Текст книги "Восьмой детектив"

[06] Про́клятая деревня

Сквозь два оконных прямоугольника были видны сумерки. «Какая красота, и больше я ее не увижу», – думал доктор Лэмб. Его партнер по имени Альфред стоял перед окном, загораживая свет.

– Ну как, очень плохо? – Доктор приподнялся и сел.

Альфред повернулся к кровати, в его глазах стояли слезы.

– Могу дать тебе зеркало, увидишь сам.

– Что, настолько плохо? – Голос был хриплым.

– Яснее ясного, – сказал Альфред. – У тебя поясница совсем желтая.

Доктор выругался, и его деланое спокойствие исчезло в приступе слабого кашля, звучавшего так, будто осенние листья хрустели под ногами. Все напоминало ему, как неотвратимо чахнет его тело.

– Что будешь делать? – спросил он.

Альфред положил доктору руку на лоб, слегка коснувшись волос.

– Мне нужно собраться и уехать. Если меня здесь увидят, будет скандал – я не могу рисковать. Ты же понимаешь?

Доктор хмыкнул.

– Хорошо нам было вместе, а?

– Да. – Альфред вздохнул. – Жаль, что так все кончается.

Пару минут доктор Лэмб смотрел, как он собирается, а потом задремал. Он проснулся от звука захлопнувшейся двери, закутался в одеяло и подошел к окну. Альфред уходил вдаль. Доктора покидала его последняя любовь.

Он повернулся к кровати: «Вот и оно, мое смертное ложе». Больше в комнате почти ничего не было, лишь в углу стоял стол с белеющим прямоугольником бумаги, что он вчера туда положил.

Его болезнь вступила в последнюю стадию, и было ясно, чем это грозит, – в ванной его ждала ампула морфия и стерильный шприц. Но сначала нужно было сделать еще кое-что.

Доктор дотащился до стола и сел. Одеяло свесилось со стула до самого пола. Он пододвинул к себе листок бумаги, взял ручку и вывел сверху имя: Лили Мортимер.

Пять лет тому назад она приезжала его повидать. До его района она доехала на подземке, затем поднялась наверх и вышла на холодную улицу.

Продавец предложил ей газету, она покачала головой и решительно зашагала по тротуару, вглядываясь в уличные таблички. В поезд она села на Пикадилли, где на широких улицах со множеством магазинов ориентироваться было куда проще, чем здесь, среди теснившихся друг к другу домов и офисов. Высокие бледные здания с внушительными черными дверьми выстроились вдоль замерзшей улицы, как заснеженные памятники на кладбище.

Она приехала в Лондон впервые – вообще в первый раз выбралась из деревни одна. Ей было всего семнадцать. Когда она сказала Мэтью, что собирается поехать, тот лишь вздохнул и взял собаку на руки, будто этот жест мог выразить его чувства.

Она узнала название одной из узких улочек и через пару минут уже стояла перед нужным ей домом и звонила в дверь. Ей открыла девушка.

– Здравствуйте, мне нужен доктор Лэмб.

– Как вас зовут?

– Лили Мортимер.

Доктор поздоровался с ней у своего кабинета, пригласил присесть и попросил у секретаря чаю.

– Лили, – он забрал у нее пальто, – прошло столько лет, а ты совсем не изменилась. Ты, наверное, мой самый постоянный пациент. Когда ты была маленькой, стоило тебе оцарапать коленку, как твоя бедная сестра сразу тащила тебя на прием. Думаю, она была немного подавлена свалившейся на нее ответственностью. Но вряд ли ты все это помнишь.

Лили улыбнулась.

– Мое первое воспоминание – это как я сломала руку. Кажется, мне было пять, я свалилась с дерева.

Доктор запрокинул голову и добродушно рассмеялся.

– Я и забыл. Она чуть не умерла от волнения. Как она там, твоя сестра?

– О, Вайолет в порядке. Вышла замуж за Бена, разумеется. Пару лет назад. Они живут в Кембридже.

Доктор усмехнулся, представив бледную, подавленную девушку из своих воспоминаний в свадебной вуали.

– А остальные? Твой дядя Мэтью?

– Как всегда. Он завел собаку. А вот деревня совсем не изменилась. Если соизволите вернуться, сразу все узнаете.

