Текст книги "Оптина Пустынь. Духовный оазис России"

«Особенною торжественностию и великолепием отличался день ангела старца Амвросия, седьмое декабря, празднование памяти святителя Амвросия Медиоланского[47]47
  Родился в 340 г. в семье наместника Галлии. Жил в Медиолане (ныне Милан). В 374 г. был рукоположен во епископа Медиоланского. Оставил сочинения по догматике, о покаянии и таинствах Церкви.


[Закрыть]. Старец глубоко чтил своего духовного покровителя… Кажется, в начале семидесятых годов одним скитским иеромонахом Антонием составлена была особая полная служба с акафистом св. Амвросию Медиоланскому, и старец с того времени у себя в келий всегда выслушивал эту службу с акафистом… Затем все скитяне, по приглашению любвеобильного старца, размещались в разных уголках его келий… Поили всех сладким чаем с прекрасной мягкой сдобной булкой… В трапезе скитской и монастырской было велие утешение. Но в то время, как братия должны были трапезовать, старшие из них, иеромонахи и иеродиаконы, во главе с о. игуменом, и некоторые из почетных посторонних гостей собирались в келий старца на закуску, которую вернее можно было назвать великолепным обедом… Всех гостей бывало до полсотни, если не более. Но вслед за первым столом набирался другой стол, несколько меньший численностью, для менее почетных лиц. Затем набиралась полная хибарка монахинь и даже мирских особ, приезжавших поздравить дорогого батюшку со днем его ангела.

Всех их поили сладким чаем и оделяли куском пирога… Отсутствовавшим же бедным монахиням в Белёвский женский монастырь посылались возами белые хлебы и пироги… Все издержки на эти угощения принимала на себя одна из самых преданных старцу духовных его дочерей, вышеупомянутая богатая помещица Александра Николаевна Ключарёва, которая из особенного расположения и уважения к старцу Амвросию приняла при постриге в мантию и имя Амвросии. В заключение сама матушка Амвросия готовила у себя в этот день ужин, кстати и по случаю своих именин, на который приглашалось также немало разного рода гостей».

Мы привели фрагмент из жизнеописания старца Амвросия, которое составлялось в конце XIX века архимандритом Агапитом на основе «сказаний о жизни старца братии монастыря и скита», как отмечено в скитской летописи, в записи от 10 марта 1900 года.

* * *

Давайте вспомним о том малолетнем отроке, с которым Ключарёвы в пятидесятых годах появились в Оптиной. За два десятилетия родительского подвижничества сын успел вырасти, войти в лета совершенные, жениться, стать отцом двух девочек-близнецов и тут же – овдоветь. Вспомните начало нашего очерка: «Под сим памятником…» Да, это его юная супруга, также Александра Николаевна[48]48
  То же имя-отчество было и у матери его – А.Н. Ключарёвой.


[Закрыть], первой из их семьи оставляет земную «юдоль плачевную» и полагает начало ключарёвскому семейному некрополю в Оптиной Пустыни. Это было в мае 1872 года, а в июле отойдет ко Господу и дедушка Ф.З. Ключарёв, так что бабушка, А.Н. Ключарёва (монахиня Амвросия), осталась вдовой. Младенцы-полусироты, нареченные своим крестным отцом иеросхимонахом Амвросием сладкозвучными именами в честь первохристианских мучениц, Верою и Любовию, пока что покоятся мирно в своих колыбельках, не ведая судеб Божиих. К вечному покою призовет этих ангелов Господь где-то через неполных двенадцать лет, когда их подвижническая земная миссия всецело будет исполнена. «Благодатным звездам уподобилися есте, Веро и Любы…»

Трудно сегодня в точности установить подробности прихода в мир этих малюток – в разных источниках встречаем и некоторые несоответствия. Так, писатель Е. Поселянин в упомянутом выше очерке приводит следующие данные: Верочка была старше Любочки на несколько часов; бабушка (м. Амвросия) отправилась за внучками (после смерти их мамы), когда им было по три недели. Если учесть, что на первом в ключаревском некрополе памятнике указана дата смерти мамы девочек – 8 мая 1872 года, то, значит, близнецы родились в апреле того же 72-го.

Итак, приняла монахиня Амвросия на руки внучек-сирот и стала растить их, обихаживать, воспитывать. Снова Ключарёва оказывается в оптинском гостиничном флигеле, здесь же первое время живут и обе сестрички – Вера и Люба. Но бабушка, конечно же, желает устроить им свой уголок где-нибудь вблизи Оптиной, где погребена мама девочек. В описании дальнейших событий так много чудесного и неожиданного, по мирским нашим меркам, что явное присутствие здесь особого промысла Божия вызывает благоговейный трепет перед непостижимостью путей Господних.

