Текст книги "Черное колесо"

17. Еще раз о духах

Но Пен так же отчаянно старалась держаться подальше от меня, как я хотел с ней встретиться. Я не мог представить, почему она меня избегает. Она не из тех, кто реагирует на воображаемое оскорбление. Более того, она сказала, что доверяет мне. Может, она каким-то образом узнала, что я подслушал ее разговор с Чедвиком?

Правда, я виделся с ней за столом, но там же присутствовал и Бенсон, а я не хотел, чтобы он заподозрил, что я хочу что-то выведать у его дочери. Он был удивительно жизнерадостен. В нем преобладало влияние старого капитана, и он относился ко всем покровительственно – хозяин, снисходящий до своих подчиненных. Не знаю, что больше раздражало Пен: он или мои настойчивые попытки. Во всяком случае, стоило мне оказаться на расстоянии вытянутой руки от нее, как она грациозно исчезала. Я постучал в ее дверь, но не получил ответа.

На следующий день я выследил ее. Остальные организовали экспедицию для дальнейшего исследования острова. Когда я узнал, что Пен будет среди них, я тоже решил участвовать, в надежде выкроить несколько мгновений наедине с ней. Но когда шлюпка направилась к берегу, Пен на ней не было. Мне сказали, что, к сожалению, она изменила свое намерение. Я тут же вспомнил, что меня в лаборатории ждет важный эксперимент, и пошел назад.

Палуба кишела рабочими и была завалена инструментами и материалами. Бенсон бродил, следя за ходом работ и поправляя работников; он все время переходил от грубовато-добродушной сердечности Большого Джима к придирчивости старого капитана – переходил легко, как кузнечик перепрыгивает со стебля на стебель.

Рабочие встречали его слова скрытыми насмешками и раздражением, которое не предвещало добра. Я подумал, что если Бенсон и дальше будет вести себя, как старый капитан, нас ждут неприятности. Небольшая порция придирчивости забавляет моряков, пока не начинает причинять им неудобства. Немного больше – и они начнут возмущаться, озлобленность будет возрастать, и в конце концов все выльется на козла отпущения, на того, кого обвинят во всех грехах и неудачах. Именно так рождались самые кровавые революции.

Пен уединилась в кресле на передней палубе и, подперев рукой подбородок, напряженно смотрела на узкий пролив. Я подошел незаметно, отрезав ей все пути к отступлению.

Она не взглянула на меня. Без всякого выражения сказала:

– Уходите, Росс. Оставьте меня одну.

Меня подбодрило то, что она назвала меня по имени, а не просто «доктор», поэтому я не послушался.

– Мисс Бенсон, мне очень важно поговорить с вами.

Она беспокойно шевельнулась.

– Для меня так же важно, чтобы этого не было. Пожалуйста, уходите. – И так как я не двинулся с места, добавила: – Если не уйдете вы, уйду я.

Я быстро сказал:

– Нет, подождите, пожалуйста! – И еще быстрее, так как она начала вставать: – Не знаю, что вас рассердило, но что бы это ни было – простите.

Беспомощно подняв руку, она села. Уголок ее рта дернулся, точно она хотела улыбнуться, но подавила улыбку:

– Вы ничего не сделали.

– Ну, значит, что-то должен был сделать. Не похоже это на вас – обижаться без причины.

Она откинулась и равнодушно посмотрела на меня:

– А откуда вы знаете, на кого я похожа?

Откуда я знаю! Я не мог сформулировать ответ в нескольких словах.

Она сама ответила на свой вопрос:

– Вы не знаете. Никто не знает.

И неожиданно гневно:

– О, ради Бога, уходите и дайте мне несколько минут покоя!

Я сказал:

– Если бы речь шла обо мне, поверьте, я бы ушел. Но есть нечто, что я должен узнать ради безопасности остальных. И мне нужна ваша помощь.

Она смотрела на танец отблесков на воде, переплетение сине-стальных нитей в гигантском ткацком станке. Потом с надеждой сказала:

– Вы ведь меня не знаете, и я вас не знаю.

