Текст книги "Тысяча эпох. Искупление"

Ван Цин, сколько он его знал, а это с самого раннего детства, всегда был таким. Лез, куда не просят, ввязывался во все подряд, сначала делал, а только потом думал, чем постоянно бесил. Конечно, Фа Линь знал, что у брата не было никаких плохих намерений. Он не хотел срывать ему постановку. И все сложилось как нельзя лучше – заказчик оказался доволен и даже захотел купить целую неделю. Но что, если бы вышло иначе? Черт с ними, с декорациями, но Ван Цин и сам мог пострадать. На нем все заживало как на собаке, но сколько можно так наплевательски относиться к собственной безопасности?

Вздохнув, Фа Линь со стоном сел, опустив ноги, и уронил голову на стол. Еще немного, и нужно будет собираться домой. Он бы точно уснул, если бы в дверь робко не постучали.

– Войдите, – с трудом заставив губы шевелиться, произнес он.

Все же подняв голову, Фа Линь никого не увидел, хотя дверь была приоткрыта. Он нахмурился, но потом что-то ткнулось в него сбоку, заставив подпрыгнуть на месте.

– Линь-гэгэ, – позвал детский голос. – Я не хотел тебя пугать.

У кресла стоял Го Юн, глядя на Фа Линя во все глаза снизу вверх. Мальчик теребил рукава своей красной толстовки и переминался с ноги на ногу. Он явно побаивался его, но упорно не сходил с места.

– Ты что здесь делаешь? – спросил Фа Линь и потер болевшие от усталости глаза. – Сколько времени?

– Уже одиннадцать, – послышался другой голос.

Фа Линь вскинул голову. Девушка, отвечавшая за костюмы, а последнюю неделю еще и за Го Юна, как раз закрывала дверь. В ее руке была кружка, из которой поднимался легкий пар.

– А… Ты…

– Минако, – робко улыбнулась она.

Точно. Фа Линь постоянно забывал ее имя.

– Что ты здесь делаешь так поздно? – спросил он, покосившись на мальчика.

– А-Юн не мог уснуть. Очень переживал, что расстроил вас, господин Фа, – сказала Минако, остановившись на середине комнаты и обняв кружку обеими ладонями.

– Фа Линь, – машинально поправил он. Всех, кто на него работал, он просил называть себя именно так. «Господ» хватало среди клиентов. – И меня расстроил точно не он.

Го Юн неуверенно коснулся ладошками его колена и подошел еще ближе.

– Линь-гэгэ, это я попросил братиков поиграть со мной, – пробубнил он, глядя куда-то Фа Линю в грудь. – Я уснул, а они не могли меня найти.

– Он прятался в шкафу в одежде и задремал, – добавила Минако с улыбкой. Она была такой низенькой, что, сделав еще несколько шагов к столу, почти потерялась за высокими спинками кресел для посетителей. Фа Линю даже пришлось вытянуть шею. – Когда я нашла его, не смогла дозвониться до Ван Цина.

– Еще бы, – фыркнул Фа Линь. – Под потолком в павильонах хреново ловит. – Он поморщился и взглянул на Го Юна. – В смысле… плохо ловит.

Минако тихо усмехнулась и все же приблизилась к столу, осторожно ставя на него кружку.

– Я принесла вам чай.

– Я пью только кофе, – отрезал Фа Линь.

– Я знаю. Но кофе на ночь не очень полезен. Вы и так мало спите. Попробуйте, я добавила туда розмарин и лаванду.

Фа Линь с недоверием взглянул на кружку. Он так привык к картонным стаканчикам из кофеен и автоматов, что уже забыл, когда в последний раз пил что-то из обычной посуды. Кружка была высокой. На краю по окантовке вился узор из маленьких цветов лотоса.

Минако отошла к окну и приоткрыла его, впуская в кабинет свежий воздух и отдаленный городской гул.

– У вас очень душно. Будет болеть голова, – прокомментировала она.

