Текст книги "Скажи моей лошади. Вуду в обычной жизни на Гаити и Ямайке."

Захария прыгал через могилы поверх голов сидячих музыкантов, в экстазе замирал на лету и кружился в воздухе, падал на спину, а потом защемил бёдрами одну из женщин, охваченную судорогой. Кто‐то разомкнул эти клещи, и танец продолжился.

Я не сразу заметила, как между могил волокли козла, увидев нож в руке Захарии. Мгновение спустя «Силыч» уже цедил кровь из козлиной глотки в обычный стакан. Народ повалил за каплей чудодейственного напитка, но желающих оттеснили. Не отвлекаясь от танца, Захария отхлебнул большой глоток, позволив затем пригубить каждому из лабухов. Потанцевав с пустым стаканом, «Силыч» подпрыгнул и с воплем зашвырнул его куда подальше. Кто‐то было ринулся подобрать стакан, но «Силыч» зловеще кивнул и, не переставая танцевать, тут же пропел предостережение:

 
– Подберёшь – так подбери, проблем себе не набери.
 

Число желающих мгновенно сократилось до нуля.

После фантастической кульминации ударных судорога подкосила и Силыча. Захария рухнул, но никто его не трогал. И тут я увидела взлетающий кувшин. Полный воды кувшин у меня на глазах поднялся из корыта, тихонько сел на крышу пальмовой будки и так же медленно спланировал на прежнее место. Барабаны несмолкали. Песни продолжались.

Вот нож, вот стакан … поёт петух зловеще… рассвет уж близко… и ночь, как смерть, темна…

Барабаны истощили свой запал, «испуская дух». Издали показывались косые лучи восходящего солнца.

V
Женщины карибского бассейна

Любопытно оказаться женщиной на Карибах, побывав перед этим женщиной в Соединённых Штатах. Представляющих, как верно подмечено, множество обособленных меньшинств, которые объединяет отношение к женщине (что тоже верно подмечено). Американцы в массе своей согласны по вопросу привилегий и льгот, полагающихся слабому полу с самого рождения. Слово дамы, как считает здешнее общественное мнение – закон, что само по себе не плохо. Большинство солидных джентльменов прислушивается к пожеланиям своих товарок, что так же свидетельствует об их здравомыслии и является правильным взглядом на вещи.

Ну а теперь, Мисс Америка, покорившая весь мир, давай-ка немного охлади свой пыл, окунувшись в тёмно-синие волны Карибского моря, и посмотри, что от тебя останется, когда ты попадёшь сюда, где встретишь уйму кадров несколько дремучих и алчащих от тебя лишь одного – взаимности в любви. Затронув серьёзную тему в ответ на флирт, ты вызовешь лишь снисхождение, какое проявляют к глупышам: Бедняжка! Эти губки созданы для поцелуев, а не для болтовни о справедливой зарплате сборщика бананов.

Они не указывают, где твоё место. Они считают, что его у тебя попросту не было и нет. Если они вообще над этим вопросом задумываются, то видят в тебе не человека, а устройство для приёма ласк и налаживания бытового комфорта, когда на то и другое у мужчины есть время, которое он отдаёт в твоё распоряжение для таких дел. Говоря иначе, они презирают твоё право быть первостатейной во Вселенной, согласно Божьему замыслу, присваивая себе наши прерогативы. Забрали без законных оснований! Не удивительно, что у женщин тут уровень образования намного ниже мужского.

Дискриминацию по половому признаку существенно усугубляют классовые и расовые барьеры. Разумеется, тут женщины на втором месте после мужчин («так по божьему закону»), но состоятельная мулатка хороших кровей может хоть кое-что тут наверстать. Если же ты кромешно черна и непроходимо бедна, а родители твои простые люди, тогда твоему положению в обществе мужчин не позавидуешь. Моли Бога, чтобы он превратил тебя в ослицу, а то не управишься. Принято считать, будто Он сотворил неимущую чернокожую женщину вьючным животным для нужд мужчины, а с Провидением спорить бесполезно. Приличный человек тут сам вряд ли что‐то станет таскать, иначе засмеют, и он станет изгоем. Тут люди считают, что Всевышним было создано два вида ишаков – один из них говорящий. Поэтому ныне женщину-грузчика и женщину-кочегар можно видеть на Ямайке повсюду.

