Текст книги "Фрустрация, психологическая самозащита и характер. Том 2. Защитные механизмы, самосознание и характер"

На основе вышеизложенного целесообразно сделать несколько обобщений с тем, чтобы в последующих параграфах вновь вернуться к более частным вопросам.

Адаптивные процессы не должны и не всегда могут быть разумными в логическом смысле слова. Психологическая разумность означает соответствие поведения психологическим законам. А поскольку эти законы с формальной точки зрения суть выражения особой логики психической жизни, то с психологической точки зрения «разумность» или «правильность» поведения означает соблюдение правил и законов психо-логики.

Мы полагаем, что современная формальная логика является частным, «предельным» случаем более широкой области психо-логики, которую предстоит создать. Решение этой задачи может способствовать исследование адаптивных процессов, особенно процессов разрешения диссонансов, конфликтов и психической защиты[117]117
  Наши представления о психо-логике изложены в следующей монографии: Налчаджян А. А. Психо-логика познания и поведения. Рукопись.


[Закрыть].

Мы считаем, что психо-логические суждения и умозаключения нацелены не столько на разрешение объективно возникающих задач, сколько на психологическую адаптацию в проблемных ситуациях. Например, почему индивиду А хочется думать, что друг его друга В, некий С, является также своим другом? Ведь никакие правила и законы формальной логики не заставляют его думать подобным образом. Мы полагаем, что особая мотивация, потребность в новом друге, даже если не осознается полностью, оказывает влияние на познавательные процессы А, порождая в его психике соответствующее подлинно психо-логическое умозаключение: 1) Я – личность А; 2) В – мой друг; 3) С – друг В; 4) следовательно С – также мой друг. В реальной жизни С может быть другом А, как он является другом В, однако нет в этом никакой логической необходимости. С может быть нерелевантным для А, а в некоторых случаях – даже врагом.

Вот почему в таких случаях перед нами – подлинно психо-логическое умозаключение, все три посылки которого логически верны, но заключение является психо-логическим. Но подобные психо-логические фигуры могут быть до поры до времени адаптивными. Однако известно также изречение «третий – лишний», что также психологически верно для случая некоторых специфических социальных отношений.

Для того, чтобы раскрыть структуру рационализаций, следует выяснить, какую роль в них играют дедуктивные и индуктивные умозаключения, их разновидности.

Поскольку рационализация есть процесс объяснения и оправдания собственных ошибок, неудач и т. п., то следовало ожидать, что в ней важную роль должны играть дедуктивные умозаключения. Дедукция позволяет выяснить причины явлений, их взаимосвязи и т. д. При этом общие законы (или общие суждения вообще, большие посылки, независимо от того, доказана их истинность, или нет) применяются для объяснения частных случаев, новых данных опыта, их вербализации.(Т. е. они устанавливают связи между отдельными дедукциями, описывающими данное явление и его причины).

Для рационализации характерно то, что в ней посылки дедукции принимаются на веру, если удовлетворяют потребностям фрустрированной личности. Человек не проверяет их истинности (или закрывает глаза на нее), хотя большей частью они выбираются подсознательно и считаются истинными. Этими посылками (как психологическими предпосылками) человек мотивирует свое поведение, не зная, что подобная мотивировка не опирается ан истину и носит защитный характер.

В результате рационализации (используя индукцию и дедукцию), человек может обнаружить новые «факты» о собственной личности, обычно такие, которые характеризуют его положительно и помогают ослабить состояние фрустрации.

Важна также следующая проблема: каким образом индукция и дедукция совместно участвуют в процессе рационализации? Это следует выяснить путем анализа конкретных случаев рационализации. (Подобные случаи можно найти в философии, науках, психиатрии и, конечно, в художественной литературе).

