Текст книги "Оптина Пустынь. Духовный оазис России"

Извещение Оптинского старца Антония (Путилова) о его пребывании в Зосимовой пустыни

«…Во время утрени 2 мая 1863 г. отправился я на его (архимандрита Геннадия) конях, в сопровождении отца игумена Пафнутия[17]17
  Осмоловский; оптинский иеромонах, скитоначальник и братский духовник, впоследствии архимандрит, настоятель (с 1862 г.) Малоярославецкого Николаевского монастыря.


[Закрыть] в Зосимову пустынь, куда прибыли в 8 часов утра и встречены были едва ли не с крестным ходом всею обителью; ибо кто вышел встретить нас за три версты, кто за две, кто за версту. Да и сама матушка игумения[18]18
  Игумения Зосимовой пустыни Вера (Всрховская). Оптинский иеромонах Климент (Зедергольм) записал один матушкин рассказ, свидетельствующий о том, что она бывала в Оптиной Пустыни: «Недавно скончавшаяся достоуважаемая старица, игумения Вера, бывшая настоятельницею Зосимовой пустыни, сообщила нам замечательный случай молитвенного самоуглубления о. архимандрита Моисея (Путилова, настоятеля Оптиной Пустыни, родного брата о. Антония), случай, которого сама она была свидетельницею. Посетив однажды Оптину Пустынь, она, прохаживаясь около монастырской ограды с приближенными к ней сестрами, заметила, что навстречу им шел о. архимандрит Моисей, но как-то особенно медленно. Когда он приблизился, мать Вера и бывшие с нею подошли к нему и поклонились, прося благословения. Но каково было удивление всех, когда старец, всегда приветливый и внимательный, никого не благословил, ничего не сказал и продолжал тихо двигаться вперед, не замечая никого. Мать Вера громко назвала его по имени, он очнулся, удивился, что около него целая толпа людей, стал извиняться… Но выражение лица его, орошенного слезами, свидетельствовало, в каком состоянии его застигли… М. игумения Вера, подав другим знак, чтобы они удалились, одна продолжала путь со старцем, который начал с нею беседу духовную, весьма замечательную…»


[Закрыть] выходила встречать за ограду. И потом ввели нас во храм для поклонения иконам святым и святому старцу Зосиме; и при выходе все принимали от нас благословение; и отвели нам покойные келии внутри обители. Таковою благоговейною встречею нас был я тронут до слез; и день этот проведен был во взаимном удовольствии и утешении, до вечера. Но всякое доброе дело редко проходит без искушения; а потому и меня постигло неожиданно тяжкое искушение, т. е. затерял было я свои бумаги, пачпорт и подорожную, и отправил нарочитого в Боровск, думая, не забыл ли там. Но и там не отыскались оные, почему и готовился возвратиться со стыдом в Калугу, и даже в свою обитель, полагая, что на мое путешествие не было воли Божией. Но слава Богу, на третий день отыскались; почему и решился пробыть там (в Зосимовой пустыни) до воскресения; и перед вечернею 5 мая, напутствуемый благожелательными молениями, выехал я с миром и всю ночь ехал до Серпухова… 8 июня 1863 г.».

* * *

Дальнейшее матушкино повествование отмечает знаменательные события той поры – как в жизни всей обители, так и в ее личной – на пути восхождения к монашеству.

* * *

«В 1856 году в Зосимовой пустыни происходило большое торжество – служил наместник Троице-Сергиевой Лавры отец архимандрит Антоний, в то время бывший благочинным Зосимовой пустыни. По окончании часов прочтен был Указ о возведении Зосимовой пустыни на степень монастыря и переименовании ее в Троице-Одигитриевский общежительный монастырь. В это же время несколько сестер, в том числе и я, облечены были в рясофор, и наречено было мне имя Аполлинария. С облечением в рясофор назначено было мне послушание монастырской письмоводительницы и уставщицы по клиросам. Эти два послушания проходила я до самого пострижения в мантию. Кроме сего – была старшей в живописной и сама писала иконы».

У батюшки Антония относительно послушания уставщицы в одном из писем есть такое замечание: «Приятно то, что Вы с благословения матушки начали учиться церковному уставу. Да поможет вам Господь Бог и этому научиться уставу, чтобы ничего но своей воле не делать и своему самосмышлению не доверять; и когда сему выучитесь, тогда будете совершенною уставщицею».