На острове свирепствует многожёнство в его допотопном африканском виде. Правда, даёт о себе знать занесённый сюда из Европы более утонченный институт – заводят на стороне содержанок. Мужчина вправе содержать несколько семей одновременно. Жёны не в восторге, но система на его стороне, и мнение гарема ничего не стоит. Если одна из жён влияет на принятие решений и регулирует интимную жизнь супруга, почему этой возможности лишены другие? Нет, так не пойдёт! Ревнивым эгоисткам следует давать отпор.

У тамошних женщин нет привилегий, просто потому что они женщины. Им, не задумываясь, поручают мужскую работу. Местные бабы заменяют мулов, и это никого не удивляет. Костлявая, но жилистая туземка, дробящая щебень, сидя на груде камней – зрелище для Ямайки повсеместное. Особую жалость вызывает вид чёрных ступней, изуродованных хождением по острым камням босиком. Ноготь большого пальца напоминает копыто мула. Эти ноги в дорожной пыли похожи на конечности отвратительных ящеров. И одежда женская, ясное дело – скудная, дешёвая и безобразная. Так и сидят они весь день вдоль обочины на солнцепёке, раскалывая камни молотком. Спасаясь от жары в хлипком шалаше из пальмовых листьев. Правительство закупает эту щебёнку для строительства дорог и технических нужд. За неделю, если ей помогают пара её ребятишек, такая работница получает в среднем полтора доллара. Адский труд, но и в таком раю, как Ямайка, надо чем‐то питаться, если ты ещё жив. Женщина карибского бассейна заменяет осла, семеня по горным тропам с грузом на голове.

Такова тут беднота. Зато знатные дамы тамошних мест дают фору своим соперницам из США. Браки заключаются строго среди равных. Интрижки мужчин на стороне, а то и вторые семьи не в счёт, но редко когда тут браки заключат не с представительницей своего класса. Американец, как считается у нас, влюбился, значит должен заключить брак. Любовь и женитьба в его представлении тесно связаны воедино. Карибская идея семейного счастья иная. Нет никакой нужды увязывать любовь и брак. Наш, американский, взгляд поражает безответственное отношение здешнего барчука к девушкам низших сословий, чьи права никто не уважает. Хуже того, их соблюдение вызовет отторжение в глазах местного бомонда. Если завёл ребёнка, это не повод нарушать сословные и расовые ограничения, которые предписывают только внутренние браки представителям местной аристократии.

Вот вам типично ямайский пример. Смазливая и непреложно смуглая девица едет на поезде в Кингстон, где её ждёт место машинистки в Объединённой Фруктовой Компании. К ней подсаживается молодой мулат. Впечатлённый манящей внешностью попутчицы, он тут же замышляет ловушку. Прошло несколько месяцев – крестьянка обосновалась в столице. Теперь у неё гостит мать. Дочь, до дрожи польщённая знаками внимания со стороны ухажёра, недоумевает, почему тот до сих пор не представил её своим друзьям. Она мечтает о несбыточном, теша себя верой в серьёзность его намерений, пока не узнаёт от подруги (которой доверила свою любовь и заветные мечтания), что юноша помолвлен с представительницей своего класса. Сельская пташка интересуется, так ли это, но получает отрицательный ответ. Поверив на слово, она продолжает кокетничать, завлекая мулата в золотую клетку брачных уз.

