Текст книги "Обнимашки с мурозданием. Теплые сказки о счастье, душевном уюте и звездах, которые дарят надежду"

Стойте, а что это такое торчит из-под синего халата уборщицы? Это что, третья нога, что ли? Бли-и-ин, это не ноги! Это щупальца осьминога. И не три, а четыре.

Ну все, конец теперь планете Земля. В очередной раз. Опять и опять.

Дело в том, что эта бабуля…нет, не так надо. Бабуля вообще прекрасный пожилой человек, очень добрый и отзывчивый. Просто она невероятно любит убираться, и в ее собственной крошечной Вселенной такой порядок, что даже лучи солнца лежат в порядке убывания.

А еще однажды бабуля перебила двум драконам хребты, потому что они по дурости решили устроить драку на полянке у входа в бабулин домик. Ух и полетела же драконья чешуя во все стороны, когда старушка увидела незваных гостей! Добрая женщина все могла простить и стерпеть, но не когда ходят по ее тщательно подстриженному газону. И не когда ходят по ковру, и не когда трогают скатерть, и не когда касаются немытыми руками дверных ручек, и не когда… короче, ее бесило буквально все. Поэтому внуки в детстве мало ходили к ней в гости, а если ходили, то сидели неподвижно, сложив руки на коленках.

И сейчас эта женщина бродит где-то по столовке в халате уборщицы. Планета Земля даже не понимает, какая опасность ей грозит.

Что вы сидите глазами хлопаете?! Бегите скорее стучите в дверь туалета, орите, чтоб Повелитель бежал нас всех спасать! Это он во всем виноват, за ним все в наш мир и полезли.

А я чай пить пошла. Я же Сказочница, что я могу сделать еще.

Пока-пока. Целую.

Ори как птеродактиль

У Ольги Аркадьевны было одиннадцать детей самого невыносимого школьного возраста. По одному в каждом классе, от первого до последнего. Поэтому у Аркадьевны немного дергался глаз и пальцы на левой руке иногда сами собой скрючивались в куриную лапку.

Но вообще она была неплохой женщиной, временами даже хорошей. Иногда ставила цветочные горшки в подъезд, а когда их крали, вешала плакат: «Если не вернешь цветок, то засохнет твой стрючок!»

Она никогда не вызывала полицию, когда кто-то из соседей громко страдал в караоке в три часа ночи. Она приходила сама и в замочную скважину кричала, куда она сейчас засунет микрофон вместе с ланфрен ланфра ла та ти та.

Но когда она увидела объявление: «В изобретательскую лабораторию требуется уборщица», в голове у Ольги Аркадьевны что-то тонко-тонко динькнуло, будто порвалась струна, и перед глазами пробежали крупные титры: «Это шанс!»

На собеседовании она больше задавала вопросы, чем отвечала:

– А вы правда изобретатели? А чо вы тут делаете? А есть у вас, например, машина времени, или это все враки?

Изобретатели так восхитились, что хоть кто-то заинтересовался их работами, что не только рассказали про машину времени, но и тут же поволокли Аркадьевну ее позырить. И даже уговаривали сфотаться на фоне агрегата. И тыкнуть в огромную красную кнопку.

– Тыкните, тыкните, не бойтесь!

– Я, между прочим, в одиннадцати родительских чатиках состою, я ничего в этой жизни давно не боюсь. А что будет хоть, если я тыкну?

– А вы тыкните и узнаете.

– Фиг с вами. – Аркадьевна решительно тыкнула в красную кнопищу. Из машины времени со скрипом высунулась механическая рука и протянула женщине сосательную конфетку.

– Правда, здорово? – запрыгали от восторга изобретатели.

– Не дай бог, чтоб мои дети в изобретатели пошли. Ноги оторву, – подумала Аркадьевна, но вежливо кивнула.

– Только вы ее мокрой тряпкой не протирайте, ладно? А то она током бьется.

– За кого вы меня принимаете! – возмутилась Аркадьевна, потому что не собиралась протирать машину времени ни мокрой тряпкой, ни сухой. У нее вообще были другие планы.