Значение дедуктивных умозаключений в процессе рационализации связано с тем, что для объяснения своего поведения (своих фрустраций, недостатков, непоследовательностей поведения и т. п.) человек должен опираться на общечеловеческий опыт, который зафиксирован в речевых формах, в различных «философиях жизни». Иначе его аргументация в свою пользу не прозвучит убедительно ни для других, ни для себя самого (что в смысле психической самозащиты не менее важно. поскольку для успешной защиты необходимо обеспечить высокую самооценку, а для этого необходимо, чтобы человек поверил во все то положительное, что он говорит о самом себе).

В процессе рационализации, используя дедукцию и индукцию, человек выдвигает гипотезы о себе. Поскольку эти гипотезы основываются на неверных (защитных) посылках и защитных мотивах, то проверка следствий из этих гипотез была бы опасна для личности. Она чревата опасностью саморазоблачения. Поэтому человек, осуществляющий психическую защиту, обычно выдвигает о себе гипотезы положительного содержания, но их не проверяет. Это делают другие, которые, указывая на ее необоснованность, еще раз фрустрируют человека. Поскольку другие не так озабочены состоянием нашего самосознания, то нам лучше иметь как можно меньше гипотез о себе с защитным содержанием (с рационализациями).

В годы юности человек приобретает способность любить. Дл я него другой человек приобретает такую же значительность, как и он сам. Однако вследствие диссоциации (иначе говоря, вытеснения) преобладавших раньше импульсов ненависти к другим и к себе, человек время от времени проявит к объекту любви также враждебные чувства и действия. Хотя раньше, отмечает Г. С. Салливен, такие действия были обычными, теперь в новой социальной ситуации они покажутся мистическими. Человек не понимает, почему он совершает эти действия. Диссоциация, полагает Салливен, неполная. Когда появляются эти действия, их субъект переживает недоумение (т. е. оказывается в проблемной ситуации). У него начинается генерация правдоподобных суждений[118]118
  См.: Sullivan H.S. Conceptions of Modern Psychiatry. New York, 1947? p. 54.


[Закрыть].

Салливен полагает, что рационализация является техническим термином, которое используется для обозначения этого злоупотребления рассуждениями. Количество рационализаций у некоторых людей равняется уровню их скучности в социальных ситуациях. Все их действия, которые не получают ожидаемого ответа со стороны других, «объясняются», причем всегда правдоподобно, хотя причины собственных социальных ошибок никто толком не знает. «Если бы в момент скуки меня спросили, какова самая выдающаяся характеристика человеческого существа, то я бы ответил так: его правдоподобность (His plausibility)[119]119
  Sullivan H.S., op. cit., p. 54.


[Закрыть].

Таким образом, по мнению Салливена, рационализации состоят из правдоподобных (т. е. вероятностных) суждений. Это положение открывает новый аспект исследования рационализаций и тех типичных фрустрирующих социальных ситуаций, в которых они выполняют защитную роль.

Явление, которое получило название «принцип рациональной абсолютизации», наблюдается как в повседневной жизни, так и в области более широких социальных проблем. Оно, по существу, представляет собой разновидность рационализации, но в нем психо-логический аспект так четко выделяется, что мы решили поместить его обсуждение в настоящей главе.

Когда человеку не удается исполнять свои повседневные обязанности и у него возникают трудности в самоуправлении, то он проявляет склонность истолковать эти свои неудачи и недостатки с помощью общих формулировок и антропологических понятий. Например, зная о своей импульсивности, он может утверждать, что «человек вообще – это импульсивное и неуправляемое существо». Этим путем он собственным недостаткам приписывает абсолютное, универсальное значение. Как нетрудно видеть, подобная рационализация осуществляется с помощью механизмов обобщения и атрибуции.

Когда человек оказывается в неблагоприятной, с точки зрения удовлетворения своих потребностей, ситуации и не находит путей ее изменения, у него появляется тенденция абсолютизации этой ситуации. Это удобная стратегия самозащиты, поскольку если человек убежден, что такова судьба всех людей, так было в прошлом, так есть в настоящем и так будет в будущем, то для него теряет смысл жаловаться на свою судьбу. Развивается фатализм и склонность надеяться на окончательную справедливость. Я думаю, что вокруг этой основной рационализации «собираются» ее дериваты, например, такой: «Надо быть выше повседневных мелких забот и неудач, ведь в конце концов «там», где мы все окажемся после смерти, все будут равны и справедливо вознаграждены или наказаны» и т. п.

