Текст книги "Сказы о жизни и быте русского народа"

Была бы уда, а рыба будет

«Всю рыбу не выловишь», – говорили наши предки когда-то. В те времена водилось ее видимо-невидимо во всех ручьях, озерах, реках бесчисленных на Руси, можно было, совсем не натужась, зайти в воду и «голыми» руками поймать сколько надо. Поэтому и относились тогда к рыбалке как к шуточному, легкому делу. Ведь это не охота на зверя лесного, где без премудрости можно из лесу и без добычи уйти.

И. Прянишников «Дети на рыбалке», 1882.

Позже, когда поняли, что рыба помогает от хвори всякой, что из рыбьей кожи тоже можно одежду шить, рыбьими пузырями можно окна затягивать, от муки из рыбьих костей репа да горох растут не по дням, а по часам, когда рыбу научились солить да вялить, когда рыбой в дальних походах – военных или торговых – спастись от голода можно было, стали и рыбалку уважать. Еще и важно было, что ловить рыбу в речке, которая обычно рядом с домом была, могли даже малые дети. Отец на войне или в поле, мать по дому управляется или тоже в поле снопы вяжет, сестры и братья старшие родителям помогают, а куда малому – на речку, конечно же, – там и искупаться, и силы в плавании набрать можно, и рыбы наловить для ухи прямо тут же на берегу или домой принести, чтобы матушка в печке запекла или душистый супец сварила.

К этому времени рыбу, конечно, не руками уже ловили. Ветку прочную, гибкую от молодого дерева зачищали, накручивали на нее высушенную жилу животного, цепляли крючок деревянный или из рыбьей или звериной кости – и получалась уда (потом ласковее звать стали – удочка). А рыбу тогда не ловили, а удили, и не рыбалка была, а ужение. До сих пор инструментом таким рыбаки пользуются и радуются удаче своей рыбацкой. Даже, говорят, спорт такой появился – кто больше рыбы поймает, да чья рыбина, на удочку пойманная, самой большой будет.

Но чтобы рыбы больше ловить (на удочку ведь точно много не поймаешь!), придумали острогу делать – три или больше остро заточенных зубца на удобной ручке, длинной или короткой – каждый сам для себя подбирал. Зубцы сначала деревянные выстругивали, а потом и металлические научились ковать. Рыба ведь скользкая, ловко в воде двигается, а если покрупнее, то ее и вовсе трудно удержать, вот если на острогу ее подсадить – никуда она не денется от рыболова. Когда глубоко было, то сначала удочкой с червячком на крючке хитрые рыбаки приманивали рыбку крупную, а у берега уже острогой били.

На глубоких реках езы строили – деревянные частоколы от берега до берега. На такую сложную работу все деревенские мужчины собирались ранней весной, после первого ледохода, и работали несколько дней. Ез стоял поперек реки целое лето. Мелкие рыбешки сквозь частокол спокойно дальше по течению плыли, а вот крупная рыба в ловушку попадала. И тут уже рыбаки на лодках с бреднями или острогами, а то и с неводами поспевали. Хороши езы были, когда большая деревня рядом, или монастыри, или ярмарка – тогда рыба сразу вся уходила по столам. В маленьких деревнях езы обычно не делали.

Очень давно русичи научились сети плести – маленькие и большие, круглые и прямоугольные, с крупными ячейками и помельче. Говорят, подсмотрели, как в лесу, например, паук сеть свою плетет да добычу ловит. Нелегким, конечно, делом это было. Разный материал для рыболовной сети использовали, но старались брать такой, чтобы сеть легкой получалась. Кто полоски тонкие кожаные заготавливал, кто тонкие ветки молодых деревьев в соляном растворе для упругости обрабатывал, кто пеньковую веревку особым образом скатывал и узлами вязал. Бывало, что не одну зиму сидел хозяин, сплетая сначала маленькие кусочки сети, потом соединяя их в одну большую. Были мастера и такие, кто сети плел да на ярмарке продавал. Хорошая сеть оценивалась тогда сродни богатырскому мечу. И настоящие рыбаки не торговались, знали, что окупится такая сеть быстро. Ведь чем еще сеть удобна была: натягиваешь ее поперек реки или в заветном месте на озере – рыба сама в нее заплывает, жабрами запутывается. А в это время рыбак своими делами занимается или на поле, или в лесу. Потом придет снова к речке, вытащит сеть с уловом и домой – семью кормить. Кстати сказать, ловить рыбу сетями крепкими наши предки и на морях глубоких научились. Трудно и опасно это было, конечно, приходилось в целые артели объединяться, но зато прибыльно. Морская рыба на ярмарках всегда требовалась.

