Текст книги "Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия"

Неутомимыми заботами Лисаневича полк весьма быстро оправился в строевом, хозяйственном и санитарном отношениях, и уже к концу года мог принять участие в движении за Кубань. Сильная холера задержала наши наступательные военные действия на Западном Кавказе; только 2-го августа 1830 года граф Паскевич прибыл в Пятигорск с целью лично принять начальство над войсками во время предстоящей экспедиции. Собственно говоря, до сих пор мы не вели настоящей войны против черкесов, а ограничивались одною пассивною обороной правого берега Кубани; если и переходили на ту сторону реки, то единственно, чтобы разорением горских улов, отогнанием скота и уничтожением посевов отплатить дерзким закубанцам за их хищнические набеги на наши поселения. «Спускать беспорядков не надобно, – писал Паскевич Емануэлю, – силою от нас похищенное, мы силою воротить можем».

Только по окончании турецкой войны решено было стремительным движением по разным направлениям в горы заставить население покориться русскому правительству. Для этих операций даже оставлены были на Кавказской линии 14-я и 20-я пехотные дивизии.

Положение наше на Западном Кавказе не внушало особенного опасения; мюридизм не успел еще проникнуть в закубанский край, население которого исключительно было занято собственными делами и главным образом выяснением отношений к России. Здесь образовалось несколько партий – одни безусловно хотели подчиниться требованиям нашего правительства, другие же решились отстаивать свою независимость. Хотя мнение последних и восторжествовало, но единения между черкесским племенами не существовало – не было человека, который сумел бы сплотить их воедино и направить всех к одной цели. По-прежнему хищнические партии продолжали вторгаться в пределы Кавказской области для грабежа, хотя далеко уже не с таким успехом.

Наступательные действия против шапсугов открылись только 18-го октября. Войска тремя самостоятельными отрядами двинулись в разных направлениях в их землю[128]128
  Сила колонн была следующая: первой – три пех. и два казачь. полка. 300 конных и столько же пеших казаков Черноморского войска. 18 орудий; второй: два полка и три роты 1-го батальона Тенгинского полка, два казачь. полка и 300 человек мусульманского ополчения, 14 орудий. В состав третьей вошли:3-я бригада 14 пех. дивизии, части 5, 8, 9 и 10 конных черноморских полков и 10 орудий.


[Закрыть].

Первые две колонны, следуя по Анапской дороге и по отрогам гор главного хребта, должны были уничтожить в ущельях все поселения горцев с их продовольственными запасами. На обязанности третьей лежало – частыми поисками в долине р. Пшиша отвлекать внимание горцев от главного действующего отряда.

В ночь на 19-е октября левая (первая) колонна генерала Емануэля выступила из лагеря при Пшебском укреплении и уже с рассветом прибыла к р. Афипс. Здесь отряд был разделен на две части, которые и занялись уничтожением неприятельских аулов по долинам речек Гомаж и Бадзатль. Неприятель упорно защищал свое имущество. На каждом шагу задерживая движение наших войск. У нас в этот день убито 2 унтер-офицера, 2 рядовых и ранено 11 человек. Все запасы хлеба и сена по пути нашего следования были уничтожены[129]129
  Арх. шт. Кавк. воен, округа по 2-му отд. Генерального штаба за 1830 год., дело № 88 Рапорт ген. Емануэля от 21-го октября за № 388.


[Закрыть].