– Ты прямо-таки за здоровый образ жизни, я смотрю, – хмыкнул Фа Линь и все же потянулся к кружке. Стенки были не горячими, а теплыми и приятно ложились в ладони своими скругленными боками. В одном Минако точно оказалась права – от хлынувшей в комнату прохлады сковывающее напряжение в висках немного ослабло.

– Я учусь на вечернем на медсестру, – сказала девушка. – И мне нравится работать с травами и составлять из них чайные композиции. Вкусно?

Фа Линь как раз решился сделать глоток. Он не любил зеленый чай за горечь, но этот был мягким и приятно обволакивал горло. На языке остался немного пряный привкус розмарина. А он думал, что его используют только в качестве приправы к стейкам.

– М… Неплохо, – сказал Фа Линь, отставив кружку на край стола. – Ну а ты? – он посмотрел на Го Юна. – Уже поздно, спи давай.

Мальчик, словно только и ждал, когда он к нему обратится, обнял его ногу и прижался пухлой щечкой к колену.

– А Линь-гэгэ не сердится?

Фа Линь поморщился и слегка пошевелил ногой, слыша, как тихо смеется Минако.

– Нет, на тебя не сержусь. Только отпусти меня! А вот твоих «братиков» я бы с удовольствием придушил голыми руками!

Все в «Тысяче эпох» и в семье знали о сложном характере Фа Линя и привыкли к его несдержанности. На друзей у него времени не было, да и на то, чтобы как-то подбирать слова, тоже. Однако Го Юн к такому явно оказался не готов. Он отпрянул и широко распахнул глаза.

Фа Линь с досадой увидел, что они уже начинают блестеть от слез.

На помощь снова пришла Минако. Она быстро обогнула стол и обняла мальчика, присев перед ним на корточки.

– Ну-ну, А-Юн. Фа Линь просто устал. С Ван Цином и Лун Анем все будет хорошо.

– А они… еще придут? – всхлипнув, спросил Го Юн. У него смешно покраснел нос.

Минако подняла вопросительный взгляд на Фа Линя, который уже принялся снова пить чай.

– Что? А я откуда знаю, придут они или нет? – взорвался он. Честно признаться, было огромное желание не пускать на территорию обоих, а Ван Цина – еще и в свою квартиру. Сменит замки и ключи отнимет, чтобы наверняка. Лицо Го Юна еще больше скривилось. Фа Линь закатил глаза и со стоном добавил: – Да придут, не реви! Куда они денутся, чтоб их… Иди спать!

Го Юн часто закивал. Минако, вытянув губы трубочкой, стерла слезы с его щек и повернулась к Фа Линю.

– Вам тоже пора спать. Лучше возьмите такси, вам нельзя за руль, вы устали.

Он отмахнулся и отпил еще чаю. Кружка уже опустела больше чем наполовину.

– Не в первый раз.

– Может, вас подвезти? Мы живем на соседних улицах.

Фа Линь поперхнулся.

– Откуда ты знаешь, где я живу?

Минако усмехнулась, прижав к себе сонно моргающего Го Юна. Мальчик ухватился ручкой за ее туго заплетенную косу.

– Вы каждое утро покупаете кофе в кофейне «Лотос». Она находится в моем доме. Там работает моя мама. Это, кстати, оттуда, – девушка кивком указала на кружку в руке Фа Линя.

– Оу.

– Оставьте себе. Это подарок. Я уложу А-Юна и буду ждать вас на парковке.

Фа Линь подавил зевок и кивнул. У него не было сил даже на то, чтобы спорить с ней. Чем раньше он окажется дома и рухнет в постель, тем лучше. Утром закажет такси.

Минако подхватила Го Юна на руки и направилась к двери.

– Эй, – окликнул ее Фа Линь. – Как я тебя там найду? Машина-то какая?

Девушка с улыбкой обернулась через плечо.

– Уже почти полночь. Там остались только ваша и моя.

* * *

Ван Цин никогда не уделял должного внимания этническим инструментам. Во времена обучения в университете он играл разве что на гитаре, и то только на студенческих сборищах и вечеринках. Никогда – профессионально. Все хвалили его голос и то, как легко у него получается учиться чему-то новому, но на этом все и заканчивалось.