«В 1862 году матушка игуменья Вера удостоила меня представлением к мантии, а в 1863 году, 12 января, Господь сподобил меня пострижения в ангельский образ, которое совершено было тем же архимандритом Антонием [Медведевым – лаврским наместником]. Восприемной матерью при пострижении была казначея монастыря, матушка Афанасия[19]19
  Кочалова; будущая игумения (см. о ней главу IV).


[Закрыть]. Не прошло и двух лет после пострижения в мантию, как я заболела. Недуг был упорный и продолжительный. Приглашен был доктор, который хотя несколько облегчил болезнь мою, но при этом сказал, что сырая и болотистая местность монастыря, при такой суровой пище, могут окончательно расстроить мое здоровье и что тогда никакая медицинская помощь не поможет. Когда узнали об этом родители мои, то всячески старались уговорить меня перейти в другой монастырь, где могла бы я удобнее устроить свою жизнь и где климатические условия способствовали бы к скорейшему восстановлению моего здоровья.

Долго не соглашалась я расстаться с Зосимовой пустынью, где положила начало монашеской жизни, где были произнесены мною иноческие обеты, но, видя, что здоровье мое не поправляется, решилась исполнить желание родителей и, предварительно испросивши благословение своего старца – отца игумена Антония, проживавшего тогда на покое в Оптиной Пустыни, перешла в своекоштный Белёвский Крестовоздвиженский монастырь Тульской губернии, находящийся в г. Белёве и отстоящий от Оптиной Пустыни в 35 [45] верстах. Избрала я этот монастырь, имея в виду удобнее пользоваться духовным руководством старца моего, отца игумена Антония. Но недолго пришлось мне иметь это духовное утешение. Вскоре после моего водворения в Белёвский монастырь старец мой заболел и, чувствуя близкий конец, пожелал облечься в великий ангельский образ – схиму, после чего прекратил прием посетителей, допуская только изредка некоторых из самых близких своих духовных детей. Узнавши, что болезнь старца усилилась, я, с разрешения настоятельницы[20]20
  Игумения Белёвского Крестовоздвижснского монастыря Павлина (Овсянникова) – духовная дочь Оптинских старцев.


[Закрыть], поехала в Оптину Пустынь и, поместившись в монастырской гостинице, имела утешение ежедневно видеть старца и принимать у него благословение.

Однажды пришлось мне войти к старцу, когда у него никого не было, и, видя его тяжкие страдания, заплакала и сказала ему: “Батюшка, на кого вы оставляете меня, кому поручаете?” Тогда умирающий старец, подняв руки к образу Казанской Божией Матери, торжественно сказал: “Вручаю тебя покрову и заступлению Царицы Небесной – Ей тебя поручаю!” Вскоре после этого старец скончался, и какая же это была дивная кончина! Старец как бы уснул сном праведника. Погребение было торжественное и походило более на перенесение мощей, нежели на обыкновенное погребение.

Схоронивши старца, возвратилась я в Белёвский монастырь, куда перешла собственно для того, чтобы иметь возможность чаще пользоваться советами своего духовного руководителя, и, лишившись его, стала сильно скучать на новом месте, где я никого не знала и не могла еще свыкнуться с порядками городского монастыря. По прошествии сорока дней со дня кончины старца решилась я просить известного своею высокою жизнью отца иеросхимонаха Амвросия[21]21
  Речь идет о преподобном Амвросии Оптинском, который был духовным отцом м. Аполлинарии после кончины о. Антония.


[Закрыть] принять меня в свое духовное руководство…»

Впереди у м. Аполлинарии будет еще целый ряд российских обителей, побывает она и на Украине, и в Белоруссии. И уже на склоне лет станет во главе Осташковского Знаменского монастыря (1892–1895). И до конца дней своих вспоминать будет старица годы юности, проведенные под мудрым руководством великого Оптинского аввы Антония, свою первую обитель – Зосимову пустынь, ее игумению-подвижницу Веру (Верховскую), бережно сохраняя письма дорогого батюшки, благословившего полвека назад ее, Анну Сергеевну Банину, барышню из Спасского, на иноческий путь.