И казалось, она этому рада.

Потом она осмотрела меня с ног до головы, сузив глаза, как покупатель, оценивающий качество товара. Приняла решение и неожиданно встала.

– Лучше побыстрее покончить с этим, – как бы про себя сказала она. И мне: – Пойдемте туда, где нам не помешают. Но не в мою каюту.

Я предложил свою лабораторию. По пути она держалась чуть поодаль, стараясь не прикасаться ко мне, и я чувствовал себя нечистым.

Как кошка осматривает незнакомое место, так и она осмотрелась, прежде чем сесть на стул. Она подозревала, что кто-то может нас подслушать, и это предположение мне не понравилось – и не только потому, что свидетельствовало об утрате доверия ко мне.

Она печально сказала:

– Если бы у меня был здравый смысл, я бы ушла отсюда до того, как станет слишком поздно.

И посмотрела на меня, словно я могу прочесть ее мысли и ответить. Я сказал:

– Мисс Бенсон, есть нечто такое, чего я не знаю, но должен: знать. А именно: что стало с первой «Сьюзан Энн» и ее владельцем?

Она казалась одновременно заинтересованной и озадаченной.

– И из-за этого вы хотели меня видеть? – Она хрипло рассмеялась. – Доктор, вы и правда меня не знаете. А по тем мыслям, что вы вызвали во мне, я, пожалуй, и сама себя не знаю.

Я хотел заговорить, но она подняла руку:

– Нет, Росс, дайте мне закончить. Я… я ведь нравлюсь вам, не так ли?

Голос ее звучал задумчиво и печально.

Не следовало говорить, как она мне нравится. Я кивнул, не доверяя словам, иначе они могли бы выдать глубину моего отношения к ней. Если бы только она не была так богата…

– Тогда вы не хотите, чтобы мне было больно. А мне будет очень больно, если я не изложу свою позицию вполне ясно.

Она стала еще более печальной.

– Росс, вы что-то сделали со мной. О, не намеренно, но все равно сделали. Поэтому я вас и избегала. – И гневно, заметив, что я не понял: – И поэтому продолжаю избегать вас.

Я верю вам, Боже, да! Но не поэтому собираюсь кое-что вам рассказать. Нет, недавно ночью произошло нечто ужасное… что-то такое, что открыло мне…

На мгновение меня охватил ужас – неужели Бенсон и ее заразил этой Ирсули? Но потом я кое-что вспомнил.

– Если вы имеете в виду то, что произошло между вами и Чедом… – Глаза ее широко раскрылись. – Я стоял за вашей дверью.

– Да? – Это прозвучало гневно, но она тут же успокоилась. – Но зачем, Росс, почему?

– Я хотел поговорить с вами о старом капитане.

Она сжала кулаки.

– Доктор, – сердито сказала она, – иногда мне кажется, что, несмотря на все прочитанные вами книги, вы ужасно глупы!

Я беспомощно ждал. Она постепенно успокаивалась, вздохнула.

– Ну, ладно… Росс, я хочу вам сказать кое-что, чего не знает даже Кертсон. Даже сам отец этого не знает. Я никому об этом не говорила, потому что боялась. Но случившееся той ночью послужило последней соломинкой. Я по-прежнему боюсь, и у меня для этого теперь больше оснований. Настолько боюсь, что рада возможности поделиться этим с вами.

Итак, вас интересует, что стало с первой «Сьюзан Энн»… и как встретил свой конец мой прапрадед! Я слышала, что старый капитан умер от сердечного приступа у себя дома, потом его торговая фирма была распущена, «Сьюзан Энн» продали, и семья переехала в Филадельфию. Но это вымысел, придуманный, чтобы прикрыть пятно на семейной репутации. Если то, что мы с Чедом обнаружили, правда. И, очевидно, это правда. А если это так…

Глаза ее, устремленные на меня, были нежны, как лепестки, чей цвет они хранили.

– Вы должны это узнать – и потом оставить меня одну!

