Текст книги "Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия"

В таких непрерывных схватках с неприятелем протекло время до 1-го октября, когда войска, уничтожив несколько неприятельских аулов и вытоптав посевы на значительном пространстве, возвратились в Прочный Окоп. «Во всех сих делах, – пишет в своих записках генерал Дебу, – действовали преимущественно роты Тенгинского полка, предводительствуемые майором Тихоновым, оказавшимся, как и прежде, достойным особенного доверия, на него начальством возложенного»[84]84
  Соч. Дебу. «О Кавказской линии с 1816–1826 гг.».


[Закрыть]. Отряд еще находился за Кубанью, как многочисленная партия абадзехов, убыхов и кабардинцев, следуя отдаленными и скрытными путями к верховьям реки Кубани, напала 29-го сентября на село Солдатское, на Малке, сожгла его, перебила часть жителей, остальных же забрала в плен и с громадною добычею бросилась в Чегемское ущелье. За ними последовали некоторые аулы кабардинских князей; остальные еще колебались, но все уже было приготовлено к побегу. Положение дел на линии снова приняло нехороший оборот. Носились даже слухи, что закубанцы послали просить помощь у чеченцев для совместного нападения на наши укрепления. Чтобы пресечь пути отступления хищнической партии и воспрепятствовать побегу кабардинцев, командующий Кавказской областью занял двумя ротами 3-го батальона Тенгинского полка горные проходы по Кинджалу, к Хасауту же послал батальон майора Тихонова; самостоятельные отряды у верховьев Кубани и Зеленчука прикрывали линию. В то время, как нами были приняты эти меры обороны, неприятельская партия, совершив неимоверный переход через снеговой хребет гор, близ Урусбиевского аула, спустилась в долину Лабы, избегнув должного наказания.

Положение тенгинцев на Хасауте и Кинджале было весьма тяжелое[85]85
  Арх. шт. Кав. воен, округа, дело № 9. по дежурству 1-го отделения за 1825 год.


[Закрыть]. Благодаря чрезвычайной высоте места и позднему времени года, морозы стояли очень большие, нередко сопровождавшиеся вьюгами. Отсутствие шанцевого инструмента и промерзлость почвы не позволяли вырыть землянок и люди ютились в нескольких палатках. Недостаток в белье, обуви и теплой одежде был полный; нижние чины отмораживали себе руки и ноги, не имея возможности даже разложить костры, так как весь лес поблизости был вырублен, и дрова приходилось доставлять на себе за две версты. Необыкновенная крутизна гор устраняла всякую возможность подвозить провиант к отряду на артельных лошадях, приходилось через каждые двое суток посылать за ним команды, человек по 80, за 15 верст. Горцы малыми партиями тревожили наши роты, нападая на транспорты или же скатывая с гор на головы подымавшихся с провиантом людей громадные камни. Начальник дивизии князь Горчаков два раза просил Ермолова о снятии Кинджальского и Хасаутского отрядов. «Меру сию, – доносил он, – я почитаю столь необходимою, что, на случай отбытия вашего превосходительства из Екатеринограда, решаюсь на нее даже без позволения вашего». Но лишь в конце декабря последовало распоряжение о возвращении отрядов по квартирам.

Общее положение дел на Кавказе к наступающему 1826 году было тревожное. Под влиянием вспыхнувшего нового учения[86]86
  Дубровин. «История войны и владычества русских на Кавказе». Воен. сбор. За 1890 г. № 10, стр. 198.


[Закрыть], о котором смутное представление имел еще и сам Ермолов, Дагестан и Чечня волновались; во всех остальных племенах Кавказа тоже замечалось сильное брожение: многочисленные партии беспрестанно были в сборе и явно угрожали нашим пограничным станицам и Кавказской линии. Одновременно с этим, Персия усиленно готовилась к войне; мусульманские же провинции лишь недавно присягнувшие России, требовали усиленного наблюдения, и наши войска поэтому были разбросаны малыми частями по всему району и границам; сосредоточить их в одном из угрожаемых пунктов не представлялось возможным, так как везде нужно было их присутствие, – одним словом все предвещало важные события в предстоящем году. О наступательных действиях против горцев, до прибытия подкреплений из России, нечего было и думать, а потому переход войск за Кубань был воспрещен. «Не легко, – писал Ермолов начальнику правого фланга линии, – защищать границы на большое расстояние растянутые, но не всегда удобно переходить за оные, и я имею особенную причину, чтобы экспедиции за Кубань, без совершенно крайней надобности предпринимаемы не были».