Казалось бы, по первоначальному замыслу, эта покупка незавидной, полуразрушенной усадьбы не должна иметь к семейству Ключарёвых никакого отношения. Просто один богатый московский[49]49
  По другим источникам – петербургский.


[Закрыть] господин, возжелав быть поближе к старцу Амвросию, попросил его подыскать ему небольшую дачку неподалеку от Оптиной, но деньги батюшке не дал, обещая заплатить сразу, если что найдется.

Верстах в 12 от Оптиной Пустыни, чуть поодаль нынешнего Шамордина, в те годы располагалось имение бедного помещика Василия Полиевктовича Калыгина, доживавшего здесь свой век вместе с престарелой супругой. При личном свидании с хозяином (посещавшим иногда оптинский скит) о. Амвросий спросил его, не согласится ли он продать свою усадьбу. Тот был не против услужить батюшке Амвросию, но в качестве непременного условия испрашивал себе с супругой место в монастырской гостинице, где бы они могли дожить последние свои годы. Судя по всему, оптинское священноначалие благословило это водворение, и калыгинское имение было куплено. Но так как у батюшки даже задатка денежного в наличии не было, посему оплатила покупку (по его просьбе и благословению) м. Амвросия (Ключарёва). Усадьба была куплена осенью 1871 года, а весной 1872-го выяснилось, что владельца-то у нее нет, ибо заказчик московский передумал, от «дачки» отказался, и… «приобретенное покупкою имение оставалось, так сказать, на шее старца-благодетеля», по слову архимандрита Агапита (Беловидова).

Заметим, идет весна 1872 года, м. Амвросия только что похоронила свою невестку, приютила осиротевших девочек-близнят, а наступившим летом в скиту умирает и супруг… Тогда старец и говорит: «Вот, мать Амвросия, жребий тебе выпадает взять это имение для себя. Будешь жить там, как на даче, со своими внучками, а мы – будем ездить к тебе в гости!»

Бабушка-монахиня соглашается оставить купленное на ее деньги имение – в будущее обеспечение своих внучек. Теперь она – вдова и была полновластной распорядительницей всего своего богатого имущества.

Но уже на первых порах становления будущего Шамордина промысл Божий о нем являл себя таинственными и многозначительными знамениями. Самое первое в их сияющей череде – видение, о котором В. П. Калыгин поведал старцу: еще за год до продажи усадьбы однажды сподобился он узреть дивную по красоте церковь в облаках, как бы поднявшуюся над его домом. Впрочем, так оно и случится.

…Перед вами – редкий снимок тех далеких лет: Шамордино своей первоначальной поры, на переднем плане поновленный ка-лыгинский (теперь уже ключарёвский!) дом с вознесшимся куполом домовой церковки. Давайте посмотрим, как из полуруинной усадьбы возросло это маленькое чудо.

«На святках (1872 г.), – пишет архимандрит Агапит[50]50
  «Жизнеописание в Бозе почившего Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия» (Москва, 1900 г.).


[Закрыть], – старец Амвросий посылал своего келейника о. Михаила освидетельствовать купленное имение. Кроме 200 десятин земли, ценного в этом имении ничего не оказалось. Наверху крутой, высокой горы, недалеко от ската, стоял более чем скромный деревянный одноэтажный домик Калыгина, в 26 аршин[51]51
  1 аршин = 71,12 см.


[Закрыть] длины и 12 аршин ширины. Одну половину лома занимали старики хозяева. Внутренность ее представляла простую крестьянскую избу, с русскою печью и маленькими окнами. А где была приемная, там были погреб и подвал. Другая же часть без пола служила вместо амбара, для склада потребных хозяйственных вещей, как-то: ржи, овса и проч. Еще неподалеку стояла рига и несколько закут для скота. Видно было, что время давно уже наложило на все это разрушительную печать тления. Крыша на доме соломенная от времени почернела, углы кое-где посгнили, а закуты до того обветшали, что в стенах их образовались широкие расщелины, сквозь которые могла пролазить скотина. Зато вид отсюда на окрестности прекрасный. Весь огромный горный скат покрыт густым лиственным лесом. А там глубоко-глубоко, у подошвы горы, в ложбине, среди изумрудной зелени серебряной лентой изгибается небольшая речка Серена[52]52
  Правый приток р. Жиздры: берет начало в Мещовском р-не, затем течет в пределах Козельского р-на.