Наверное, зря. Едва Лун Ань поднес к губам бамбуковую флейту, из мира исчезли все шумы и краски, оставив лишь легкие, уносящиеся куда-то вверх звуки. Ноты были похожи на мазки кисти, под которой рождался разноцветный рисунок. Движение за движением, перелив за переливом.

У Лун Аня были прикрыты глаза, а его пальцы плавно порхали над деревянным корпусом флейты, накрывая то одно, то другое отверстие. Ван Цин любил музыку, но никогда еще она не завораживала его настолько. Появлялось ощущение, что он стоит в чистом поле, где только трава и мелкие летние цветы насколько хватает глаз под пронзительной синевой неба.

Когда мелодия закончилась, а Лун Ань посмотрел на него, Ван Цин даже не сразу пришел в себя. Он несколько раз моргнул, забыв, что у него в руках тоже была флейта.

– Ох, Лун Ань, что это за композиция? – спросил он.

– «Скорбь разлуки», – Лун Ань приблизил флейту к лицу снова. – Следи, чтобы губы были достаточно растянуты. Поток воздуха должен быть острым, чтобы получился звук. Ван Цин?..

Ван Цин помотал головой, прогоняя наваждение. Мелодия уже больше не звучала, но павильон словно сохранил ее эхо, звеневшее где-то в темных углах на высоте.

– Извини, – сказал он и поставил руки так, как показывал Лун Ань до этого. – Я задумался.

До назначенной медитации оставалось еще два дня. Юйлань удалось немного остудить пыл Куан Ли и уговорить ее не торопиться с их совместным экспериментом с видениями. Вместо этого у Лун Аня и Ван Цина появились свободные дни. Ван Цин планировал поснимать, а Лун Ань должен был заниматься своей диссертацией.

Ван Цин поднес к губам флейту, накрыв пальцами все игровые отверстия, и попробовал сыграть ноту. Получилось резко и пронзительно – даже в ушах зазвенело. Лун Ань едва заметно прищурил глаза. Это он так морщился. Ван Цин уже начал учиться считывать выражение его лица по малейшим изменениям.

– Это вторая октава, – сказал он. – Не так сильно.

– Повезло, что я еще что-то помню из школьных уроков музыки, – улыбнулся Ван Цин.

– Попробуй эту, – Лун Ань протер свою флейту мягкой тканью и протянул ее ему. – Это другая тональность, она немного ниже звучит.

– А у меня какая? – Ван Цин взглянул на неокрашенный бамбуковый корпус, который стискивал обеими руками.

– F. Там есть отметка.

Ван Цин послушно отдал ему флейту и взял другую. Он поднял ее к лицу и неуверенно посмотрел на Лун Аня. Тот, в свою очередь, выглядел совершенно невозмутимым, лишь смотрел так внимательно и серьезно, как настоящий учитель.

Они должны были заниматься своими делами, но Ван Цин все равно напросился учиться играть на флейте. Он взял номер Лун Аня в тот вечер, когда уронил меч в шестом павильоне, и позвонил ему на следующий же день, промучившись пару часов сомнениями и угрызениями совести. Отвлекать его не хотелось, но внутри поселилось чувство чего-то неоконченного, незавершенного. Ван Цин больше всего не любил подобные ощущения, когда невозможно было заниматься чем-то, потому что мысли крутились и крутились на одном месте. Юйлань же говорила, что им стоит проводить больше времени вместе. Если Лун Ань видел того юношу с флейтой, значит, эти занятия должны были поспособствовать продвижению.

Хотя причина была куда проще – ему просто хотелось проводить время с Лун Анем. А Ван Цин привык делать то, что хочется.

Лучшего места, чем все тот же пятый павильон в «Тысяче эпох», они не нашли. Ван Цин предварительно позвонил Фа Линю, чтобы не вышло, как в прошлый раз. Тот, проорав в трубку минут пять без перерыва, все же разрешил прийти, но под честное слово, что ни он сам, ни его клиенты их не увидят и даже не вспомнят об их существовании.

– Ты окончил музыкальную школу, Лун Ань? – спросил Ван Цин.

