.

Повитуху для будущей мамы выбирали заранее – ее еще на свадьбу приглашали, и это было хорошим свадебным знаком. Часто именно повитуха готовила молодым постель для первой брачной ночи и давала наставления молодой жене, как правильно вести себя с мужем.

Когда приближались роды, повитуху бежали звать тайными тропами и звали как-нибудь мудрено, загадочно: пожар потушить, корову посмотреть, овец пересчитать: «Бабка придет, всякому подсобит». И повитуха, собрав все необходимое, сразу шла в дом к роженице, но тоже тропами тайными, чтобы всякая нечисть не прознала о родах. Кстати, шла она и в окна по пути заглядывала – гадание такое было. Увидит первой девицу – девочка родится, мужчину – мальчик. Препятствий на пути не встретит – легкие роды будут. Ночью в темноте идет – трудные роды будут, возможно даже, что мать или ребенок умрут. Вот и старалась повитуха заранее знать, в каком доме и когда роды начинаются, чтобы приготовить баню (обычно там рожали) или комнату для родов.

Заходила повитуха в дом со словами: «Помогай бог трудиться!», а потом с шепотками заветными, к богам обращенными, повитуха с помощницами открывала все двери в доме, по возможности и окна, чтобы матушка-природа свободно вошла вместе со свежим, чистым воздухом. Потом шла в баню – хорошенько протапливала, зажигала свечи и пропаривала травами, которые хвори всякие убирали. На лавку для родов стелила солому мелкую, а сверху чистые простыни льняные клала. Готовила травы разные, настои – чем роженицу и ребеночка омывать будет.

Потом приводили из дома роженицу, и повитуха распускала ей косы, расчесывала волосы, снимала с нее все украшения и помогала надеть свободную рубаху. Тело ведь если свободным было, то и роды легко проходили.

Когда начинались схватки, а потом и потуги, повитухе покоя совсем уже не было. Ей нужно было успокоить роженицу, особенно ту, которая

В первую воду, которой обмывали родившегося малыша, повитуха клала немного соли (от сглаза), яйцо куриное (для чистоты и крепости) и серебряную монетку (для богатой и удачной судьбы). На самом деле получался очень действенный обеззараживающий раствор, полезный для слабого детского тельца.

первый раз рожала; уложить ее удобно на лавку, окропить водой с отварами специальными, которые боль облегчают и родить помогают; заварить напитки, напоить страдалицу. Но самое главное, повитуха зорко должна была следить, как сами роды проходят, как ребенок движется к свету. Если все шло хорошо и роженица крепкая и здоровая баба была, уже не первый раз рожавшая, то роды без осложнений проходили. За повитухой оставалось только вовремя ребеночка подхватить, пуповину правильно перерезать и перевязать. Пока мать отдыхала от потуг, повитуха ребеночка умывала хорошенько – всю нечисть смывала – и укладывала возле окна маленького, уже плотно закрытого, на мягкие пеленочки, а чаще брали отцовскую ношенную – значит мягкую – рубаху или материн старенький сарафан, чтобы ребеночек только что родившийся, дух отца-матери впитал в себя. Воду, которой малыш обмыт был, повитуха выплескивала в угол – чем выше, тем лучше.

Ребенок к свету привыкал, вбирал его в себя, чтобы закричать первый раз, а повитуха уже матери помогала послед выкинуть. Знала она, где живот размять, где ноги потереть. Послед выходил, а в это время уже и ребеночек звать начинал. Тут повитуха сразу его пеленала, обязательно с улыбкой, с ласковыми негромкими песнями. Потом ребеночка в руки мамочке давала, помогала первый раз покормить грудным молоком.

Когда роды заканчивались, мать с ребенком обычно еще несколько дней в бане или в особой комнате жили. А повитуха всегда рядом с ними – и пеленать помогала, и мыть, и кормить ребенка. Матери живот перевязывала льняными полотенцами, чтобы не провисал сильно после родов. И уходила только тогда, когда точно уже все хорошо было. Кстати, все что она увидела или услышала во время родов, все тайны семейные, она даже под страхом смерти не могла никогда никому рассказывать.