Она гневно воскликнула:

– О, я ненавижу Чеда, никого никогда так не ненавидела! Если бы не он, все было бы по-другому! И я не влюблена в Майка, как он считает. Нет, Майк для меня как брат – если бы у меня был брат. Отец всегда полагался на Майка, словно это его сын. Но отец на это смотрит по-другому. Даже будь Майк на самом деле его сыном, он не считал бы его родным.

– Мактиг любит вас, – ревниво сказал я.

Она пожала плечами.

– Ну, ему не следует этого делать. Не очень это… правильно. Я слишком хорошо его знаю, чтобы любить. Мы не росли вместе, но у меня такое ощущение, словно росли. Он… не затрагивает меня. Чед меня любит, насколько вообще он способен любить… Он любит главным образом то, что я представляю – то есть деньги отца и его влияние, и что я могу для него сделать. Но я не могу любить их обоих: Мактига и Чеда. Они так отличаются от того, что мне нужно. Они настолько… самостоятельны! Они такие… взрослые. Я слишком долго заботилась об отце, вот что нехорошо. Человек, которого я полюблю должен быть похож на моего отца – такой же честный, упрямый и… всегда в глубине души – мальчишка.

Если Майк влюблен в меня, он никогда мне об этом не говорил. Если бы и сказал, я быстро привела бы его в чувство. С Чедом я пыталась обойтись помягче. Я была добра с ним, – Росс, никогда не совершайте этой ошибки! Это не доброта – поступать с кем-нибудь вопреки себе, обманывать его…

– Я это поняла, – продолжала она. – Если кто-то вас любит, а вы к нему равнодушны, он это как-нибудь переживет. Оттягивание разрыва, попытка уберечь от боли означает проявление какого-то чувства с вашей стороны, и со временем это приведет к худшему. Во всяком случае, это удерживает человека от увлечения кем-то другим. Росс, – сказала она, – если с вами когда-нибудь это случится, не совершайте подобной ошибки!

Я была добра к Чеду. Думала, что если он заинтересуется кем-то помимо меня, он меня забудет. Поэтому я позволила ему участвовать в любимом занятии отца – поиске потомков первого экипажа «Сьюзан Энн». Он надеялся собрать их и отправиться в плавание, которое во всем будет похоже на прежние дни. Это и есть наше плавание, – добавила она.

– Вы понимаете, Росс? Маленький мальчик хочет настоящий меч вместо деревянного. У отца достаточно денег, чтобы купить настоящий меч, – и теперь он может порезаться, если не будет осторожен.

В большинстве семей, которые мы отыскали, и не слыхали о Бенсоне – забыли. Но одна старуха спросила, не говорим ли мы о сумасшедшем капитане Бенсоне. Я подумала, что речь идет о каких-либо эксцентричных поступках, и спросила в присутствии Чеда о подробностях. Какая я была дура!

Женщина повторила то, что слышала от деда, отец которого был членом экипажа. На обратном пути от Америки «Сьюзан Энн» встретила попавший в беду корабль в районе коралловых островов Флориды. На нем двигались какие-то фигуры, но мачты были сломаны, а такелаж сорван.

Капитан подплыл в шлюпке и обнаружил на корабле несколько больных негров, вероятно, беглых рабов. Он послал за своим цветным коком – первым Слимом Бэнгом, – который знал африканские диалекты. Но болезнь так ослабила негров, что они не могли говорить.

Вот она, пятая версия истории Ирсули, возможно, первоисточник всех остальных!

– Капитан решил, что милосердно будет прекратить их страдания. Он потопил их вместе с зараженным кораблем. И почти тут же пожалел об этом. «Сьюзан Энн» поплыла дальше, но капитан всю ночь расхаживал по палубе. А утром приказал повернуть назад, туда, где затонул корабль.