Наступает тот субботний вечер, когда кавалер не забирает её для привычной загородной прогулки. Он появляется только во вторник, не вылезая из-за руля. Усевшись рядом, дева берет быка за рога:

– А правда, Жорж, что ты собрался жениться не на мне? Подруга рассказала, потому что мать одной девицы приходила к её матери вчера за формами для пирожных и похвасталась, что дочь завтра твоей женой станет.

– Разумеется нет, милая. Я тебя одну люблю. Стал бы я, дорогая, катать тебя сегодня в авто, если у меня завтра свадьба с другой? – парирует мулат и, газуя, уносит жертву в сторону лесистых холмов под Кингстоном.

Там, в укромном местечке, после некоторого сопротивления он овладевает ею, предварительно выманив из машины.

– Я тебе не так сказал, милая, – заявляет он, получив своё. – Я женюсь‐таки завтра, а после свадьбы мы не сможем видеться как раньше. Забирайся обратно в машину. У меня ещё куча дел.

Выпихнув несчастную у дверей её дома, соблазнитель пропадает с глаз. В кабине остаётся туфелька, слетевшая во время борьбы за невинность. Шофёр выбрасывает улику для будущей невесты на тротуар, с которого её подберёт подруга соблазнённой и покинутой им девицы.

Церемония, назначенная на другой день, станет гвоздём светской хроники года. Но и это ещё не конец. Пару лет спустя, тот же тип, узнав о грядущем замужестве той, кого он обесчестил, расскажет жениху о своём «подвиге», презрительно бросив ему:

– Тебе разве нужен подержанный товар, парень?

Свадьбу отменят. Говорят, обманутая до сих пор пьянствует в окрестностях Кингстона, махнув рукой на собственное будущее. Но что значит её судьба, если не задета честь обоих мужчин? А честь мужская на Карибах – вещь немаловажная.

Законы Гаити запрещают женщине обвинять мужчину в отцовстве внебрачного ребёнка. Таким образом, потаскун ничем не рискует в случае заявления потерпевшей о последствиях их близости после пары ночей, проведённых вместе. Более того, как я слышала от нескольких смышлёных туземок, жених имеет право вернуть новобрачную родителям по поводу «не девкой взял». Что гарантирует право на почётный развод и женитьбу на другой. Репутация опозоренной никого не волнует. Чем она может опровергнуть навет? Брак следовало аннулировать до того, как у жениха появятся веские основания для жалоб. В дальнейшем новобрачной будет сложно доказать своё целомудрие. Кто знает, может уйма девушек поплатились репутацией лишь потому, что у развратника не было иного способа овладеть ими, кроме как через сватовство с последующим выбраковыванием?

Ещё один случай – мистер А. Вдовец под пятьдесят. В лавке рядом с его конторой служила «старая дева» тридцати с небольшим. Они полюбили друг друга, и вдовец предложил ей руку и сердце. Брачная церемония прошла тихо. И молодожёны отправились на медовый месяц в Леоган. Это курортное местечко в двенадцати милях южнее Порт-о-Пренса [43]43
  Столица Гаити.^*


[Закрыть]. В первую же ночь супруг выгнал её на улицу по причине отсутствия невинности. Обезумевшая женщина поплелась обратно в Порт-о-Пренс с пустыми руками, не имея при себе ломаного гроша. Но её добродетельному супругу показалось, что она и так легко отделалась. Для пущего поругания он нанял хулиганов, которые сопровождали бедную женщину диким стуком в барабаны, канистры и сковородки, рассказывая первым встречным, что она за «девица», пока та не дошла до города, где столь многообещающе начинался запоздалый роман. Разгневанный муж, чья честь едва не пострадала, подал на развод и женился на сестре известного в столице врача.

А обвинённая в бесчестии жена умерла в забвении год или два спустя. Может, и несладко ей было, но он – мужчина, а значит, особа священная. Мужскую честь надо защищать, даже если на это уйдёт четыре десятка женщин.