Бывало, что роды неудачными были. Но не всегда повитуха в том виновата была. Обычно русичи ее не винили ни в чем, потому что доверяли ей изначально. Знали: плохого она сделать не может. Кстати, повитуха часто первое имя ребеночку, родившемуся в ее руки, давала.

Именем гордись, к имени родись

Л чень дорожили предки наши своими именами, потому как считали, V что имя определяет судьбу, долю человека. Имя свое считали богатством и оберегом – ведь оно было частью природы-матушки.

Как выбирали имя? Имя добрым должно быть, разумным и людям понятным: Тихомир, Доброгнева, Добрыня, Любава, Пересвет.

Именем облик и характер обозначали: Рыжун, Светл, Беляна, Забава. Имена часто давали с ласковым значением: Лебедушка, Ладушка.

Именем уважение к роду показывали: оно от деда к внуку, от бабушки к внучке переходило. Считалось, что имя, через поколение переданное, опыт, мудрость, знания сакральные, дедами накопленные, тоже с собой перенесет. Доля счастливая, путь праведный может повториться. Чаще передавали имена по мужской линии.

Распространенные сейчас имена, например Анастасия, Екатерина, Дмитрий, Александр, Андрей, Григорий, Алексей, Евгений, Анфиса, Анатолий и др. – греческого происхождения. На Русь они пришли после принятия христианства. Но были и исконно русские имена, которые имели схожее с греческим звучание, например: Любава – Любовь. Но при этом Любава – та, которой любуются, а Любовь – та, которая олицетворяет любовь как чувство, или та, которую любят.

Но именем отца старались не называть никогда. Тогда уж точно одному из мужчин оставаться живых – либо старшему, либо младшему.

Не принято было имя ребенка умершего в этой семье другому после него рожденному давать – судьбу печальную мог повторить. Если вот только в тот же день родился – тогда хорошим знаком от богов было: судьба хорошая, великая, и ее обязательно прожить надо.

В поговорках забавных: «Без имени ребенок – чертенок», «Умилого дитяти много имен» – правда тайная и страшная сокрыта народом русским. Нельзя было ребеночку без имени, иначе будет его во сне или в темных углах нечисть караулить, за своего принимать. Но имя дать – путь к душе невинной открыть, всяким колдунам да ворожеям позволить заговоры творить да порчу наводить.

Разве могло малое дитя противостоять такой силе? Поэтому имя, данное ему при рождении, тщательно скрывали. Иногда, чтобы запутать, несколько имен давали: пусть, мол, злодеи все отстанут, не зная точного имени.

Рассказывают, что принято на Руси было поэтому имена менять. Рождался третьим в семье – в тот же день получал имя Третьяк. Быстро на ножки становился – имя Быстр стало. Волосики подрастали, и светлые пряди уже локонами сбивались – тут он и Свет. Внимательно наблюдали родители за тем, какие у них сын или дочка растут.

А. Корзухин «Петрушка идет!», 1888.

Если ребенок вдруг хворать начинал, то имя ему меняли, надеясь на то, что новое имя спасет его от болезней.

Когда малышу год исполнялся, обязательно проводили обряд первого пострижения волос – Пострижены – по благословению Коляды-Божича. Собирались все мамки-няньки, отцы-деды в полдень в светлой горнице, выводили ребенка. Мальчика сажали на овчинку (шубу овчиную вывернутую), а девочку – на подушечку. Желали всего хорошего, ласково разговаривали, песни пели веселые с пожеланиями доли хорошей, судьбы счастливой. Волосики, за первый год наросшие, прядь за прядью крест-накрест срезали и в мешочек складывали, хранили который до конца жизни как оберег особой силы – чистой, невинной. Тут же гадали на судьбу. Выберет малыш денежку – богатым будет, выберет конфетку – жизнь сладкая ждет. Радостью встречали любой выбор ребенка, потому что в чистых помыслах он сделан. После этого обряда имя меняли или добавляли к прежнему. Был Свет, становился Мил. А матушка на ушко потом Милосветом звала. Подрастал Милосвет, становился рыбаком удачливым – и тогда новое имя добавлялось, Щука например.