Письмо из Гориц

Слово его, как устное, так и письменное, по свойству своему простое, мягкое, всегда было растворено духовною солию и отличалось особенною какою-то меткостию и своеобразною выразительностию и силою; и часто в простой или даже и шутливой форме содержало высокое назидание.

Иеромонах Климент (Зедерголъм), 1868 г.

Горицкий Воскресенский монастырь в Кирилловском уезде[22]22
  В прошлом – Новгородской губернии, ныне – Вологодской области. С 1995 г. в монастыре возобновлена монашеская жизнь; ведутся восстановительные работы.


[Закрыть] находится в 6 верстах к западу от г. Кириллова. Он расположен на довольно живописной местности на левом гористом берегу реки Шексны. Основан в 1544 г. вдовой удельного князя старицкого Андрея, Ефросинией, в иночестве Евдокией; в этом монастыре жила и невестка ее, супруга князя Владимира Андреевича, Евдокия; обе они по приказанию Ивана Грозного были утоплены в Шексне и затем погребены здесь с подобающим почетом. Вообще Горицкая обитель была в древнее время местом ссылки и в этом отношении представляет значительный исторический интерес. В конце XVI в. здесь жила некоторое время царица Дарья. В 1606 г. сюда была сослана с пострижением в иночество царевна Ксения, дочь Бориса Годунова. В XVII веке здесь же проживали в ссылке княгиня Елена Масальская и княгиня Анна Хилкова, а в XVIII в. – Варвара Арсеньева.

Храмов три: в честь Воскресения Христова, в честь Святой Троицы и во имя Иоанна Предтечи. В Воскресенском храме обращает на себя внимание шитая золотом плащаница, присланная сюда императором Александром I. К числу святынь относятся местночтимые иконы Смоленской Богоматери, великомученицы Екатерины и царевича Димитрия.

Монастырь многолюден. Управляется игуменией.

Летом по Шексне ходят пароходы; пристань Горицы у самого монастыря. (Православные русские обители. СПб., 1910 г.)

* * *

Предисловие оптинского иеромонаха Климента (Зедергольма) к подготовленному изданию писем старца Антония (Путилова) помечено 9 марта 1868 года. А ровно через год из московской Синодальной типографии, что на Никольской улице, вышел довольно объемистый том старческих писем – общим числом 314. Из множества писем, которые батюшка отправлял в пустынные Горицы, к подвизавшейся там «возлюбленной сроднице» – монахине Нектарии (Великосельцевой), в изданное собрание попало только одно. Но и в нем преподанное старцем назидание – на пользу и душ наших.

Что касается самой сродницы, батюшкиной горицкой племянницы – «убогой Нектарии», то, конечно же, она своих писем не издавала. И, тем не менее, одно из них попало в поле нашего любознательного зрения, и вот каким образом.

Царевна Ксения, дочь Бориса Годунова, в 1606 году была сослана с пострижением в иночество в Горицкую обитель. И. Винцман. Ксения Годунова рассматривает изображение своего жениха

В 1857 году бытописатель оптинской жизни времен досточтимых братьев Путиловых, настоятеля обители о. Моисея и скитоначальника о. Антония, иеромонах Евфимий (Трунов) внес однажды в свои «Келейные записки» следующую запись: «Отцом игуменом Антонием получено было на этих днях письмо от присной ему духовной дочки, монахини Нектарии. В утверждение немощной веры моей и молитвенную память об этой рабе Божией хочу я это письмо выписать себе в назидание».

С благодарной признательностью о. Евфимию – воспользуемся его «Записками» и, также укрепляясь в вере, перелистаем странички горицкого послания. А предварим его письмом из Оптиной…

Из Оптиной Пустыни – в Горицы

Почтенная и возлюбленная сродница моя!

Спасайся в Господе!

Во-первых, приношу нам благодарность мою за письмецо ваше, которое получил я исправно, и, читая его, я порадовался о том, что госпожа игумения ваша благоволила представить тебя к монашеству, с каковою милостию Божиею и приношу вам поздравление мое. Приятно то, что вы усердно молились Покрову Божией Матери и благоверной княгине Ефросинии, но не похвально то, что госпоже игуменье своей не поклонились вы в ножки. Как деревья плодовитые, то сени яблони, ветвями своими с плодами приклоняются до земли, а горькая и бесплодная осина и ель вздираются с ветвями своими кверху, так и ты, возлюбленная моя, по скудости смирения похожа немного на осину, то есть не хочешь поклониться в ножки госпоже игуменье своей; и если игуменье не поклонишься, то кому же будешь кланяться? – Никому. А посему, если желаешь ты видети дни свои благи, то смиряй себя пред Богом и пред людьми благоговейными – и обрящеши благодать пред всеми и спасешься.