Может, даже смыться в мини-отпуск от всей семьи, куда-нибудь к динозаврам. Но сначала…

Был прекрасный осенний день. Пушкин скрипел пером по бумаге и бормотал под нос:

– Октябрь уж наступил – уж роща отряхает

Последние листы с нагих своих ветве…

В этот момент сзади раздался шепот:

– Вот ты где, паразит!

В следующую секунду на голову поэта стремительно опустился тяжелый тупой предмет. Уже лишаясь сознания, Александр успел обернуться и кое-как разглядеть в радужных всполохах женский силуэт. Это было так незабываемо, что Пушкин пробормотал: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты!»

Тут его долбанули контрольный второй раз, и все померкло.

В это время какая-то неопознанная женщина с учебником по литературе хаотично появлялась в разных веках и отвешивала пинки и подзатыльники всем писателям и поэтам, до которых могла дотянуться. Особенно досталось бедолаге Льву Толстому, женщина дергала его за бороду и спрашивала:

– Будешь еще про собачек утопленных писать? Будешь?!

– Да не я это. Это Тургенев, Тургенев все!

Тут Льву Толстому повезло, и изобретатели отловили женщину огромным матричным сачком и, как сома, вытянули в наше время.

Аркадьевна сидела в сачке устало и даже горделиво. По лицу было видно, что она ни в чем не раскаивается.

– Ольга, как вы могли! – возмущенно сказали изобретатели. – Он же старенький дедушка совсем!

– Ага, как толстенные книги на двух языках шпарить, так не старенький. А мне потом домашку по лит-ре помогай делать. А у меня ОДИННАДЦАТЬ детей. А я жить хочу, понимаете? А не «И живет до сих пор Герасим бобылем в своей одинокой избе»!

Изобретатели хотели сделать ей выговор и уволить, но не стали. Среди них тоже были родители, которым вечером предстояло помогать делать домашку. Жалели изобретатели только об одном, что сами до такого не додумались.

Так и осталась Аркадьевна при лаборатории. Тем более вместо зарплаты она попросила просто иногда посидеть одной где-нибудь в каменном веке. Вскоре птеродактили научились кричать слово: «Мать, мать, мать». И «ланфрен ланфра ла та ти та».

Антонида и чудище

Оно было с ног до головы покрыто густой, слегка светящейся шерстью. Стояло и тихонько грызло угол дома. Во-первых, рос новый клык и чесалась вся челюсть, во-вторых, это вкусно. Не пробовали, так и не говорите!

Особенно вкусно получается, если провести языком между кирпичей, а потом сразу по пыльному карнизу, а если еще и нечаянно спящего голубя ноздрей втянуть… непередаваемые вкусовые ощущения. Башка ночного чудища доходила до третьего этажа. Это потому, что оно сутулилось. Если б выпрямилось, так и до четвертого дотянулось. Но выпрямляться чудище не любило. Самое интересное всегда происходило внизу.

Вот и в этот раз. Дверь балкона на третьем этаже со скрипом распахнулась, вышла девочка в ночной рубашке с машинками. В одной руке у девочки был совочек, в другой пятилитровая банка.

Девочка стала делать загребающие движения совочком в воздухе и складывать что-то в банку. Потом подняла банку на уровень глаз, потрясла, сказала шепотом:

– Да что ж такое!

И снова загребла. И снова посмотрела в банку.

Чудовище проглотило кусочек кирпича и придвинулось чуть поближе. Оно было любопытное.

– Что гребешь? – тихонько спросило ночное чудище.

– Да вот хочу кусочек ночи законсервировать, – не оглядываясь, с готовностью откликнулась девочка.

Она была жутко комуникому… комука… комукакабельная, вот. Это когда видишь кого-нибудь в первый раз и тут же зовешь его чай пить, а сам чай выпить не успеваешь, потому что болтаешь так, что язык сохнет от встречного ветра.

– А как это? – спросило любопытное чудище.

– Законсервировать?

– Ага.

– Точно не знаю. По-моему, это когда засовываешь что-то в банку и закрываешь крышкой. Египтяне так мумиев своих консервировали, чтоб эти мумии´ по городу не шлендрали и мозги у порядочных египтян не жрали. Слыхали?

– Откуда мне, – сказало чудище и восхищенно подумало: «Какой умный ребенок!»