Какая рыба особо ценилась – про то нам летописи о житии-бытии княжеском рассказали. Как застолье – так осетр-царь, или в печи запеченный, или на вертеле изжаренный, стол венчает. Здесь же стерлядь, семга, язь, лещ. Если уха – так из щуки или карпа хороша. Карася или судака жареным подавали. Сомов, лососей солили и вялили на зиму. Но, конечно, рецептов для рыбки вкусной множество было, на кухне каждой – свои секреты. В монастырях русских рыбу особо ценили как постную, нежирную пищу, поэтому всем советовали ее употреблять. Князья часто у себя во владениях пруды для разведения рыбы строили и держали челядь (слуг-холопов) для того, чтобы те за рыбой в этих прудах присматривали и вылавливали ее прямо к столу княжескому или царскому. А простой люд и снеток любил – маленькую рыбку, чуть больше ладони человеческой, сейчас ее больше корюшкой зовут. Тысячами пудов ее ловили и сушили. Запасали впрок, а потом пироги пекли рыбные, в кашу добавляли, супы варили и мать-природу благословляли за щедрость и помощь.

Простые рыбаки, кстати, и сегодня не скупятся на благодарности. Понимают, что мудрость рыбачья, из глубины веков пришедшая, всегда полезна. И тем, кто ее соблюдает, обязательно удача будет. Например, нельзя из дома с собой рыбу на рыбалку брать – новая не придет тогда под удочку. Нельзя слушать перед рыбалкой пожелания о хорошем клеве – точно клева не будет. Нельзя перед пустыми ведрами проходить – тоже пустой с рыбалки вернешься. Если через удочку переступим, то в этот раз не поймается на нее рыба. А если наступим на удочку, то не поймается никогда. Хороший рыбак прежде чем рыбачить начнет, обязательно угостит, задобрит водяного: водочки из стаканчика плеснет, хлебушка краюшку по волнам пустит и даже табачку насыпет, а потом уважительно у Дедушки (так водяного меж собой давно рыбаки зовут) позволения рыбачить и помощи попросит. Дед-водяной обязательно поможет после такого щедрого и ласкового обращения, но первую пойманную рыбку ему обратно вернуть надо. Вот только тогда клев настоящий и начнется!

У всякой охоты свои заботы

«Живи с природой в ладу, не попадешь в беду», – говорили с древности на Руси. А охотник русский с давних времен и до сих пор знает: «Не тот охотник хороший, который убивает, а тот, который бережет и охраняет».

Когда-то давно, еще когда все на земле начиналось, охотой жил человек, добывал с ее помощью все нужное: одежду, пищу, жилище: «Лесная сторона не одного волка, а и мужика досыта накормит». Охота помогала пережить морозы, засуху, неурожай. Уже тогда русич знал, что брать у природы лишнего не надо, относился к ней с уважением. Никогда чужой добычи не брал, всегда помогал животному, попавшему в беду, не убивал самку, кормящую детенышей, не убивал спящее животное или птицу: «Любишь охотиться, люби и о дичи заботиться». Кстати, охотника тогда чаще «полесником» называли, а охоту «полесней». И у каждого охотника-полесника свои тропки заветные были, свои «путики», которые по наследству передавали. На чужие путики только нечестные да завистливые вступали.

А. Литовченко «Итальянский посланник Кальвуччи зарисовывает любимых соколов царя Алексея Михайловича», 1889.