Таким образом, тенгинцы были прикованы к месту и должны были пассивно охранять участок кордонной линии на Кубани. Только в начале 1827 года два наших батальона были передвинуты в Карабах и приняли участие в персидской войне.

Персия после поражений нанесенных ей Котляревским долго оправлялась и тринадцать лет готовилась отомстить России. Ближайшим же поводом к разрыву послужили пограничные споры.

Согласно мирного Гюлистанского договора 12-го октября 1813 года, Россия между прочим приобрела Карабахскую провинцию. С частью Чаундурского и Копайского магалов, которые расположены были в углу слияния рек Аракса с Капанакчаем. Этот последний участок, несмотря на то, что он фактически принадлежал уже нам, Персия продолжала удерживать за собою, а русские, в свою очередь, занимали своими постами северо-западные берег озера Гокчи. Персия никак не могла свыкнуться с мыслью, что Карабахская провинция отторгнута навсегда от ее владений и путем восьмилетних дипломатических переговоров домогалась возвращения обратно этих богатых своею природою земель.

Наследник персидского престола. Аббас-Мирза, в высшей степени самолюбивый и самонадеянный человек, давно уже не скрывал своих неприязненных отношений к России и усиленно готовился к войне, создавая при помощи европейских инструкторов (англичан – прим. ред.) армию, могущую, по его мнению. Бороться с Россиею. В то же время он не скупился на подкупы для поддержания возмущения среди враждебных нам горских племен. Сам шах, человек бесхарактерный, поддавался внушениям наследного принца и его льстецам, говорившим ему: «Удостойте бросить взгляд на ваши войска: были ли они когда-нибудь более многочисленны и лучше обучены, чем теперь? Они только и ожидают одного слова шахин-шаха и потрясут землю».

При таком настроении тегеранского двора война, конечно, была неизбежна. Император Александр, следуя своей миролюбивой политике, неоднократно предлагал Ермолову употребить все меры к сохранению мира.

«Происшествия на Кубани, говорилось в рескрипте, и в особенности случившееся в Чечне неприятные последствия общего с той стороны возмущения, делают всякое наступательное движение против Персии неуместным. Нам нужно прежде восстановить в собственных наших владениях и окружающих оные совершенное спокойствие и порядок»…

Кончина Императора Александра, а вслед за тем отречение от престола Константина Павловича и воцарение Николая I, а также печальные события 14-го декабря 1825 года были приняты Персией за начало междоусобной войны в России. Требования ее о новом разграничении сделались настойчивее; духовенство в мечетях разжигало фанатизм народа, призывало всех взяться за оружие и скорее освободить правоверных от гяуров. Толпа клялась бородою Магомета в ненависти к неверным и в доказательство своих слов предлагала теперь же перерезать все христианское население Карабаха. Николай Павлович, по вступлении своем на престол, писал Ермолову, что он находит необходимым сохранять с Персией мир на основании Гюлистанского договора, «доколе сия держава сама не нарушит онаго». В Тегеран послан был князь Меньшиков, который, под предлогом о вступлении нового Императора, в сущности должен был упрочить наши дружественные отношения к Персии, с уступкой даже южной части ханства Талышинского, если бы обстоятельства того потребовали. Переговоры далеко не были еще окончены, как вдруг, в первых числах июля 1826 года, на границе нашей раздался первый неприязненный выстрел. Эриванский хан, чисто по-азиатски, без объявления войны ворвался в пределы Шурагельской провинции, вырезал небольшой пост у урочища Мирака и сжег селение Малые Караклисы. Почти одновременно сам Аббас-Мирза, перейдя Араке, стал грабить Карабах. Все мусульманские провинции возмутились и открыто стали на сторону персов. Малочисленные наши войска везде принуждены были отступить и неприятель появился близ стен Елизаветполя.