Бывало и такое, что в имени родители судьбу своего чада закладывали, вот и получалось: Мстислав — будет мстить всегда своим врагам, Богумил – будет богам милый, Любомир — будет любим миром и мир любить. Такие имена могли быть и женскими: Богумила, Любомира, Мстислава… Верили славяне в силу слова сказанного.

Взрослый человек мог сам свое имя менять: когда семью заводил, или когда в земли ехал незнакомые, далекие, или когда заболевал, или, наоборот, когда выздоравливал.

Настоящее имя человека могли знать только близкие, родные. А вот если имя Неждан, Неваш, Немец было, то тогда в далеких краях ни лихорадка какая, ни нечисть навья не могли узнать, кому именно они навредить хотят. Только тому, в чистоте помыслов которого был уверен русич, он мог свое настоящее имя назвать. Причем, наши предки говорили не так: «Я Добронрав!», а так: «Меня зовут Добронравом», отсылая всех недругов не к себе самому, а к людям другим.

В особом почете имена были те, что от богов пришли: Сварожич – сын Сварога, бога неба; Тарас — потомок бога Тарха (сын бога Перуна); Влесослав – славящий Велеса, бога мудрости и достатка; Ладослав – славящий богиню Ладу; Яромир, Яромудр, Ярослав – от бога Солнца – Ярилы в мир пришедшие. Но такие имена не всем годились, а лишь храбрым, честным, не для себя живущим князьям да героям настоящим. Имя находило человека, а не человек – имя. Зря ничего не происходило.

Дальше про люлечку сказ, откуда ребеночек жить начинал.

Русская люлька – колыбель счастья

О нал русский народ, где счастье растет. Потому с любовью люлечки для малышей, только что на белый свет появившихся, делал. Ведь в ней мир и уют, покой и продолжение рода человеческого выкачивали.

Дерево для люлечки брали не любое: березу сочную, ель мудрую или сосну могучую. Здоровья хотели ребеночку, вот и знали, с каким деревом разговаривать-договариваться, какое дерево в семью приводить. Никогда не брали осинку, считали, что дрожит она слишком, боится всего, для нечисти темной открыта.

Шел на рассвете глава семьи и внимательно смотрел, какое дерево ему ветками помашет, макушкой кивнет, росинкой брызнет. Знали русичи тайны особые, природой-матушкой дарованные. Все сучки и задоринки в лесу счищали, домой несли чистую чурочку. Люльку саму всегда с добром в сердце делали, с улыбкой на устах. Глава семьи люльку мастерил, а женщины песни радостные пели рядом, праздничный стол собирая.

А. Корзухин «Возвращение из города», 1870.

В изголовье люльки солнышко острым ножом или топором вырезали, напротив – месяц и звездочки. А между ними цветы росли диковинные и птицы пели красивые. По правую сторону сухой бычий пузырик или куриный желудочек с зернышками внутри лентами привязывали, чтобы можно было звуком малыша плачущего привлечь, а с левой – ложечки маленькие расписные кленовые и тряпочки яркие косичкой. Дно люльки мягкой соломкой устилали или из лебяжьего пуха перинку делали. Сверху люльку пологом покрывали, вышивками обережными украшенным и кружевами нежными по краям обшитым. Полог от сглаза людского малыша защищал. А если маменька люльку летом на березку вешала, то от ветра лихого, солнца яркого слишком или мушек-букашек защищал. В красоте рос малыш, берегли его.

В избе люльку повыше поднимали, между полом и потолком качали. Там и тепла от печки больше было, и спокойнее маменьке было: не достанет никакая сила темная, что под полом водится. И опять же к потолку, к небу, к богам поближе, помощи божьей ждать можно. К люльке ремешок специальный привязывали, качать он люльку ладно помогал ногой, пока маменька или нянюшка вышивала руками или ткала. В нянюшки – пестуньи – девочку старшенькую брали – или сестрицу, или из соседей кого.