20-го октября, выслав вперед достаточной силы авангард, Емануэль продолжал движение в том же порядке по направлению к р. Убин. Войскам беспрестанно приходилось переходить из одного тесного ущелья в другое, еще более узкое, со склонами, покрытыми дремучим лесом. Неприятель, пользуясь всеми выгодами местности, наносил нам чувствительные потери. Только поздно вечером колонна прибыла на ночлег к р. Убин, сделав переход в этот день всего 13 верст и уничтожив 8 горских аулов. Немедленно из лагеря посланы были две роты тенгинцев с частью конницы при одном орудии для разорения жилищ шапсугов, обитавших в долине Мывасцыбж (Абин), в 4-х верстах от бивака. Этот небольшой отряд совершенно рассеял неприятеля, уничтожил до основания их аулы с значительными запасами продовольствия, отбил до 70 голов рогатого скота и захватил в плен трех женщин и одного мальчика. Потеря этого дня состояла из двух убитых нижних чинов и раненых: одного офицера и 17-ти рядовых. «Войска, – доносил Емануэль, – действовали везде с особенною неустрашимостью и храбростью, презирая все опасности они с удовольствием переносили тяжкие труды похода». На следующий день, 21-го октября, по пробитии утренней зари, из лагеря был выдвинут авангард Васмунда из трех рот нашего полка, сотни линейцев с двумя орудиями для занятия переправы через р. Убин, у верхней Анапской дороги. Сам же Емануэль с остальными войсками стал уничтожать аулы, запасы хлеба и сена по обеим сторонам означенной реки; шапсуги упорно отстаивали свое имущество и не раз бросались в шашки на стрелковые цепи и арьергард. У верхней Анапской дороги колонна Емануэля соединилась с авангардом Васмунда, который успел уже войти в связь с правою колонною Панкратьева, расположившейся у нижней Анапской дороги, всего в 10-ти верстах от отряда Емануэля.

24-го октября обе колонны соединились и здесь раскинули обширный лагерь. Утром следующего дня Емануэль, оставив все тяжести в вагенбурге, двинулся в Хабльское ущелье, предавая пламени все попадавшиеся аулы. У аула Шеретлук-Хабль шапсуги оказали сильное сопротивление; с большим трудом удалось роте крымцев вытеснить неприятеля. Едва гренадеры стали занимать ближайшую опушку леса, непосредственно примыкавшую к аулу, как горцы с оглушительным гиком бросились вперед, врезались в цепь стрелков и опрокинули ее. Первая гренадерская рота тенгинцев, ударив во фланг и тыл расположения шапсугов, оттеснила их и заставила отступить с значительною потерею.

26-го и 27-го октября войска занимались фуражировкою под выстрелами неприятеля и только 28-го числа выступили к р. Абину, имея в боковом прикрытии роты Тенгинского полка и мусульманское ополчение. Шапсуги везде сами стали поджигать свое сено, чтобы оно не досталось в наши руки. Не доходя семи верст до р. Абина, от главной колонны был отделен отряд Емануэля для разыскания черкесов и уничтожения их жилищ. Пройдя ущельем верст девять от лагеря, колонна была остановлена сильною партиею горцев, засевшею в ауле Абат-Ахмет-оглы; аул этот расположен на возвышенности и представляет все удобства для обороны, имея впереди фронта глубокие овраги. Посланная в атаку рота тенгинцев встречена была стильным огнем и, несмотря на все усилия, не могла проникнуть в аул, попытки кончились неудачей. Тогда Емануэль послал в обход позиции две роты Севастопольского полка. Одновременная атака с фронта и тыла заставила шапсугов очистить позицию и отступить с значительным уроном. При этом мы потеряли убитыми двух и ранеными 11 человек. В 8 часов вечера колонна Емануэля двинулась в лагерь. Граф Паскевич приостановил дальнейшее наступление наших войск. Горцы в достаточной степени были наказаны за свое нежелание принести покорность нашему правительству – третья часть их страны была опустошена совершенно и они лишились громадных запасов продовольствия на зиму, не говоря уже о том, что в беспрерывных сражениях с нашими войсками шапсуги потеряли убитыми и ранеными многих представителей своих лучших фамилий. Но и нам недешево обошлась эта экспедиция; у нас выбыло из строя убитыми 25 нижних чинов и ранеными 5 офицеров и 123 рядовых. В трех ротах тенгинцев убито 4 и ранено 32 человека[130]130
  Полковой архив. Месячные рапорты за 1830 год.


[Закрыть].

Поход в землю шапсугов дал возможность Паскевичу лично обозреть этот обширный край и теперь же наметить пункты под будущие наши укрепления, долженствующие держать в повиновении все население Закубанья.

Погром, нанесенный шапсугам, был весьма чувствительным для них. Они на многочисленных собраниях своих стали замышлять о повсеместном нападении на наши укрепления. Муллы искусно пользовались возбужденным состоянием умов и стали распространять слухи о заступничестве Европы за их права и о скором срытии всех наших укреплений за Кубанью[131]131
  Кавказский Сборн., т. XX. Стр. 188.