Во все горские общества разосланы были шахом прокламации, где он называл себя повелителем Персии, Грузии и Дагестана и обещал скоро явиться с войсками в Тифлис, чтобы освободить их от русского порабощения; «а до того, – говорилось в прокламации, – старайтесь, где можно, причинять русским вред и собирайте запасы провианта». К этому времени наши войска были расположены так: на Кавказской линии 13 ’А батальонов, два полка пехоты охраняли Дагестан, целая бригада стояла в Имеретии, Мингрелии и Абхазии, в виду натянутых уже тогда наших отношений с Турцией[87]87
  Дубровин. «Последние дни пребывания Ермолова на Кавказе». Воен. Сборн. за 1888 г. № 2, стр. 1


[Закрыть]. Таким образом, в распоряжении Ермолова находилось всего 12 сводных батальонов, которым и приходилось до прибытия подкреплений вести неравную борьбу с многочисленными полчищами персов. Разрыв с Персией застал нас совершенно неподготовленными. Наскоро были собраны небольшие отряды и один из них в составе 3 % батальонов пехоты, 12-ти орудий и 2-х казачьих полков, под начальством князя Мадатова, форсированным маршем выступил 1-го сентября из казахской дистанции и 3-го сентября решительно атаковал авангардную персидскую армию близ селения Шамхор, на реке того же имени. Пехота наша не тратила времени в бесцельной перестрелке и, склонив штыки, бросилась вперед, поддерживаемая огнем артиллерии. Персияне дрогнули и в беспорядке стали отступать. Наша кавалерия преследовала бегущих слишком 10 верст; главные же силы отряда двигались безостановочно и 4-го сентября заняли без выстрела Елисаветполь[88]88
  Наяр, комендант Елисаветполя, за сдачу его был впоследствии, по приказанию Аббас-Мирзы, удавлен перед всей персидской армией.


[Закрыть]. Последствием нашей победы под Шамхором было снятие Аббас-Мирзою осады Шуши, где в продолжении 6-ти недель шесть рот 42-го егерского полка отбивали приступы сорокатысячной неприятельской армии. Получив известие о готовности населения Карабаха снова перейти на нашу сторону, лишь только там появятся русские войска, Ермолов предписал Паскевичу, прибывшему еще 29-го августа в Тифлис в распоряжение генерала Ермолова, на самом же деле для главного руководства военными действиями, спешить в Карабах. 13-го сентября в 7-ми верстах от Елисаветполя противные стороны встретились, разыгрался бой, окончившийся полным поражением соединенных войск Аббас-Мирзы и Аллаяр-хана, остатки которых бежали за Араке.

Быстрое отступление персиян спасло их от совершенного истребления. 4-го октября наши войска выступили к реке Черакен, перейдя которую, расположились лагерем в 22-х верстах от Асландуза. Этим движением генерал Паскевич прикрыл дорогу в Шушу и вполне обеспечил продовольствие войск. Аббас-Мирза, усилившись резервной армией, снова приблизился к Араксу и раскинул обширный лагерь в 4-х верстах от Худоперина. Наступающее зимнее время и отсутствие фуража заставило воюющие стороны отложить военные действия до более благоприятного времени. Отряд Паскевича, получив запрещение переходить Араке, расположился на зимние квартиры. Ермолов же занялся изгнанием из наших владений второстепенных шаек неприятеля.

В таком положении находились наши дела с Персией, когда тенгинцам приказано было готовиться к походу. Деятельно закипела работа в полковых мастерских: строили для рот новые патронные ящики, могущие вмещать 13 тысяч патронов, по числу 325-ти ружей. На всех нижних чинов двух действующих батальонов шилась новая мундирная одежда, исправлялась амуниция, выкраивались из старых шинелей набрюшники; офицерам приказано было озаботиться приобретением форменных седел, чепраков, офицерских знаков и т. п. В таких приготовлениях провели тенгинцы весь 1826 год, который со стороны Закубанья протек для них вполне благополучно, о чем свидетельствует новогодний приказ Сагинова, разосланный по постам:

«Благодарение Богу и неисповедимым милостям Его, девятимесячное командование и служение мое с чинами Высочайше вверенного мне полка протекло благополучно и сей новый год, предшествующий жизни нашей, наступил; Встречая его с умилением сердца к Вышнему Подателю благ, поздравляю всех чинов, желаю, чтобы обратили искренность сердец к Царю царей, а Государю и отечеству – верность исполнения должной обязанности каждого[89]89
  Приказы по полку за 1827 год. дело № 149.


[Закрыть].

Отдавая подобный приказ, Сагинов и не предполагал, что так благоприятно начавшийся новый год окончится для него крайне печально.

В середине марта месяца прибыли на Кавказскую линию батальоны 20-й пехотной дивизии, которые и расположились вперемешку с полками Тенгинским и Навагинским, т. е с теми войсками, которым кордонная служба была уже хорошо знакома. «Его величество полагает, – сообщил военный министр, – что когда сии батальоны несколько привыкнут к тем местам, тогда действующие батальоны полков первой бригады 22-й пехотной дивизии должны быть отправлены в Грузию».