– Нет, художественную.

– А кто учил тебя играть на сяо?

– Отец. Он коллекционирует этнические музыкальные инструменты.

Ван Цин на пробу сыграл одну ноту. Получилось уже куда лучше. Он улыбнулся Лун Аню, встретив его взгляд.

– Покажешь мне?

– Мы с отцом не общаемся, – ответил Лун Ань и снова начал играть какую-то уже другую мелодию, не дав задать новые вопросы.

На самом деле Ван Цин действительно не знал ничего о его семье. Это был первый раз, когда Лун Ань вообще упомянул кого-то из ее членов. Почему он не общается с отцом? Они поссорились?

Несмотря на разгоревшееся внутри любопытство, Ван Цин не решился спрашивать и занялся отработкой нот. Флейта звучала медитативно и успокаивающе. Из тела во время игры уходило все напряжение, а глаза будто закрывались сами собой. Он и не заметил, как начал пытаться подобрать ноты под мелодию Лун Аня, чтобы они звучали в унисон.

В павильоне горели только лампы вдоль стен, которые всегда выключали во время действа. Света от них было достаточно мало, но его вполне хватало для занятий музыкой. То здание с крышей с первой постановки давно разобрали, так что здесь остались лишь декорации с урока. Части столов уже не было. Они с Лун Анем разместились прямо на деревянном полу. Ван Цин взял у Минако пару плоских подушек, чтобы было мягче сидеть.

Даже сквозь закрытые веки он видел, что в павильоне достаточно светло. Но в следующее мгновение перед глазами заплясали алые пятна. Ван Цин в замешательстве открыл их, но знакомых декораций перед собой не увидел. Высокие серые стены заменили деревянные, обшарпанные. Сбоку стоял сколоченный из неотесанных досок стол с горевшей на нем одинокой свечой. По ее бокам стекали, как слезы, капли мутного воска.

Ван Цин вскочил на ноги. Огляделся. Справа от него находилось небольшое круглое окно, за которым царила непроглядная ночь. В щели задувал холодный ветер. Он посмотрел на собственные руки и едва не выронил то, что держал. В пальцах была флейта, но вовсе не та, на которой он только что играл. На корпусе этой матовым блеском переливались изображения двух белых змей.

– Что? – произнес Ван Цин, но сам себя не услышал.

Он видел собственные залатанные рукава и бледную, полупрозрачную кожу. Запястья казались непривычно худыми. Ногти были неровно обломаны. По указательному пальцу тянулся заживший рубец.

В ушах звенело.

– Ван Цин!

Где он? Почему видит все это? В висках пульсировало, а изнутри поднималась волна жара, от которой, казалось, готовы треснуть ребра.

– Ван Цин!

Запястья обхватили чьи-то пальцы. Кто-то звал его, но Ван Цин не мог понять, чей это голос. Такой низкий и одновременно мелодичный, встревоженный. Он зажмурился, роняя флейту из ослабевших рук. Услышал, как она ударилась о деревянный пол.

– Ван Цин! Посмотри на меня!

Лун Ань?

Ван Цин открыл глаза. Лун Ань сидел перед ним, крепко держа его за руки. Обе флейты, на которых они играли, лежали на полу. Ван Цин в ужасе огляделся. Они снова были в пятом павильоне. Вдоль стен горел свет. Лун Ань пристально смотрел на него и напряженно хмурился.

– Лун… Лун Ань, – хрипло произнес Ван Цин. Во рту пересохло, и он облизал губы, пытаясь перевести дыхание. В груди жгло. – Что случилось?

Лун Ань отпустил его, и Ван Цин едва не подался следом, лишь бы его прикосновение не исчезало. Казалось, только оно и удерживало его на этой хрупкой грани реальности и… Что это было? Сон? Видение?

– Что ты видел? – не ответив на заданный вопрос, произнес Лун Ань.

Ван Цин снова встряхнул головой. Все мысли будто сузились до крошечной точки, в которой им было тесно. Виски выламывало от боли. Лун Ань вздохнул и, протянув руку, приложил к его лбу прохладную ладонь, отведя в сторону пряди челки.

