Текст книги "Врата скорби. Дикий Восток"

Дальше лежали автоматы – самые настоящие автоматы, которые и в армию то толком не поступили, не во всех частях были. Автоматы Симонова под казенный патрон, со складным прикладом не было, не делали – но был автомат с небольшим оптическим прицелом, и были короткие магазины на двадцать. И было еще кое-что, чего Григорий раньше не видел.

Под стволом у одного из автоматов была установлена небольшая ракетница, с коротким, но толстым стволом и пистолетной рукояткой. Откидывался ствол вбок, калибр был более чем солидный.

– Это что? – Велехов покачал оружие в руках, оно было тяжелым, и тяжесть приходилась на ствол, но привыкнуть можно

– Вы про пулемет-гранатомет слыхали, сударь?

– Слыхал.

– Вот, то же самое и здесь. Что-то вроде небольшой гранаты с гильзой, калибр – сорок и семь. По типу германской ракетницы – гранатомета сделано, только у них калибр двадцать шесть, а тут все сорок. Откидывается вбок.

– А бьет?

– Метров на сто достанет.

– Проверяли?

– Нет, только пришло. Не успели еще.

Поди, еще на вооружение не принято.

Григорий положил оружие обратно – непроверенное покупать нельзя. Кто знает – как эта пушка повлияет на автомат, может и в руках развалиться, отдача нешуточная.

– А германские подствольные ракетницы есть?

– Разумеется, и со всей номенклатурой выстрелов. Даже надкалиберные.

Германские ракетницы Григорий еще застал на Востоке, они появились в начале тридцатых, их использовали германские штурмпионеры. Сначала это были обычные ракетницы с осветительными патронами, потом к ним стали приделывать приклады и появились надкалиберные осколочные выстрелы. Потом, уже в сороковые германцы, воюющие в Африке стали приделывать ракетницы под ствол автоматов на специальных кронштейнах – так появились подствольные гранатометы. Были, кстати здесь и германские автоматы, так называемые штурмгеверы, с обычными, складными прикладами, с оптическими прицелами от Цейса и наствольными мортирками для отстрела гранат. Но под казенный патрон, русского заказа – не было, а жаль.

– А германские автоматы русского заказа имеются?

– Сейчас нет. Пока заказов не принимают, если только там, на месте купите. Германцы решили всю армию на штурмгеверы перевооружить, заводы с казенными заказами не справляются.

– Нехорошо…

– Возьмите Симонова, он меньше известен, но ничуть не хуже, отстрелянные. На них армия перевооружается.

– Сырые…

– Ничуть. Они армейскую приемку прошли и Высочайшее одобрение получили. Лучше, чем федоровские, ничуть не уступают токаревским, если конечно ухаживать, как следует. Токаревки сколько хаяли, когда перевооружались.

Григорий мрачно взглянул на молодого торговца, мол тебе ли знать, как токаревки и федоровки хаяли, когда переходили на них с простых как топор мосинок. Но ничего не сказал.

Дальше шли винтовки. И токаревки, и федоровки и симоновки и мосинки и даже редкие снайперские винтовки Дегтярева, они выпускались совсем недолго. Токаревки были и снайперские, симоновки – с магазинами на двадцать патронов, с оптическими прицелами. Мосинки в основном снайперские, обычными уже никто не интересовался. Оптика была либо сестрорецкая, либо оригинальная, германская, такая как на маузерах. Маузеры тут, кстати, тоже были, равно как и Кольт-Мониторы и Браунинги русского заказа. Были еще чешские снайперские винтовки, состоявшие на вооружении горнострелковых частей – но Григорий их не знал. Тяжелый Монитор русского заказа был ему более привычен.

Дальше шли пулеметы. Все номера Дегтяревых – ротные, причем новые с пистолетной рукояткой и брезентовым мешком и все три номера взводных, магазинного и лентового питания[84]84
  Известный нам РПД-44 – далеко не единственное, что разработал Дегтярев на этот конкурс, пулеметы его были то ли в семи то ли в восьми вариантах. Сложно описывать, лучше посмотрите в иллюстрациях, там все есть.