Вы просили, чтобы прислать тебе о монашестве книжечку; а посему как батюшка отец архимандрит Моисей, так и я посылаем тебе в дар на благословение десять книжечек, которые приими с любовию и читай со вниманием, и питай ими свою душу так же, как питаешь и свое тело каждый день различною пищею и питием, и возрастай и упремудряйся во благое, и Бог милосердый не оставит тебя.

Ноября 21, 1856 года.

Из Гориц – в Оптину Пустынь

Ваше высокопреподобие, всечестнейший отец игумен!

Письмецо Ваше, писанное в прошлом году, я получила в новом. С наступившим венцом благости Господней, с новым годом, поздравить мне Вас благословила матушка игумения и от нее. Они благодарят Вас за память Вашу и впредь просят не забывать Вашими святыми молитвами.

На письме Вашем адрес, вместо Нектарии, Вы написали Марии; но Великосельцева одна: матушка прямо мне и прислала. Суеверия не имею, кажется, а подумалось: что это батюшка меня переименовал? Не изгладится ли имя Нектарии из книги живых? Буди воля Божия.

Час от часу хуже живется. Только читаю с большою радостию Ваши назидательные письма и каждую строку применяю к себе, где есть что-нибудь доброе. Нет у меня ни поста особенного, ни молитвы, ни правила; часто и малым правилом сплошь остаюсь в долгу: слава Богу, погордиться нечем. Не знаю, больна ли я или ленива? Точно против воды плыву; только в церкви мне ровно посвободнее и хожу полегче, а внутренно-то все сплю; и будто так и быть должно. Большое будет мне, батюшка, горе за лень и нерадение.

Перечитываю Ваши письма, но в одном, простите, что-то не совсем схожусь с Вами: Вы как-то точно не одобряете порядка нашей проскомидии – замечаете, что она слишком большая: сотни помянников, тысячи имен, толкотню наших сестер, груду частиц… Это все справедливо. Но возьмите во внимание просьбы просящих донести до жертвенника их помяннички (это святое послушание исполняет многогрешная Нектария) – тут что делать? Несколько пихают просфор и говорят в одно и то же время по нескольку имен; а как просят-то! “Ради Бога, матушка, не забудь того и того!” А памятцов накладут столько, что войду в алтарь, и положить нельзя – целая ноша! Да и не забыть нельзя. Ну, – говоришь себе, – Ангел Господень, донеси их усердие! Как же тут быть, батюшка, моей пребестолковости?..

Боюсь, батюшка, писать, да давно хочу у Вас спросить: так ли, по пути ли мои мысли? Агнец на дискосе – это Младенец Вифлеемский; частицы мы, сухое сенцо. Придет весна вечная; оживотворимся все заслугами Богочеловека: кто – цвет, кто – маленький цветочек или листочек; а иной – большой стебель… Господи! Хоть бы самой-то маленькой былиночкой воскреснуть! Сено-то сухое вспыхнет зараз… Ах, как страшно-то будет!.. Я во сне немножко видела это давно. Если помнить этот страх всегда, так надо зарыться в пещеру. Или, видно, по грехам моим не дает Господь мне этой памяти!..

Вы помните ли, батюшка, у нас в Горицах празднуют Смоленской Царице Небесной? Большое бывает стечение народу; и вот тут-то проскомидия, сказать, что большая. Другой год тому назад пришлось мне стоять, по тесноте в церкви, у самых пономарских врат. Смотрю, недостойная, – как поставили священнослужители Дары на Престол, вижу – над дискосом, поверх звездицы – дымок или пар тонкий.