[Закрыть]. За нею луга и далее, вправо к юго-западу, – холмистая местность, сливающаяся с голубым небом. Все это летом зеленеет и пестреет от множества мелких цветов, рассыпанных щедрою Творческой рукой. Левее на юго-восток глаз любопытного наблюдателя чрез крестьянские поля, засеянные разным зерновым хлебом, пробегает пространство верст на 10, если не более. И там, в конечной дали, виднеется оптинский хутор над р. Жиздрою, а за ним вековой бор, отуманенный прозрачною воздушной синевой».

Вот такое имение приобрела матушка Амвросия – старый, в заплатах домишко посреди благоухающего разноцветием трав райского удела!

По весне все того же 72-го года старец опять послал своего келейника о. Михаила «несколько поисправить» обветшавший дом, а чуть позднее, в третью поездку, он же «поправил дом получше». Понятно – для чего: готовились к встрече юных хозяек. Но прежде чем войти вместе с ними в это мало-мальски благоустроенное гнездышко, отлучимся на какое-то время в оптинский скит, где еще недавно обитал их дедушка Ключарёв, и познакомимся со старцевым келейником, попечением и трудами которого шамординский дом восстал к новой жизни. Тем более что рассказ о нем сохранился только в скитской рукописи и нынешнему читателю мало известен.

Шамординская обитель

В оптинский скит он прибыл в 1861 году, постранствовав перед этим по разным обителям. Батюшка Амвросий, узнав о его намерении поступить в монастырь, стал уговаривать остаться в скиту. После некоего колебания он и остался – Великим постом, в 40 лет отроду. Поначалу жил в уже знакомом нам «ключарёвском корпусе», а 24 февраля 1863 года взят был в келейники к старцу Амвросию. Так и пробыл он батюшкиным келейником более 20 лет. Свое монашеское имя – Михаил – получил он при постриге в мантию в 1870 году. Затем следует посвящение в сан иеродиакона (в Калуге, в 1877 году) и в сан иеромонаха – это рукоположение состоялось в 1883 году в Козельске, в Успенском соборе[53]53
  Восстанавливается в настоящее время при участии Оптиной Пустыни.


[Закрыть]. Составители «Жизнеописаний почивших скитян» (скитская рукопись) очень трогательно отмечают: «Отличительные свойства о. Михаила – большая любовь и преданность к старцу батюшке Амвросию, соединенная с беспрекословным послушанием… В разговорах он был грубоват, но имел доброе сердце и был человек доброжелательный». В нашем же контексте особенно важно то, что о. Михаил отличался практичностью в хозяйственном отношении: какие бы хозяйственные дела ни предпринимались старцем Амвросием, всегда он поручал о. Михаилу присматривать за ними. Вот так и оказался он в только что купленном шамординском имении, в почти развалившемся доме, который надо было срочно привести в порядок. Были, видно, у этого скитянина и свои духовные сокровенные дарования, уж коль батюшка Амвросий, будто в шутку, так отозвался однажды о нем: «Еще попущением Божиим может быть старцем!» И вправду, хотя много людей к нему не относилось, однако все-таки некоторые пользовались его советом.

Перед кончиной принял келейно постриг в схиму. Отошел ко Господу в 1897 году.

* * *

Итак, в наскоро поправленном о. Михаилом шамординском домике в начале лета 1872 года поселяется монахиня Амвросия (Ключарёва) с внучками Верочкой и Любочкой. Оказалось, дом был обновлен так, что даже бывший его хозяин, старик Калыгин, удивился – что было и что стало. И хотя все здесь носило на себе отпечаток простоты, тем не менее, было уютно и довольно поместительно. А с водворением новых жильцов повеяло от дома новой жизнью и веселостью.

Девочки – еще совсем младенцы, но все вокруг них обустраивалось так, чтобы в предстоящей жизни, как мечталось – долгой и благоденственной, можно было хотя бы внешними удобствами, благополучием скрасить их столь раннюю сиротскую долю. Удивительное дело: казалось бы, ну переехало с матушкой множество домашней прислуги на новое жительство, кое-как расселились по разным углам… Но и в этом, вроде бы незначительном факте, батюшка Амвросий усмотрел нечто такое, что уже как бы предопределено свыше. Он появился здесь сразу же после переезда Ключарёвой: осмотрел живописную местность, походил по дому, заприметил это множество (говорят, до тридцати) слуг, бывших ключарёвских крепостных (по любви к барыне-монашке не отошедших от нее), – да и благословил вдруг: строить непременно новый корпус – для себя и для сестер… послушниц! А чтобы не было поползновений к многословным рассуждениям, сказал коротко, но весомо: «У нас здесь будет монастырь…»

Но бабушка-монахиня пока еще не вдается пытливостью в намерения старца, тем более что законные наследницы купленного имения – ее внучки. Что же они? Как возрастают и чем питают свои детские души – мечтами ли бабушки или чем иным?