[Закрыть].

В видах большего обеспечения линии от возможных внезапных набегов, начальник центра[132]132
  Перед выступлением в поход граф Паскевич разделил Кавказскую линию, ради удобства обороны, на четыре части: правый фланг, центр, левый фланг и управление владикавказского коменданта.


[Закрыть], где расположены были тенгинцы, предписал как можно более усилить надзор по всему кордону и тщательнейшим образом нести караульную службу во всех укреплениях.

Лисаневич в предписании сообщил батальонным командирам о положении дел за Кубанью и предложил принять должные меры осторожности. Ротным командирам ставилось в обязанность лично проверять как можно чаще цепь постов и наблюдать, чтобы в секреты и караулы высылалась половинная часть старых и опытных солдат, другая же половина рекрут. Строго предписывалось осматривать заряжены ли ружья, не подмок ли порох и «пропорционально ли количество его, через что теряется верность выстрела и может делать вред солдату». Пред отправлением в караулы и секреты нижним чинам напоминалось, что «мы расположены на границе, поэтому должны быть особенно осторожными и во всякое время готовыми к отражению неприятеля, ибо и от часового зависит жизнь нескольких человек и чрез его оплошность подвергаются все жестокой опасности». «В столкновении с сильнейшим неприятелем, – говорил Лисаневич, – не следует робеть, нужно соблюдать присутствие духа, вернее стрелять, быть расторопными, смелыми и учтивыми, оставив свое первобытное состояние». Унтер-офицерам и старослужащим ставилось в обязанность внушать молодым солдатам и рекрутам, «что возложенную начальством порученность они должны исполнять с величайшим удовольствием, без ропота и тем заслуживать особенное внимание начальства и получать к себе доверенность»[133]133
  Полковой архив, приказ по 2-му батальону № 42, 1830 года, дело № 648


[Закрыть].

Не смотря на все предупреждения и самое тщательное отправление караульной службы, почти невозможно было уберечься от внезапных нападений мелких партий закубанцев. Так в ночь на 24-е ноября 1830 года хищники подкрались к рядовому 2-й гренадерской роты Харлампию Трофимову, стоявшему на батарее в укреплении Усть-Джегуты, схватили его и потащили к реке, где начали его топить. С трудом удалось Трофимову вырваться из их рук, причем, он получил рану в голову и лишился четырех пальцев на руке. Через восемь дней после этого происшествия, на секрет из двух рядовых Тенгинского полка, стоявших на Кубани, близ Баталпашинска, напали три черкеса, которые изрубили рядового Ивана Истина и сами скрылись[134]134
  Полковой архив, входящие бумаги 2-го батальона за 1830 года, дело № 446.


[Закрыть]). В таких мелких нападениях прошла вся зима и серьезных действий горцы не предпринимали.

Временное затишье на Кубанской линии дало возможность полковнику Лисаневичу воспользоваться редким случаем и осмотреть батальоны в сборе по штаб-квартирам. Этот объезд дает интересную картину современного полкового быта. Лисаневич, выехав в первых числах апреля 1831 года, подробнейшим образом осмотрел всю линию расположения полка и проверил отправление службы на постах и ротное хозяйство. Везде оказался отличный порядок, и видна была заботливость ближайших начальников, хотя в ротах первых двух батальонов, только что возвратившихся из дальнего похода, не все еще было устроено, но заметны были улучшения. Книги артельной, обозной и экономических сумм, в большинстве случаев велись правильно и приходно-расходные статьи, в которых почти всегда путались ротные командиры, своевременно записывались. Нерозданное жалованье, амуничные и другие деньги находились у артельщиков в запертых и запечатанных ящиках, охраняемых часовыми, отчетность представлялась на ревизию своевременно и т. д.