Откуда это? – думаю. Смотрю в сторону, в другую – неоткуда этому быть, а дымок стоит. Только вдруг в Чаше-то точно что закипело, и вино в Чаше поднялось кверху и покропило над звездицею. Вдруг прежний маленький дымок вспыхнул как пламя; по частицам на дискосе запылало, а вино обратно вернулось в потир. Я со страху к земле припала и только говорю: “Боже, милостив буди мне, грешной!” и “Господи, помилуй!..” Что пели и читали, я не слыхала в ту минуту: видела только пламя, такое прозрачное… Недостойная видеть благодать, поядающую грехи наши… Поднялась с земли; двери пономарские уже закрыты; а на них написан Архангел Михаил с пламенным мечом. Я обрадовалась тому, что он между мною, грешницей, и алтарем предстал… Вы, батюшка, приносите бескровную Жертву: помяните убогую Нектарию, Вашу племянницу горицкую.

Вот и еще недоумение: имела глупость положить обещание в первый год моей жизни в монастыре съездить в Тихвин[23]23
  В Тихвинском Богородицком монастыре находилась прославленная многими чудотворениями святыня – Тихвинская икона Божией Матери (на столпе у входа в главный монастырский храм – Успенский собор).


[Закрыть] и не знала, что это не должно. Матушка схимница Маврикия тогда мне говорила, что она будет просить матушку игумению, чтобы отпустила. После десяти лет я просилась у матушки игумении Арсении; но она сказала, что берет мое обещание на себя, и не отпустила. А я и рада была. Теперь же что-то прихожу часто к мысли: ну, если я не выполню, умру? Не спутать бы мне души своей этим? Что Вы, батюшка, на это мне скажете? Боюсь и мыслию надолго выйти из обители, также беспокоить и матушку, всечестнейшую игумению Филарету. Я так привыкла к доброй своей матушке: всякий день меня перекрестит; поцелую ее ручку – и весело мне, и радостно! Дай ей, Господи, пожить подольше! Дай, Господи, и Вам, батюшка, терпения побольше читать бестолковые строки! Я верую, что Вы поймете меня. Осените Вашим всемощнейшим благословением пустую голову многогрешной Нектарии.

* * *

Известный русский духовный писатель Сергей Александрович Нилус, с 1907 по 1912 год живший в Оптиной Пустыни и разбиравший монастырский архив, обнаружил в «Келейных записках» иеромонаха Евфимия (Трунова) это письмо горицкой монахини. Небезынтересным будет и сегодня для нас своеобразный нилусовский «комментарий» но поводу столь достопамятного письма из Гориц. Вот что записал он тогда же в своем дневнике под впечатлением прочитанного.

«Простое и в подлиннике малограмотное письмо это поразило меня: какая простота, какая любовь, какая вера! Какое, наконец, оправдание веры! Не говоря уже о важнейшем в этом письме откровении чудесного видения, которое могло быть дано только истинно облагодатствованной душе, – что за дивное смирение, что за чистота сердечная сквозят и дышат в каждой строчке, в каждом слове этого послания окормляемой к своему духовному руководителю и старцу! Подумать только: “обрадовалась” тому, что Архангел Михаил своим изображением на закрытых пономарских (северных) вратах закрыл от ее “недостойных”, но удостоенных очей видение Страшной Тайны, – это ли не глубочайшее смирение детски-чистого сердца?.. А эта картинка сокровенных недр монастырской жизни, монашеской любви, незримой, да и непонятной миру: матушка игумения Филарета крестит ежедневно, как дочку, свою послушницу; послушница целует, как у родной, любимой матери, ручку; и над всей этой чистейшей любовью – веселье и радость как хрусталь прозрачной и светлой души! Как же не зреть таким Бога и всей Его присносущной светлейшей славы и в сем еще веке, и в будущем!.. Внимай, монах, внимай, благоговей и поучайся!»

Екатерина Александровна молится за всех нас, ибо – жива душа ее. Некоторые из числа братии наших, а также и из посторонних лиц видали сестрицу Вашу во сне в приятном виде. И я на светлый день Пасхи видел ее во сне, как наяву, во святом храме во время службы, в необыкновенной одежде златотканой, с распушенными волосами, с золотым кадилом в руках, кадящую всех. Кадило с фимиамом означает молитвы, приносимые ею ко Господу за всех. Вот какова ныне Ваша возлюбленная Катенька, которая и о нашем спасении молится ныне Богу!

Из письма преподобного Антония Оптинского 1860 г сестре Е.А. Поливановой (м. Евфросинии) – в годовщину ее кончины.