– Я просто шурудирова… эруради… радиактив… в общем, кругозор у меня ого-го!

– А зачем вам кусочек ночи? – От восхищения чудище перешло на «вы» и шумно вздохнуло. Из левой ноздри вылетел встрепанный голубь.

– Просто. Для красоты. Она же не черная совсем, она в искорку разноцветную. Зеленую такую и красную. И желтые есть. А еще они шевелятся постоянно. Хочу нагребсти хотя бы половину банки и поставить у себя в комнате. Пусть днем тоже шевелится. Только она не гребется почему-то. То ли руки у меня не оттуда, то ли лопатка сломана, то ли банка дырявая. Кстати, а вы чего не спите? Бессонница у вас, что ли? У моей бабушки тоже бессонница. – Девочка решила наконец повернуться к тому, с кем так мило болтала.

И голубые глаза наконец-то встретились с фиолетовыми. Тремя. Был еще четвертый глаз, но он был где-то под ухом и почти никогда не открывался. Это был такой запасной глаз, внутрьсмотрящий.

– Предупреждать надо! – строго сказал девочка.

– Извините, – сказало чудовище и сгорбилось еще больше.

– Это вы недавно с соседнего балкона цветок слизали?

– Я. Он засохший был. Я думало, все равно выкинут.

– Там еще кот был.

– Кота я не трогало. Не люблю, когда во рту мяукает.

– Антонида. Будем знакомы, – протянула боком ладошку девочка.

– Чудище. Очень приятно.

– Взаимно. Просто Чудище? Может, фамилия какая-то есть?

– Нет, нам фамилии не положены.

– А как вы друг от друга отличаете? Если кто-то крикнет: «Чудище, иди пирог есть!» – как вы поймете, кого из вас позвали пирог есть?

– Кто первый добежит, того и позвали.

– Непорядок, – покачала головой Антонида. – Хотите я вам свою фамилию подарю?

– Еще бы!

– Отлично. Я Антонида Бровкина. Будете Чудище Бровкин. Или Бровкино. Не знаю, как правильно, я еще совсем маленький ребенок без образований.

– Какая прекрасная фамилия! Спасибо.

Чудище подумало, что обязательно нужно подарить девочке что-то взамен. Но у него ничего не было. Ну, как не было. Были голубиные перья, немного кирпичной пыли и ржавый ключ, найденный Чудищем в канаве. Но маленьким девочкам, кажется, такое не дарят.

– Что же делать, что же делать? – подумало Чудище и посмотрело на свои огромные лапы.

– Я придумало! Вот! – Чудище выдрало из-под мышки клок шерсти и затолкало в банку.

Под мышками у чудовищ растут очень нежные шерстинки, которые переливаются почти как северное сияние. Совсем чуть-чуть, неярко. Ярко чудищам нельзя, а то как в темноте прятаться.

– Вот вам кусочек ночи. Она, правда, немножко пахнет, я вспотевшее. Но вы крышку закрутите, и нормально будет.

– Пасиб, – поблагодарила Антонида, крепко зажимая себе нос. Пахло не немножко, очень даже множко пахло. – Вы мне помогли.

– Не за что.

– Ладно, пойду я в кровать, а то ноги замерзли. Бабушка говорит, нельзя девочкам босиком, можно какие-то там прихватки застудить. Или придурков. Я плохо запомнила. Спокойной ночи.

– Вам тоже. А вы завтра придете?

– Я всегда тут. Это мой район.

– Но только ночью. А днем это все мое.

Потом Антонида лежала под одеялом и обнимала банку, переливающуюся нежными всполохами. А еще Антонида смотрела в окно. В окне вместо луны сегодня были три глаза Чудища Бровкина. Глаза подмигивали, как новогодняя гирлянда: «Засыпай уже».

– Да сплю я, сплю, – пробурчала Антонида и действительно заснула. Последней ее мыслью было: «Надо бы банку под кровать перепрятать, а то бабушка нюхнет, и у нее волосы в носу сгорят».

Зачет

Ночь перед экзаменом всегда самая страшная. Некоторые студенты приходят по утру седые и лысые, но это я забегаю вперед раньше времени, а сказочницам так не положено. Поэтому началось все так.