[Закрыть]. Третий номер Дегтярева, кстати, был по весу не намного тяжелее автомата Симонова, но по надежности должен был превосходить – отработанная конструкция потому что. Дальше лежали «короли пулеметов» – германские MG-34 и MG-42 в длинном и коротком варианте, пусть у них не было русского варианта под трехлинейный патрон – стоило взять именно их. Германский пулемет единственный из всех существующих в мире мог уложить очередь в человеческую фигуру с семисот – восьмисот метров. Короткий пулемет с дополнительной рукояткой идеально подходил для зачисток и городских боев. Все остальное – германский же старый MG-13, австро-венгерский Soloturn, богемские Praga и ZB-26, британские Льюис и лицензионный богемский БРЭН, который здесь имелся даже с барабанным стоместным магазином, уродливый и тяжеленный североамериканский Браунинг – с германским пулеметом сравниться не могли.

Дальше – уже не лежали, а стояли – противотанковые и тяжелые снайперские винтовки. На Востоке они пользовались спросом – большие расстояния, дувалы, стрелки, укрывшиеся за стенами. Здесь королями были уже русские – ПТР Дегтярева и Симонова. Против танков их делали в калибрах 14,5 и 15 миллиметров, против живой силы 12,7 русского, североамериканского образца и 13 миллиметров германского, существовал еще ПТР под патрон 20*82 Маузер, от германской авиационной пушки, но его здесь не было. Зато была переделка ПТРД с магазином, вставляемым сверху, как на богемском ручном пулемете. Из иностранных образцов был неизвестно откуда затесавшийся сюда тяжеленный Мадсен с барабанным магазином, богемские тяжелые снайперские винтовки с магазином в прикладе и дорогущие швейцарские Эрликоны с магазином, вставляемым сбоку. И самые дорогие – североамериканские Винчестер с гидравлическим буфером в прикладе и оптическим прицелом Unertl в стальном корпусе. Когда Григорий был на Востоке – ПТР были самые простые – здесь же он увидел в ряду привычных дегтяревок что-то новое.

– С гасителем отдачи вот эта – сказал Арарат, явно гордясь товаром – специальный заказ, только делать начали. Нигде больше не купите, уважаемый. Патрон пять линий русский.

– Это как – с гасителем отдачи[85]85
  Это не шутки, опять таки смотрите иллюстрации. Противотанковая винтовка Дегтярева сорок первого года, отвергнута из-за сложности. В сорок первом году Дегтярев сделал то, что потом американский конструктор Ронни Барретт повторит лишь в конце семидесятых. Знаменитая североамериканская Баррет-82 лишь повторяет конструкторское решение Дегтярева.


[Закрыть]?

– Очень просто – Арарат положил гроссбух на ящики, без видимых усилий достал тяжеленное пятилинейное ружье из стойки. Это ружье… вот здесь видите, цевье. Под ним – пружина. И в прикладе – такая же пружина. Весь стреляющий агрегат вместе со стволом как бы по рельсам двигается. Когда винтовку взводишь – пружины сжимаются, потом патрон из магазина подхватывается и досылается в ствол, пружины разжимаются и все это приходит в крайнее переднее положение. При выстреле – отдача сжимает обе пружины, только потом воздействует на стреляющего. Как из ружья стреляешь, отдача есть, но терпимая.

– А как песок туда попадет?

– Ну… прочистить надо. Зато кучность у нее – как у Мосинки, при том, что патрон – стену насквозь лупит. Любую.

Григорий покачал головой

– Рисковать нельзя. Это не шутки. Если и возьму – так пару простых ПТРД под пять линий. Есть?

– Безусловно. Под любой патрон, североамериканский, германский, богемский, наш – все есть. Ходовой товар.

– А оптика?

– Можно нашу – трехкратку. Можно – германский восьмикратник, это Цейсс, но он дорогой.

– Лучше Цейсс. И наш патрон.

Про цены Григорий сознательно не упоминал ни слова – гораздо легче потом торговаться, если назвал всю сумму покупки, а потом начинаешь давить на то, что если не скинут цену – возьмешь меньше или вообще ничего не возьмешь.

– А это что такое…

Лежащая на ящиках уродливая штука была похожа то ли на барабанное ружье с раздутым магазином, то ли на противотанковое ружье Карл Густав, только с магазином – что-то среднее, в общем. Калибр был солидным.

– Это что? Ни разу не видел.