VI
Второе рождение нации

Темнокожий Гаити тщетно мечтал о мирной жизни четыреста лет. Три столетия остров слыл земным раем для богатых белых, обосновавшихся в столь благодатном краю. Для чёрных Гаити означало море пролитой крови и слёз. Бог не слышал молитвы «коренных» гаитян [44]44
  Кавычки добавлены нами, так как темнокожие рабы были завезены на остров Гаити белыми рабовладельцами, а его «коренными» обитателями являлись индейцы.^*


[Закрыть], чьё положение оставалось угнетённым даже после победы в восстании и последовавшего изгнания белых угнетателей [45]45
  Войны за независимость Гаити, завершившейся в 1803 г.^*


[Закрыть]. Ни монархия, ни иные формы правления не приносили долгожданный мир и покой. Они искали покой и свободу в прекрасных, но холодных горах, на островках, намытых течением рек, однако и там счастье не шло в трудовые руки, уходило сквозь пальцы.

Провидец мог бы сделать такое предсказание: спасение придёт из чужой страны, от людей, не похожих на гаитян. Свободу и мир, сказал бы такой пророк, вам возвестят знамения. Вы услышите голос в ночи. В столице из каменного творения рук людских хлынет река свежей крови. Всё громче станет крик, утробный вопль из самого сердца Гаити. Кто выжил, те увидят. До тех дойдёт послание сие. Настанет день – родится Вопль, и этот Вопль Гаити запомнит на века. Его услышат и содрогнутся жители стран на самом краю света. На горизонте появится пёрышко чёрного дыма. Траурный цвет Пера повергнет в ужас уйму народа, но вместе с ним снизойдут на Гаити мир и покой.

Все, в ком жива надежда, следите за этими знаками. Будет много лжепророков, но их обещания не дадут результата, потому что им нечем их исполнить. Перо будет веять в небесах. Ждите его[46]46
  В этой главе Хёрстон коснется гражданской войны на Гаити, разразившейся летом 1915 г. после избрания президента Жана Вильбрун́ а (1959–1915), который заключил под стражу своих политических противников и отдал приказ об их казни в столичной тюрьме («река крови из каменного творения рук людских»). После убийства Вильбруна военно-морские силы США вторглись в Гаити (американский крейсер на горизонте – «пёрышко чёрного дыма» из его труб), и начался период американской оккупации (1915–1934), принёсший (по Хёрстон) Гаити «спасение», лишив государственного суверенитета.^*


[Закрыть].

ГОЛОС В НОЧИ

Едва занялась заря, а по деревне пронесся шёпот. Одна девочка слышала выстрелы, доносившиеся из тьмы, в час, когда всё в глухой ночи затихло. Она метнулась будить отца и домашних. Незачем. Весь Гаити и так не спал, прислушиваясь: стреляют ли? Отец велел семье побыстрее одеться и нервно спросил у дочери: «У тебя, девочка, ушки острые, не как у меня, старика. Ты мне вот что скажи – стреляли во дворце или вблизи дворца, где тюрьма? А вообще – сходи и проверь запоры».

Девушка подошла к двери, но не попробовала, крепко ли закрыты засовы, а тихонько пробралась на улицу. Мимо, размахивая мачете, проходил отряд какос [47]47
  Личная гвардия генерала Жозефа Теодора (1847–1917) во время свержения президента Замора, перешедшая к свергнувшему Теодора Жану Вильбруну (который проводил курс на сближение с США), нанятая за жалование из сельской бедноты. После американской оккупации некоторые ка́кос перешли на нелегальное положение и стали партизанами.^*


[Закрыть], который увидел на воротах пометку «здесь живут иностранцы».

– Да тут целая улица, где иностранцы проживают! – сказал один из них своим дружкам. – Айда местных мочить.

Гаитянское личико девочки обратно юркнуло в ночную тьму, а головорезы направились туда, где можно разгуляться.