Лисаневич также осмотрел громадные поселки женатых солдат. К 1-му апреля 1831 года у нас по списку состояло до 267 семейных нижних чинов с 499-ю детьми обоего пола. Вдов числилось всего 5, в возрасте от 20-ти до 28-ми лет, но и они скоро должны были вступить в законный брак с нижними чинами своего полка: возвращаться на родину им было воспрещено, так как, по воле высшего начальства, они могли быть увольняемы с линии на родину только за старостью лет и полной непригодности к браку; здоровых же и могущих выйти замуж приказывалось оставлять в батальонах[135]135
  Полковой архив, входящие бумаги 3-го батальона, дело № 258


[Закрыть]. Материальное положение женатых солдат было в весьма хорошем состоянии: большинство имело по две лошади и значительное число рогатого скота; каждое семейство располагало обширным огородом и зимнее продовольствие вполне было обеспечено. Только женатая рота 3-го резервного батальона, поселенная близ Кисловодского укрепления, терпела нужду. Гористая местность не позволяла им заниматься хлебопашеством и единственным средством существования была отдача в наем посетителям Минеральных вод своих домов, продажа овощей, белого хлеба, молока, масла и т. п. Значительную часть дохода им давала раньше продажа дров, вырубаемых бесплатно в дальних лесных балках, а также и плата за подогревание минеральных ванн для больных; но впоследствии эти две статьи дохода перешли в ведение строительной комиссии и обращены на улучшение кисловодских минеральных вод, вследствие чего женатые солдаты лишены были значительного своего заработка. Вообще быт нижних чинов к описываемому времени, значительно изменился к лучшему; в редких случаях приходилось теперь жить в землянках: благодаря распоряжениям генерала Емануэля, везде выстроены были бараки, казармы заново отремонтированы за счет инженерного ведомства и жизнь солдата в казачьих станицах не носила уже отпечатка скуки и однообразия, как это было до 1827 года. Отношения с казаками установились самые дружественные: горе и радость всеми делились пополам. Беспрерывная война с горцами сгладила окончательно рознь, существовавшую между войсками и населением: солдаты куначились с казаками, радушно принимались этими последними в свои хороводы, участвовали в плясках, в катании на салазках с гор, в кулачных боях и других шумных забавах. Целыми днями в станицах не смолкали разудалые песни и звуки гармоники – особенно во время широкой масленицы. Офицерство тоже как будто бы воспрянуло духом. Молодежь, съезжаясь с ближайших постов, весело проводила время на хуторах у почетных представителей казачьего сословия. Богатые казаки из хозяйственных соображений селились отдельными хуторами; нередко верст на пять тянулись эти поселки, утопавшие в зелени садов и оживлявшие пустынную до тех пор местность; они-то и служили приманкой для хищного неприятеля. Здесь жизнь шла иная, чем в передовых станицах. Не было той строгости в соблюдении правил сторожевой службы, каждый владелец хутора предоставлен был самому себе и проводил время так, как ему заблагорассудится. Офицерам не запрещалось отлучаться с постов не только в ближайшие казачьи поселки, но даже и на минеральные воды, где шумно шла жизнь во время съезда посетителей. Победы наших войск в период с 1819 по 1825 год, до некоторой степени усмирили некогда могущественную Кабарду; театр военных действий перенесен был далеко к подножию Эльбруса и число нападений на приезжающих больных значительно уменьшилось. К этому времени слава о целебных свойствах кавказских минеральных вод распространилась далеко за пределы Кавказской губернии и сюда начало съезжаться множество посетителей со всех концов России.

«Генерал Емануэль, командовавший Кавказской областью, – говорит один современник, – обращал особенное внимание на устройство Пятигорского курорта; жил сам каждое лето на водах и, можно сказать, все свободное время свое посвящал устройству и украшению нового города. В его управление областью построена или начата была большая часть существующих теперь ванн, обделаны источники для питья воды и разведены около них сады, начата постройка превосходного для того времени здания гостиницы и дома для неимущих офицеров; построены новые ванны в Кисловодске»…. «Музыка, балы, собрания, гулянья по окрестностям, обеды в рощах Машука, пикники, все удовольствия, passé temps (времяпровождение – фр.) и развлечения, душою которых был генерал, делали пребывания на водах весьма приятным»[136]136
  Газета «Кавказ» за 1847 год, № 39.


[Закрыть].

Не удивительно поэтому, что молодежь наша стремилась на минеральные воды и канцелярия полка была завалена рапортами о переводе в роты, расположенные в Кисловодске и его окрестностях.