– Отлично, отлично. – Он передвинул ручку и переложил бумаги на столе, заканчивая обмен любезностями. – Так чем я могу тебе помочь?

Неловкая тишина расползалась как пролитые чернила.

– Я так понимаю, ты насчет смерти Агнес?

Казалось, это имя принесло за собой мороз с улицы.

– Я хотела с вами встретиться, – начала Лили, зная, что сейчас ее очередь спрашивать, – только ее вопросы были мрачнее и прямолинейнее, чем у доктора, и она обдумывала, как лучше подойти к сути дела. – Я хотела узнать, почему вы так быстро покинули деревню после случившегося.

Он резко вдохнул.

– Это немного личное, тебе не кажется? Ты правда думаешь, что это важно?

– Думаю, да. Ничего, что я спрашиваю?

– Наверное, нет. Но скажи, к чему ты клонишь.

– Я вам писала, что пытаюсь выяснить обстоятельства бабушкиного убийства. Вы жили и практиковали в деревне двадцать лет, а потом через год после него уехали, внезапно оставив пациентов. Видимо, оно вас как-то затронуло?

– На самом деле эти события не связаны. Мне просто хотелось пожить другой жизнью. Должно быть, убийство меня подстегнуло: после него люди стали смотреть на меня иначе. Благодари за это свою бабушку.

– Двоюродную бабушку, – поправила Лили.

– Никто бы меня и не подозревал, если бы она на этом не настаивала. Кто угодно поверит, что врач может быть убийцей, ведь это так жутко, так противоестественно. Куда бы я ни шел, всюду шептались – будто через высокую траву идешь.

Лили кивнула.

– Но со временем это прошло бы. А что здесь в вашей жизни изменилось? – Она вспомнила его хирургический кабинет в деревне: большая комната вроде той, где они сейчас сидели. – Со стороны выглядит очень похоже.

Он поднялся, слегка уязвленный этим выпадом, и подошел к окну. Секретарь принесла чай. Доктор наблюдал за ее красивыми руками, расставлявшими приборы на столе, и, когда она выходила из кабинета, проводил взглядом ее стройную фигуру.

– Ну, например, у меня есть секретарь. – Он снова сел. – Когда-нибудь ты поймешь, насколько наша деревня крошечная.

Лили улыбнулась в ответ так же снисходительно.

– О, я знаю, доктор. Я уверена, что скоро найду свой путь в жизни. Но сначала я хочу знать правду о бабушкином убийстве. Эту главу моей жизни мне нужно дописать.

– Значит, она стала для тебя тюрьмой, наказанием за то, что ты не совершала. Разве ты не можешь оставить прошлое позади?

– Но для меня это все еще настоящее. Убийство изменило мою жизнь как ничто другое. Я о нем думаю каждый день. Вам, наверное, не понять.

Доктор грустно посмотрел на нее.

– Сочувствую, Лили. Тебе, должно быть, пришлось очень нелегко. – Он осушил свою чашку, обнажив черные точки чаинок, и поставил ее на блюдце. – Увы, мне нечего добавить к тому, что и так уже все знают.

Разумеется, он тогда солгал. И вот теперь, пять лет спустя, он изрешечен раком и сам на пороге смерти – некого защищать, нечего терять в карьере. После ухода Лили он пожалел, что не дал ей никакого намека или подсказки, ничего, что могло бы помочь в ее поисках, вернуло бы ту лихорадку первых недель после убийства, когда мир был словно расколот на ангелов и демонов. Тогда он промолчал, но сейчас уже ничто ему не мешало.

С ее приезда прошло уже пять лет, а после убийства – больше десяти. Конечно, ее теперешнего адреса он не знал, но если адресовать письмо в усадьбу для Лили Мортимер, оно непременно дойдет по назначению.

Поэтому доктор Лэмб взял ручку и начал писать.

– Увы, мне нечего добавить к тому, что и так уже все знают.

Лили пила чай не торопясь, будто желая показать, что так легко он от разговора не отделается.

– Пусть вы не знаете, кто убийца, но важна любая мелочь, которую вы сможете вспомнить. Я тогда была совсем маленькой, и мне трудно отличить подлинные воспоминания от воображаемых. А дядя Мэтью вообще не говорит со мной об убийстве, мол, слишком болезненно. Надеялась, вы мне расскажете.