Охота для русичей честным и справедливым делом, лесной правдой была. Убивая зверя или птицу, они верили, что души убитых на охоте улетают в Ирий-сад, где их встречает старший в роду и расспрашивает, как охотник вел себя во время охоты: был ли справедлив, поступал ли по чести-совести, не мучил ли. И если все было хорошо, то возвращался зверь на землю – рождался вновь в своем же обличье – и продолжал род свой. Чтобы для невинной убитой души возвращение в мир яви легким и скорым было, охотник часть шкурки, или коготок, или перышко возле приметного высокого дерева клал, а рядом – краюшку хлеба с извинениями.

Соколиная охота была популярна на Руси на протяжении многих веков. Соколиный двор содержал киевский князь Олег в XI веке. Охота с ловчими птицами нравилась Алексею Михайловичу. Он оставил потомкам знаменитый «Урядник Сокольничьего пути», большую часть которого занимает описание торжественного обряда посвящения в начальные сокольники (тот, кто управлял соколиной охотой).

Войдя в лес, охотник обязательно кланялся во все стороны, говорил лесу и всему живому в нем приветственные слова. Шуметь, кричать в лесу не полагалось: «Охотник слышит, как лес дышит». Охотники, по лесной правде живущие, животных и птиц никогда напрямую не называли: медведь – Хозяин, лиса – Кумушка, заяц – Косой. В лес не полагалось ходить в грязной или рваной одежде. Пусть это не новая была одежда, но чистая и заштопанная заботливой женской рукой. А то и вообще для охоты специальную одежду шили, чтобы не сильно яркой, в цвет леса, и чтобы обязательно удобной была – если далеко идти или ночевать в лесу придется. Хмельными в лес не ходили. Костры зря не жгли – только чтобы согреться или кашу сварить. Если ночевать приходилось – деревья не ломали, не гнули, навесы или шалаши делали из нижних веток или валежника. Худо было тому нерадивому охотнику, который не чтил лесную правду. Ведь за всем следили Леший, Кикимора, Водяной и всякая навья нечисть. Хороший охотник знал, как их задобрить, чтобы в лесу не заплутать и не пропасть.

Для управления птицами сокольники привязывали к лапке или к хвосту колокольчики. Так птицу легко находили, когда она улетала в поисках добычи.

Много примет разных было для охотника. Помыться в бане накануне охоты, найти подкову – к удачной охоте. Встретить по дороге в лес молодицу с пустыми ведрами, оступиться (особенно на левую ногу) – то не будет охотничьей удачи. Зайдя в лес, охотник внимательно слушал, с какой стороны услышит птичий крик: справа – к удаче, слева – добычи не будет. А если ворона со спины каркала – то и вовсе не охота, а беда получится. Убив зверя, охотники нож, или стрелы, или рогатины, или трезубец в кровь опускали, чтобы удачу навсегда присушить к орудию охоты. А вот если случалось на нож или стрелу самому наступить – то это к пустой охоте в будущем. Охотничьи орудия никогда в избе на виду не висели, чтобы не приманить чужую зависть. Нельзя было свое оружие кому-то на время отдать – считалось, что так удачу свою охотничью отдаешь. С тех давних времен, когда охотники свято верили в приметы и знали, что охота – это дело нелегкое, заветы мудрые сохранились и до нас дошли: «Нельзя делить шкуру неубитого медведя», «Не наливай воду в котел, пока зайца не нашел», «Не убив зверя, шкуру не снимай», «На ловца и зверь бежит», «Уопытного охотника глаз остер, ум хитер, отличный слух, тончайший нюх», «Плохо поищешь – зверя не сыщешь», «Какна охоте потопаешь, так и дичи полопаешь», «С медведем дружись, а за топор держись».

Много всяких премудростей охотничьих веками накапливал русский народ. На небольших зверушек до сих пор силки ставят, а ведь когда научились их делать – никто точно и не скажет: может, две тысячи лет назад, а может, три тысячи или больше. Для силков брали конский волос или пеньковую веревку и укладывали петлей, концы которой закрепляли на ближнем дереве или пеньке. Попадал лапами зверь в такую петлю, и затягивалась она крепко, держала зверя, пока охотник не приходил силки проверить.

Все пенечки высокие на своих путиках охотники помечали, ведь из них было легко сделать ловушку хитрую. Расщеплял охотник остатки ствола, делал их трезубцем острым, а на самый острый зубец приманку вешал. Прыгала лисица, чтобы полакомиться, да и застревала смертельно на трезубце. Такие трезубцы звали охотники «рожнами». До сих пор про тех, кто рискует слишком, так и говорят – «лезут на рожон».