Покинув засаду, когда бандиты ушли, девица снова шагнула на тротуар, стараясь разобрать, что издалека доносит ночной ветер. Тут, на улице, со зловещей чёткостью доносился ритм нынешней жизни столицы. Голос этой ночи звучал всё отчётливее, готовясь произнести неизбежный вердикт. Борьба за власть и так слишком обострилась. Сегодняшняя ночь обязана сказать своё слово. Каждый гаитянин замер, со страхом и надеждой прислушиваясь к её приговору. Фанни слышала, как у неё за спиной онемевший от ужаса отец распахнул дверь. По другой стороне улицы кто‐то полз. Он жался к забору. Оказалось, соседский сын, почти одногодка. В ответ на приветствие мальчик дал девоч^{ке знак} – перейти на ту сторону улицы, чтобы ему не выдать себя, выйдя из укрытия.

– А ты что на улице делаешь, Фанни?

– Меня разбудили выстрелы, Этьен. И почему ты не дома? Так поздно, и здесь опасно. Я видела какос.

Мальчик подполз вплотную и огласил то, что уже носилось в ночной тиши.

– Т-сс, Фанни. Заключённых в тюрьме больше нет. Перестреляли.

– Как ты узнал, Этьен?

– Я слышал шёпот через дверь. В нашем доме. Мы не увидели, кто говорил, но так и есть – все узники мертвы.

РЕКИ КРОВИ

Утром того дня мужчины и женщины Порт-о-Пренса собрались у городской тюрьмы. «Заключённые убиты! Наши братья в тюрьме мертвы!» Новость облетела все дома, передаваясь из уст в уста. Местонахождение президента волновало немногих.

Уже не важно было, засел ли этот Жан Вильбрюн Гийом Сэм [48]48
  Гийом Сэм занимал пост президента Гаити в марте-июле 1915 г. (см. прим. в начале главы). Бытует также французская транскрипция его имени: Жан Вильбрэн Гийом Сан.^*


[Закрыть] у себя во дворце или прячется во французском посольстве. Обратись он к толпе, никто бы не стал слушать. Одно было ясно народу – узники убиты. Хотя некоторые, не веря, переспрашивали – неужели убиты?

Одни винили в случившемся политических противников президента. Дескать, это они вынудили его арестовать две сотни выходцев из почтенных семей во избежание переворота. Другие сомневались в порядочности как месье Сэма, так и его приспешников. Он негодный человек, говорили они, аферист и мошенник. Бессовестный хам. Ворвался в президентский дворец как варвар, обычаев не ведает! Где уважение к своему слову и обещанию[49]49
  Какос, обеспечившие прихода к власти Теодора, а позднее Вильбруна, обвиняли их в невыполнении «предвыборных» обещаний безбедной жизни.^*


[Закрыть]? Преступник он, алчный разбойник с большой дороги! Сколько он просидел во дворце – почти полгода. Разве мало, чтобы наладить дела с финансами и себя зарекомендовать хорошо? На каком основании это чудовище мешает жить и добра наживать другим людям? Как только Сэм захватил крупные города, Теодор, признав поражение, вежливо уплыл подальше[50]50
  Жозеф Теодор (1847–1917) после свержения Вильбруном не продолжил борьбу за власть и уехал в изгнание на остров Кюрасао в Карибском море.^*


[Закрыть]. Почему же Сэм не соблюдает соглашение с генералом Бобо, вложившимся в Сэма[51]51
  Росальво Бобо́ (1874–1929) – государственный секретарь-министр внутренних дел Гаити в 1914–1915 гг., ставленник Жозефа Теодора, вставший в оппозицию к Вильбруну после его избрания президентом.^*


[Закрыть]? Этот тип – грязная неотёсанная свинья. Культурные люди не обязаны хранить ему верность, которой он не заслужил. Пусть ждёт низвержения, как пить дать! Заложники в тюрьме пали смертью храбрых. Так многие в народе думали. Меньшинство не принимало отстранение от власти насильственным путём, оправдывая право президента на сопротивление. Кроме того, народ жаждал мира, устав от всевозможных «генералов» с их бесконечными переворотами. Страну разъедали амбиции и корысть. Люди молили о мире, да откуда ему взятьcя на Гаити?