Можно привести много житейских примеров использования этого механизма рационализации. Так, женатый мужчина, который позволяет себе прелюбодействовать, утверждает, будто все мужчины по своей натуре склонные к полигамии. (Кстати, подобное утверждение можно встретить также в некоторых гендерологических концепциях). Таким способом он пытается сохранить свое высокое самоуважение. Правда, следует заметить, что моральные правила и принципы, запрещающие полигамию, тоже не всегда научно обоснованы. Они имеют прагматический характер и были приняты и утверждены несколькими социальными институтами, поскольку на определенных этапах истории оказались полезными средствами обеспечения устойчивости общества.

Перед нами стратегия основательного искажения реальности, такая форма дереализации, которая, безусловно, играет мощную психозащитную роль.

Механизм или, точнее, стратегия рациональной абсолютизации последовательно использовали те индивиды, которые пытались создавать глобальные философские системы. Психологическое исследование личности и результатов деятельности этих людей, например, экзистенциальных философов, их образа мышления, значительно обогатит теорию рационализации и понимание ее психо-логики, позволит лучше понять мотивации работы некоторых людей в области философии.

Когда человек допускает такие формы поведения, которые необычны дл я данной культурной среды (например, когда в разгар радостного события кто-либо плачет или, наоборот, не плачет при скончавшемся родителе), то у него возникает потребность самооправдания. Мотивом такой рационализации является желание сохранения своего престижа и самоуважения.

При такой рационализации человек нередко ссылается на общепринятые предубеждения, традиции и на другие аргументы. Ссылку на общепринятое, т. е. разделяемые большинством членов сообщества взгляды, по нашему мнению, следует считать особенностью рационализации, поскольку убеждать другого можно только с помощью таких аргументов, которые имеют для него статус истинных.

Такие рационализации необходимы, поскольку, когда человеку не удается понимать, пусть иллюзорно, и рационализировать свою фрустрацию (часто именно рационализация и создает такие иллюзорное понимание), то у него возникает и длительно сохраняется состояние тревоги и ожидания угрозы. Он чувствует себя в опасности. Когда же «причина» фрустрации и ее последствий (например, депрессии) очевидна для личности и значимых для нее людей, то все переживание становится менее угрожающим для самооценки личности и даже включается в структуру личности[120]120
  См.: Sullivan H.S., op. cit., p. 105.


[Закрыть].

Вышесказанное показывает, что рационализацию следует считать социально-психологическим процессом. Иначе говоря, самооправдание всегда является оправданием перед реальными или воображаемыми значимыми личностями. Это особая форма коммуникации.

Для развития этой гипотезы можно использовать высказанную нами мысль о том, что существуют две формы рационализации: рационализация для себя (в свою пользу) и рационализация для других (в пользу других). Но даже рационализация для других частично мотивирована потребностью в самозащите.

А. Рационализация и трансдукция (новая проблема). – Трансдукция свойственна мышлению детей доопреационального периода умственного развития и представляет собой переход от частного к частному.

Возникает вопрос: возможно ли, что когда человек, фрустрируясь, начинает рационализировать, в его мыслительных процессах регрессивно увеличивается число трансдукций? Иначе говоря, мы предполагаем, что эгоцентрическая мотивация психологической самозащиты порождает детские формы мышления? Если исследования покажут, что такая гипотеза верна, то это позволит нам получить более конкретное представление о психо-логической структуре рационализации. Трансдукцию мы считаем психо-логической операцией.