Офицеры, впрочем, занимались и не одними пикниками и кутежами. Прапорщики 3-го батальона, братья Смагины и Назаров начали издавать в Кисловодске журнал под названием «Темнолесский шмель», весь сбор от которого предназначался в пользу бедных; широковещательная программа издателей между прочим гласила, что редакторы будут знакомить читателей с «заграничными новостями»; ведение этого отдела брали на себя Смагины, у которых по формулярам значилось, что они «российской, французской и немецкой грамоте читать и писать знают». Подписка на новый журнал имела громадный успех среди приезжающих на воды и издание вполне было обеспечено. Но не долго просуществовал вновь народившийся и, пожалуй в то время единственный на Кавказе журнал.

Начальник дивизии генерал-лейтенант Мерлини, как только попалась ему в руки подписка, тотчас же написал по этому поводу командиру 3-го батальона подполковнику Принцу следующее:

1) «На чем основали господа журналисты свое право в публичное издание выдуманного ими журнала?

2) «С чьего одобрения издание сего журнала признано полезным и кем разрешено выпускать оный в публику?

3) Новые журналисты сии публикуют, что они труды свои посвящают в пользу бедных. В пользу каких именно бедных сбор за журнал сей денег определяется? Одобрен ли оный и разрешен правительством?

4) Какие способы журналисты имеют выпускать безостановочно и своевременно их издания, те. в отношении чистого их писания? Ибо невероятно, чтобы они сами могли успевать в переписке их не только в свободное время от службы, но если бы и совершенно они были свободны?

5) Какое сношение журналисты имеют на получение новостей заграничных, которые они обещают помещать в своем журнале?»

Далее генерал Мерлини требовал на просмотр один экземпляр журнала и предписывал немедленно доставить сведения о количестве вышедших номеров и числе подписчиков. После этого строгого предписания начальника дивизии «Темнолесский шмель» недолго существовал и благим начинаниям наших офицеров был скоро положен предел. Подполковнику Принцу было поставлено на вид – «почему он не вменил себе в обязанность и дозволил офицерам, служившим лично при нем, свободу их намерению, поэтому издание было приостановлено. К сожалению, в делах полка не сохранилось ни одного номера этого любопытного журнала[137]137
  Полковой архив. Входящие бумаги 3-го батальона за 1832 год, дело 366.


[Закрыть].

В то время, как молодежь нашего полка вне службы весело проводила время и даже отчасти занималась делами благотворительности, старшие офицеры, как более положительные люди, думали о существенном и обзавелись обширным хозяйством; они начали обрабатывать огромные пустоши вокруг передовых укреплений, засевая их просом, ячменем и пшеницей. Лисаневич лично против этого ничего не имел, но только строго воспретил брать для обработки полей нижних чинов и предложил офицерам заниматься «своими делами только в свободные часы от службы»; тем же, которые при некоторых укреплениях открыли торговлю водкою, он объявил, что «за такое несоответствующее званию офицера занятие он вынужден будет представлять виновных высшему начальству для

Полковой архив. Входящие бумаги 3-го батальона за 1832 год. дело 366. исключения их из службы, т. к. они служат плохим примером для нижних чинов»[138]138
  Полковой архив. Дело № 368 за 1831 год.


[Закрыть].

В последних числах апреля Лисаневич принужден был прекратить свой интересный объезд и спешно возвратиться в крепость Темнолесскую, откуда получены были сведения, что горцы намерены предпринять что-то серьезное.