* * *

Этих детей хорошо знали не только в новом для них Шамордине, но и в самой Оптиной, куда по-прежнему они часто наезжали, ведь бабушка хотя и обустраивала усадьбу, но сохраняла за собой и оптинский гостиничный флигель. И когда архимандрит Агапит (Беловидов) собирал материалы для будущего жизнеописания старца Амвросия, многие в обители еще хорошо помнили его необыкновенных крестниц. Известно, что в 1878 году старец сам выбрал для них воспитательницу: это была чрезвычайно преданная ему особа, с духовным направлением, которой он полностью доверял.

Свое ревностное детское подвижничество они распространили, прежде всего, на воздержание в еде. Но когда категорично отказались от вкушения мясного, пришлось вмешаться батюшке, знавшему об их слабом здоровье: убеждения старца заставили девочек смириться. Протоиерей Сергий Четвериков (в тайном постриге – иеросхимонах) записал рассказ об одной из сестричек, переданный их няней, в начале XX века жившей в богадельне Шамординского женского монастыря, – 80-летней матушкой Александрой: «Когда Любе было еще четыре года, однажды, на Страстной неделе, в среду, когда в монастыре еще не отошла литургия преждеосвященных даров (жили мы тогда при Оптиной Пустыни)[54]54
  То есть во время посещения бабушки Ключарёвой, которая жила в гостинице.


[Закрыть], захотелось мне попить кофейку (а обычно мы до окончания литургии ничего не ели и не пили чаю). Стала я варить себе кофе, приготовила чашку. Люба сидит и смотрит, ничего не говорит. Сварила я кофе, стала наливать, а Люба вдруг и говорит: «Нянечка, а ведь грех». Так у меня и руки опустились».

В рукописных воспоминаниях монахини Амвросии (Оберучевой), хранившихся в оптинской монастырской библиотеке, запечатлелся рассказ об одной из «насельниц» ключарёвского общежития: это ей суждено было стать как бы связующим звеном между двумя отдаленными эпохами – между новоначальным, сияющим детской радостью Шамординым и разоренной, расхищенной обителью 1920-х годов.

«У первоначальницы Шамординского монастыря, владетельницы имения при деревне Шамордино, матушки Амвросии (Ключаревой) были крепостные, которые и остались с ней при основании общины. Матушка Алипия[55]55
  В 1919 году ее намеревались поставить игуменией Шамординской обители.


[Закрыть] была тогда еще девочкой: ее приставили к малолетним внучкам м. Амвросии– Вере и Любе, после смерти которых в этом имении был основан монастырь. Вспомнился мне рассказ из детских лет м. Алипии: ее мирское имя было, кажется, Агриппина, и звали ее Грунсй. Из Калуги приехал в Козельск архиерей и должен был там служить. Благословляя какую-то старшую монахиню в Козельск по делам, игумения[56]56
  По всей видимости, речь идет об игумении Евфросинии (Розовой) – духовной дочери старца Амвросия.


[Закрыть] благословила взять с собой и маленькую Грушу, сказав последней: «Ты хорошенько рассмотри владыку». Монахиня с Грушей во время архиерейской службы поместились па хорах напротив алтаря, чтобы лучше видеть. За богослужением девочка внимательно смотрела на образ Спасителя (деисус), помещенный на верху алтаря; смотрит и не сводит глаз… Монахиня ей напомнила: посмотри на владыку. Но девочка все не сводит глаз с иконы. По приезде домой но обыкновению пошла к матушке на благословение. Она спрашивает девочку: «Ну что, видела ты архиерея?» Та смутилась и покраснела: Владыкой она называла Господа и смотрела только на Него. Дожила она до преклонных лет, а вид у нее был молодой, красивый. Характера невозмутимого. Как благочинной, ей приходилось входить в разные неприятные дела: примирять ссорящихся, убеждать непокорных; всегда она шла с открытой, детски любящей душой. И не приходилось мне встретить кого-нибудь, кто бы на нее обиделся или был недоволен… Что-то детское было в ее наружности, что и осталось до старости, как будто время не коснулось ее».

В 1893 году на страницах журнала «Душеполезное чтение» появились воспоминания одной из близких и преданных духовных дочерей только-только почившего старца Амвросия – Анисий Андреевны Шишковой. Из них мы и почерпнули кое-какие сведения о его крестницах Вере и Любе.