Казнь заложников была-де вынужденным ответом президента на ночные залпы вооружённых отрядов оппозиционеров. По общему мнению, стреляли откуда‐то с Марсова Поля [52]52
  Общественный парк в столице Гаити Порт-о-Пренсе.^*


[Закрыть], и хвалёная армия какос вяло сопротивлялась, а потом разбежалась. Теперь родственники заключённых не могли не пройти в тюрьму, откуда долетали ночью глухие звуки выстрелов и стоны. Кто знает, может, это их родные плачут, взывая о помощи? Сообщили, что только что за ворота тюрьмы вышли пятнадцать палачей. Сами все в крови, и ножи в крови. Проверить достоверность слухов из первых рук не получится, поскольку военком Шарль Оскар Этьен исчез бесследно[53]53
  Имя главы гаитянской полиции Шарля-Оскара Этьенна (?-1927), летом 1915 г. отдавшего подчинённым приказ об убийстве 167 заложников в тюрьме Порт-о-Пренса, стало в устах местных жителей символом жестокости, а сам он превратился в персонажа в гаитянском карнавале с отталкивающей внешностью по имени «Шалоскá» (креольское произношение имени «Шарль-Оскар»).^*


[Закрыть]. По слухам, внутри ещё находятся тюремщики Поль Эрар и Шокотт, но к ним не пройти. Ответ подсказало восходящее солнце, высветив густые потоки крови, вытекавшей из здания тюрьмы.

И ворота рухнули под натиском разъярённой родни, рванувшей к узилищам, чтобы убедиться, что их близкие живы.

ПЛАЧ И КРИКИ: ВСЁ ГРОМЧЕ

Там, в тюремных камерах лежали груды скорченных трупов – раны колотые и огнестрельные. Головы, пробитые мачете, вспоротые животы. Головорезам было велено дорубать тех, кого не пристрелили. Трое сыновей Полиниса [54]54
  В числе заключённых, убитых в тюрьме Порт-о-Пренса в ночь с 26‐го на 27‐е июля 1915 г., оказались трое сыновей гаитянского государственного деятеля Эдмона Полиниса (1855–1915) – Морис, Рене и Сильвестр. После убийства Вильбруна Полинис на две недели стал исполняющим обязанности президента Гаити.^*


[Закрыть], убитых в цвете лет, беспомощно молили о возмездии и снисхождении.

Разум мутился при виде растерзанных тел. Навзрыд плакали женщины. Кровь взывала к мести. Вопли, раздававшиеся внутри окровавленных стен тюрьмы, кружили над Гаити, клубясь подобно дыму над пепелищем. И, багровея от ужаса, сквозь прореху в облаках, внимало этим диким звукам солнце.

УЦЕЛЕВШИЕ

Под грудой трупов нашли живого мужчину. Кричал, бормотал, снова кричал. Он сошёл с ума. Ещё один, сохранив рассудок, рассказывал, как командовали «пятнадцать, на дело!» Потом слышал, как надзиратель Шокотт велел держать стволы пониже и целиться в голову из расчёта пуля на человека. Все политзаключённые должны умереть. Приказ по округу – уложить всех до одного. Они ещё не знают, на что способен генерал Вильбрюн. Так говорил Шокотт.

– Тогда как я остался жив? – спрашивал себя этот счастливчик. – Вчерашняя мясорубка позади, а я до сих пор жив.