Две многочисленные партии закубанцев, предводимые Магометом Джембулатом и Атажуком Атажукиным успели прорваться через цепь кордонных постов и произвести несколько грабежей. Лисаневичу предложено было принять неотложные меры к защите укр. Хумара, близ которого, по слухам, намеревалась переправиться на правую сторону Кубани еще шайка кабардинского князя Асламбека, тоже находившаяся в большом сборе. По первым же тревожным слухам образовано было несколько подвижных отрядов, которые получили предписание: «одновременно от станицы Казанской делать вверх по Кубани по одному переходу и затем снова возвращаться обратно, повторяя эти движения через одни или двое суток». Но эти прогулки тяжелых отрядов были почти бесполезны. Прорвавшиеся через кордон шайки закубанцев были неуловимы; они разбились на отдельные мелкие партии и производили нападения по всему центру кордонной линии. Некоторые из них проникли даже в самую крепость Темнолесскую, где среди белого дня угнали шесть лошадей, принадлежавших полковому врачу, убили подвернувшегося солдата, гнавшего волов на водопой, и произвели это так быстро, что казаки не успели броситься за ними в погоню. Почти одновременно другая, более значительная партия напала 2-сентября на станицу Ессентускую, где перерезала нескольких человек и угнала табун лошадей и гурт рогатого скота. В погоню за хищниками был послан капитан Чубровский с 3-ю гренадерской ротой нашего полка и двадцатью казаками, тот самый Чубровский, который был некогда предан суду за то, что не проявил достаточно находчивости во время одного нападения горцев, но теперь это не был неопытный юноша. В укр. Кисловодском к отряду присоединились еще 20 человек пехоты и две мортиры. Бывшие на водах офицеры: Грузинского гренадерского полка капитан Скалой, С.-Петербургского уланского поручик Руднев и отставной уланский поручик Крюков пожелали тоже принять участие в отряде Чубровского, который форсированным маршем выступил по Хасаутскому ущелью в погоню за неприятелем. Едва войска отошли десять верст, как увидели вдали горцев, поспешно гнавших скот. Чубровский, оставив пехоту, с конницей бросился вперед, но неожидан-

Полковой архив. Дело № 368 за 1831 год. но был из бокового ущелья атакован во фланг двумястами закубанцев. Казаки повалили, по своему обычаю коней и из-за этих живых прикрытий мужественно встретили несколько сильных натисков неприятеля; бегом подоспевшая 3-я гренадерская рота опрокинула неприятеля и быстро построила каре; передний и правый фасы составили тенгинцы, а левый и задний спешенные казаки, в середине расположены были лошади. Более двух часов пришлось маленькому отряду выдерживать бешеные атаки горцев, все более и более умножавшихся; но благоразумными распоряжениями Чубровского все нападения были отбиты и горцы понесли значительный урон, отдав в наши руки значок. Уже стемнело, когда отряд начал отступление, проведенное в полном порядке. Все офицеры, доносил Чубровский, «примерным мужеством одушевляли храбрых солдат и в продолжение всего дела сражались сами в их рядах»[139]139
  Входящие бумаги по полку за 1831 год, дело № 368.


[Закрыть]. Особенно обращал на себя внимание своим самоотвержением Тенгинского полка унтер-офицер из дворян Мунк, на которого начальник отряда просил обратить «благосклонное внимание».

Общее волнение закубанских народов, беспрестанные многочисленные сборы их против кордонной линии отразились и на настроении жителей мирных аулов, поселенных близ Кубани; постепенно и они стали изменять данной присяге и приняли прямое или косвенное участие в действиях закубанцев; нужно было даже опасаться, что преданные нам ногайцы скоро примкнут к черкесам. Начальник 22-й пехотной дивизии генерал-майор Фролов 1-й, на которого возложено было охранение линии со стороны Кубани, поспешил принять решительные меры и наказать те племена, которые «наиболее делали злодеяний», чтобы захватить горцев, внезапно разорив аулы, служившие гнездом и пристанищем хищников. Секретным предписанием войска были собраны к 20-му ноября в урепление Усть-Джегуты, откуда и были направлены тремя самостоятельными отрядами на главные аулы горцев. Первой колонне полковника Лисаневича, из одной роты тенгинцев, 280-ти казаков при двух орудиях, предписано было овладеть аулом абазинского князя Али-Мурзы Лоова, расположенным у верховья реки Карданак. В ночь на 21-е ноября, при десятиградусном морозе, колонна двинулась в путь. Гористая местность и довольно глубокий снег сильно затрудняли следование; при спуске и подъеме на горы приходилось от пехоты назначать рабочих в помощь артиллерии. Всю ночь войска шли без привала и с рассветом атаковали главный абазинский аул. Медленность движения обнаружила наши намерения: жители, уведомленные об угрожающей опасности, успели скрыться со своим имуществом в долине реки Карданак. Оставив для уничтожения аула 3-ю мушкетерскую роту, Лисаневич с остальными войсками стал преследовать неприятеля. Пройдя версту, отряд догнал человек сорок вооруженных жителей. Горцы поспешно заняли хребет гор, составлявший правую сторону ущелья Карданака, и открыли частый огонь; сбитые с позиции удачным огнем нашей артиллерии, они отступили и присоединились к другой партии, засевшей в недальнем расстоянии за камнями. Избегая атаки с фронта, начальник отряда направил в обход завала 2-ю гренадерскую роту, которая штыками выбила неприятеля из занимаемой позиции. В этом деле захвачен был в плен брат владетельного князя Мурзы Лоова со всем семейством.