– Тоже только получили, но уже отстреляли. Это гранатомет, он под снаряды от пулемета – гранатомета, но его можно носить и стрелять с плеча. Восемь гранат в барабане, при выстреле автоматически проворачивается.

Велехов отложил оружие в сторону – не покупай, чего не знаешь.

Дальше шли обычные гранатометы – только две модели, наш РПГ-1 и германский Панцершрек. Был еще шведский Карл Густав под двадцатимиллиметровый противотанковый снаряд, из которого стреляли как с гранатомета – с плеча, но оружие было незнакомым, да и перезарядка по виду была – неудобной, затвор за плечом. Тут думать нечего – русский РПГ куда как легче.

– А более тяжелое. Крупнокалиберные пулеметы, пушки?

– В соседнем. Здесь что-то записать.

– Потом запишешь. Надо по возможностям прикинуть.

Арарат запер второй ангар, вместе прошли в третий.

В третьем ангаре лежало тяжелое вооружение всех сортов и видов. Первым делом – тяжелые станковые пулеметы, они частью стояли рядком, частью – лежали на столах. Из тех, что стояли рядком – Браунинг обычный и с водяным охлаждением, причем с водяным охлаждением был под наш патрон 12,7, явно списанный с флота, Дегтярев – крупнокалиберный, старые на станке и на треноге, под патроны русского, германского и североамериканского образцов, причем под наш патрон имелся и зенитный вариант. Двуствольная установка Фрезер-Нэш для пулеметов Браунинга с самими пулеметами и ракурсным прицелом. Строенный MG-34, германская зенитная установка, в основном используемая на земле. Пятнадцатимиллиметровый германский MG-131 на станке с колесиками, двадцатимиллиметровый Бофорс на обычной треноге и спаренный зенитный Дегтярев. Дальше, там перегорела лампочка, и было плохо видно – стояли зенитные установки Эрликон, одноствольная и четырехствольная обойменного заряжания, и старая добрая счетверенка Максимов на тумбе. Самое главное – здесь был пулемет-гранатомет. Страшная штука. Стреляет гранатами, они небольшие и легкие, всего сорок и семь миллиметров – но стреляет то он очередями. Очередью из такого вот пулемета – гранатомета можно накрыть боевиков-исламистов, прячущихся за дувалом, за камнями – где угодно. До сих пор их не хватало, все уходили в армейские части, которые просили их вместо легких гаубиц – а тут надо же, целых три штуки стоит…

На столе лежало вооружение для боевой техники – переделанные с электроспуска на обычный авиационные пулеметы и пушки. Полный набор – старый ШКАС, германские MG, швейцарские двадцатимиллиметровые Эрликоны, в том числе двуствольные и германские Маузер на двадцать и на тридцать миллиметров. Все это было не только снабжено нормальным спуском – но и подготовлено для установки в нормальные кронштейны. Применялось это оружие так: на внедорожниках и грузовиках были кронштейны для установки крупнокалиберных пулеметов, их усиливали и устанавливали более мощное оружие, вплоть до авиационных пушек. Все это делалось на заказ, конечно. Велехов повернул одну из пушек, чтобы оценить, как вварили кронштейн – нормально вварили, грамотно и даже напильничком прошлись после этого. Не пожалели ни времени ни металла, все швы сплошные, ровные, аккуратные. Иной раз так сделают…

– Где варите?

– Да на верфях и варим. На верфях броню варят, все, что надо сделают, только плати. У нас и щиты есть под любой товар, пулемет не берет с гарантией, извольте взглянуть, треноги вот самодельные, лучше заводских, с кронштейнами под коробки с лентами.

Треноги действительно были – скромно стояли у стены, уже выкрашенные в бурый, с пятнами цвет. Там же были и специальные фонари-прожектора для ночных действий. Боевики завсегда приходят ночью.

– А техника? Местная?