– Фернандов, твоя очередь. Фернандов, твоя очередь. ФЕРНАНДОВ! ТВОЯ! ОЧЕРЕДЬ!

– Вы глухой? Ваша очередь. – Толпа подтолкнула щуплого паренька к окошку.

Сквозь это окошко было видно лишь бескрайнее море из разных бумажек с печатями. Море шуршало, из него изредка показывались руки и головы сотрудниц.

– Бврдтшши, – неразборчиво раздалось из моря.

– Бврдтшши, Бврдтшши! – судорожно стал вспоминать Фернандов. – Я же учил это, учил!

– Справку форма четыре принесли? – соблаговолила вынырнуть из бумаг одна из сотрудниц, чтобы посверлить мученика глазами. Она жевала жвачку, но создавалось полное впечатление, что это чей-то паспорт.

Некоторые в стрессе теряют способность думать, но в голове Фернандова неожиданно прояснилось. Перед глазами отчетливо появилась страница учебника, где крупным шрифтом было написано:

«Справка форма четыре упразднена два года назад. Отдел в состоянии сам запросить данные в Общей системе данных».

– Вы охренели, штоли? – дрожащим голосом сказал Фернандов и даже попытался выровнять осанку, но трясущийся от страха и волнения организм требовал принять форму броненосца. Тогда Фернандов оперся о стенку, чтоб случайно не рухнуть, и стал орать в окошко из последних сил:

– Этой справки года два как нет! Потычьте там у себя в базе данных, руки поди не отвалятся.

Бумажное море вдруг замерло, из него аж по пояс показались «русалки», чтобы посмотреть, кто там такой камикадзе пришел.

Фернандов вдохновился паузой и заорал уже в голос:

– Вас тут поувольнять всех надо! Дайте мне это… как его…

– Огнемет? – подсказала опытная бабушка из очереди.

– Нет. Жаловательную книгу!

От неожиданности сотрудница перестала жевать жвачку и с уважением уставилась на паренька:

– Ишь, какой.

И реально стала тыкать по клавиатуре. А через минуту протянула паспорт Фернандова обратно вместе со всеми требующими справками. Это была полная оглушительная победа.

Толпа замерла от тихого восхищения. Опытная бабушка даже упала в обморок от восторга, такое на своем веку она видела в первый раз.

В полной тишине Фернандов поклонился и внезапно ушел сквозь стену.

В параллельном пространстве на факультете Потусторонних дел шел урок по Theмному крючкотворству. Студенты по очереди подходили к декану, протягивали зачетки и домашние задания. На столе горкой лежали разные справки, квитанции, документы с печатями и подписями.

Фернандов появился за минуту до звонка. Декан с явным интересом посмотрел на справку форма четыре, хмыкнул и влепил четверку.

– Но почему? – завопил Фернандов.

– Молодой человек, на пятерку надо было растянуть диалог минут на десять, не меньше. Это же факультет Потусторонних дел, а не ПТУ какое-нибудь. Следующий.

– Но меня чуть на куски не разорвали!

– Расскажите об этом обитателям двадцать первого века, они через такое каждый день проходят. Вот если бы вы в кабинет терапевта четко по времени на талончике зашли, это да-а-а. Это сразу зачет за год.

Фернандов взгрустнул: «Эх, говорила мне мама, поступай на Драконоведение, там гораздо спокойнее. Ходишь обугленный, зато без этого всего».

Женщина и холодильник

В холодильнике в конце декабря совсем все с ума посходили. Просто и так тесно было, а тут еще каждые десять минут новеньких стали запихивать. Женщина мелькала между магазином и холодильником, как колибри, словно хотела успеть до 31 декабря перетащить все из супермаркета к себе в женскую берлогу. И ей это почти удалось.

Каждый раз, когда она стремительно распахивала дверцу, продукты смотрели на нее с ненавистью и шептали:

– Зачем тебе еще одна банка огурчиков?! Вспомни про третье января, вспомни!

Но женщина ногой утрамбовывала банку четко в центр продуктового пазла и снова убегала за покупками.