Доктор улыбнулся.

– Опишу подробно все, что смогу вспомнить. Хронологически ведь все началось с тебя, верно? С тебя и Уильяма, когда вы нашли тело?

– Хорошо, я начну, – кивнула Лили.

Убийство произошло шесть лет назад.

Сад в усадьбе Мортимеров хранил множество тайн, и Лили с Уильямом – одиннадцати и девяти лет – не слишком удивились лодке, плавающей под ивой в маленьком пруду, хотя раньше там ее и не было. Может, ее сделали пришельцы и сбросили ночью со своего космического корабля, но детям лодка казалась прежде всего огромной игрушкой, размером почти что с пруд, и они сразу решили провести все утро возле нее. В саду попадались предметы, с которыми им играть не разрешалось, но, рассуждали дети, они не были деревянными.

Лили забралась в шаткую лодку и села на низкую скамью вдоль кормы, держа плечи очень прямо, будто тренировала осанку. Лодка слегка качнулась под ее весом. Уильям остался на берегу и ухватился за край лодки.

– Я в океане, – сказала Лили.

– В каком это? – насторожился Уильям.

– В Северном Ледовитом.

Он стал качать лодку из стороны в сторону.

– Это шторм, – сказал он, – ледяной шторм.

Она изящно держала равновесие.

– Больше похоже на водоворот. Нас тянет в бездну! Капитан утонул.

Он застучал кулаками по борту.

– Рядом акула!

– Кит, – поправила она. – Киты топят корабли.

Мимо головы Уильяма пролетело яблоко, ударилось в борт лодки и отскочило в воду. Лили открыла глаза; дети обернулись, уже зная, кого они увидят.

– А вот огромные градины! – сказал мужчина немного за тридцать, с нечесаными русыми волосами и усами, за которыми пряталась довольная ухмылка.

– Дядя Мэтью, ну и подлость! – сказала Лили. – Я могла свалиться прямиком в воду.

– Я же просто играю по вашим правилам. – Он возвышался над ними, уперев руки в бока. – К тому же, Лили, я не в тебя целился.

Уильям молча изучал свое отражение в воде.

– Что вы вообще здесь делаете, дядя Мэтью? – спросила Лили. – Вечно от вас неприятности.

Мужчина недоверчиво покачал головой.

– Неприятности? Глупышка, я иду на станцию встретить тетю Дот. Я пришел с Лорен, она присматривает за мамой, чтобы дать твоей сестре утром отдохнуть. Мы с вами пообедаем.

Уильям оглянулся на белый дом. С этой стороны было видно только чердачное окно, нижнюю часть дома совсем задушили разросшиеся деревья. Он едва слышно выругался.

Мэтью наклонился к ним.

– Хотите яблоко?

– Если можно, – ответила Лили.

Он передал ей одно. Уильям не ответил, но Мэтью все равно стал рядом с ним на колени.

– Твое вроде как утонуло. В другой раз постарайся поймать.

– Ненавижу его. Ненавижу. Ненавижу.

Теперь они оба сидели в лодке на задней скамье. Мэтью ушел десять минут назад, довольный своей жестокой выходкой.

В Усадьбе жила неполная, искореженная, созданная трагедиями и случайностями семья. Лили была двоюродной сестрой Уильяма, а Мэтью приходился дядей им обоим. Бабушка, Агнес Мортимер, родила троих: отец Лили был ее сыном, а мать Уильяма – дочерью, и оба уже умерли – сын на войне, дочь в родах, – а в живых из ее детей остался только Мэтью. Мать Лили умерла от испанки через несколько лет после мужа, и Лили вместе с сестрой Вайолет переехали в усадьбу к Агнес. Через год здесь появился и Уильям, после того как в один прекрасный день его отец просто исчез. И теперь трое сирот жили со своей овдовевшей бабушкой в высоком белом доме на краю деревни.

Агнес была слишком стара и немощна, чтобы ухаживать за детьми, но Вайолет уже подросла и помогала по хозяйству, да и Мэтью выручал, когда было нужно, – он женился на Лорен и переехал в дом поменьше в той же деревне. Трения в этой схеме возникали только между Уильямом и дядей Мэтью, который видел в мальчике маленькую копию подонка, отнявшего у него сестру. Эти двое ненавидели друг друга.