Выводят Стефана Алексиса [55]55
  Стефан Алексис (1889–1962) – гаитянский писатель и дипломат, последние пять лет жизни, после прихода к власти на Гаити Франсуа Дювалье, проведший в эмиграции в Венесуэле. Сын Стефана Алексиса, писателькоммунист Жак-Стефан Алексис (1922–1961), автор романа «Добрый генерал Солнце» (вышедшего в СССР в 1960 г.), был похищен и убит по приказу Дювалье по возвращении из Москвы, где участвовал в международной коммунистической конференции.^*


[Закрыть], за ним ещё двоих, потерявших рассудок. Резню пережили только эти трое.

– А где же тело Шарля Оскара Этьена? – кричит Полинис. – Либо он мёртв, либо здесь никто никого не убивал. Он высший офицер на Гаити, он обязан защитить безоружных и беспомощных людей.

– Да он тоже дружок Гийома Сэма, – отвечает кто‐то.

– Но разве честь не важнее дружбы? А если твой друг стал отродьем ада? Мерзко. Нет, Оскар Этьен наверняка мёртв. Такое могло случиться только через его труп. Проверь тут, у тел трёх моих сыновей. Этьен не мог их так подло обречь на смерть. Ищите как следует, и вы найдёте останки этого благородного человека, погибшего, спасая жизнь и достоинство своих беспомощных узников. Подобно Лувертюру [56]56
  Франсуа-Доминик Туссен-Лувертюр (1743–1803) – лидер Гаитянского восстания против колониальной Франции и рабовладения, идеолог независимого гаитянского государства, национальный герой Гаити.^*


[Закрыть], он погиб, спасая гаитян от истребления и зверств.

Так и бродил Полинис среди трупов, обезображенных до неузнаваемости, тщетно высматривая то, что могло сохраниться от заступника беззащитных, дабы воздать последние почести своему герою. Пока ему не сообщили, что бравый генерал не просто жив, но ещё и организовал эту расправу, а теперь прячется в доминиканском консульстве.

– Тогда я должен его оттуда вытащить! – засуетился Полинис. – Будет так великодушно с моей стороны, после того, как закончили жизнь мои сыновья. Ему и так наверно жить расхотелось. Не смог защитить людей, выполнить служебный долг. Надо скорей помочь ему избавиться от нечистой совести, несладких воспоминаний. Скорей, скорей…

С этими словами Полинис проник в здание дипмиссиии и выволок оттуда съёженного Этьена, который, похоже, охромел от ужаса при взгляде на лицо Полиниса-старшего. Лопоча о «непонимании» и об «ошибках», он сваливал всё на президента, но Полинис вряд ли выслушал его аргументы. Швырнув пленника на мостовую, он всадил в него три пули, очистив офицерскую совесть Этьена, по одной за каждого из троих сыновей, замордованных по его распоряжению. Толпа проследовала к генеральской резиденции, которую практически стёрли с лица земли, предварительно разграбив. Сделав весьма проблематичной организацию музея памяти этого госслужащего, предавшего и угробившего уйму доверенного ему народа по причинам их политических расхождений с руководством страны.

Полиниса корчило от гнева и отвращения, когда он шёл мимо рыдающих над трупами земляков. Он возвращался к французской дипмиссии, прикидывая, как бы ему поболтать по душам с самим президентом. И в этом марше его сопровождали уцелевшие – уже знакомый нам безумец, Стефан Алексис и ещё один, кто тоже выжил.

ТОТ ДЕНЬ И ТОТ ВОПЛЬ

Весь день после бойни родственники убитых прорыдали, отмывая от крови мёртвые тела, тщетно вопрошая скудные останки: «Ты ли это, любимый(ая), тебя ли я сейчас обнимаю, к тебе ли прикасаюсь?» Подчас те, кто потерял близкого человека, довольствовались фрагментом неопознанного трупа, чтобы было, что похоронить. Они знали, что Вильбрюн Гийом Сэм по-прежнему находится в дипмиссии, куда он‐таки прорвался, убежав из дворца, с отвагой Кристофа и яростью Дессалина [57]57
  Здесь – в ироническом смысле. Анри Кристоф (1767–1820) и Жан-Жак Дессалин (1758–1806) – национальные герои Гаити, участники войны за независимость Гаити.^*