Если стрелы использовали, то концы их притупляли, чтобы шкуру зверя не испортить. Для этого же использовали тенёту – сеть охотничью, куда полесники, собравшись вместе, зверей с ценным мехом загоняли. Зверьков потом из сети вынимали и продавали или князьям, или на ярмарке. Очень ценился мех куницы, соболя, черной лисицы, песца. Заячий, беличий и бобровый меха тоже в дело шли. Русь с давних времен славилась своей пушниной – заморские гости приезжали к нам свои товары именно на меха выменивать. Поэтому у охотника, который мог зверя так добыть, чтобы шкуру и мех не испортить, всегда в доме достаток был.

Правда, позже наступили такие времена, когда охотиться в лесу простому деревенскому мужику только с разрешения князя можно было, которому этот лес принадлежать стал. Поделили князья все земли русские и стали свои правила охоты – «лова» – устанавливать. Целые охотничьи рати собирали они для лова зверей и соревновались между собой, кто сильнее, ловчее да больше зверя изловит своими собственными руками. Псов держали для охоты или птиц – соколов, ястребов. Высматривали соколы зверя, потом псы начинали его в сети загонять. А там и вся дружина поспевала во главе с князем и княжичами. Если крупный зверь был, то вперед выпускали ловчих (они охоту для князя устраивали) с рогатинами. А если потешиться князь желал, то самого сильного ловчего оставляли один на один, например, с медведем побороться. Не всегда человек в этой потешной схватке побеждал, но и медведю тоже уйти не удавалось на свободу..

Развлекались охотой русские князья, а потом и цари. Гридницы в своих княжеских хоромах или царских дворцах шкурами медведей, зубров, туров, лисиц украшали. И когда гости приезжали, особенно заморские, то прежде чем о деле говорить, хвастались своей ловчей добычей, чтобы силу свою показать и могущество. На долгие годы забыли люди о лесной правде да справедливости. Сейчас только вспоминать начали и сказы об этом сказывать.

А на ярмарке что есть, вам всего не перечесть

 
Собирайся-ка, народ,
У нас ярмарка идет.
 
 
…
 
 
Ярмарка, ярмарка!
Огневая, яркая, плясовая, жаркая.
Глянешь налево – лавки с товаром
Глянешь направо – веселье даром!
Солнышко осеннее встает,
Спешит на ярмарку народ!
 

Так кричали на Руси зазывалы перед ярмарочными воротами, которые устанавливали или на погостах (тогда это площади в центре села были), или у торжка монастырского. И на ярмарку шли, надев лучшие одежды: и товар продать, и себя показать, и на других посмотреть, и потешиться, и про новое что узнать. И много народу там собиралось: «Где двое, там рынок, трое – базар, а семеро – ярмарка». Ярмаркой иногда войны останавливали – ярмарочным мир называли и строго-настрого его не нарушали. Мир такой мог длиться несколько месяцев. Поэтому рядом обязательно бани строили: «Без бани и торг не торг».

Ярмарочные горки были знатным развлечением. Их высота достигала 12 метров. На них катали даже летом – на специальных коврах или тележках.

Именно на ярмарках впервые появились и стали популярными механические театры, где использовались простые механизмы для управления куклами. Дватри человека могли при этом управлять 30–40 куклами. Такие театры собирали много зрителей.

Изначально на торги крестьяне из соседних сел привозили излишки в хозяйстве. Уродилось зерно богато, много репы выросло, есть вышивки искусные или лапти новенькие – сразу менялись и всем хорошо было. Но потом торговое дело расширяться стало. Торги стали проводить по много дней – вот тогда и ярмарками их назвали. Арской (Казанской), Макарьевской (Нижегородской), Пермской, Оренбургской, Ирбитской и другими ярмарками стали заморские купцы интересоваться. Привозили они одежды новые, сукно, кожи, посуду, а у нас брали мед, орехи, ягоды, варенья, травы, меха, одежду вышитую, игрушки деревянные да глиняные. Да, многими ремеслами диковинными Русь славилась, не уезжали купцы заморские пустыми никогда.