– Что ж, когда-нибудь ты станешь таким же большим, и тогда он не сможет измываться над тобой, – сказала Лили.

Уильям выкладывал перед собой на скамье листья, травинки и веточки, собирая портрет своего мучителя. Из листьев получились усы, из веточек – рот, а глазами были камешек и большой комок грязи.

– А что, если нам взять все эти листья и напихать ему в почтовый ящик? – сказал Уильям.

Лили покачала головой.

– Как же бедная тетя Лорен?

Уильям замолчал: он еще не вполне решил, как относится к Лорен.

– Можем тогда засунуть ему в карманы, когда вернется. Побольше листьев, слизней и навоза.

– Не сработает, – ответила Лили. – Он поймет, что это ты.

– Тогда пойдем за ним через поле и будем бросать в него камни. Он нас не заметит, если мы спрячемся.

Лили нахмурилась и своим самым взрослым голосом сказала:

– Это очень опасно, Уильям. Ты можешь убить его.

Уильям ударил по скамье кулаком, листья разлетелись.

– А я хочу убить его. Хочу, чтобы он умер.

Лили ничего не ответила. Ей становилось страшно, когда он вел себя так. Лодка слегка покачивалась.

– Не могу мириться с таким поведением. – Она очень старалась говорить как взрослая. – Я оставлю тебя, можешь сидеть здесь, пока твой гнев не пройдет. Океан очень успокаивает.

Уильям смотрел на нее, уперев подбородок в руки.

– Можно кусочек яблока?

Она подумала, затем покачала головой.

– Боюсь, почти ничего не осталось. Тебе не поможет.

– Так что на самом деле, – говорила шесть лет спустя доктору повзрослевшая Лили, – мы с Уильямом не были вместе в момент убийства. Мы расстались примерно на час раньше. Я пошла в дом и обнаружила Вайолет в мрачном настроении: она сидела с подносом для завтрака Агнес на коленях, неподвижная, будто отбывая наказание. Иногда сестра была такой. Я что-то ей сказала, но она не ответила, так что я взяла книгу и вышла наружу посидеть под деревом и почитать.

– А Уильям?

– Не знаю. Не видела его, пока он не вышел из дома и не нашел меня. Я читала уже минут сорок. К этому времени он успокоился. Больше того, оживился.

Уильям и Лили уже минут десять играли наверху в одной из многих нежилых комнат. Усадьба была слишком велика для нескольких жильцов, и не было никакой нужды что-то выбрасывать: полвека воспоминаний прятались по забытым уголкам или даже отдельным комнатам, набитым диковинками. Агнес жила в доме многие годы, так долго, что тот казался членом семьи: снаружи надменный и замкнутый, изнутри же полный жизни и беспорядка, готовый утешить и укорить. Для детей дом был нескончаемым чудом.

Посмотрев на расставленные тут и там стулья, Лили выбрала один – блестевший лаком, из темного дерева изящной текстуры – и принесла Уильяму, который аккуратно поставил его в центр большого стола. Затем по сторонам стула появились импровизированные подлокотники из двух маленьких столиков, а поверх них – украшения: фарфоровая собачка и латунный дверной упор в виде льва. Дети пытались сделать трон.

– Можно я первый? – сказал Уильям, забираясь на стол.

Пока он садился, ножка стула соскользнула со стола, Уильям запрокинулся назад к стене, его ноги дернулись в сторону и сбили один столик. Глухо стукнул латунный лев.

Уильям спустился, чтобы его подобрать, но Лили придержала его руку.

– Не надо, мне надоело, – сказала она.

– Чем тогда займемся?

– Можем порисовать.

Идея его не вдохновила: она рисовала лучше, и он понимал, что именно потому она это и предложила. Вдруг его лицо исказилось гримасой детской жестокости.

– Я знаю! Покажу тебе кое-что.

– Что же?

– Иди за мной.

Он взял ее за локоть и развернул к двери.

Из-за двух лестниц в доме легко было шнырять незамеченным. Они поднялись на один этаж и остановились на площадке, где два пролета сходились в одну узкую и расшатанную лестницу, ведущую наверх в мансардную спальню – так называли комнату, где спала Агнес.

Уильям подтолкнул Лили в ту сторону.

– А вдруг она рассердится? – прошептала Лили.