Вернувшись к первому аулу, Лисаневич застал здесь уже одну груду развалин и обгоревших бревен. Командир 3-й мушкетерской роты доложил ему о подвиге рядового Медведева, который, поджигая мечеть, наткнулся на черкеса, решившего лучше умереть, чем позволить гяуру предать пламени святыню. Едва Медведев поднес пальник к соломенной крыше, как фанатик с обнаженною шашкою бросился на него, но удар был удачно отпарирован, хотя горец все-таки успел нанести противнику жестокую рану в лоб и правую руку. Истекая кровью, Медведев снова бросился на горца, вырвал шашку и изрубил его в куски.

За эту экспедицию Государь император пожаловал полковнику Лисаневичу, майору Масловскому и прапорщику Назарову следующие чины; рядовому же Медведеву знак отличия военного ордена, «как преимущественно отличившемуся в сражении 21-го ноября, при истреблении абазинских аулов»[140]140
  Архив шт. Кавк. воен. окр. за 1831 год. дело № 4, по 2-му отделению Генерального штаба.


[Закрыть].

23-го ноября все войска возвратились в укрепление Усть-Джегута и затем разошлись по квартирам, но 5-я мушкетерская рота была немедленно командирована в Темный лес для истребления шайки бродяг из беглых.

Весьма часто случалось, что беглые представляли из себя несчастных людей, уклонявшихся от тяжелой, долгой службы, боявшихся жестокого наказания, страдавших тоской по родине и т. п. Такие беглецы были безобидны, они бродили вокруг селений, питались подаянием и большею частью возвращались из побега добровольно. Но иногда беглецами делались действительно порочные личности, которые подбирали себе шайку и производили жестокие грабежи. Опасаясь быть выданными или, еще того хуже, проданными в рабство куда-нибудь в Турцию или Персию, они не переходили за Кубань, а скрывались в лесах. Это были разбойники гораздо более опасные, чем горцы. Они знали местность, язык, имели иногда друзей и сторонников по постам и селениям и потому могли с большим успехом разгуливать всюду, похищая то, что плохо лежало.

Военные законы жестоко карали за бегство, особенно за рецидив, но во мнении простого народа это не было тяжким преступлением. Иной солдат вдруг становился задумчивым, начинал уединяться, смотреть на «ту» сторону, вздыхать часто, копить сухари, раздобывал, наконец, нож, и все знали, что человек задумал «податься в горы», те. бежать, но начальству не говорили. Наконец солдат исчезал; не было его день, не было два, тогда докладывали ротному командиру; тот проводил дознание, подавал рапорт и солдат начинал «числиться в бегах». Если он в душе порядочный солдат, то уносил с собой как можно меньше казенного имущества; если же это была какая-нибудь дрянь, то обворовывал даже своих товарищей, и к таким солдаты бывали безжалостны. Фельдфебель, докладывая об исчезновении солдата, иногда говорил: «Этот вернется, ваше благородие!» Ротный командир пережидал некоторое время, и действительно солдат возвращался, но истерзанный, голодный, исхудалый. Вздуют его хорошенько и делу конец. Немедленно рапортовали о беглых тогда, когда уход сопровождался преступлением или кражей, причем унесенное исчислялось до пуговиц и блях включительно, не говоря уже об оружии и боевых патронах. Тяжела была жизнь в бегах между двух огней; с одной стороны грозили плен, вечное рабство, с другой – суд, шпицрутены, штрафованность. Недолго беглецы выдерживали скитальческую, бесприютную, голодную жизнь и, истомившись, возвращались обратно; тут-то и нужен был такт со стороны ротного командира, чтобы разглядеть возвратившемся случайного, вынужденного беглеца или закоренелого преступника. Что не все «беглые» представляли из себя негодный элемент лучшим доказательством служит один из знаменитых героев Русской армии Архип Осипов, который за побег был оштрафован, проходил сквозь строй и все же в критическую минуту оказал почти беспримерный подвиг.