Конечно, от него не осталось и следа, но капитан приказал кружить на месте и ждать. Он сказал, что корабль появится, но тот не появился. Вероятно, капитан надеялся, что на деле не стал убийцей. Ведь то, что он сделал, он сделал по доброте. Он был религиозен и, вероятно, понял, что святотатственно возлагать на себя прерогативы Господа; посылая смерть, он посягнул на божественную власть и согрешил.

Плавание было долгим. Экипажу хотелось побыстрее домой. Кончались пища и вода. И хоть моряки восхищались своим капитаном, они не понимали, чем вызвана эта задержка. Он упрямо противился всем их разумным доводам, заявив, что они не уйдут отсюда, пока корабль не покажется на поверхности, потому что, сказал он им, часть его самого утонула вместе с тем кораблем. Он, конечно, имел в виду свою совесть. Но он сказал им слишком много или слишком мало. Они не поняли.

Нельзя их винить в том, что они взяли дело в свои руки. Капитана они заперли в его каюте. Он пришел в ярость, когда они повернули домой, угрожая им, нападал, когда к нему заходили. Несмотря на всю свою грубость, он был очень чувствителен, и, вероятно, то, что все обратились против него, страшно его расстроило. К тому временя, когда они достигли порта, он потерял рассудок. Часами сидел неподвижно, сложив руки, и бормотал что-то нечленораздельное.

Таким он был долгие годы. Бенсоны держали его взаперти, но иногда в его состоянии наступали улучшения. Тогда он прокрадывался в порт, обходил корабли один за другим, просил взять его на борт, предлагал большие деньги, чтобы его отвезли в район коралловых островов. Он стал посмешищем всего города, а вместе с ним вся его гордая семья. Поэтому они продали фирму и «Сьюзан Энн» и переехали, и больше о старом капитане ничего не известно.

Конечно, я посмеялась над этой историей. Чед тоже. Старуха рассердилась, что мы усомнились в правдивости ее деда, и выгнала нас. Но мы с Чедом осторожно и постепенно стали проверять истории всех семейств, которые десятилетиями не слышали друг о друге. Не во всех помнили спятившего капитана. Но кое-где нам рассказали то же самое.

Я тогда испугалась. Если это безумие, то оно может передаваться по наследству. И тогда игра моего отца – вовсе не игра, а первый признак душевной болезни. Множество мелочей, которые я считала просто идиосинкразией, теперь становились показателями растущего психического расстройства.

Я пришла в ужас – и не только из-за отца, а и из-за себя самой, так как я находилась в его тени. Я не могла надеяться на любовь, на брак – на детей! Но он не должен узнать! Если он узнает то, что узнала я, шок может ускорить развитие болезни. Я пыталась отговорить его от поиска потомков первоначального экипажа. Не зная причины, он, естественно, отказался. Он слишком глубоко погрузился в привычки старого капитана, чтобы отказаться от них. Мечта стала его жизнью, и если бы я отняла ее у него, я стала бы убийцей.

Я возразил:

– Большинство форм психических отклонений не передаются по наследству.

Она мрачно ответила:

– В нашем случае могут и передаваться. Все наше имущество вложено в инвестиции. Удивительные инвестиции, иногда они кажутся безумными, но на самом деле они сделаны очень проницательно. И можете быть уверены, что отец их делал в роли старого капитана. Ему нравится быть хозяином, сознавать, что одно движение его пальца способно создать состояние, что от него может зависеть даже жизнь других людей. Он играл не только своей жизнью, но и жизнью тех, с кем вступал в контакт. Ну, а власть – это обязанность, а не игрушка. Мы, Бенсоны, кажется, никогда этого не понимали.

Она торопливо добавила:

– Поймите, ничего бесчестного в деяниях моего отца не было. Но некоторые его поступки были… странными.

Есть много недовольных, которые с радостью встретили бы сообщение о том, что мой отец безумен. Они подхватили бы этот слух, укрепили его, смогли бы порвать контракты с моим отцом и его агентами, к вящей своей выгоде. Поодиночке они беспомощны – вместе они непобедимы. А что касается меня, то я была бы уничтожена. Вы знаете, что могут сделать слухи. Никто не стал бы разговаривать со мной, даже если я предъявила бы миллион справок о своем здоровье.