В средних числах апреля тенгинцы с грустью прочли прощальный приказ Ермолова о своем отозвании и о назначении вместо него генерала Паскевича. Любовь солдат к «дедушке Ермолову», как называли его солдаты, была беспредельна. Он умел возвышать их дух и вливать «чудесную силу», при которой все труды, всякие лишения и пятидесятиверстные переходы по местности едва доступной им были не в тягость. Железная дисциплина царила в войсках и выручка в бою товарища даже совершенно другой части была обычным явлением. Кавказская армия Ермолову много обязана своим могуществом и славными традициями, и имя его всегда будет бессмертно в ее рядах. Начальник главного штаба барон Дибич, по возвращении своем в Петербург в 1827 году, так рисовал состояние кавказских войск ермоловских времен. «Положа руку на сердце, могу поистине сказать, что не видел в наших войсках такого рвения и мужества, какими были одушевлены кавказские солдаты. Слова «ребята, поход!» возбуждали в каждом какую-то ребяческую радость. Никогда наша конница не могла догнать пехоты, делавшей по 50-ти верст в сутки, в особенности, когда ею предводительствовал сам Ермолов. Ни заоблачные выси, ни дикие ущелья, ничто не могло остановить ее гигантских шагов»[90]90
  Погодин. – «Материалы для биографии Ермолова».


[Закрыть]. Нужно при этом заметить, что Дибича, человека очень умного, нельзя было заподозрить в особой любви к Ермолову, следовательно, подобное мнение высказано вполне беспристрастно. И тем печальнее является уверенность, что генерал Ермолов незаслуженно стал жертвой интриг.

В первых числах мая все приготовления к выступлению у нас в полку были окончены и два действующих батальона укомплектованы людьми до полного штата из 3-го резервного батальона, который оставался в местах прежнего своего расположения. Из полка выделены 270 рядовых, менее способных к строевой службе, в погонщики к воловьему транспорту, утвержденному для подвоза провианта и разных припасов к войскам главного отряда. Люди эти, при 2-х офицерах и 13-ти унтер-офицерах, выступили в Грузию из крепости Темнолесской еще 23-го марта. Женатые нижние чины полка переведены были в 3-й резервный батальон. Продавать полковые и ротные дворы, а равно и дома семейных солдат строго воспрещалось и для присмотра за ними было назначено несколько нижних чинов. В приказе по полку было объявлено, что весенний инспекторский смотр бригадный командир проведет в походе.

20-го мая, в 8 часов утра, оба батальона, после напутственного молебна, выступили из крепости Темнолесской, в составе: 36-ти офицеров, 157-ми унтер-офицеров, 58-ми музыкантов. 1784-х рядовых и 72-х нестроевых. Оглянувшись на семь лет пребывания тенгинцев на правом фланге линии, мы видим, что они не прошли для них бесследно. Явившись на Кавказ опытными в войне против регулярных войск, тенгинцы совершенно не были знакомы с характером войны с горцами и с содержанием кордона на громадном протяжении. Упорная борьба с угрюмой природой и ее обитателями постепенно закалила тенгинцев и выработала в них необыкновенную стойкость при встрече один на один со врагом и выносливость в преодолении всевозможных препятствий. Сдерживая буйные порывы кабардинцев и закубанских племен, тенгинцы все время грудью своей защищали скудное имущество поселян, не имея возможности принять непосредственного участия в громких делах Чечни и Дагестана. Невидная, но почтенная работа выпала на долю нашего полка и лучшею наградою была искренняя благодарность станичников, собравшихся в крепость Темнолесскую проводить кунаков в дальний путь[91]91
  Полковой архив. Исходящий журнал за 1827 г., дело № 327.


[Закрыть]. Маршрут был дан на Георгиевск, Моздок, крепость Внезапную. Крепость Тарки, Дербент, Старую Кубу и Старую Шемаху. Предстояло пройти 933 версты в продолжение 55-ти дней. Дневки давались через два и три дня пути, и самый большой переход был 40 верст. С колонною следовал довольно большой обоз: ящиков патронных 8, аптечных 2, для денежной казны 1, брик лазаретных 2, церковная палуба 1, полуфурок сухарных 8, для лазаретного белья 2, для канцелярии 1 и при обозе 99 подъёмных лошадей.