И. Куликов «Ярмарка», 1910.

«Доброе имя лучше богатства»,

«Уговор дороже денег»,

«Не дал слова – крепись, а дал слово – держись!».

Эти выражения (точнее, традиции, связанные с ними) пришли к нам из купеческой среды, сформировавшейся еще в средневековой Руси.

Что было важно для купцов? – Честь и совесть.

Каждый на ярмарке своим товаром хвастался. А чтобы громче было («Из-за вашего торга нашей ярмарки не слышно»), купцы скоморохов бродячих нанимали, платили им немало. Скоморохи, в яркие одежды одетые, с лицом разукрашенным, бойко выкрикивали на всю площадь ярмарочную, чем товар славится.

Простым рукопожатием закреплялись денежные обязательства. Под честное слово деньги отдавались даже в государственное пользование. И наоборот, если на то была необходимость, купцу выдавались «в расход и возврат» деньги из государственной казны. Купеческое слово могло стать гарантом любой сделки. И ценилось оно выше официальных бумаг. Нарушить его было совершенно невозможно. Это значило, например, лишиться поддержки купеческой «сотни» (объединения купцов), что фактически обозначало провал всей торговли.

Да такие шустрые они были, что хочешь могли продать: и коней вороных, и курочек-несушек, и пряники расписные, и хмель, и снадобья на травах от хворей всяких, и леденцы петушком, и медведей бурых – все свою цену имело, своего покупателя находило.

 
Тары-бары-растабары!
Расторгуем все товары!
Шелк, парча – кому что надо,
Ну а мне пятак в награду!
На платочки посмотрите,
Обязательно купите!
Лучше этих не найдете
Хоть полмира обойдете!
 

Как скоморохи накричали, так купцы и продали («На ярмарке каждая корова только дойная»). А продали – оброк богатый в казну заплатили. Россия ярмарками большими богатела.

На каждой ярмарке были разные ряды для товаров: пряничный, свечной, птичий, харчевенный, мясной, булочный, коробейный, соляной, медовый, восчаный, житный, овощной, крашенинный, суконный, кружечный, сенной. На вшивых рядах поношенные одежду и обувь продавали – и на это находились покупатели. Все продавали и все покупали. Да еще и лоточники-коробейники ходили со своим товаром: «Ой, полным-полна моя коробушка, есть и ситец и парча! Пожалей, душа-зазнобушка, молодецкого плеча!»

При Петре I сотни были заменены гильдиями, деление на которые осуществлялось по объему богатства. I и II гильдия считались престижными. Купеческое слово и все другие традиции соблюдались этими купцами беспрекословно. Доверие друг другу в этой среде было прочным и честным. В III гильдию влились мелкие купцы, которые позволяли себе действовать лишь бы выгодно набить карманы. Но те купцы, которые состояли в I или II гильдии, старались имя свое «держать в чести», иначе так и оставались «купчишкой».

А еще на ярмарках народ веселили. Продал товар удачно и ну вперед! Хочешь на горке прокатиться – хватай санки, катись с ветерком! Устал, товар продавая? Не до санок? Иди к балагану, становись возле самой занавеси и смотри себе жизнь кукольную: и поплакать, и посмеяться можно над приключениями Петрушки озорливого, от которого и людям простым, и людям государственным доставалось – всех высмеивал. Или рядом посмотри на людей-уродцев: рты перекошенные, ноги короткие, руки железные. Страшно? Смотри себе тогда на тех, кто ножи мечет, кто огненными обручами фигуры выписывает, кто танцами страстными народ собирает, кто говорит, рта не открывая, кто гири пудовые поднимает – на каждый вкус зрелище есть. И на коней бравых можно посмотреть, и на слонов, обезьянок, тигров, что привозили с дальних земель. Или дальше иди, собачьи, петушиные бои посмотри или тараканьи и куриные бега.

Молодые парни и девахи пляски устраивали: кто кого перетанцует. А вокруг танцующих зеваки собирались и кричали на всю ярмарку, хлопали, самых ловких да гибких выбирая. На медведей, неуклюже танцующих, тоже интересно смотреть было. Они тебе и медку вынесут, и ложку подадут, и лапой помашут, и поздороваются.