– Техника есть…

Собственно говоря, технику Григорий только посмотреть решил, знал, что на территориях техника вдвое дешевле. Все дело в том, что там технику – нещадно списывают, еще годную продают по цене лома и восстанавливают. Тут же покупают на заводе и переделывают… но посмотреть можно как переделывают, чтобы потом заказать…

Техника стояла под навесом, там дальше, было ее предостаточно – навес как в хорошем хозяйстве для техники. Автомобили были только русские и североамериканские, видимо то ли ранее купленные не распродали, то ли североамериканцы наладили поставки…

Набор обычный для таких мест. Лицензионные внедорожники Джип и Форд, почти одинаковые, только Форд сделал в Нижнем Новгороде, а Джип – здесь рядом, в Аксае. Форд только пятиместный, но с самодельными креплениями для пулеметов, которых аж четыре штуки, Джип и пятиместный и длинный, восьмиместный, в короткий вварена турель, причем солидная такая турель, как минимум для крупнокалиберного пулемета, сзади сделаны кронштейны под канистры с водой и коробки с патронами. Длинный переделан полностью – две лавки сзади развернуты так, чтобы пассажиры сидели не спиной, а лицом к дороге, по каждую сторону – пулеметный кронштейн, опять крепления для канистр и патронов. Был Джип, видимо североамериканский – переделанный в легкий броневичок без крыши – бронекоробка защищает пассажиров только когда они сидят, впереди по центру – прорезь, и оттуда смотрит дуло Браунинга М2. Явно североамериканцы делали, у нас бы такую глупость не сделали – пулемету то куда стрелять? Вперед? Это против танкеток, раньше были танкетки, такой пулемет мог их подбить. А сейчас другие времена.

Дальше шла техника потяжелее – тонна и тонна с четвертью, тут были только аксайские Доджи, а другого и не требовалось. Вариантов только два – либо закрытый кузов с люком в крыше и пулеметом, либо полностью открытый как на джипе, пулемет по центру. На одном из открытых стоял такой же бронекузов «по пояс» – но сварен был явно здесь, варили с умом, и вместо обычного для таких машин крупнокалиберного пулемета стояла двадцатимиллиметровая авиапушка Маузер.

Более тяжелые машины делились на две категории. Все они были сделаны из трехосных полноприводных грузовиков, просто то что подешевле – бронированные листы на кабине и бронекузов – сменный кстати – в бортовой кузов, бронекузов мог быть открытым или закрытым сверху. То что подороже – на гражданское шасси ставят сваренный полностью с нуля закрытый бронированный кузов, он единый и защищает и двигатель, и кабину и личный состав в кузове. Так надежнее и прочнее – но и дороже, потому как кузов с нуля сварить – не фунт изюма. Машины, как и следовало полагать были дорогими, намного дороже, чем они стоили на территориях.

Можно и прокатиться, заметил Арарат – все на ходу, если изволите…

– Да нет. Не стоит. Значит – двадцать Дегтярей третьего номера и Эм-гэ. Четыре длинных и два коротких. Шесть Дегтярей первого номера. Четыре винтовки Мосина особого заказа с германскими кронштейнами и прицелами. Два ПТРС под пять линий русского образца, с германскими кронштейнами и прицелами. Записываешь?

– Записываю, говорите…

Арарат ловко строчил в гроссбухе

– Теперь. Два Эрликона – двадцать и два Дегтярев – крупнокалиберный под русский патрон. И две установки Фрезер – Нэш с полной комплектацией. Включая фонари и щиты. На этом – все.

Константин Григориадис в таком случае считал в уме, он вообще был одаренным человеком и мог в уме перемножить несколько трехзначных цифр. Его приказчику – а скорее всего и дальнему родственнику, в этих делах всегда помогают друзьям и родственникам, доверять можно только своим, своему клану своей нации – пришлось для этого посчитать на бумаге в гроссбухе.

– Двадцать пять тысяч триста двадцать рубчиков с вас будет, уважаемый. Счет могу прямо сейчас выписать.

Велехов изобразил возмущение – он знал, что слова Григориадиса, сказанные им за бокалом вина ничего не значат, и с него попробуют содрать как минимум две цены. Это только для вида говорится – друг, цену не задирай… В Одессе – отцу родному с наценкой продадут.

– Больше пятнадцати это не стоит.

– Какие пятнадцать, уважаемый? Если у казны покупать будете – отдадите как минимум на пятую часть дороже, а пулеметы, к примеру, вы вообще там не купите. Наша цена реальная, если хотите в Багдаде покупать – ваше право. Но знайте, что те кто в Багдаде продает – у нас здесь покупает, бакшиш свой они в любом случае имеют, так что дешевле не найдете, нет.