Чед выказал свою подлинную сущность. Он поклялся, что любит меня настолько, что готов смириться с этим пятном. Он обещал никому об этом не говорить, не только посторонним, но и самому Большому Джиму – если я выйду за него замуж.

Если я откажу – что ж, он молод и честолюбив, и жизнь без моей любви мало что значит для него. Так он сказал. Но не настолько мало, чтобы он упустил такую блестящую возможность из-за каких-то угрызений совести. Что же мне оставалось, кроме как согласиться выйти за него замуж – и как можно дольше оттягивать брак, надеясь на чудо!

Я горячо воскликнул:

– Вы могли бы повидаться с Кертсоном!

– Я боялась, что если Кертсон попытается определить психическое состояние моего отца, тот заподозрит причину. И если он безумен, все может сорваться безвозвратно. А если нет – что ж, мы ведь не знаем, насколько близка его одержимость старым капитаном к безумию. Старый капитан стал слишком важной его частью, чтобы он легко от него отказался. Отказ от части самого себя, даже если бы он сумел это сделать, сделал бы его старым, разбитым и опустошенным, у него не оставалось бы цели, для чего жить. Я люблю своего отца, Росс! Я не могла рисковать этим!

А в таком состоянии, как сейчас, он благополучно может дожить до старости. Неужели нужно этим рисковать? Так что я не стала встречаться с Кертсоном.

Майк не знает, что я узнала. Не знают леди Фитц и русский. И Светловы. Кое-кто из экипажа слышал семейные рассказы, да и Чед с этими людьми подружился. Он утверждает, что это для того, чтобы держать их под контролем. Но я сомневаюсь! Чед своего не упустит. Я узнала, что он занимал деньги и вкладывал в фирмы, которые рады были бы свалить Бенсона. В любом случае Чед остается в выигрыше. А то, что я откладываю дату бракосочетания, испытывает его терпение. Так не может продолжаться вечно.

Если я откажусь от своего обещания выйти за него замуж, он может объявить, что Большой Джим безумен, приведет свидетельства этого. Он может получить их у экипажа, особенно если подтолкнет Большого Джима к каким-то неосторожным – предпочтительно преступным – действиям. А вы ведь знаете характер отца! Поэтому я должна поддерживать у Чеда уверенность, что выполню свое обещание. А теперь добавилось еще кое-что…

Она укоризненно взглянула на меня, отвернулась.

– Теперь мне будет гораздо труднее. Да и раньше было нелегко. Поэтому мне хочется поверить в теорию отца, что духи могут вселяться в нас и нас использовать… Она бы все решила.

И серьезно:

– И еще одна трудность. Чтобы поверить в нормальность отца и собственную, я должна поверить в самое невероятное. О, Росс, я почти схожу с ума!

Поэтому я и пришла к вам в тот вечер, когда отец принес колесо со старого корабля. Я хотела кое-что выяснить у вас. Вы подбодрили меня, сказав, что его поведение не обязательно вызвано безумием. Но вы меня и обеспокоили, потому что отбросили всякое упоминание о колоколе и дудке и о странном поведении Майка. Вы намекнули, что я уравновешена и практична. Я не больше вас хочу верить в духов – а только это ведь все объяснило бы. Но разве есть у меня доказательства существования духов? Разве я встречалась хоть с одним из них?

Она помолчала. Потом как будто чему-то удивилась, что-то поняла.

– Вероятно, я всю жизнь прожила слишком близко к реке, чтобы увидеть воду! Возможно, я жила… с призраком! Может быть, тот, кого я считала отцом, – это маска, а под ней старый капитан!

Я резко прервал ее:

– Мисс Бенсон! Пожалуйста!

– А что такое, в сущности, призраки? – вызывающе спросил она. – Леди Фитц упоминала, что это души мертвых, вернувшиеся чтобы завершить недоконченную работу. Но ведь вы не верите в души? Хотя всех нас с самого детства учат в них верить. Вместо того чтобы запугивать бедных малышей, почему бы религии и науке не пойти вместе?