– Она спит. – Уильям прокрался вверх по лестнице к высокой деревянной двери и повернул ручку. – Все в порядке.

Дверь открылась. Комната была почти пуста, с единственным окном и белой кроватью под ним. На кровати никого не было, только гора старых подушек и одеял. Лили подумала, может, бабушка немного не в себе после того случая с месяц назад и потому все утро строила крепость из одеял. Она нерешительно шагнула вперед, обходя наваленное белье. Уильям шел следом.

Лили дошла до окна и замерла: из-под кучи белья торчали бабушкины старые, искривленные ступни. Желтовато-серые, они совсем не двигались. Уильям врезался Лили в спину, она повернулась с застывшими от ужаса глазами. Взявшись вместе, они потянули за одеяла, и те свалились на пол.

Лили закричала, увидев бабушку, лежащую на простынях как нечто выброшенное морем на берег. Уильям, не веря своим глазам, посмотрел на ее мертвое перекошенное лицо и заплакал. Он ожидал увидеть совсем другое.

Послали за доктором Лэмбом, местным врачом, и он пришел через пятнадцать минут. Уже два месяца он часто появлялся в доме, с того дня, как Агнес потеряла сознание: тогда ее отнесли наверх и уложили. У нее случился небольшой удар, и доктор навещал ее несколько раз в неделю.

Вайолет, сестра Лили, проводила его наверх, надеясь немного успокоиться в его присутствии. Она подождала на площадке под лестницей в спальню, а доктор поднялся осмотреть тело. Открыв дверь, он сразу понял, что произошло, и сказал: «Задушена в собственной постели».

Ее раскрытый рот напоминал бесформенную веревочную петлю, остальное лицо полностью терялось на фоне этого провала. Вся ее длинная хрупкая шея была в синяках. От этого зрелища доктор поежился. Кто-то всей силой навалился на этот рот. Похоже, даже челюсть свернули, или это просто пустой оскал смерти?

Он вышел из комнаты потрясенный, сел на верхнюю ступеньку ведущей наверх узкой деревянной лестницы и раскурил трубку. Вайолет стояла внизу, прижавшись к стене всем телом и подняв лицо, чтобы его видеть. Доктор смотрел на нее сверху вниз, как король с трона.

– Мне здесь нечего делать. – Он затянулся. – Остается только ждать полицию.

– Полицию? – прошептала Вайолет.

– Твоя бабушка умерла от удушения, – высказал свое заключение доктор. – Задохнулась. Видимо, кто-то накрыл ее кучей одеял с подушками, пока она спала, а затем навалился сверху всем весом. Она уже не проснулась.

Девушка заплакала.

– И сейчас, спустя шесть лет, вы все еще так считаете?

Доктор встал, чтобы налить себе виски, и предложил выпить и Лили. Раньше она виски не пробовала, но то был день новых ощущений.

Чтобы подчеркнуть свой вопрос, она отпила из стакана, совсем не представляя действие напитка. Ее горло обожгло. Доктор улыбнулся.

– Что она умерла от удушения? Никаких сомнений. На теле не было других повреждений: ни ссадин, ни порезов. Она просто задохнулась под одеялами.

– Ей было больно? – сказала Лили, крепко сжимая стакан.

– Боюсь, что да. – Доктор опустил глаза. – Ужасно. Как кошке, которую топят в мешке. Только в своей собственной кровати.

– А ведь того, кто сделал это с ни в чем не повинной старушкой, так и не арестовали. Убийца просто жил себе дальше.

– Да, если смотреть с твоей стороны, это звучит невероятно. Мы сначала думали, что разгадку найдет твоя двоюродная бабушка Доротея. Она, безусловно, попыталась, но если и преуспела, то никому об этом не сказала.

– Как раз это я помню хуже всего: первые дни после убийства, когда приехала Доротея. Мне было так страшно, что я совсем не обращала внимание на то, что она говорила. Это были просто какие-то взрослые беседы.

Доктор попытался смягчить краски.

– Я читал детективы, в которых все было точно как ты говоришь.

Лили не ответила. Она могла думать только о следующем глотке виски, волнуясь, что ее может стошнить от неприятного ощущения.

– Пожалуйста, расскажите все, что помните, – сказала она.