Б. Паралогизм и рационализация. – Сходный вопрос мы можем задать также относительно участия паралогизмов в процессе самозащиты с помощью рационализации: может ли защитная мотивация привести к непроизвольному увеличению числа паралогизмов в рассуждениях человека? Если удастся доказать справедливость этой гипотезы, то будет сделан еще один шаг в направлении конкретизации психо-логической теории рационализации.

«Паралогизм (греч. paralogismus – неправильное, ложное рассуждение) – логическая ошибка в умозаключении, происшедшая непреднамеренно и являющаяся нарушением законов и правил логики, а противоположность софизму… – ошибке, сделанной с намерением ввести кого-либо в заблуждение»[121]121
  Кондаков Н. И. Логический словарь – справочник. Москва: Изд-во «Наука», 1975, с. 435.


[Закрыть].

А. Являются ли научные объяснения рационализациями? – Вопрос, который нам следует выяснить, следующий: имеются ли в научных психологических объяснениях рационализаций? Мы видели, что в философии, историографии, а тем более в религиозных учениях полно различных рационализаций, а это значит, что соответствующие теории нельзя считать в строгом смысле научными. А как обстоит дело в области научной психологии?

Для того, чтобы приблизиться к ответу на данный вопрос, посмотрим, какие существуют способы объяснения в психологии? К настоящему времени в психологии применяются две формы объяснения человеческого поведения: 1) объяснение правилами (т. е. исходят из того, что человек является животным, действующим по правилам; 2) причинное объяснение. Но что значит объяснение в психологии? Этим вопросом занимался английский философ Р. Петерс, которого интересовал именно этот вопрос: что означает объяснить чьи либо действия или поведение?

В традициях теории инстинктов (У. МакДаугол и др.) можно было бы сказать, что личность действует определенным образом (т. е. выполняет эти, а не другие действия), поскольку она мотивирована со стороны определенного инстинкта. Фрейдист свел бы поведение человека к динамическому взаимодействию психических инстанций Оно, Я и Сверх-Я. Бихевиористы, вспомнили бы о своей схеме стимул – реакция и искали бы физиологическую потребность, которая, по их мнению, является причиной наблюдаемого поведения. В противоположность этим объяснениям Петерс выдвинул уже упомянутую выше объясняющую модель, названный им rule-following, purposive model, что можно перевести как «модель действия по правилам и ради определенной цели». Допустим индивид Р совершает определенные действия и достигает определенного результата. Например, он пересекает улицу. Для чего он это делает, т. е. в чем причина такого поведения? Когда на такой вопрос отвечают, например, так: «Чтобы купить сигареты», то обычно мы удовлетворяемся, поскольку в этом ответе имеется указание на цель, которую преследовал своими действиями индивид Р.

Однако, согласно Петерсу, «человек есть животное, следующее правилам». Он не только преследует определенные цели, но и, кроме того, действует по определенным нормам и правилам. Существуют стандарты и согласованные формы поведения. Не так уж много человеческих действий выходит за рамки нормативных требований. Даже биологические потребности удовлетворяются в соответствии с культурными нормами (что съедобно, как есть, как иметь сексуальные сношения и т. п.?). Даже простое поведение человека, переходящее в другую сторону улицы для покупки сигарет, является сложным и подчиняется нормам. Р шагает, но не бежит; он входит в такой магазин, в котором продают сигареты, а не в магазин женских гарнитур; его поведение не соответствовало бы принятым нормам, если бы он переходил улицу прыгая на одной ноге. Когда мы наблюдаем подобные отклонения, наша мысль сразу же пытается найти причины таких отклонений.