Большинство донских казаков либо озверели бы, либо просто плюнули и ушли. Григорий же долгое время жил на Востоке и умел понимать суть и красоту торга за товар. Торговались, почитай полчаса и больше пяти тысяч удалось сторговать. Без торга – никуда, в общем.

Князь Шаховской. Российская Империя
14 мая 1949 г.

Путь на Родину был долгим…

Через аэропорт в Эр-Рияде, в Королевстве Неджд – он добрался до Багдада, с промежуточной посадкой на какой-то пустынной базе ВВС. В Багдаде – перекрестке миров, отправной точке путешествий почти любого русского по Востоку – князь сел на железку – так, по старомодному здесь крестили железную дорогу. С вокзала Николая Второго – поезд шел в Россию…

Дорога была тяжелая. По правилам, написанным каким-то скаредным идиотом – ему полагался второй класс. И только и исключительно из-за крылышек авиатора на его форме и потомственного дворянства. Обычный пехотный капитан из малопоместных или простых – ехал бы третьим. Эти идиотские инструкции существовали на каждый случай жизни, и оставалось только удивляться упорству тех, кто их пишет. Тем более, что в экспрессе на Ростов второго класса и вовсе не было – только первый и международные вагоны. Доплатив в кассе – благо, деньги у него были – князь Шаховской обеспечил себе место в международном вагоне. Купе на двоих, душевая с ретирадой[86]86
  туалет.


[Закрыть] на два купе и тяжелый, красный сафьян, которым были обиты стены, и который только усиливал тяжелую жару. И сосед – почти карикатурный, полный, крючконосый и лысоватый еврей с бутылкой Гольдвассера[87]87
  еврейский сорт водки, в ней – находятся хлопья настоящего золота. До сих пор – производится в Польше.


[Закрыть] – только евреи могут пить спиртное в такую жару…

Как и у всякого еврея – у этого с собой было столько вещей, что казалось – будто он собирается совершить исход, и прямо сейчас. Какие-то свертки, чемоданы, некоторые даже и без ручек и непонятно, как этот господин собирается со всем с этим управляться, и почему он не обратился к услугам багажного вагона. Но у еврея лучше ничего не спрашивать – потому что на твое слово, он скажет десять, а разговаривать и спорить в такой жаре – для князя было тягостно…

Еврей – с несчастным видом долго уминал все свое барахло под багажную полку, а потом – повернулся к князю.

– Сударь. Можно обратиться к вам с просьбой, как к честному русскому человеку?

– Отчего же нельзя?

– Сударь. Если у вас нет так много вещей, не соблаговолите ли вы сдать мне во временную аренду вашу багажную полку? Конечно, если вас это чем-то стеснит…

Князь молча встал с полки

– Вот и благодарствую. А то поездные воры… распоясались совсем…

По вагону – прошел проводник, стукая рукояткой флажка в дверь каждого купе, чтобы провожающие поторопились…

– Ну вот, и слава Аллаху… – еврей с облегчением утвердился на полке, достал из сумки, которую оставил на виду курицу и с торжественным видом водрузил на стол – угощайтесь, сударь, не побрезгуйте…

Князь вспомнил, что одно из прозвищ евреев – куроеды. Несмотря на то, что черту оседлости отменили больше тридцати лет назад – евреев недолюбливали…

– Ваша фамилия не Куроедов случайно?

– О, нет! – обрадовался еврей, как будто не заметив тонкой издевки – Михаил Михайлович Натарзон, честный одесский старьевщик, изволите видеть…

* * *

Князь Шаховской, как и положено русскому дворянину – евреев недолюбливал. Однако же, путь был неблизким, общества в ресторане искать как то не хотелось… и получилось так, что уже к вечеру они сидели за нормальным, не откидным столиком международного вагона, уминали остатки курицы и еще что-то, между ними стояла бутылка Гольдвассера и они говорили за жизнь. Весьма и весьма конкретно говорили за жизнь…

– Володя… – честный одесский старьевщик воздел к обитому сафьяном потолку палец – Володя, ты не прав. Здесь, и только здесь, на Востоке наше будущее. Россия… а что Россия. Там холодно…

– Ты мне тут сказки не рассказывай, бес пархатый! Ваше племя все время ищет, где лучше! Да ошибается!