По случаю наступления жаркого времени, для облегчения нижних чинов, разрешено было не соблюдать всех установленных правил походной и бивачной службы, т. е. не выставлять цепь вокруг лагеря, а охранять его пикетами, по ночам же еще и секретами. У ставок начальников почетный караул отменялся, но строго наблюдалось во время марша, чтобы люди не шли беспорядочной толпой и офицеры следовали на своих местах. Походная колонна на марше охранялась авангардом и арьергардом, каждый силою в один взвод, по бокам же следовали патрули[92]92
  Приказ по корпусу от 13-го мая 1827 года. Полковой архив, входящий журнал за 1827 год, дело № 182.


[Закрыть].

22-го июня отряд прибыл на дневку в крепость Тарки, где на следующий день состоялся смотр бригадного командира генерала Ралля. Списочное состояние людей было найдено верным, амуниция их исправною. Обучение же нижних чинов по-прежнему не доведено было «до совершенства, но нравственность им внушается». Нижние чины претензии не заявили и отозвались всем довольными; но зато штаб и обер-офицеры единогласно принесли жалобу на полкового командира подполковника Сагинова за его в высшей степени грубое обращение с ними. Это было очень неприятным эпизодом в жизни полка.

Захар Павлович Сагинов происходил из бедных грузинских дворян и некоторое время состоял приставом одного из горских обществ; с этой должности он принял наш полк. Находясь долгое время вне строя, он совершенно не знал порядка службы и видимо только за тем и принял полк, чтобы, по обычаю того времени, почти узаконено поправить свои денежные обстоятельства. Будучи крайне подозрительным человеком, ему все мерещилось, что над ним смеются «и поносят его бранными словами офицеры и нижние чины, поэтому с первыми он был груб до дерзости, с последними же жесток до зверства»[93]93
  Приказ по 22-й пехотной дивизии от 23-го июня 1827 года. № 20 и от 27-го сентября 1827 года. Полковой архив. Дело № 570.


[Закрыть]. Несомненно это был больной, ненормальный человек, и предположение это отчасти подтверждается его кондуитным списком, где значится, что он был «ума нездравого».

Найдя заявление общества офицеров весьма основательным, начальник дивизии, приказом от 23-го июня 1827 года за № 20, отрешил от командования полком подполковника Сагинова «за грубое, дерзкое и непозволительное обращение с господами штаб и обер-офицерами, за незнание порядка службы и отдаваемых по полку неприличных приказах; а также за жестокое наказание нижних чинов, только по подозрению, якобы поносят они его бранными словами. И за дурное содержание лазарета». До назначения нового полкового командира предписано было старшему в чине майору Левендалю вступить в командование полком. Сагинов все время, до отчисления по армии, продолжал состоять налицо, и даже, как увидим дальше, принимал участие военных действиях с Персией, командуя батальоном. С современной точки зрения кажется странным положение командира полка в роли командующего батальоном и находящегося в подчинении младшему в чине; но в то время это никого не удивляло: нередко ротою командовал поручик, а у него субалтерн-офицером состоял капитан, бывший командир этой роты.

Почти одновременно с выступлением тенгинцев в Старую Шемаху, были возобновлены военные действия с Персией, после кратковременного перерыва. Весною 1827 года новый главнокомандующий Кавказским корпусом генерал-адъютант граф Паскевич стал сосредотачивать на границе войска. Согласно плана кампании, который разработан был еще Ермоловым, предстояло несколькими самостоятельными отрядами перейти через границу и, овладев крепостями Эриванью, Аббас-Абадом, Сардар-Абадом, Тавризом, подойти к Тегерану и там подписать мир[94]94
  Янжул – «80 лет боевой и мирной жизни 20-й артиллерийской бригады».


[Закрыть].

В начале апреля авангард графа Бенкендорфа, преодолев неимоверные препятствия при переходе через горы Акзебиюк и Безобдал, спустился в Эриванскую область. 15-го апреля отряд этот оттеснив неприятельские войска, занял Эчмиадзин, а 25-го числа подошел к Эривани, к обложению которой и было немедленно приступлено. До прибытия осадной артиллерии решительных действий здесь нельзя было начинать, поэтому Паскевич решил взять крепость Аббас-Абад, которая прикрывала Эриванское и Нахичеванское ханства со стороны Азербайджана; с падением этой крепости запертый гарнизон Эривани лишался всякой помощи[95]95
  Платон Зубов – «Подвиги русских войск в странах Кавказских», т. П


[Закрыть].