Я сказал:

– Я не верю в призраков в том смысле, что они представляю личности, тела которых погибли. Но я верю в силу ассоциаций, которые иначе называются воспоминаниями.

– Но вы ведь никогда не видели мысль. Распилите человеку череп, и я гарантирую, что вы не найдете там ни одной мысли. И душу не найдете. Но в одно вы верите, а в другое нет. Почему?

– Потому что я видел мысли: тело проявляет их в действиях.

Она продолжала:

– Вы не знаете мои мысли, кроме того, что открывают мои слова и действия. Если я неподвижно лежу, но мозг мой напряженно работает, вы не можете понять это. Конечно, если только вы не способны телепатии.

– Вы знаете о мыслях не больше, чем об электричестве, – ответил я. – И то, и другое – нематериальные силы, но они тем не менее подчиняются физическим законам. Даже сегодня никто точно не может сказать, что такое электричество – но мы умеем создавать его и использовать.

В науке, известной как психиатрия, – продолжал я, – вы можете переоформить свои мысли в соответствии с вашими желаниями чисто физически, через произносимые слова. Эти слова, которые и колебаний воздуха снова преобразуются в мысли, воздействуют на мой мозг. Очевидно, что духовное – психическое, умственное, называйте как угодно – должно быть выражено в материальном мире материальными средствами.

– Если исчезает тело, почему не может остаться душа? – возразила Пен. – Можете вы доказать, что она тоже исчезает? Но если он продолжает жить, у нее нет физических средств, чтобы заявить о своем существовании, и потому в материальном плане она остается незамеченной. Только особо чувствительные воспринимают ее эманации. Я имею в виду спиритов, медиумов и им подобных.

Я ядовито возразил:

– Мне кажется странным, что только сверхчувствительные и истерические личности, вроде леди Фитц, могут видеть фантомов и общаться с ними. Получается, что умершие показываются только невротикам и психопатам. Все это свидетельствует против загробной жизни, а не за нее.

Она спросила:

– Значит, призраки леди Фитц – всего лишь галлюцинации? Несуществующие выдумки, о которых сообщают расшатанные чувства?

Я кивнул, соглашаясь.

– Но, Росс, разве не верно то, что когда какое-то чувство поражено болезнью, обостряются все остальные? Я не очень сведуща в медицине, но слышала о слепых, слух которых феноменально обострялся после потери зрения. Настолько, что они воспринимали колебания сверхзвукового диапазона, которые нормальный слух не воспринимает. Вы знаете, это доказано приборами, которые такие колебания регистрируют.

Известно и то, что слепые воспринимают световые импульсы, недоступные зрению. Я имею в виду инфракрасные колебания, которые мы с вами можем воспринять только при помощи специальных приборов.

Я согласился:

– Да, несколько таких случаев описано. Но вспомните о миллионах искалеченных, чей порог восприятия так и не превысил обычного.

– Да, – ответила она, – но, может, они все же способны видеть, слышать, чувствовать нечто, нам недоступное. Только доказать это невозможно… Вы не верите, но я хочу верить. Вернемся к старому капитану и его жизни после смерти.

У него не было тела, чтобы как-то показать, что он жив. Я готова признать, что призрак не может управлять материальными телами, иначе старый капитан взял бы карандаш и написал письмо.

Поэтому призракам необходим посредник, медиум, чтобы выйти в реальный мир. Или нужно чье-то тело, способное совершать физические действия – как старому капитану потребовался Большой Джим. А он с удовольствием предоставил свое тело.

Я предупредил:

– Осторожнее, мисс Бенсон. Ваши аргументы должны доказывать нормальность вашего отца, а не наоборот. А если духи овладевают теми, у кого расстроены чувства, тогда ваш отец все равно нездоров, физически или духовно.