– Володя… Мы евреи люди умные, надо ли нас за это ненавидеть? Ты видишь только песок, Володя, песок да горы – а я вижу людей. Сколько людей, мама дорогая. И всем покушать – надо, одеться – надо, обуться – надо. У них ни у кого этого, то нет, не говоря об авто. Вот на что смотреть надо, а не на песок.

– Это убийцы. Бандиты. Фанатики. Они не создали ничего нового за несколько сотен лет. Как только вы построите лавку – они будут ждать момента ее ограбить, вот и все, что будет. Они дикари – капитан Шаховской тоже поднял палец – ди-ка-ри.

– Ай, Володя, зачем ты думаешь о евреях плохо. А вы на что? Армия?

– Вот вы вечно у нас на шее ехали…

– Ай, Володя, Володя… Победить в войне – нужна армия. А чтобы победить в мирное время – нужны, извольте поверить милостивый государь, евреи. Зачем нам в первых рядах, нам и в обозе хорошо. Но вот сейчас. Ну, скажи, Володя, ну кто будет убивать, если все будут сыты. Обуты. Одеты. Кто же будет рисковать нажитым. Они ведь воюют, потому что голы и босы, Володенька. Им терять нечего кроме цепей своих.

– Троцкого слова?

Еврей махнул рукой

– Бланка[88]88
  В.И. Ульянов (Бланк).


[Закрыть]. Тоже плохой человек, Володенька. И умный. Как и все евреи…

* * *

Ночью – с грохотом и лязгом вагоны закатили на черноморский паром. Назначение – «апельсинный» порт Одесса[89]89
  Павел I распорядился приостановить строительство порта Одесса в связи с огромными затратами. Тогда одесситы прознали его любовь к апельсинам, плоду тогда весьма экзотическому, раздобыли три тысячи греческих апельсинов и послали в Санкт-Петербург. Растроганный Павел повелел возобновить строительства, а история стала одной из легенд Одессы.


[Закрыть].

В Одессе – один из вокзалов располагался в морском порту, вагоны – стояли прям что у кромки воды, и грузовые и пассажирские – уже тогда вокзалов у Одессы было целых три. В одесском порту – князь Шаховской по военной брони взял билет на Санкт-Петербургский скорый. Еврея – конечно же, встречала в Одессе целая семья, они попрощались. И попрощавшись – капитан не заметил совершенно трезвого и острого как нож взгляда в спину, которым наградил его одесский еврей, старьевщик Михаил Михайлович Натарзон.

По военной брони – СВ не было. Остались только купе. Правда «свое» – за новым назначением с ним в одном купе ехали флагман-минер флота и двое братух – пилотов с только что спущенного на воду большого гидрокрейсера «Николай II». Все ехали за новым назначениями: флаг-минер на Балтику, в Кронштадт, один из пилотов – военным агентом в САСШ, другой – на переобучение. Один из авиаторов оказался потомственным дворянином, из рода Орловых, у него оказалась бутылка настоящего дворянского полугара, хлебного вина, более мягкого и вкусного чем банальная водка, из собственной винокурни[90]90
  Аналог хлебного виски. Культура производства полугара уничтожена большевиками.


[Закрыть]. Пилось лучше, чем настоянный на золоте картофельный гольдвассер.

Бутылка на четверых – кончилась, конечно же, быстро. Тем более что флаг – минер – мужик серьезный, за сорок и руки такие что лом – играючи. Коньяк нашелся – но, по общему мнению, он пах клопами и был недостаточно высокого качества, так что веселая компания – двинула в вагон – ресторан. В поисках высококачественного коньяка и доступной мужской беседы. Благо деньги были – у кого прогонные, у кого отпускные. Да и вообще – хорошо тогда профессиональные военные жили. Хорошо…

Одесский экспресс – не был бы одесским, если бы это был обычный экспресс с пульман-вагонами. Прежде всего, он шел почти без остановок, только крупные города типа Ростова-Донского, еще одной мекки потаенной российской жизни. В отличие от обычного поезда здесь был не один вагон – ресторан, а целых четыре, спаренных по два сцепками. Ни в одном другом поезде Империи – таких вагонов не было, за исключением царского поезда – они были собраны на заводе канадской компании Истерн Кар Компани Лимитед по точным чертежам царских вагонов с РБВЗ и переправлены в Россию. Противопоставить оборотистости одесского капитала – было некому и нечего…