…Простирая смирение свое даже за пределы земной жизни, приснопоминаемый батюшка Антоний буквально за несколько дней до исхода в вечность уведомил оптинское священноначалие, что не хочет быть погребенным не только в церкви, но и в ограде монастырской. И назначил отходящий старец местом своего погребения так называемое «новое кладбище», на южной стороне обители, за садом, устроенное в 1858 году для младшей братии и странников, скончавшихся в Оптиной. За год до кончины старца в центре этого нового кладбищенского участка поставлена была небольшая каменная церковь со сводами во имя Всех Святых[24]24
  Строительство было начато при настоятеле архимандрите Моисее (Путилове) в 1861 г., а завершено при его преемнике игумене Исаакии (Антимонове) в 1864-м.


[Закрыть] – одноглавая и с одноярусным иконостасом. Церковь была построена иждивением (т. е. на сумму, завещанную для сего) благочестивой девицы из дворян, полковничьей дочки, Екатерины Александровны Поливановой, скончавшейся в бытность свою в обители на богомолье – в оптинской гостинице 29 августа 1859 года. Погребена она была близ кладбищенской церкви – в деревянной часовне «в византийском вкусе». Блаженная кончина «Катеньки» (так называл ее в письмах о. Антоний) произвела глубокое впечатление на оптинцев: сколь же благ и милостив Господь к правым сердцем! И сколь блаженны те, которые, восприяв от юности ярем послушания под руководством опытного старца, возрастили в себе нетленные плоды благодушного смирения!

Оптинский инок Климент (Зедергольм), близко стоявший к батюшке Антонию, назвал Екатерину Александровну его «достойной ученицей», которая «Промыслом Божиим была послана как бы в утешение старцу за все его труды о спасении ближних и примером своим показала, как сильно было влияние о. Антония на духовных его детей и какие плоды приносило его руководство, если принималось с верою».

Среди сотен батюшкиных писем не затерялась и вот эта кратенькая записочка от 7 декабря 1859 года (день вмц. Екатерины по новому стилю), спустя три месяца после кончины возлюбленного чада:

«В день тезоименитства Вашего Господь помог мне совершить святую Литургию и молебен Великомученице, а на оных и Вас всех воспомянуть. А после обеда пред вечернею ходил я на кладбище и там на гробе блаженной Екатерины Александровны отправил панихиду, ибо св. апостол Павел советует воздавать всем должная, т. е. живым петь многая лета, а усопшим – вечная память. Так я и выполнил».

История девицы Поливановой – во иноцех Евфросинии – столь трогательна в своих человеческих перепетиях и столь назидательна в духовном плане, что мы решили воспроизвести ее дословно в записи упомянутого выше о. Климента. Его тонкая, отзывчивая душа уловила то главное, драгоценнейшее, что было в этой угасшей молодой жизни, – стремительное восхождение ко Христу, пасхальное ликование на пороге вечности.

* * *

Девица из высшего светского круга, Екатерина Александровна Поливанова, еще с молодых лет почувствовала в себе призвание от Господа к духовной жизни и взирала на все земное как на временное пустое зрелище. Но, не находя поддержки такому своему душевному настроению, как бы поневоле принимала участие в жизни и обычаях того общества, среди которого возросла и провела немало лет в Петербурге в обычной светской рассеянности и в «шуме празднующих», как о ней впоследствии выразился о. Антоний. Познакомившись со старцем, она с горячею верою предалась духовному его руководству, под влиянием которого добрые ее природные качества получили надлежащее направление. От той поры дошло до нас замечательнейшее своей отеческой любовью и заботливостью письмо старца Антония к Екатерине Александровне, датированное 23 ноября 1856 года.