Она спросила:

– Безумна ли леди Фитц, если у нее такие странные верования? Или Дебора, потому что изредка заглядывает в будущее? Или Майк, который временами видит то, чего не видит больше никто? А позднее оказывается, что он прав! Доктор, вы сами признали, что некоторые люди ставят науку в тупик.

И она торжествующе заключила:

– Поэтому Большой Джим не обязательно безумен. Он всего лишь одержим!

– Но почему старый капитан довольствуется его телом? – спросил я. – Почему не поселился… например, в вашем?

Она улыбнулась.

– Во-первых, Росс, я девственница. Вы знаете верования насчет девственниц. Ничто извне не может повредить им или овладеть ими, как бы ни старалось. Страдают те, кто рядом с ними. В легендарные времена, когда нужно было победить дракона или приручить единорога, всегда это делали девственница или девственник: непорочная дева или безупречный Галахад. В этом смысл истории девы и чудовища. Да вы ведь и сами девственник, – безжалостно добавила она.

Это была правда, и тем не менее я покраснел. Мои родители были пуритански строги. Я до конца юношеских лет не испытал любви. В медицинском колледже я предпочитал постигать науки, необходимые для будущей профессии, чем участвовать с другими студентами в ночных поисках чувственных удовольствий. Физически и умственно я вырос, но что касается любви – остался подростком. И был очень чувствителен к этому.

– Во-вторых, – продолжала Пен, – капитан любил соответствие во всем. Он был мужчиной, и ему трудно было бы стать женщиной. Определенные физические… различия мешали бы ему и отнимали время. Я уверена, что призрак выбирает тело, как можно более близкое к своему прежнему. Возможно, это еще одна причина, почему люди не замечают, что рядом живут духи. Призраки вселяются только в тех, кем могут управлять, в людей, похожих на них самих. И одержимые верят, что это их собственные мысли.

Если вы изучаете жизнь, то обязательно заметите, что подобное с подобным взаимно притягиваются. Это нелегко заметить, я согласна, но если вы добры, в конечном счете ваша доброта вернется к вам. Но если это справедливо физически, то справедливо и духовно. Неверен закон, который не является всеобщим.

Вернемся к капитану. Он не мог ощущать мир после утраты своего тела. Физическое сходство моего отца с ним помогло, а желание отца во всем подражать капитану сделало его идеальным медиумом, который не только широко открыл ворота для духа, но буквально притягивал его. Я говорила вам, что это плавание роковое, а теперь, после этого разговора, понимаю, почему.

Если старый капитан живет в мозгу моего отца, – а он там, – он мог принести с собой не только сведения из прошлого, но и знания о загробной жизни. Люди считали его безумным, и он может захотеть доказать, что это не так. Реабилитировать свое имя, да, но также имя моего отца и мое.

На корабле, который потопил старый капитан, было еще что-то, кроме больных негров, я в этом уверена! Думаю, – она поколебалась, потом решительно сказала: – Я думаю, там было черное колесо! Тот остов в дюне и есть тот самый корабль!

Она наклонилась вперед; более прекрасной я ее не видел с момента отплытия из Майами. Как солнце, прорвавшееся сквозь облако, бросает золото на воды, так и надежда, пробившись сквозь уныние, сделала ее сверкающей. Она схватила меня за руки.

– О, Росс, я так рада, так рада, что вы заставили меня сюда прийти, хоть я этого не хотела! В разговоре с вами, я сама все поняла яснее. Теперь я вижу всю картину! Почему отец был так резок с Майком на старом корабле, почему говорил о влиянии на меня? Он боялся, что если мы что-то узнаем, то разрушим планы старого капитана! Да ведь он, должно быть, знал все с самого начала, И ничего не надо было обещать Чеду! Все изменилось, – ее глаза смягчились, и соответственно смягчилось мое сердце, – и теперь – о, как я рада, что мы поговорили!

Я тоже должен был бы радоваться, но не радовался. Теперь я знал, почему Бенсон гипнотизировал леди Фитц, Мактига и остальных, не исключая и Пен. Из всех обманщиков в мире самые опасные – безумцы, потому что нормальный ум не в силах распутать планы искаженного сознания. А я больше не сомневался, что Бенсон безумен и потенциально опасен. Одержимость духами, разумеется, исключалась.