20-го июня у р. Гарнакчай сосредоточились все части главного действующего отряда и в ночь с 1-го на 2-е июня открыты уже были осадные работы. Аббас-Мирза не замедлил поспешить на выручку крепости и в 5-ти верстах от берега Аракса, при Джеван-Булахе, разыгрался бой, где сорокатысячная персидская армия столкнулась с восьмитысячным отрядом Паскевича. Решительный натиск наших пяти батальонов в центр сбил противника с позиции и заставил его поспешно отступить. Сам Аббас-Мирза едва спасся верхом от наших драгун. Узнав о результате сражения, гарнизон выкинул белый флаг и сдался без сопротивления.

Таким образом, пал главный оплот Нахичеванской области Аббас-Абад. Теперь нужно было возможно скорее обеспечить наше прочное сообщение с Карабахом, откуда должны были подвозиться всевозможные припасы в войска действующего отряда.

В Герюсах и в Шушу имелись заготовленными довольно значительные запасы продовольствия, но этого, конечно, было далеко недостаточно, тем более, что осада Эривани могла затянуться на неопределенное время. Неотлагательно нужно было теперь же позаботиться об устройстве еще продовольственного пункта, из которого наполнялись бы тушинский и герюсинский магазины. Новым складочным местом был выбран замок Акх-Углан. Провиант доставлялся сюда из Астрахани морем в Сальяны. Здесь перегружался на киржимы (персидские плоскодонные лодки – прим. ред.) и подымался вверх по Куре до Зардоба и отсюда уже на вьюках и арбах следовал в Акх-Углан. Для обеспечения этой части коммуникационной линии, из Дагестана прибыли войска, которые и заняли Сальяны, Божий Промысел, Джеват и Зардоб, служа резервами для ширванской и кубинской конницы, цепь постов которых стояла по течению Куры от Сальян до Зардоба[96]96
  Потто. «Кавказская война в отдельных очерках», т. III. вып. 3-й. Арх. штаба Кавказского военного округа, дело № 15, по Генеральному штабу за 1827 год.


[Закрыть]. Со времени открытия приготовлений к транспортировке тяжестей по Куре, местечко Сальяны сделалось самым важным пунктом на всем протяжении реки: здесь производилась выгрузка и нагрузка провианта. Аббас-Мирза не мог, конечно, не оценить значения Сальян, как стратегического пункта на базе.

8-го июля значительный отряд неприятельских войск проник через труднодоступную и маловодную Муганскую степь и, сбив трусливую милиционную конницу, появился в виду Сальян, где раположено было всего три роты Куринского полка под начальством полковника Кромина. Видя невозможность защищаться против многочисленного врага, начальник гарнизона отступил к Божьему Промыслу; Сальяны были заняты персами. Происшествия в Карабахе конечно встревожили Паскевича, так как главный действующий отряд мог лишиться совершенно продовольствия и весь первоначальный план кампании грозил расстроиться. Кроме того, среди населения Ширванской провинции, а особенно города Старой Шемахи, стало замечаться сильное волнение уже при первых слухах только о появлении неприятеля. Возможно поспешное прибытие войск с линии могло только успокаивающе повлиять на возбужденные умы[97]97
  Рапорт г. Краббе от 11-го июля 1827 года, за № 327. Арх. шт. Кавк. воен, округа, дело № 4 за 1827 год. по 2-му отделению Генерального штаба.


[Закрыть].

Немедленно послано было приказание Тенгинскому и Навагинскому полкам ускорить марш, чтобы общими силами с Дагестанским отрядом Краббе овладеть обратно Сальянами и прогнать неприятеля за Куру.

11-го июля наш первый батальон уже был в Старой Шемахе, откуда на следующий же день, взяв в проводники пять нукеров Кошунского магала, выступил в Сальяны. Здесь тенгинцы не застали уже неприятеля, который, узнав о прибытии свежих войск, поспешно отступил по ленкоранской дороге. Сальяны представляли из себя одну груду развалин. Разграбив местечко, персы удалились в Муганскую степь, где и расположились лагерем в 70-ти верстах от устья Куры. Чтобы не подвергнуть опять тревоге нашу коммуникационную линию, полковник Кромин решил преследовать неприятеля. 20-го июля сильный отряд, в составе которого находился и наш второй батальон, переправился на противоположную сторону Куры.