Доротея Диксон, сестра жертвы, подошла к парадной двери усадьбы. Под ее туфлями ритмично хрустел гравий. Только она собралась позвонить в дверь, как заметила бродящую среди клумб Лорен: тонкая фигура, сама почти цветок. Лорен была женой Мэтью и невесткой Агнес. Ее длинные светлые волосы были гладкими, как стекло.

– Будешь дальше тут кружить – насобираешь меду. Или паутину сплетешь.

Лорен обернулась, удивленно распахнув голубые глаза.

– Ой, Дот! Мы тебя ждали, только я совсем забыла, что ты приедешь.

Женщины подошли друг к другу, и старшая взяла младшую за руки.

– Что случилось, дорогая? Что-то с сестрой? – Доротея знала: если Лорен огорчена из-за чего-то другого, она никогда бы не пришла ни в этот дом, ни в сад.

– Боюсь, что да. Не знаю, как и сказать. О, Доротея! – Светлая головка качнулась. – Она мертва. Агнес мертва! Так жаль, что ты это узнала от меня.

Старшая осталась спокойной.

– Ну, будет. Мы все были к этому готовы, еще с того удара.

Лорен промокнула платком глаза, и он сразу повлажнел от слез.

– Я боюсь, ты не поняла. Дело в другом. Ее убили сегодня утром.

– Убили? – Доротея отпустила руки Лорен и отшатнулась.

Она взглянула на дом, высокий и тонкий, как колючка. Из окна третьего этажа на нее смотрел полицейский.

– По крайней мере, так считает врач. Он сказал, что ее… не могу даже произнести. – Доротея снова взяла ее за руку и сжала ее. – Удушили, – закончила Лорен уже без паузы.

– Где Мэтью?

– Он внутри, с полицией. Пойдем, я тебя к нему провожу.

Лорен провела ее мимо цветника к двум застекленным дверям, ведущим в одну из гостиных. Когда они поворачивали за угол, Доротея заметила Рэймонда, садовника усадьбы, идущего с Вайолет через ряды яблонь на соседнем поле. Он ее успокаивал, обняв за плечо, и Доротея подумала, что между ними, возможно, что-то есть.

Она вошла в дом и обнаружила Мэтью, в полном отчаянии забившегося в угол гостиной, не в силах стоять без поддержки сразу двух стен. Его густые усы были влажны от слез. Доротея притянула его и обняла.

– Бедная мамочка. – Он дрожал у нее на плече. – Тетя Дот, мне так жаль.

– Ну, полно. – Она нежно похлопала его по спине, затем отстранилась, держа перед собой. – Мэтью, на тебе лица нет. Ты знаешь, кто это сделал?

– Нет. – Он покачал головой, чувствуя, как нарастает раздражение. – Я высказал полиции свои догадки, но наверняка не знаю.

– Когда это случилось?

– Лорен последняя видела ее живой.

«Последняя из тех, кто признался, что видел ее живой», – подумала Доротея и обернулась, но Лорен уже не было: она привела Доротею к своему мужу и удалилась.

– Лорен приходила помогать Вайолет весь месяц, с тех пор как у мамы случился удар. Она отнесла ей завтрак, та была жива и в полном порядке. Это было в десять утра. Мы думаем, все произошло около одиннадцати.

– А где дети?

– Оба с доктором.

– А сама Агнес?

– В кровати. – Доротея посмотрела в сторону лестницы. – Там наверху полиция, тетя. Они тебя не впустят.

– Что ж, попробовать стоит.

Через четверть часа Доротея спускалась по лестнице, в слезах распрощавшись с умершей сестрой. Она нашла доктора Лэмба в библиотеке, где тот занимал детей жуткими подробностями хрупкого человеческого устройства.

– Есть такая штука – кислород. Он как еда для крови. Воздух им наполнен, так что когда вы дышите, это вроде как ваша кровь обедает. Поэтому если задержать дыхание, то почувствуешь что-то вроде голода. И когда тонешь, кислорода не хватает. Это как умереть без еды.

Уильям был в ужасе.

– А когда душат? – спросил он шепотом.

– Очень похоже. Только тогда тебе перекрывают поток крови, идущий к голове. И тогда мозг не получает пищи. Понятно? – Он приложил теплую ладонь к детской шее.

Лили, молча стоявшая рядом, увидела, что в комнату вошла Доротея, и слабо помахала. Доротея наклонилась и поцеловала ее.