К люлечке очень бережно относились. Пустую не качали – не спать малышу после этого в ней больше. Не ломали, не жгли, не переделывали – верили, что от этого поломается, сожжется или плохо изменится жизнь ребенка. Хорошая люлька не одно поколение детей выкачивала, два века служила, такую люльку счастливой называли.

До двух лет ребеночек у груди материнской да в люльке жил, а потом на полати перекладывали или на печь, а в люлечке следующий малыш уже качался. Или на чердак ее относили, материей укрывали, чтобы часу своего дожидалась.

С люлечкой много поверий связывал русский народ. Если ребеночек капризничал перед сном часто, клали в ноги полешко березовое и приговаривали: «Спи так же крепко, как эта деревяшка». Выносили и заносили люльку из дома только головой вперед, через порог ее не передавали. Люльку умершего ребенка уносили в лес к кедру могучему или к горе высокой, и тогда душа невинная, неприкаянная могла в ней жить. Ветхую счастливую люльку вешали на древо жизни – лесную березу, делились с природой счастьем своим семейным, в люльке накопленным.

Ну а в дом приносили новую счастливую люльку и уже возле нее пели колыбельные песни.

У колыбели судьбу детям пели

 
Люшеньки-люли,
Спи, дитя, усни
До утренней зари,
До свежей росы.
 

– пела мамочка, бабушка или нянечка, качая дитятко любимое в колыбельке, оберегая каждый его вздох и каждое движение во время сна. Богиня весны Леля стояла рядом и подсказывала сокровенные слова, но слышать их дано было только любящей женщине, для которой семья, дети – основа основ, корень всего сущего.

 
Сели гули на кровать,
Стали гули ворковать,
Стали гули ворковать,
Стал наш Ваня засыпать.
 

Каждая мамочка, начиная песню колыбельную, знала: именно гуленьки (голуби сизые) прилетают каждую ночь по повелению Лели к растущему малышу, чтобы заботиться о нем. А утром гули улетали, забирая с собой все плохое. Вот так поспит Ванюшка ночь, а утром просыпается и здоровый, и веселый, и румяный. Волшебные были те колыбельные, чистые, искренние, мудростью расцвеченные!

Наши предки большое значение придавали как самому слову: «Слово ведуном ходит», так и органу человеческого организма, с помощью которого слова получались – языку. Отсюда и интересные обряды, особенно те, которые детей маленьких касались. Славяне считали, что только что родившийся ребенок очень слаб, потому что «связаны» его руки и ноги. Ребенок не сразу видит и слышит, потому что «закрыты» его глаза и уши, и не сразу говорит, потому что его язык «запутан». Чтобы освободить дитятко, сделать его сильным, видящим, слышащим и говорящим, в течение первых нескольких лет его «развязывали», «распутывали», «открывали». На ножки ребенка, который уже мог вставать, напутывали нитки и одним взмахом ножа перерезали. Ребеночек обязательно после этого первые шаги делал. Так же и с языком делали, только без ниток. Три раза ножом щелкали у рта ребеночка, как бы освобождая его язык.

А еще помогали матушкам возле колыбелек котик мягонький и волчок серенький.

«Придет серенький волчок и укусит за бочок!» – мягко предупреждала мамочка, ласково поглаживая бочок и ручки ребеночка, и продолжала: «К нам, волчок, не ходи, мою детку не буди». Ванюшка, засыпая, уже знал, что его во сне защитят, что ничего плохого с ним не случится и утром он проснется в своей же кроватке. И волчок-то ведь совсем нестрашный, он тоже маленький и только учится жить.

Давно уж отмечено, что очень любили мамочки котиков вспоминать в колыбельных.

 
Приди котик ночевать,
Мою детоньку качать,
Качать, прибаюкивать.
Уж как я тебе, коту,
За работу заплачу:
Дам кусок пирога
И кувшин молока.
 

А котик сидел рядом и слушал песенку внимательно. Уж больно обидчивые были коты в крестьянских домах. И внимание им нужно было особое, и сметанка свежая чтобы на усики попадала, и подстилочка всегда чистенькая. Но мамочка и сама все лучшее отдавала, свято веря, что так задобрит она нижний мир, из которого котик пришел.