В каждом из вагон-ресторанов – был, если позволено так выразиться, круглосуточный аншлаг. Одесситы не могут без компании, и они слишком жадно относятся к жизни, чтобы позволить себе терять два с лишним дня впустую. В столицу Империи – направлялись по делам самые разные люди, и деловые, и чиновники, и просто шикануть. Поезд – был местом, где можно было в последний раз побыть собой перед надменным, холодным, закованным в гранит аристократическим Петербургом, совсем не понимающим шутки юмора. В итоге – каждый день, а особенно каждый вечер – в вагонах – ресторанах разыгрывались маленькие мизансцены тщеславия, театр, состоящий из одного актера, в котором военные, чужие были… некоторым образом лишними.

Когда они пришли в ресторан, пройдя узкими коридорами пульман-вагонов – в разгаре был ужин. Ужинали здесь, как в хороших домах Лондона и Парижа по гонгу, просто так – заказать можно было только легкие закуски и выпивку. Никто из них – не знал и не ведал, что здесь и сейчас, в этом вагоне – ресторане ехали аж три вора в законе. И лишние здесь – были ни к чему…

Но и афишировать свое присутствие – они так же не желали. Потому вагон-ресторан не был закрыт, только если кто здесь и был из одесситов – вел он себя необычно тихо. Ибо в Одессе все знали, кто есть кто, и вопросов лишних не задавали…

– Господа…

Флагман-минер – отодвинул халдея буквально грудью. Морская, севастопольская закалка – приучила не обращать внимания на мелкие неприятности. Тем более, если в Одессе криминал контролировал целые районы, то в Севастополе, случись ворам выступить, их бы потом даже и не нашли…

– Ужин нам принеси, любезнейший. Чтобы все красиво было…

Моряки, авиаторы уже занимали места. Вечер – время аншлага, но к удивлению – свободные столики были…

Шаховской – огляделся по сторонам: он не знал Одессы и в ней никогда не жил – но даже в его не совсем трезвом состоянии шестое его чувство, не раз предупреждавшее об опасности на узких улочках Адена – незримо заворочалось, пробуждаясь ото сна.

Несколько семей. Молодежь есть и старики. Молодые – есть в лапсердаках, еврейских пиджаках, есть и на русский манер одетые. За каждым столом – легко, без проблем можно вычислить главного. Пожилые люди, Один худой, другой толстый, третий бородатый. На одном – тройка непонятно то ли готового платья, то ли пошитая, на двух других – явно ручного пошива костюмы. Одесса – город живущий «для себя», понтами, смесь откровенно деловой Москвы и откровенно бандитского Ростова – Донского. Здесь не уважают тех, кто ведет дела по телефону, не имеет выезда и не умеет одеваться…

И все-таки что-то проскальзывало. Какое-то понимание того, что за столами есть и те люди, которые не принадлежат к семье… в смысле кровного родства. Телохранители? Нукеры, как у многочисленных ханов и амиров карликовых государств Йеменской федерации? Они то кстати – чаще всего и убивают благодетеля в его постели…

Ну-ну…

Халдей принес суп. После спиртного – горячий, рыбный суп в самый раз…

– А выпивку?

Халдей посмотрел как-то странно, но с готовностью улыбнулся

– Непременно. Чего изволите-с…

– Шустовская есть?

– Разумеется…

– Тащи.

Флаг – минер – играл сольную. Распоряжался жизнью… Князь присматривался по сторонам – Аравия приучала осторожности…

Появилась Шустовская. Разлили

– Ну – будем.

И тут – появилась она…

* * *

Она появилась откуда-то из поезда, вовсе не с кухни. Высокая, не по-еврейски, но что-то еврейское в ней было. Возможно – черные, почти цыганские глаза, полные, красные губы. Волосы длинные, вьющиеся. Осветленные – но это ее не уродовало, хотя князь, например, терпеть не мог женщин, изменивших цвет своих волос. Лицо тоже восточного типа, совсем не холодной римской лепки. Никак не похожа на те, поистине совершенные экземпляры, которые обитают в Смольном, которых можно найти на некоторых балах, на которые приглашение постороннему человеку не достать ни за какие деньги. От них она отличалась тем, что была… живой. Настоящей, живой, которой можно дотронуться. Совсем не ожившей скульптурой…

Она села за столик невдалеке. Ничего не заказала…

Видимо, князь какое-то время сидел, оцепенев, потому что пришел в себя он только когда дама уже была на небольшой сцене. Пианино здесь не было – но был настоящий, студийный микрофон. Дама посмотрела – прямо на него, и хрипловато, негромко, под аккомпанемент пианино, да стука колес – запела…

 
Гори, гори, моя звезда,
Волшебно благодатная.
Ты будешь вечно не закатная,
Другой не будет никогда.
 