А самые удальцы-молодцы на столбы ярмарочные залезали, где на самом верху сапоги висели новенькие. С каким восторгом девичьи глаза на удальцов, сапоги добывших, смотрели! Недалеко от таких столбов бои кулачные проводили. Очень любили мужчины-богатыри «парок выпустить», силушкой померяться в честной и праведной борьбе, как и должно быть – по правде и по совести.

Но особо на ярмарках всегда гусляров выделяли.

Гусли звенят, про жизнь говорят

«Возьму гусли звонкие, яровчатые да настрою гусли на старинный лад, заведу старину стародавнюю, бывальщину о деяньях славнорусского богатыря Добрыни Никитича. Синему морю на тишину, а людям на послушание…» – вот так, нараспев, мудро и по-доброму начинается былина о славном богатыре русском. То ли пели это, то ли рассказывали… Но собирали эти музыканты, что гусли в руки брали и гуслярами (гуслистами) звались, много народу вкруг себя. Сходились люди и слушали о судьбе героев былинных, о деяниях княжеских, о битвах за Русь-матушку, о чудесах невиданных, какими Русь полна. Жили гусляры среди народа всегда, часто странствовали по чужим краям, вести людям разносили.

А. Рябушкин «Пир богатырей у ласкового князя Владимира», 1888.

Приходил гусляр, садился на лавку в избе, в хоромах или посреди площади торговой, клал гусли на колени себе, наклоняя на сторону левую, и руками обеими струны перебирать начинал. Правая рука громко и смело струны брала, а левая ее останавливала, приглушала звук осторожно. Иногда гусляры по двое-трое приходили людям правду петь. Тогда один в центре садился, двое по бокам, и пели они слаженно все вместе или по очереди. Любили гусляры белые одежды, этим чистоту помыслов, правду бывальщин своих показывали. Часто гусляров на свадьбы звали, тогда звучали гусли звонче звонкого. На похоронах, на тризнах гусли плакали, людей от смерти, от темных сил защищали. Больных же гусли исцеляли навсегда.

А вот когда гусли первые смастерили, сколько бывальщин было сложено, сколько гусель под них звенело, сколько гусляров по свету белому ходило – никто теперь точно и не знает. Только сказывают, что гостей заморских гусляры всегда удивляли. Византийские цари на диво русское смотрели и сравнивали, ведь у них тоже инструменты были для музыки, но звучали не так звонко и легко, и слова такие не находились. Приезжали они домой, рассказывали о чуде, увиденном на Руси, – так весь мир и узнал о русских гуслях.

Звонко играть на гуслях получалось, потому что мастера дерево умели брать правильное: ель или клен, потому гусли и звали яровчатыми. Чурочку цельную сушили, вымачивали и снова сушили, потом форму шлема русского или крыльев выстругивали и струны натягивали. Сначала струны из волоса конского делали, потом кузнецы их искусно ковать научились из металла. «Гусла» – так звали каждую струну, а все вместе – «гусли». Делали струны по-разному – кто пять, кто двадцать, а кто и шестьдесят шесть, кто сколько сможет перстами перебрать.

У хорошего гусляра струны-гусли будто оживали, сами пели. Вот как у Бояна известного: «Боян же, братья, не десять соколов на стадо лебедей напускал, но свои вещие персты на живые струны воскладал; они же сами князьям славу рокотали». Так в «Слове о походе Игореве, Игоря, сына Святославля, внука Олегова» описывается.

Богатыри русские, что землю родную прославили, гуслистами были знатными: «Не было молодого гусельщика супротив Добрыни Микитинца!», «Стар Ставр сын Годинович, он мастер играть в гусли яровчаты».

А вот как Садко былинный царя водяного под гусли живые плясать заставлял:

 
«“…Скажут, мастер играть в гусельки яровчаты:
Поиграй же мне в гусельки яровчаты”.
Как начал играть Садко в гусельки яровчаты,
Как начал плясать царь морской во синем море…»
 

Живые гусли русские. И жизнь дарят. Как и качели, что с древности русичам знакомы.