Горицы, Воскресенский монастырь на берегу реки Шексны

«Вот, по милосердию Божию, достигли мы в сей год праздника святой великомученицы Екатерины, т. е. тезоименитства Вашего. Почему с приятным удовольствием сердца приношу Вам, дражайшая именинница, поздравление мое со святым Ангелом Вашим и всеусерднейше желаю Вам, в новый год жизни Вашей, милости Божией, благоденственного и мирного жития, многолетнего здравия и спасения, и чтобы Господь заповедал о Вас Ангелам Своим хранить Вас от искушений и бед, и вразумляти и наставляти Вас на все дела благие. А вместе с благожеланием сим прошу принять от меня убогого и книжку небольшую: Житие св. Симеона Нового Богослова. И еще осмелился послать Вам свои башмачки неношеные, т. е. что случилось у меня, тем и бью челом. Знаю, что башмачки сии и Вам будут не по мере, но могут быть замечательны. Ибо если присмотримся мы и на жизнь человеческую в мире сем, то увидим, что и она бывает когда красна, когда черна, т. е. бывают дни красные радостные, бывают и черные мрачные от разных житейских неприятностей. А это указывает, чтобы в радости не забываться, а в неприятностях не слишком упадать духом; ибо как после ненастья бывают дни красные, так и после уныния весело бывает на душе. Эту аллегорию говорю я потому, что слышал я, что Вы и в новом доме своем нередко унываете, о чем я жалею, и прошу Вас не вдаваться в тоскливость, но утешаться и благодарить Господа Бога за многие милости Его к Вам, и из глубины души своей молитвенно взывайте пред Ним: благослови, душе моя Господа, и не забывай всех воздаяний Его! (И проч. во псалме 102.) И так да дарует Господь Бог сердцу Вашему спокойствие и радование, чего всеусерднейше желаю Вам».

Божие призвание к благочестивой жизни сильнее заговорило и превозмогло над кратковременным увлечением мирскою суетою, и вскоре в ней созрела решимость удалиться от света и приблизиться к Богу уединением и воздержанием, строгим хранением целомудрия и молитвою. Родственные связи не дозволяли Екатерине Александровне совершенно оставить мир; но она и среди мирской суеты проводила благочестивую жизнь и находила себе духовное утешение в посещениях Оптиной Пустыни, где проживала в гостинице.

Вкратце можно о ней сказать: каков был старец, такова была и ученица. Усердие к молитве и церковной службе имела примерное. Прежде, когда жила в Петербурге, она ранее 10 часов не вставала, теперь же она в час пополуночи всегда уже была одетою, и как ударят в колокол к утрене, она спешила в церковь, чтобы прежде начала поспеть на молитву. И вообще благовест, призывающий к какой бы то ни было церковной службе, заставал ее всегда готовою идти в храм или уже на пути. Духовное же ее расположение к старцу росло, как она сама выражалась, не по дням, а по часам, и наконец достигла она такого блаженного состояния, что сделалась истою послушницею о. игумена Антония: помнила только церковь Божию и старца. Внимая единственно себе и душевному своему спасению, заботилась об одном, чтобы исполнить все его заповеди и ни в чем их не нарушить; остальное все как будто для нее не существовало.

Обучая ее послушанию, о. Антоний иногда отсекал некоторые и, по-видимому, благие желания ее. Так, величайшим утешением для Екатерины Александровны было видеть старца и беседовать с ним; а о. Антоний в одно время, в бытность ее в Оптиной, благословил ей приходить к нему только однажды в неделю в другие же дни ей было дозволено принимать благословение в церкви, и только. Это было самое тяжкое и чувствительное испытание для Екатерины Александровны. Иногда она не могла удержать себя и искала случая приходить к старцу и в другие дни; но сама сознавалась, что тогда лишалась спокойствия и на нее нападала мучительная тоскливость и скука. Когда же в точности исполняла заповедь старца, тогда ощущала в душе своей усладительную тишину и спокойствие. Такова сила послушания!

Святые Отцы называют отсечение своей воли кратчайшим путем ко спасению; и многие делатели блаженного послушания, как преподобный Досифей, в короткое время достигнув высокой меры духовного возраста, совершали свое земное течение. Так и Екатерина Александровна, не более четырех лет имевши духовного отношения к о. игумену Антонию, скончалась тридцати лет, и блаженная, необыкновенная ее кончина показала всем, в какое короткое время и в какое высокое преуспеяние человек приходит евангельским путем послушания своему духовному отцу.

* * *

Мы имеем замечательную возможность услышать голос самого батюшки Атония, рассказывающего в письмах к родственникам Е.А. Поливановой о последних днях жизни и назидательной кончине их дорогой Катеньки.

«С весны и все лето Екатерина Александровна как свечка горела и каждый день таяла, т. е. оскудевала в силах. Любимый разговор ее был всегда о переходе в вечность. Ежедневно готовилась к смерти своей, как некая невеста к брачному венцу, со светлым лицом и радостным сердцем. Июля 27[25]25
  За месяц до кончины, несмотря на свою болезнь, Екатерина Александровна пожелала, чтобы таинство елеосвящения совершено было над нею в церкви. Тогда же келейно приняла пострижение в монашеский образ.