Проблуждав по Муганской степи до 23-го июля и нигде не встретив персов, Кромин на следующий день предпринял обратное движение. Едва отряд отошел три версты от урочища Тахтачай, как атакован был персидской конницей показавшейся из ближайшего леса. Завязалась ожесточенная пальба с обеих сторон, особенно в нашем батальоне, следовавшем в арьергарде. Часть неприятельской конницы бросилась к авангарду с намерением отбить скот, отогнанный нами у жителей ближайших деревень; следовавший в голове колонны эскадрон улан был опрокинут сильным натиском неприятеля и, отступая смял подкреплявший его эскадрон. Тогда полковник Сагинов бросился вперед с третьей мушкетерской ротой и одним орудием и картечными выстрелами прогнал неприятеля. Во время перестрелки были ранены нашего полка прапорщик Мякинин и два рядовых. На расстоянии почти двадцати верст еще преследовали персияне отряд, не причиняя нам, однако, значительного вреда[98]98
  За эту экспедицию в Талыши пожалованы были тенгинцам следующие награды: св. Владимира 4-й степени майору Тихонову; св. Анны 3-й степени штабс-капитанам Сорневу и Чубровскому и поручикам Петрову и Есипову; св. Анны 4-й степени поручику Дебу. прапорщикам Бейеровскому и Мякинину. Нижним чинам пожаловано три знака отличия военного ордена. Арх. шт. Кавк. воен, округа по генеральному штабу, дела № № 4 и 15 за 1827 год.


[Закрыть].

По прибытии батальонов в Старую Шемаху, роты поставлены были в лагерь у селения Зардоб. Дорого обошелся тенгинцам переход в Закавказье, да еще в самое знойное время года. 310 человек были оставлены на пути в разных госпиталях; обувь у нижних чинов совершенно подбилась; колеса повозок пришли в полную негодность, а лошади от бескормицы до того отощали, что едва тащили патронные ящики. Из лагеря были высланы команды тенгинцев на северо-восточный банк, близ Сальян, в Джеват и замок Акх-Углан на работе по выгрузке и укладке провианта. Кроме того, временами батальоны по очереди посылались в прикрытие киржимов, поднимавшихся вверх по Куре и для сопровождения ароб с продовольствием. «Всю весну, лето и начало осени, – говорит один из участников похода, – отряд левого фланга стоял или бродил со своими транспортами между Акх-Угланом и Герюсами, двумя запасными магазинами для главного корпуса, действовавшего тогда в Армении. Мы не участвовали в походах, но, тем не менее, пост наш был важен в общей операции корпуса, – мы были его кормильцами…»[99]99
  Потто. «Кавказская война в отдельных очерках», т. III. вып. 3-й.


[Закрыть]. И потянулись днем и ночью нескончаемые обозы, конвоируемые тенгинцами. Неуклюжие арбы беспрестанно ломались в дороге, молодой и малоезженый рогатый скот, который шел под вьюками, то и дело ложился на дороге или убегал в стороны; все это сильно замедляло движение и утомляло людей. Усталость иногда доходила до того, что нижние чины, конвоировавшие транспорт, бросались на землю и сейчас же забывались крепким сном, и никакими силами нельзя было их разбудить. В порционном и следовавшем под арбами скоте скоро от бескормицы открылся падеж; неубранная падаль обрамляла обе стороны пути, привлекая целые тучи мух, которые никому не давали покоя. Чрезмерное утомление, недостаточное питание и невыносимая жара, доходившая в тени до 40-ка градусов по Реомюру (50 по Цельсию – прим. ред.) сотнями стали класть в госпитали нижних чинов нашего полка. «Предлагаю, – писал начальник дивизии командующему полком, – приложить все средства вашего усердия к положению несчастных. Люди, изнуренные болезнями, в глазах ваших томятся, а вы не принимаете мер и хладнокровны к их положению». Упреки начальства были неосновательны. Командующий полком, майор Левендаль, на улучшение пищи нижним чинам и выдачу им винной порции давно уже израсходовал не только полковые, но тронул даже часть церковных денег. Но и сами нижние чины были виноваты в повальной болезни: попав в местность изобилующую фруктами, они с жадностью начинали уничтожать их, запивая стоячей водой из арыков. Следствием этого явились брюшной тиф и кровавый понос, косившие людей со страшной силой. В какие-нибудь 5 ½ месяцев, со дня прибытия в Старую Шемаху, у нас в полку умерло 448 человек[100]100
  Полковой архив. Годовые рапорты за 1827 год. Входящие бумаги. Дела №№ 129. 182 и 183; Кавказский сборник, т.1, стр. 5.