Тем временем власть захватили консервированный горошек и майонез. Патрулировали полки, больно толкались локтями в бока, требовали предъявить срок годности, цыкали зубом:

– Все, кого нет в оливьешошном списке, объявлены врагами народа.

На нижней полке шли бои без правил. Все норовили поставить на бойца по имени Яблочко.

Где-то на нижней полке тихо выл лук. Такая прекрасная декабрьская атмосфера.

Женщина снова широко-широко распахнула холодильник, словно впуская счастье и любовь в свой дом, взволнованно и нежно оглядела полки:

– Это есть. Это есть. Но чего-то все равно не хватает!

Захлопнула дверцу.

На кухне громко запел Эдуард Хиль: «Паталок ледяной-й-й, тьма калючая-я-я!»

Раздалось характерное ЧПОНЬК. Зашипело.

– Завтра опять шампанское будет заказывать виноватым голосом, – громко прошептали с балкона яйца.

– Третий раз уж, – подтвердила чудом уцелевшая мандаринка с полуоторванным скальпом.

Близилась ночь большой-пребольшой еды.

На задних рядах ждал своего часа немного просроченный ледяной кефир.

Женщина и холодильник – 2

Женщина открывает морозилку.

Перед нами бескрайняя ледяная равнина. Идите за мной след в след, иначе пропадете.

Раз в сутки из ледяной пещеры выходит симпатишная ледышка в виде пипирки (нужен был лед на романтический ужин), это местный шаман. Поднимается на ледяную гору, бьет в бубен и начинает перекличку:

– Все ли здесь? Все ли живы?

– Да-а-а, мы ту-ут-т-т, – откликаются жители морозилки.

– Пакет с брокколи одиннадцатого года, ты тут?

– Я здесь.

– Пакет с брокколи двенадцатого года, ты тут?

– Тут.

– Пакет с брокколи тринадцатого года, ты тут?

(Далее полчаса перекличка пакетов с брокколи.)

– Одинокий, но гордый пельмень, ты еще с нами?

– Я с вами, товарищи.

– Куриная нога синяя, используемая для снятия утренних отеков под глазами, ты тут?

– Да.

– Неведомая херня в пакетике, обитающая тут с начала миров, ты все еще здесь?

– Ну а куда я денусь?

– Кубики льда с ягодками и цветочками внутри, которые она хотела сфотать для инсты и забыла, вы тут?

– Мы все еще верим, мы все еще ждем.

– Треснувшая бутылка шампанскава, которую положили сюда буквально на десять минут, ты тут?

– Идите в задницу, это не смешно.

– Пломбир шоколадный с отпечатками зубов, ты тут?

– Я тут, и зубы тут.

В конце переклички обитатели морозилки садятся в круг и медитируют, создавая позитивное поле вокруг вселенной холодильника. Поэтому вас все время туда так тянет.

Верни книжку

06.00

Ученый с гордой фамилией Макарошкин, не спавший триста дней и ночей, наконец закончил расшифровку древней Книги Мертвых. Он хотел вскочить и станцевать ученый тверк, но от усталости голова его шмякнулась на клавиатуру. Так Книга Мертвых нечаянно выложилась в сеть.

06.01

Девочка Клаша, мечтавшая выучиться на ветеринара, проснулась от звука смс. Пришло обновление от ее любимого сайта «Наука мой краш».

Через пять минут Клаша нарисовала трех человечков, один кружок и четыре квадратика, сказала: «ОСИРИС ШМАСИРИС, СЕТ ШМЕТ, БАЗИЛИК, УКРОП!» – и оживила кузнечика, которого хотела препарировать. И кактус на окне вдруг зацвел кровавыми цветами. И комар Степан, три года лежавший меж окон, очнулся и заморгал.

Еще через десять минут на кухне загремели сковородки, запахло кабачковыми оладушками. Это неожиданно зашла погостить с того света бабушка.

06.30

Главнокомандующая смерть тревожно наблюдала, как у нее в отделении то исчезает половина покойничков, то появляется в два раза больше.

– В прятки, что ли, играют?! – подумала Главнокомандующая и стала торопливо набирать черным когтем сообщение в «Чатик Смертей всех времен и народов»: «ЧТО ЗА ФИГНЯ?!»

Чатик ожил:

– Чо, опять ученые?