– Доктор Лэмб, можно с вами поговорить? – сказала Доротея.

Он поднял голову и печально кивнул, затем проводил детей до двери.

Доктор жил в деревне почти столько же, сколько Агнес, и по-прежнему хорошо выглядел, хотя его волосы полностью поседели. У него был мальчишеский рот, а в глазах светился ум, и это ему шло.

– Мисс Диксон, верно? – Он сочувственно улыбнулся. – Соболезную вашей утрате.

– Я этого не помню, – сказала Лили, снова семнадцатилетняя; ее стоявший рядом на столике стакан уже опустел.

– Ты и не должна, – сказал доктор, ослабляя воротничок. – Здесь жарковато, может, открыть окно?

– Мне холодно, – смущенно ответила Лили.

Он развел руками, показывая, что сдается.

– В общем, твоя, как ты говоришь, двоюродная бабушка хотела знать все, что я мог ей сообщить об убийстве. Очень пытливая пожилая дама.

– Это и мне запомнилось в ней больше всего. Вечно хотела быть в курсе всех деталей, что я учу в школе и тому подобное.

– Прирожденный детектив, – кивнул доктор. – Она попросила меня прийти на семейный совет тем же вечером. «После заката», – сказала она довольно театрально. Полицейских она уже опросила и решила, что больше шансов найти разгадку в семье, среди своих.

Доктор посмотрел в окно с таким выражением, словно его это слегка забавляло.

– Разумеется, я считал, что приглашен туда как свидетель-эксперт. Не как подозреваемый.

Родственники Агнес Мортимер стояли вдоль стены в гостиной, двое гостей – по краям. Ее сын Мэтью и его жена Лорен в центре, Вайолет и доктор Лэмб слева от них, Лили с Уильямом и садовник Рэймонд справа. Доротея повернулась к ним и начала ходить взад-вперед.

– Агнес была своенравной женщиной, да к тому же скрытной, – начала Доротея. – Временами с ней бывало трудно, словно мерзлую землю роешь. Но я знаю, что ее здесь все любили.

Рэймонд огляделся – посмотреть, не возразит ли кто. «Любили, как дождливый день», – подумал он. Но все промолчали, только Лорен перевела на него взгляд, и он опустил глаза, будто его застали за чем-то неприличным.

– Тем не менее, – Доротея продолжила, – сегодня ее убили, в ее собственной постели наверху, хладнокровно и жестоко. Мою младшую сестру.

Полицейские увезли тело на заднем сиденье неприглядной маленькой машины. Весь день они опрашивали домашних, дольше всего задержавшись на чужаке Рэймонде, но никого не арестовали и уехали перед закатом, двигаясь слаженно, как рой насекомых.

– В полиции считают, что она была убита кем-то из знакомых. – Доротея посмотрела на каждого по очереди. – Мотив пока неясен, но у меня есть кое-какие подозрения.

Она подняла руку с вытянутым пальцем и помахала ею перед собравшимися в абстрактном обвинительном жесте. Массивные браслеты звякнули друг о друга, превращая руку в музыкальный инструмент.

– Я собрала здесь всех, кто находился неподалеку от дома во время убийства, верно?

Рэймонд прокашлялся.

– Не совсем, мадам. Бен Крейк слонялся сегодня по дому, я видел его.

Мэтью шагнул вперед: чувство, что кого-то подозревают, побуждало действовать, – так оживляется волк, учуяв добычу.

– Точно, Бен Крейк, я тоже его видел. Кто-нибудь сообщил полиции?

Доротея выглядела сбитой с толку и немного раздраженной тем, что ее прервали.

– Кто такой этот Бен Крейк?

Вайолет достала из кармана платок и машинально обернула его вокруг пальцев.

– Юноша, что живет в деревне, – ответил Мэтью. – Ходил с Вайолет в одну школу. Часто бывает здесь под разными предлогами.

– Он мой друг, – тихо произнесла Вайолет.

– Не тот, с кем стоит дружить.

– Знаешь, он довольно приятный, – сказала Лорен, заглушив нотки надежды в голосе мужа. – Совсем не из тех, кто способен на убийство.

– Впечатления могут быть обманчивы, – возразила Доротея и повернулась к племяннику. – Где ты его видел?