[Закрыть] была особорована святым елеем и после того через каждые два дня приобщалась св. Христовых Тайн или даже через день, а последнюю неделю ежедневно ходил к ней на гостиницу по два и по три раза в день. После облечения Екатерины Александровны в ангельский образ, поздравляя с оным, я спрашивал ее при посещениях: как, сестра, имя твое в ангельском чине? Она отвечала: многогрешная монахиня Евфросиния. Я вторично ее спрошу: что же означает новое имя твое? И она ответит мне: веселие и радость. И я ей на сие скажу: дай тебе, Господи, вечное веселие и радость со святыми в Небесном Царствии. И она с радостным лицом благодарила меня всегда: ах, как я вам много благодарна за святое имя сие!.. – Каковое вопрошение, по ее желанию, ежедневно повторялось до кончины ее. Со дня особорования св. елеем она была как бы переродившеюся: ко всем дышало сердце любовью, всех жалела, у всех прощения испрашивала и лично и заочно, со всеми сделалась дружна и до самой кончины своей находилась и молитвенном настроении души, ни на минуту не выпуская из рук четок. В последнюю неделю ее жизни я спросил ее, как она молится. Она ответила мне: вот так – Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, Царица Небесная, Матушка моя, возьми меня к себе! Святый Архангел Михаил, Святый Архангел Гавриил, святый Архангел Рафаил, возьмите душу мою! Святителю Николае, великий угодник Божий, сохрани душу мою!.. – Подобным сему образом и других многих святых призывала она в молитве своей на помощь при исходе души, каковая истинно детская молитва ее чувствительна была для меня.

Прежде кончины все свое раздавала, говоря: как я в мир сей родилась, ничего не имея, так и, от мира отходя, желаю, чтобы ничего не было у меня. А раздавши все, с радостию говорила: вот и я теперь ничего у себя не имею, кроме единой надежды на спасение Божие!.. Она искренне желала все свое оставить мне, но я, чтобы не опечалить ее, согласился на немногое и то употребил на поминовение ее души. За две недели до кончины был уже у нее гроб приготовлен, а за два дня до смерти просила меня, чтобы ее живую вынести в церковь, чтобы там ей умереть, но я отказался это сделать. Отходный канон раз восемь или десять был читан над нею, и окончание оного дочитывала она сама и говорила: «Возлюбленные отцы мои, и братия, и сестры, и все знаемые! Помяните мою любовь и дружбу и молите Христа всех Бога милостиву быти ко мне в час кончины моей и по кончине». Между тем она ежедневно исповедывалась и у всех мысленно прощения просила, и я каждый вечер окроплял ее св. богоявленскою водою и прощался с нею. Скончалась она на праздник Усекновения главы честнаго, славнаго пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, после бдения в самую полночь в первом часу. За полчаса до кончины попросила засветить свечи у всех образов в гостиной келии своей и начала радоваться, говоря: как теперь весело на моей душе, будто праздник какой!.. Потом вскоре почувствовала внутренние спазмы, которые и прекратили ее дыхание. Три дня во гробе была похожа не на умершую, а на спящую деву, нисколько не изменившуюся в лице, только что не говорящую; и когда я, прочитавши над нею разрешительную молитву, стал ее влагать ей в руки, то заметил их мягкими, а не окостенелыми. Истинно дивен Бог не точию во Святых своих, но дивен Он и в наши времена среди нас недостойных и грешных!.. Благоговея к блаженно скончавшейся, хотя и много о ней написал, но всего высказать о последних днях ее нелегко.

Теперь я посещаю ее ежедневно и бываю у нее по часу и более, любуясь на ее усыпальницу, которая несравненно лучше той келии, в которой она у нас жила. Ибо имеет два больших светлых окна и украшена многими иконами, а пред гробом ее на стене изображено положение во гроб Спасителя, т. е. плащаница, пред которой и лампада горит неугасимая, и я молюсь о ней, когда с радостию, а когда с печалию. Даровал бы и мне Господь Бог кончину христианскую, непостыдную и сколько-нибудь похожую на блаженную кончину благочестивой м. Евфросинии».