– Дыши глубоко. Ван Цин, послушай меня. Сосредоточься на дыхании, – сказал он.

Упираясь лбом в его ладонь, Ван Цин закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Выскакивавшее из груди сердце немного успокоилось. Пол перестал раскачиваться; вернулось ощущение собственного тела.

– Что это? – медленно и тихо спросил Ван Цин.

Лун Ань осторожно убрал руку и ответил:

– Побочный эффект. Ты слишком резко вошел в глубокую медитацию.

Ван Цин открыл глаза и удивленно уставился на него.

– Куда? Мы же просто играли на флейтах!

– Флейту часто использовали при медитациях, как и цитру. Ты когда-нибудь пробовал это раньше?

– Что, на цитре играть? – рассеянно спросил Ван Цин.

Лун Ань вздохнул.

– Медитации.

– А… Нет, – ответил Ван Цин, вплетая пальцы в волосы. – Хотя стоп, было пару раз. Моя сестра серьезно увлекалась этим, так она и придумала этот эксперимент. Я тоже пробовал, но это было давно. Мне было, может, лет восемнадцать.

Словно это все объясняло, Лун Ань кивнул. Он снова взял в руки флейту, на которой играл, и опустил на нее взгляд.

– Что ты видел?

Ван Цин поднялся на ноги, потому что не мог больше сидеть на одном месте. Руки неприятно онемели, и он потряс ими, сгибая и разгибая пальцы.

– Какой-то… деревянный дом или что-то в этом роде. Стол со свечкой. Кажется, была ночь.

Он чувствовал взгляд Лун Аня, но не мог заставить себя посмотреть на него, пока не услышал его слова, от которых пол снова начал куда-то уезжать из-под ног.

– Это заброшенная лесная хижина.

– Чего? Откуда ты знаешь? – Ван Цин остановился и вскинул голову.

Лун Ань крепко сжал флейту в руках. Бамбук тихо скрипнул под его пальцами.

– Мы видели одно и то же.

* * *

Новый костюм сидел непривычно. Он был темно-серым, очень плотным и точно так же состоял из нескольких слоев, как и предыдущий, только на этот раз дорогими тканями не отличался. Наоборот, в некоторых местах зияли прорехи, словно его уже износили до дыр. Волосы Минако помогла забрать простой лентой, и ее кончики ложились на плечи, так что Ван Цин все время видел их боковым зрением.

Он выглядел точно как на том рисунке Лун Аня, что родился в пустой аудитории научного центра на его глазах.

Лун Ань во время их незапланированной медитации вдвоем видел его именно таким. То есть не совсем его – того юношу, который всегда присутствовал в его медитациях до этого. Ван Цин не понимал, почему сам не смог заметить Лун Аня, если он был в том странном доме. И разве все это не похоже на бред? Как два человека могут видеть одно и то же, если все происходит только в их головах?

В мыслях не укладывалось. Ван Цин выдохнул и сложился пополам перед зеркалом, уронив лицо в ладони. Он услышал шаги сзади. На плечи легли руки, но сквозь плотную ткань он не почувствовал их привычного тепла.

– А-Цин, – произнесла над его головой Юйлань. – Ты в порядке?

Ван Цин потер глаза и выпрямился, накрыв рукой пальцы сестры на своем плече. Она с обеспокоенной улыбкой смотрела на него в отражении в зеркале.

– Да, все со мной нормально. Просто… все это так странно. Почему мы с Лун Анем видим одно и то же?

Юйлань покачала головой и погладила его по волосам, аккуратно перебирая их пальцами. Ван Цин пожалел, что это лишь парик, так как почти не чувствовал этого прикосновения. В детстве она часто это делала. Ван Цин не раз засыпал, когда она вот так массировала ему голову.

– Я не знаю, – сказала она. – Этот эксперимент с самого начала был черной картой. Мы можем только наблюдать, А-Цин. – Юйлань обошла его, оказавшись перед зеркалом, присела на корточки и заглянула ему в глаза: – Если ты нервничаешь и не хочешь участвовать, мы не будем тебя заставлять. Я волнуюсь за тебя.