В большинстве случаев поведение получает удовлетворительное объяснение, когда раскрываются его цели и те правила, в соответствии с которыми оно осуществляется. Следование правилам означает нормативную регуляцию поведения. Целесообразность же говорит о том, что своими действиями человек преследует определенные цели. Причинное объяснение поведения, в отличие от объяснения по правилам, обычно предлагается тогда, когда действия Р отклоняются от подходящих ситуативных форм. При таких отклонениях мы ищем разные причины, локализованные в нервной системе, в системе восприятия и т. п. Когда обнаруживается анатомо-физиологическая причина (одна нога человека сломана, поэтому он ходит на одной ноге и вприпрыжку), то часто она принимается как достаточное причинное объяснение. Однако физиологическое объяснение поведения нельзя считать удовлетворительным, пока не раскрыты причины и правила поведения. Только обнаружение цели и правил дает удовлетворительное поведение, – считает Петерс[122]122
  См.: Peters R.S. The concept of motivation. New York: Humanities Press, 1958; см. также: Sampson E.E. Social Psychology and Contemporary Psychology. New York: John Wiley and Sons, 1971, pp. 20–21.


[Закрыть].

В целом с этой точкой зрения можно согласиться, хотя факторы, вызывающие поведение, несравненно более сложны. Например, причинное объяснение более или менее полно тогда, когда раскрыты мотивы поведения и его цели, соотношение между мотивами и целями, ситуации и их воздействие и т. п., хотя совокупность правил поведения можно считать частью той социальной ситуации, в которой действует человек.

Б. Объяснение, рационализация и новая ее типология. – Какое отношение имеет изложенная выше концепция к проблеме рационализации? Выскажем ряд соображений, которые позволят видеть эту связь.

Внутренние конфликты, диссонанс, тревога и другие фрустраторы приводят к отклонению поведения от правил и целей. Такое отклонение воспринимается человеком как новый фрустратор, если он знает свои цели и правила поведения и хотел бы до конца следовать им. При таких фрустрациях у самого действующего лица (да и у социальных наблюдателей) возникают по крайней мере следующие вопросы: 1) почему имело место данное отклонение? 2) каким образом возвратиться к целенаправленному поведению и действовать по правилам? 3) если же это невозможно, то как следует себя вести дальше?

Последние два вопроса показывают, что при таких фрустрациях возникает необходимость психологической переадаптации с помощью как незащитных, так и защитных механизмов. Возврат к правильному поведению является незащитной адаптацией. Если же это невозможно, начинают действовать защитные механизмы – атрибуция, рационализация и ряд других. Наряду с поиском подлинных психофизиологических, интрапсихических и ситуативных причин поведения личность начинает делать атрибуции и использовать рационализацию в качестве способа объяснения и оправдания своего отклоняющегося или необычного поведения.

Исходя из сказанного, мы полагаем, что в таких случаях могут наблюдаться следующие разновидности рационализаций: 1) рационализация причин поведения; 2) рационализация мотивов поведения; 3) рационализация правил поведения и даже сочинение новых, искусственных правил, приведя их в соответствие с реальным поведением. Когда подобные рационализации, а также связанные с ними атрибуции возникают в ходе научного объяснения наблюдаемого поведения человека или групп, перед нами объяснения полунаучные или квазинаучные. При оценке психологических теорий эти соображения желательно иметь в виду.

В теории фрустрации и психологической адаптации мы должны в первую очередь попытаться найти причинные объяснения, поскольку имеем дело с блокадой деятельности и ее нарушениями, деятельности, которая, по предположению, до появления фрустраторов была целенаправленной и протекала по правилам. Как мы знаем, активизируемые в таких ситуациях психозащитные процессы имеют специфическую психо-логику.

Очень распространенный вид рационализации – это тот, которому можно дать название перенос смысла с цели на процесс активности». Примером может служить следующий: человек совершает целенаправленную деятельность, но понимает, что цель, поставленная с самого начала, недоступна. И поэтому, пытаясь смягчить свой фрустрированность, сочиняет рационализацию, общую психо-логику примерно выражает следующее утверждение: «Главное не цель, а то, чтобы дело было интересным». Этот механизм, конечно, выражается в самых различных вариантах.

Сразу же вспоминается известное изречение немецкого социалиста XIX века Эдуарда Бернштейна: «Движение все, цель – ничто». Речь шла о социалистическом движении. Это деятель, вероятно. уже понимал, что цели социалистов нереализуемы.