[Закрыть]. Но главным героем того дня был не выживший генерал, а его жертвы. Народ не думал о живом президенте, народ сочувствовал мёртвым. Завтра, когда 167 несчастных скроются с глаз под могильной землёй, возможно, настанет и черед осмысления. А впереди снова бессонная тёмная ночь, когда шепчешь имена убитых близких. Со всех концов текли к церквям потоки скорбящих, с торжественным и мрачным видом к ним примыкали сторонние люди. Мужские голоса звали к оружию обитателей домов, в чьих окнах рыдали женщины. Наибольшее скопление трупов – перед собором Сакре-Кёр. Подпоясав чресла траурными платками, похоронной процессии с обеих сторон дороги в голос подвывали крестьянки. Её останавливали, чтобы те, кто не смог пробраться в храм, смогли оплакать убиенных на ходу.

Одна чернокожая крестьянка, рухнув на колени, и раскинув руки на земле в позе распятия, выкрикнула: «Говорят, Гаити снова переходит к белому. Что ж, пусть будет белый, если чёрный так жесток к своим!»

Трупы ждало погребение, а живых гаитян – американское вторжение на остров. С горестными криками, предвосхищающими оба грядущих события, народ направился в сторону французской дипмиссии. Им не препятствовали. События того дня временно упразднили дипломатический статус подобных мест. Гневный голос Гаити возвысился от всхлипов до воплей. Генерал Жан Вильбрюн, чьё президентство потонуло в крови ночного смертоубийства, был выкурен из укрытия. Ему отрубили руку, которой он отчаянно пытался противостоять натиску разъярённой толпы, и поволокли во двор, где некая дама, чьи изящные ручки в жизни веник в руки не брали[58]58
  Намёк на то, что противниками Вильбруна были выходцы из состоятельных мулатских семей, местной аристократии.^*


[Закрыть], отделила голову президента от тела беспощадным ударом мачете по самой хребтине. Обезглавленный труп швырнули через ограду протестующим, и те, отрывая разные части «на сувениры», поволокли безобразный торс по улице.

ПЛЮМАЖ НА ГОРИЗОНТЕ

Вот каковы были гаитяне, когда к острову приближался американский военный корабль, пуская в небо перистый шлейф чёрного дыма. Такими увидел жителей Порт-о-Пренса адмирал Кейпертон [59]59
  Уильям Кейпертон (1855–1941) – адмирал ВМС США, командующий ВМС США во время вторжения США на остров Гаити.^*


[Закрыть]. Были ещё увлечены играми с трупом, когда в гавань заходило судно ВМС США «Вашингтон» [60]60
  Броненосный крейсер ВМС США «класса Теннесси» «Вашингтон», спущенный на воду в 1905 г. и в 1916 г. переименованный в «Сиэтл». Списан был только в 1946 г., но во Второй мировой войне активного участия не принимал.^*


[Закрыть] под командованием Кейпертона. Тот, сойдя на берег, увидел голову Гийома Сэма, наколотую на шест посреди Марсова Поля, а туловище, попираемое толпой, на земле. Казалось, обезображенный труп не был нужен никому на свете – разве что тем, кто любил живого президента. А ведь останки этого «освободителя» Гаити заслужили быть помещёнными в мраморный склеп. Лувертюр отбивал атаки внешнего противника, а отвратительный торс Вильбруна объединил в порыве ненависти всех врагов внутри острова, что не менее важно. Трубы американского судна выдували тёмное облако светлой надежды.

Истекал последний час последнего дня вольницы для падких до наживы и до власти демагогов, подменивших честные выборы террором продажных головорезов какос. Мятеж подходил к концу. Начиналась мирная жизнь.