М. Игнатьев «Нянька», 1913.

Довольный кот всегда добрым и заботливым становился: и хворь на себя возьмет, свернувшись колечком возле недужного места, и ребеночка покачает, успокоит, язычком шершавым ручку полизав.

 
Баю-баюшки, баю.
Сидит котик на краю,
Лижет мордочку свою
Да тешит деточку мою.
 
 
…
 
 
Баю-баиньки-баю,
Спать укладываю,
Коту наказываю:
Киса, каши свари,
Киса, Ваню накорми,
Киса, кашки поешь,
Киса, Ванечку утешь!
 

А некоторые нянечки и вовсе сказывали, что коток и ребеночек говорят между собой на языке особливом, взрослым людям непонятном. Правда то или нет – никто и знает точно, ведь как только грудничок научится слова взрослые понимать, то и язык тот особливый сразу же забывает. Вот так-то.

Часто соотносили язык и волосы, говорили, что волосы до года стричь нельзя, потому что так и язык отрезать можно. Стригли только тогда, когда ребеночек уже несколько слов мог сказать. Если ребенок долго не начинал говорить, то и тут свои обряды были. Нельзя было взрослому своим языком касаться детского языка и даже в губы целовать. Считалось, что так взрослый (даже если это мать) молодость у ребенка забирает и его способность говорить. Чтобы ребенок быстрее заговорил, многие знахарки использовали заговоренную воду родниковую, прогретую в печи. Наматывали на палец мягкую тряпицу и трижды обмывали ею язык ребенка. Часто добавляли в эту воду отвары лесных трав.

Никогда русичи не путали колыбельные песни с другими, ведь у колыбельных особая мелодия была. Как время – быстротечная, как травка зеленая – всегда снова и снова вырастающая, как солнышко яркое – теплая и ласковая, как ветер – легкая и нежная, как вода – сердцу маленькому, растущему необходимая. Знали и тогда и сейчас русские люди: в колыбельной вся сила природы-матушки заключена и помогает она больше всего тому, кто зла еще не разумел никогда, только-только глаза открывает, и надобно ему в начале всего видеть цельное и непорочное, основу бытия самого. Матушка пела перед сном малышу:

 
…Ветра спрашивает мать:
– Где изволил пропадать?
Али волны ты гонял,
Али звезды воевал?
– Не гонял я волн морских,
Звезд не трогал золотых –
Я дитя уберегал,
Колыбелочку качал.
 

(по А.Н. Майкову)

Или так иногда пели на ночь:

 
Бай-бай да люли!
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз, снесут на погост.
Мы поплачем-повоем, в могилу зароем…
 

И все правильно было. Ибо верили русичи, что во сне ребенок, недавно свет белый увидевший, возвращается в тот темный мир, откуда появился. Если лялечка перед сном капризничала, значит темные силы верх брали, хотели к себе снова несмышленыша вернуть. Но не нужно было с ними во вражду вступать – навредить это значило бы тельцу еще некрепкому. Притворялась маменька, желая хотя бы на время обмануть злых духов. Ждала, пока сыночек или доченька сами мощи наберутся и увидят сны белые.

 
Ты обманешь-проведешь –
В сыру землю спать уйдешь,
Баю-баю-баюшки
Да под сини камешки.
 

Вот и значит: пели раньше и поют до сих пор наши мамочки не колыбельные, а песни обережные, светлые.

 
Баю-баюшки-баю!
Во лазоревом краю
Солнце село,
Скрылось прочь,
День угас, настала ночь.
Тишина в лугах, в лесах,
Звезды ходят в небесах,
И дудит им во рожок
Тихий месяц-пастушок.
Он дудит, дудит, играет,
Складно песню напевает,
Да негромкая она,
Только звездам и слышна.
Только звездам, только ночке
В синей сини над селом…
А для нашего сыночка
Сами песню мы споем.
Мы сыночка покачаем
Под припевочку свою:
В ней начало: «Баю-баю!»
А конец: ««Баю-баю!»
 

(Русская народная колыбельная песня)