[Закрыть]. В разных же госпиталях лежало больных к 1-му ноября 1827 года: 17 офицеров и 1018 человек нижних чинов; здоровых и могущих быть в строю оставалось всего 7 офицеров и 346 рядовых. Помещения под полковой околодок нельзя было отыскать: все лучшие дома в Шуше и Старой Шемахе заняты были под провиант и больные зачастую по несколько суток оставались под открытым небом, не получая медицинского пособия, так как и лекари свалились с ног. На усиленную просьбу командира полка, наконец был прислан врач из морского батальона.

Помимо конвоирования транспортов, небольшому количеству оставшихся здоровых людей прочти бессменно приходилось нести караульную службу в Шуше, Старой Шемахе и исполнять обязанности лазаретных служителей в разных госпитальных отделениях. 120 человек нашего полка, находившиеся у склада провианта в замке Акх-Углан, пришли, по донесению ротного командира, «в сильное изнурение от работ и не имеют даже свободного времени обмываться»[101]101
  Полковой архив, входящие бумаги за 1827 год, дело № 145.


[Закрыть].

Положение офицеров было тоже незавидное. Приходилось с бою брать квартиры, так как жители не хотели добровольно отводить помещение, а администрация была бессильна что-либо сделать в этом отношении. Вследствие отсутствия населенных пунктов, негде было покупать съестных припасов и офицеры довольствовались фунтом мяса в день и солдатским пайком; на довольствие выдавался в большинстве случаев больной скот, и если не успевали его сейчас же зарезать, то на следующий день он уже издыхал[102]102
  Полковой архив, входящие бумаги за 1827 год, дело № 125. Кавк. Сборн., т.1, стр. 5.


[Закрыть]. Чай считался большою роскошью. Цена на сахар доходила до ста рублей ассигнациями за пуд. «Офицеры, – говорит современник придумали спекуляцию следующего рода – играли в карты на чай и сахар, выигравший должен был угощать прочих»[103]103
  Андреев. «Воспоминания из Кавказской старины», Кавк. Сборн., т. 1.


[Закрыть].

С октября месяца, когда заболеваемость несколько уменьшилась, тенгинцы начали наступательные действия в составе войск князя Вадбольского.

Занявшись осадою Эривани и Сардар-Абада. Паскевич поручил колонне князя Эрнстова, расположенной при селении Карабаба, произвести диверсию к стороне Маранды. Чтобы тем отвлечь внимание неприятеля от нашего правого фланга. Карабахский отряд движением на Лори и Агар должен был содействовать успеху Эрнстова.

8-го октября князь Вадбольский переправился с 10-ю ротами пехоты (две нашего полка) 362-мя казаками при 10-ти орудиях, на противоположную сторону Аракса и двинулся к Дарауртскому ущелью. Не встретив нигде неприятеля, колонна эта возвратилась 18-го числа обратно. Цель экспедиции была выполнена: жители Мишкина, побросав свои дома бежали за Агар[104]104
  Арх. шт. Кавк. воен, округа, дело № 87, по 1-му отд. Генерального штаба за 1827 год.


[Закрыть]. Падение Эривани 1-го ноября и вскоре за тем занятие отрядом князя Эрнстова Тавриза, заставили, наконец, персидское правительство вступить в мирные переговоры. 5-го ноября Паскевич прибыл в Дей-Кар-хан, где открыто было заседание конференции в присутствии Аббас-Мирзы. К концу месяца уже было состоялось предварительное соглашение о мире. Как вдруг тегеранский двор, подстрекаемый Турцией, прекратил всякие мирные переговоры и потребовал очищения Азербайджана от наших войск. Не смотря на суровое зимнее время, предписано было немедленно возобновить военные действия. Несколько колонн одновременно двинуто было вглубь Персии. Теперь самая трудная часть задачи, весьма богатая своими последствиями, выпала на долю карабахских войск, которые выступили в заграничный поход 17-го ноября под начальством князя Вадбольского[105]105
  Состав отряда был следующий: два батальона 41-го и 42-го егерских полков, Тенгинского полка два батальона, Навагинского полка два батальона и 14 орудий, два донских казачьих полка и 200 улан. Всего под ружьем находилось: пехоты 2656 и кавалерии 913 человек. Арх. шт. Кавк, воен округа, дело № 11. По 2-му отд. Генерального штаба за 1827 год.


[Закрыть]. В виду большого некомплекта людей в первом тенгинском и двух навагинских батальонах, они, не теряя внутреннего своего устройства, соединены были в один тенгинско-навагинский батальон.