Дезертирство вообще было больное место во всех армиях с рекрутской системой и долговременной службой; в кавказских же войсках, служивших издавна ссылочным местом, оно было еще чувствительнее. В одном нашем полку в 1831 году числилось в бегах 131 человек; на укомплектование же поступило из российских полков 99 штрафованных солдат. Чтобы хоть несколько уменьшить число побегов, Лисаневич, со своим обычным гуманным взглядом, предлагал ротным командирам «употреблять вместо строгости кротость и благонравие; доводить к познанию порядка воинской службы постепенно, но не вдруг требовать от них всего. Каждого солдата нужно иметь у себя на замечании, особенно из определенных вновь бродяг, преступников и рекрут, коим первоначально не нужно даже давать свободы к тайным разговорам с людьми, подвергшими себя неоднократным наказаниям; они подговаривают и других к сделанным ими порокам»[141]141
  Полковой архив, дело № № 263 и 178 за 1831 год.


[Закрыть]. Замечательно обращение Лисаневича к самим нижним чинам: «Многие из вас, сделав проступок по службе, отчаиваются получить прощение и пользоваться награждением начальства и увольнением в отставку, влекут за одним второй и третий проступок, не вникнув, что милость Государя Императора простирается даже на самых закоренелых злодеев, и вы хорошим поведением и усердием к службе не можете лишиться прав на внимание высшего начальства[142]142
  Приказы по полку 1831 года, дело № 374.


[Закрыть]. Подобное обращение к солдатам несомненно имело хорошие последствия.

Конец года прошел без особых происшествий и тенгинцы спокойно встретили Новый год в местах своего квартирования. Целую зиму и до первых чисел марта в батальонных штабах усиленно шла постройка мундирной одежды на 95 человек польских пленных, присланных недавно к нам в полк. Многие из них продолжали еще носить обмундирование бывшей польской армии, иные же ходили в крестьянских кафтанах и другой одежде «неприличной военному званию», как выразился начальник дивизии.

Здесь, кстати нужно отметить, что у нас в полку отношение к сосланным, благодаря личным взглядам Лисаневича, было самое гуманное; он требовал, чтобы с ними «было поступаемо со всякою осторожностью и ни от кого никаких упреков и насмешек по прежним их проступкам делаемо не было, а к исправлению их нравственности и поведения употребляемы были меры кротости и благоразумия, но не отступающие от дисциплины»[143]143
  Полковой архив, дело № 398.


[Закрыть].

С наступлением теплого времени года опять начали в полку получаться известия о «шалостях» закубанцев. Первый рапорт об этом поступил от командира 2-го батальона майора Гарковенко, который доносил, что в ночь на 13-е марта партия горцев подползла скрытно к Ямановскому посту с намерением похитить казачьих лошадей; не смотря на то, что хищники во время были открыты нашим часовым, они успели поджечь сарай и, пользуясь светом пожара, с упорством стали наступать на пост. Прапорщик нашего полка Станаев, видя себя атакованным и опасаясь, чтобы команда его не погибла в пламени, сделал вылазку и смело бросился на горцев; около часа продолжалась рукопашная схватка, сопровождаемая неумолкаемою пальбою из ружей, пока хищники не были прогнаны обратно за Кубань. Это донесение майора Гарковенко было последним, поступившим от него; скоро он сам же сделался жертвой тех же хищников. Выехав по делам службы с капитанов Тихоновым и тремя конвойными казаками из станицы Баталпашинской в укрепление Усть-Джегуты, он встречен был партией горцев около Черноморского поста. Здесь разыгралась кровавая драма – погибли все пятеро. Подробности, к сожалению, неизвестны, так как некому было рассказать о ней. Лишь несколько дней спустя был найден труп Гарковенко с тяжелой раной в колене и, судя по кровоподтекам, можно было заключить, что он был прикручен к седлу. Мучительная смерть последовала от сильного кровотечения[144]144
  Архив шт. Кавк. воен, окр., дело № 8, по 2-му отд. Генерального штаба за 1832 год.


[Закрыть].