 
Лучей твоих, неясной Силою,
Вся жизнь моя озарена,
Умру ли я, и над могилою,
Гори, сияй, моя Звезда.
Сойдёт ли ночь на Землю ясную,
Звёзд ярких – много в облаках.
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в полночных мне лучах.
 
 
Лучей твоих, неясной Силою,
Вся жизнь моя озарена,
Умру ли я, и над могилою,
Гори, сияй, моя Звезда.
 
 
Звезда любви, Звёзда волшебная,
Звезда моих минувших дней.
Ты будешь вечно неизменною,
В душе Проснувшейся моей.
 
 
Лучей твоих, неясной Силою,
Вся жизнь моя озарена,
Умру ли я, и над могилою,
Гори, сияй, моя Звезда[91]91
  Известнейший роман начала века. Слова приписываются Николаю Гумилеву, офицеру русской армии, одному из первых получивших известность военных разведчиков. В нашем мире убит большевиками, романс запрещен как белогвардейский. По другим данным авторство слов принадлежит А.В. Колчаку.


[Закрыть].
 

Закончив один романс, она принялась за другой, протяжный и печальный…

 
Я грущу, если можешь понять
Мою душу доверчиво нежную
Приходи ты со мной попенять
На судьбу мою странно мятежную
 
 
Мне не спится в тоске по ночам
Думы мрачные сон отгоняют
И горючие слезы к очам
Как в прибое волна, приливают
 
 
Как-то странно и дико мне жить без тебя
Сердце лаской любви не согрето
Но мне правду сказали: моя
Лебединая песня пропета…
 

Потом – она пела что-то еще, а евреи слушали, и кто-то недовольно смотрел на князя, но тот не обращал на это внимания. И когда дама закончила с пением – первым оказался у импровизированной сцены с цветком, который он достал из кувшинчика-розетки на столе. Дама странно посмотрела на него – но цветы приняла. Глаза у нее были светлые, шалые…

* * *

– Вы… еврейка?

Она пожала плечами, точнее даже – передернула ими, чисто женским движением. У нее были светлые, но темные у корней волосы, что ее, впрочем, ничуть не дурнило. Даже шло.

– На четверть. А вы… не любите евреев?

– Смотря каких. Вот тут со мной ехал честный старьевщик Натарзон от Багдада…

Господи, что я, грешный, несу, какой ко всем чертям Натарзон…

Но он рассказал ей про старого еврея – Натарзона из Багдада, и про то, что он думает о международной обстановке, и еще много-много чего другого. Она заинтересовалась тем, что он ехал с Востока, с дикой и необъезженной еще земли – и он рассказал ей про минареты под распахнутым настежь, белым от зноя небом, про Стимер, единственный цивилизованный район Адена с уменьшенной копией британского Биг-Бэна шести метров в высоту. Про мужчин в длинных юбках и с кривыми кинжалами, которые помнят весь свой род до двенадцатого колена и готовы мстить за унижение, произошедшее триста лет назад. Про ослепительно-белые соляные поля Адена, про неприступные горы Аденского нагорья и кратер старого вулкана, на склонах которого и построили старую, англизированную часть Адена. Про черный песок русалочьего пляжа – тоже британского. Итак, он говорил, говорил, говорил, рассказывая и про смешное и, наверное, про грустное. И вдруг он понял, что не дает даме сказать, вот, наверное, уже полчаса как – и это само по себе невежливо и неприемлемо.

И он посмотрел на нее с таким несчастным и растерянным видом, бессловно прося прощения за невоспитанность, что она искренне рассмеялась.

– Простите… – сказал он – покорнейше прошу простить. Я, наверное, утомил вас своими рассказами, да?

Она снова повела плечиками

– Ну почему же. Иные и сказать ничего не могут, кроме как «сударыня, пятьсот целковых и никто ничего не узнает»…