Ван Цин улыбнулся и помотал головой:

– Нет. Я обещал помочь тебе, к тому же это так необычно, что я сам не могу не думать об этом.

Юйлань улыбнулась в ответ.

– Спасибо, А-Цин. Пока это только сцены, которые невозможно никак сопоставить. Не торопись. Твоя задача сейчас точно такая же, как до этого. У вас больше нет сценария. Но будь осторожнее. Если почувствуешь себя странно, сразу сообщи, – она коснулась пальцами микрофона, который был закреплен у Ван Цина на груди, где сходились края залатанных одежд.

Ван Цин кивнул. До постановки оставалось полчаса.

– Так, а где моя флейта? – спросил он.

Юйлань поднялась на ноги, мимолетно погладив его по плечу.

– У Минако. Она обещала принести ее к началу.

Флейту Ван Цин в последний раз видел утром. Она была красивая. Он до сих пор удивлялся, как у Фа Линя получалось в такие короткие сроки доставать все, что требовалось для их постановок. Учитывая, что у него были и другие заказчики, это казалось почти нереальным, но брат все равно умудрялся делать все необходимое. Не зря о «Тысяче эпох» ходили такие восторженные отзывы. Кроме тех, разумеется, где Фа Линя обвиняли в том, что он дурит людям головы.

Эта флейта отличалась от тех, на которых его учил играть Лун Ань. Те были простые светло-коричневые, покрытые обычным прозрачным лаком без каких-либо рисунков. Новую же, с белыми узорами на корпусе, Ван Цин очень долго крутил в руках и рассматривал – не только потому, что она была явно дорогой и тонкой работы, но и потому, что уже видел похожую в собственных руках. Или это были не его руки? Слишком худые, слишком бледные. К Ван Цину особо не лип загар, но даже так его кожа не казалась настолько белой.

По дороге в павильон Ван Цин заметил, как суетятся все сотрудники. Кто-то бегал с какими-то коробками, кто-то нес в руках такую охапку одежды, что самих не было видно за ней. Он даже столкнулся с Минако, которая едва не упала, врезавшись в него на ходу, когда поворачивала из-за угла. Ван Цин придержал ее за локоть, чтобы она не растянулась на полу.

– Ох, извини, – сказала девушка, – засмотрелась в телефон.

Ван Цин улыбнулся.

– Ничего. А где моя флейта?

Минако поморщилась и потерла пальцами лоб.

– Небольшая заминка. Но мы ее уже решаем. Извини, мне нужно бежать.

Она быстро обогнула его и унеслась дальше по коридору. Ван Цин проводил ее удивленным взглядом. Он привык к суматохе в «Тысяче эпох», но Минако никогда, хоть и была загружена делами, не выглядела настолько загнанной.

Ничего не оставалось, кроме как пойти в павильон. Он изменился до неузнаваемости, и Ван Цин впервые ощутил то, что, как он мог догадаться, чувствовал каждый раз Лун Ань во время постановок.

По коже прошелся холодок, несмотря на то, что на площадке всегда было довольно жарко.

Все выглядело в точности как в его сне. Ван Цин теперь отказывался называть это как-то иначе, потому что от слова «видение» так и веяло каким-то сумасшествием или спиритическими сеансами.

То ли Лун Ань настолько точно все прорисовывал, то ли сдавал досконально подробные описания, но дрожь только усиливалась с каждым шагом, пока Ван Цин двигался по направлению к центру павильона. Деревянные стены, стол со свечой, круглое старое окно. Волосы колыхнул прохладный ветер. Не было ни Хао Синя, который разбавлял бы атмосферу своей болтовней, ни Юйлань, чья улыбка прогоняла любые сомнения.

– Лун Ань? – позвал Ван Цин.

Впервые с постановки на крыше он пожалел, что они отказались от гарнитуры. Сейчас не помешало бы услышать чей-нибудь голос. Это бы помогло осознать, что все вокруг – лишь декорации. Черт, он и сам всегда думал обо всех этих постановках как о театре. Почему же теперь было такое ощущение, словно он снова провалился в медитацию?