Для него роль капитана вначале была средством убежать от действительности; он играл ее так хорошо, что полностью сжился с нею. Находка старого корабля и колеса дала ему возможность навязать другим те же галлюцинации, что преследуют его. И теперь те, остальные, уже не могут подвергать его критике.

Я сказал:

– Разве не кажется вам странным совпадение, что ураган забросил нас именно на этот остров со старым кораблем? Я могу понять естественные причины, по которым выбросило на берег тот корабль, но никак не могу поверить, что Большой Джим в облике старого капитана случайно нашел его. Вероятность этого бесконечно мала.

Она ответила:

– А я могу. Если призраки существуют, почему бы им не управлять другими силами? Разве не возникали на сеансах холодные ветры, огоньки и звуки? Электрические возмущения? Мы с вами физические существа и можем управлять физическими объектами. Почему же ими не могут управлять другие силы? Именно призрак капитана породил ураган. Он рассчитал все так, чтобы корабль отнесло к острову. Он сознательно разбил штурвал «Сьюзан Энн», освободив место для черного колеса. Очевидно, он не был уверен в своей власти над Большим Джимом и не хотел рисковать. А может, отец не поверил ему и потребовал доказательств.

Я снова подумал об «образованных ветрах» Мактига, о его утверждении, поддержанном леди Фитц и Флорой, что и буря, и призыв были делом Рафферти и Ирсули. Предположения Пен слишком хорошо со всем этим совпадают. Либо, как я уже предполагал раньше, это был какой-то грандиозный розыгрыш, либо Бенсон загипнотизировал свою дочь, как и всех остальных.

Пен сказала:

– Я знала, что с колоколом и пересвистом что-то неладно, я чувствовала что-то странное в колесе! Я уверена, что вы тоже это чувствовали. Старый капитан когда-то тоже испытал то же самое, испугался и поэтому потопил корабль. Он был храбрый человек, Росс, и то, что испугало его, должно было быть… ужасным!

Росс, руки старого капитана тоже вырезаны на колесе! Они так похожи на руки отца, что я их сразу узнала. Как будто это… тени рук моего отца. Теперь я понимаю, почему я боялась колеса. Но тогда я не могла сказать об этом ни вам, ни кому другому. Вы все посчитали бы это простым совпадением.

Капитан потопил корабль, но не уничтожил колесо, которое так испугало его. Помните, он сказал, что часть его утонула вместе с кораблем, та часть, что называется совестью, и которую вы определяете как психологическую эманацию души. Если бы корабль всплыл, капитан мог бы вернуть себе утерянное.

Тело капитана умерло, но его душа… или сознание… переходит на следующую ступень духовной эволюции. Его удерживает колесо: он должен исправить свою ошибку, но для этого ему требуется тело. Он использовал моего отца и заполучил черное колесо!

Я сказал:

– Прекрасно. Теперь он отправится на отдых, завершив свое дело, и Большой Джим снова станет самим собой.

Ее губы гневно скривились.

– Не так-то все просто! Колесо – это только начало. Он должен доказать, что он – не сумасшедший. С теми людьми, которые объявили его безумным, он этого сделать не может, зато может с их потомками: а это почти то же самое. И кто знает, кто смотрит глазами этих потомков?

Теперь вы понимаете, почему это плавание было роковым! Отец пригласил ее милость, Бурилова и Светловых с определенной целью: ему казалось, что они его забавляют; но и за этим стоит капитан! Он увидел в леди Фитц и остальных нечто, что он мог бы использовать, чего нет в среднем человеке – в членах экипажа.

Утрата колеса означала для капитана невыполненный долг. Но и для владельцев колеса она означала то же самое! Капитан должен был заплатить за свой грех. Но возврат колеса – это не полная расплата.

Он должен также найти для тех негров новые тела, чтобы они могли завершить свое дело!