Мэтью шел полями к станции, когда откуда ни возьмись на него будто выпрыгнула фигура в коричневом пальто. Окрестности были ему хорошо знакомы, и он понимал, что это лишь игра перспективы, но все равно дернулся.

– Вы меня напугали, – сообщил он видению.

Бен не ответил.

– А, это ты, – сказал Мэтью. – Ты что здесь делаешь?

Бен почесал подбородок.

– Вы Мэтью, верно? Дядя Вайолет. Я наблюдаю за птицами. – И он поднял свой бинокль, словно отвечая на тост.

– Вижу, – кивнул Мэтью. – Ты ужасно меня напугал.

– Старался не двигаться, чтобы не спугнуть воробьев.

Хотя Мэтью и провел всю жизнь в деревне, но не чувствовал себя там своим. Он непонимающе уставился на Бена.

– Что ж, мне пора.

Бен приставил бинокль к глазам и посмотрел на дерево. Оттуда вспорхнули несколько фигурок – осенняя азбука Морзе.

– Передайте Вайолет привет от меня.

Когда Мэтью пропал из виду, он снова повернулся к дому и поднял бинокль. В обращенной к нему стене было только одно окно, на самом верху.

– Он следил за домом? – спросила Доротея.

– Вроде того, – ответил Мэтью.

Вайолет приложила платок к глазам.

– Да, похоже было, – сказал Рэймонд.

– Очень любопытно.

Доктор Лэмб перебил их уставшим, хрипловатым голосом человека, начинающего терять терпение.

– Послушайте, с Беном все в порядке. Он просто юноша, очарованный девушкой. – Сердце Вайолет часто билось, она была почти в обмороке. – Я знаю его семью много лет, его отец держит антикварный магазин в городе. Приятные люди, хоть с биноклями, хоть без.

– И все же, раз он наблюдал за домом, то должен был что-то заметить. Почему он не говорил с полицией? – Чуть облачное небо за окном постепенно темнело, и своими словами Доротея создавала ощущение бушующей грозы, будто каждая ее фраза может кончиться ударом грома или вспышкой молнии. – Кто еще видел что-то подозрительное?

Ответа не последовало.

– Пусть тогда каждый по очереди скажет, где он был во время убийства и что необычного заметил.

– Вы подозреваете одного из нас? – нервно поинтересовалась Вайолет. – Или Бена?

– Пока еще рано говорить. – Доротея подошла к девушке и потрепала ее по волосам.

Теперь она была частью полукруга, а центр комнаты опустел, будто все собрались вокруг костра рассказывать истории.

– Кто начнет? – Вопрос повис в тишине. – Хорошо, кто последним видел ее живой?

Лорен повернулась к Доротее лицом.

– Полагаю, что я.

После удара Агнес каждое утро просыпалась с непреодолимым головокружением, совершенно не ориентируясь в пространстве. Она лежала так неподвижно, как только могла, борясь с тошнотой и представляя, что ее деревянная комната находится на носу корабля или висит под воздушным шаром, покачиваясь из стороны в сторону. Свет из окна так бил по глазам, что у нее перехватывало дыхание, а все предметы по краям комнаты будто сливались со стенами, обретая очертания в самые неожиданные моменты.

– Держать все в тайне в такое время безответственно. – Из дерева на нее надвинулось лицо: она не заметила, как Лорен вошла в комнату. – Если вам хуже, скажите.

Лорен, воздушная блондинка, жена ее сына Мэтью. Агнес видела, чем она может привлечь, но сама ее не любила.

– Давайте немного проветрим. – Лорен открыла окно и посмотрела наружу. – Там Рэймонд подметает тропинки. Вы даже не представляете, как вам повезло: можете свободно сидеть и смотреть на него все утро. Прекрасно сложен, сплошной пот и мускулы.

Она повернулась и подмигнула свекрови.

– Конечно, Мэтью об этом не стоит говорить.

Агнес считала невестку несносной, но обнаружила, что лучше молчать, пока та не утомится от собственной болтовни.

Лорен понемногу откусывала от тоста, который она принесла на подносе.

– А еще доктор, он ведь все время здесь, наверху? Чем вы занимаетесь тут вдвоем? – Она повернулась к Агнес, и на ее лице мелькнуло презрительное выражение. – Почему вы не отвечаете мне?