– Да кто им поверит.

– Хоспаде, просто переставьте там слова в заклинаниях.

– Не должно работать. Я там вместо заклинаний рецепты вкусной и здоровой пищи вставила.

– Это ты девочке Клаше скажи. Через час ее родителям на работу вставать, а у них на кухне покойная бабушка третий суп варит.

– Сделайте что-нибудь! Я держу за ноги Цезаря, он пинается!

– Верните все как было! Пока не началось.

08.00

Тем не менее началось.

– Давай училку по химии таво-этава? – школьницы Оля и Галя нашли, чем заняться в этот утренний час. Летние каникулы – это офигенно, особенно когда есть арбуз и «Книга мертвых».

– Дурацкие заклинашки! Не работают вообще.

– Прекрасно все работает, – прошептал из шкафа прапрадед.

И седой кот показал ему большой палец: «Зашибись как работает».

09.00

– Ой, ну как похож, как похож! – по адресу Васильковая, 46 хозяйка отчаянно кокетничала с курьером в костюме Элвиса Пресли.

– Лав ми тендер. Лав ми свит, невер лет ми гоу, – отвечал ей Элвис, протягивая пиццу с ветчиной. Что в переводе с элвисовского обозначает: «Женщина, это реально я».

13.30

Люди и покойнички шлындрают туда и обратно, ходят в гости друг к другу. Всем очень весело, кроме чатика Смертей всех времен и народов:

– Ловите их и запихивайте обратно!

– Да не запихиваются они!

– Так, пошлите к Макарошкину. Он это заварил, он пусть и расхлебывает.

– Так он спит.

– Так в сон лезьте!

13.35

Ученый Макарошкин самозабвенно танцевал под «Ламбаду» в стрипклубе, кружился в перьях вокруг шеста, пытался сделать мостик. Все аплодировали, кроме столика, за которым сидели подозрительные старушки в черном. Они качали головами и хмурились, ожидая, когда закончится эротический танец:

– Срамотища какая. Это такие сейчас сны у ученых?

– Менделеев явно многое недоговаривал.

Наконец прозвучали последние аккорды, Макарошкин сделал книксен и наслаждался летящим в него дождем из денег. Неожиданно кто-то оттянул резинку от трусов и кинул внутрь горсть холодных тяжелых монеток. От тяжести белье предательски стало скользить к коленкам. Макарошкин хотел сбежать за кулисы, но бабки схватили его и посадили за свой столик.

– Ну что будем делать, Макарошкин? – голосом, от которого дыбом вставали волоски на руках, спросила одна из них. Та, что с брошкой в виде черепа.

– Приватные танцы я категорически не танцую.

– Приватные мы тебе сами сейчас спляшем, если книжку не вернешь.

– Какую книжку? Девушки, вы мне работать мешаете.

– Какарошкин, а уж как ты нам работать сегодня мешаешь, – нахмурились черные бабки, не клюнув на «девушек». – Отдавай книжку, а то мы тебе сейчас живо статус в соцсетях обновим.

И стали они тянуть к Макарошкину черные-пречорные худые конечности, и трясли они Макарошкина, и даже головой два раза об столик ударили. А от третьего раза Макарошкин упал со стула и проснулся.

06.30

В лаборатории трещали и мигали разные ученые приборчики, на столе лежал обрывок таинственной рукописи, над которым Макарошкин бился много-много лет, но пока расшифровал только предисловие. Там было что-то про «всем кабзда», «бедренная кость» и еще «камбалу тушите в томатном соусе». Корочи, то ли Книга Мертвых, то ли книга вкусной и полезной еды.

От страшного сна Макарошкину было очень тошно на душе, хотелось бросить все к чертям и срочно записаться на танцы. На танцах хорошо, не болит задница от стула, только разноцветные лосины и музыка.

– Да пошло оно все! – подумал ученый и выбежал наружу, туда, где солнце, свежий кофе и трам-пам-пам.

– Ну вот и ладушки, – проскрипела ему вслед уборщица и сгребла обрывок рукописи в карман. На черном халате сверкала брошка в виде черепа.

Было чудесное летнее утро. Откуда-то пахло кабачковыми оладушками.