Ван Цин коснулся кончиками пальцев шероховатой поверхности стола. Немного поодаль была покосившаяся дверь, которой он не помнил, но, наверное, ее при медитации хорошо видел Лун Ань. Как он понял, что эта хижина именно в лесу? Все выглядело таким заброшенным.

На этот раз у них не просто не было сценария – они понятия не имели, что делать. Хотя даже находиться в этой обстановке было странно и неуютно. Ван Цин вспомнил, что так и не получил ни от кого приготовленную для него еще утром флейту. Куда она могла подеваться?

Он услышал шаги и резко обернулся. В комнату через другую дверь вошел Лун Ань. Длинные волосы и серебристые одежды и без того делали его образ более возвышенным, а в таком полумраке он казался немым снежным изваянием. Ван Цин попытался улыбнуться ему, но губы не слушались.

Ему следовало собраться. Это же просто постановка – такая же, как все предыдущие. А это просто Лун Ань, к которому он уже успел привыкнуть. Тот самый Лун Ань, который стоически вынес с ним вместе гнев Фа Линя. Тот самый Лун Ань, который притащил А-Юну кучу игрушек и помогал Ван Цину обрабатывать мазью его синяки. Тот самый Лун Ань, который рисует в пустой аудитории на закате, не включая искусственный свет, и который учил его играть на флейте.

Ван Цин выдохнул и повел плечами, чтобы сбросить с себя напряжение.

– Флейта, – сказал он, встретившись глазами с Лун Анем. – Ты… не знаешь, куда они ее дели?

Лун Ань молча указал куда-то за его спину, и Ван Цин обернулся. Флейта действительно была – лежала на столе, поблескивая жемчужной змеиной чешуей. Но ведь Ван Цин всего пару минут назад смотрел на этот самый стол, и ее там не было! Он усмехнулся. У Фа Линя работали потрясающие ребята – похоже, уже успели подсунуть незаметно.

Он подошел к столу и взял ее в руки. Гладкий бамбук приятно и податливо лег в пальцы. Ван Цин задумчиво погладил белые чешуйки на ней, тронул тонкие линии, странно прохладные на ощупь. Они были другими, когда он в первый раз видел эту флейту утром. Просто изогнутый белый узор, чисто символический орнамент. Этот же четко изображал двух белых змей, которые были вырезаны так искусно, что походили на настоящих. Ладони странно покалывало, как от слабых разрядов, похожих на те, которые бывают от наэлектризованных шерстяных свитеров.

Ван Цин повернулся к Лун Аню. Тот, не отрываясь, смотрел на него, будто чего-то ждал.

Он поднес флейту к губам, понятия не имея, что будет на ней играть. У них с Лун Анем был лишь один урок, за который Ван Цин научился только нотам, но еще не был готов сыграть цельную композицию.

Он заметил, как Лун Ань сделал осторожный шаг к нему.

Ван Цин прикрыл глаза и коснулся губами края отверстия флейты.

«Ван Сяоши, пойдем со мной к Старейшинам, я смогу…»

«Что ты сможешь? Что сможешь ты, чего не могу я? Если бы хотел, я бы давно сделал это!»

«Хотя бы выслушай…»

«Нет! Я не желаю ничего слушать! Я хотел быть учеником твоего отца. Он мертв. От тебя мне не нужно ничего. В том числе это. Уходи».

Ван Цину вдруг стало так больно, что он не сдержал крика. Флейта выскользнула из его рук, когда он смял пальцами одежду у солнечного сплетения, которое будто проткнули мечом, а лезвие – провернули несколько раз. Он осел на пол.

– Ван Цин! – воскликнул Лун Ань, мгновенно оказавшись подле него.

«Ван Сяоши!»

«Лун Байхуа!»

Это были не их голоса.

Перед глазами все заволокло кровавым туманом, прежде чем погрузилось в густую чернильную тьму. Ван Цин почувствовал лишь, как заваливается на бок, но так и не коснулся пола. Последним воспоминанием было чье-то тепло и уже знакомый запах.

И боль.

Ее было столько, что хотелось только умереть.