Бабушка Ключарёва всячески заботилась о том, чтобы дать девочкам хорошее светское образование, даже просила у старца благословение приискать для них француженку для лучшего обучения французскому языку. Но батюшка, который вообще-то был не против того, чтобы дети знали иностранные языки, своим крестницам почему-то эти занятия не благословил. Когда же Ключарёва стала просить позволить ей одевать девочек понаряднее, как и подобало молодым богатым барышням, то и здесь встретила решительный отказ старца, переживая это со скорбью[57]57
  Вот тогда-то она и попросила А.А. Шишкову походатайствовать перед старцем.


[Закрыть]. Но там, где отступало человеческое, душевное, – первостепенное значение приобретало увиденное духовным взором старца: он открыл выбранной им самим воспитательнице девочек (чего из сострадания не мог поведать м. Амвросии), что жизнь их будет очень недолгой, и потому готовиться надо не к устройству в миру, а к переходу на небо. Тем более, что Господь уже посеял в детских душах стремление к этому восхождению.

Все знавшие их единогласно отмечают необычную для столь юного возраста тихость и кротость нрава, дети никогда не шалили, играм предпочитали усердную молитву, храм Божий любили несказанно, а привязанность к возлюбленному батюшке сопрягалась с безоговорочной послушливостью и верой в его отеческие наставления. Оптинские длинные службы не были им в тягость, твердо знали их порядок и чинопоследование, так что и у себя, в шамординском уединении, бывало, «служили всенощные» со всеми должными иерейскими возгласами. А если бабушка высказывала опасения, старец отвечал: «Пусть молятся – они слабого здоровья».

Намек неявный, но все-таки понять бы можно. От Ключарёвой же и это было сокрыто.

Рассказывает госпожа Шишкова: «Прихожу я к батюшке и, между прочим, говорю ему: “Теперь я живу в Москве, и мне бы было очень легко и удобно приискать иностранку к внучкам госпожи Ключарёвой; я бы с радостию исполнила это поручение, – не благословите ли?” Тут же и о платьях упомянула. Но батюшка мне ответил так: “Нет, ты этого не делай; детям не надо француженки. Я к ним поместил отличную благочестивую русскую особу, которая их наставит и приготовит к будущей жизни. Знаешь ли, дети жить не будут, а на место их в имении будут за них молитвенницы. Ты только этого не говори м. Амвросии». Чтобы утешить Ключарёву, я ей сказала, что батюшка приказал немного повременить».

И уж коль мы вспомнили на этих страницах достопочтенную А. А. Шишкову, расскажем и о том, как она, по совету А.Н. Ключаревой, познакомилась со старцем Амвросием.

Анисия Андреевна подолгу жила в своем тамбовском имении, расположенном в 20 верстах от Троекуровского женского монастыря. В 1877 году, когда Шишкова сильно хворала горловою болезнию и жила в деревне, в монастырь приехала м. Амвросия.

«Узнав, что я так хвораю, – пишет Шишкова, – она предложила монахиням того монастыря передать мне ее совет – обратиться к Оптинскому старцу о. Амвросию письменно и просить его молитв, ибо знала всю чудодейственную силу их. Сначала я не обратила внимания на эти слова. Но, видя ухудшение своего болезненного состояния, решилась написать старцу (хотя и не знала его), прося его молитв за меня болящую».

Батюшка пригласил Анисию Андреевну приехать в Оптину, а она-то от истощения сил уже и вставать не могла. Но все же добралась…

«Когда я взошла к батюшке в комнату с г-жею Ключарёвою, она, вставши перед ним на колени, начала со слезами просить: “Батюшка! Исцелите ее, как вы умеете исцелять”. Сильно старец разгневался на эти слова и приказал г-же Ключарёвой немедленно удалиться. Мне же сказал: “Не я исцеляю, а Царица Небесная; обратись и помолись Ей”».

В углу кельи висел образ Пресвятой Богородицы – перед ним и молилась Шишкова. Потом старец с молитвой трижды перекрестил больное место – «тут же как будто некую бодрость я получила». Болезнь отступила.

* * *

…В деревенском, чуть-чуть поновленном Шамордине подрастали невесты Христовы – Вера и Любовь, словно бы в прообразование того великого чуда, которое содеется со временем в этом благодатном месте. Поднимется здесь славная девичья обитель, в основание которой будут положены и крепкая православная вера, и спасительная надежда, и любовь к своему многотрудному иночеству, а первой настоятельницей поставлена будет старцем богомудрая мать София – деятельная и самоотверженная подвижница.