Текст книги "Жар счастья. рассказы"

Огляделся вокруг. Я стоял в облаке, простиравшемся во все стороны. Только лёгкое, едва различимое дыхание реки указало мне, в какую сторону двигаться. Я сделал пару шагов в сторону звука, глубоко вздохнул, мысленно прося туман о помощи. Лёгкой, деликатной прохладой край тумана проник мне в рукава рубахи и за пазуху. Покалывая немного, пощекотал меня и отступил, стал рассеиваться передо мной. Я стоял в шаге от каменной стены моста и смотрел на другой берег. Родичи также стояли и мягко улыбались, терпеливо ожидая моего прихода. Малышка на руках матери помахала мне ручонками и протянула их мне навстречу. Ещё совсем немного, и я обниму их всех по очереди, прижму крепко к себе Дарьяну, малышку возьму на руки. Она прижмётся ко мне всем своим крошечным тельцем, уткнётся носиком мне в шершавую, обветренную и заросшую щёку, спросит, почему я так долго не приходил. Потом быстрой скороговоркой расскажет о своей любимой кошке и игрушках, вытрет мои изборождённые морщинами щёки от влаги слёз и затихнет, положив головушку мне на плечо.

Скрестив кисти рук, я прижал их ненадолго к моему пылающему сердцу, желая вложить его в её ручки, как тот камешек с рыжим агатовым вкраплением, и протянул их к ней. Наши пальцы коснулись друг друга, она взяла меня за мои очерствевшие и заскорузлые руки. Подержав её нежные пальчики какое-то мгновение, я уверенно шагнул на мост. Под ногой отдалённым, приглушённым и едва слышимым звуком протяжно скрипнула половица…

Спутник

В салон автобуса междугороднего рейса вошёл человек с небольшой сумкой на плечах, прошёл пару шагов вдоль салона, подслеповато присматриваясь то на свой билет, то на цифры разметки пассажирских мест. Довольно высокого роста, худощавый на вид, в золотом мужском возрасте, «в полном расцвете сил», по определению Карлсона, живущего на крыше, с заросшими сединой щеками, он устало плюхнулся на мягкое сиденье у окна и шумно вздохнул. Слегка откинул спинку сиденья, пристроил видавшую виды сумку на коленях, скрестил руки на груди, машинально глянул в окно и уже собрался задремать в уединении и покое…

– Вы заняли моё место! Освободите скорее! – раздался чуть ли не над его ухом резкий, пронзительный и крайне раздражённый женский голос.

Не открывая глаз, мужчина протянул навстречу визгливому голосу руку с зажатым в ней билетом.

– Ну, и что Вы мне суёте свой билет в нос? Считать не умеете? Моё место у окна!

Мужчина хотел уже огрызнуться, но, взглянув на претендентку, осёкся. Перед ним стояла довольно молодая привлекательная особа. От неё, словно от перегруженного генератора электрического тока, за версту искрило нешуточной нервозностью и раздражением на всех и всё. Он знал, как осадить подобные хамские выходки и в карман за словом не полез бы в другой ситуации. Девушка с великим трудом сдерживалась, чтобы не устроить истерику прямо в салоне. Сейчас его остановили её глаза. Веки, красные от обилия недавних слёз, от каких-то иных, неведомых ему веских причин, крайняя степень нервного возбуждения и тяжкая печать страдания и несчастия остановили готовые слететь обидные слова иронии и цинизма, которые он чуть было не обронил. Он встал, аккуратно протиснулся между её фигурой и сиденьями и пропустил девушку к окну:

– Ну, теперь уж Вам придётся смотреть в окно и запоминать дорогу, – пытался как-то пошутить и отвлечь соседку.

Она лишь нервно вздёрнула плечами, раздражённо бросила сумку на верхнюю полку, села, достала телефон. Снова чуть было слёзы не брызнули из её глаз: ожидаемого звонка так и не последовало.

– Теперь я могу присесть, сударыня?

Не скрывая раздражения, она оглянулась в тщетной попытке обнаружить свободное место в салоне, чтобы предложить соседу удалиться от неё подальше:

– Пожалуйста, – сквозь зубы…

Он присел осторожно, откинул подлокотник и устроился так, чтобы ничем не стеснять и не раздражать соседку. Через пару минут водитель закрыл двери, и автобус отправился по маршруту.

Пока автобус двигался в черте города, девушка постоянно смотрела в окно, до самого последнего момента, очевидно, ожидая кого-то, кто мог бы одним жестом вернуть её обратно. Чуда не произошло. Она резко откинулась на спинку сиденья, нервно покусывая губы, и снова с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться. Сосед деликатно не вмешивался, сидел, молча и не шевелясь, с полуприкрытыми глазами. «Спокойной и комфортной поездки не ожидается,» – не без основания подумалось ему…

Чуда действительно не произошло… «И что, жизнь закончилась? И как теперь дальше? Что же тогда было ещё три часа назад? Откуда у меня была уверенность, от которой ничего не осталось, что всё ещё можно сохранить, вернуть на прежнее место? Откуда была уверенность, что любовь жива, что всё происходящее – недоразумение? Значит, не ошибка, реальность? Вернее, её полное отсутствие… Как же быть, куда я еду, зачем, для чего? Никто не заметил, что меня уже два часа нет! Он не заметил! Даже ничего не сказал вслед. Не пытался остановить, задержать. Сволочь!»

Сосед осторожно полез во внутренний карман пиджака, достал записную книжку и ручку. Открыл на чистой странице, немного задумался и что-то записал. Какое-то время смотрел на написанное, не решаясь оторвать листок. Затем оторвал, спрятал книжку в карман и долго вертел листик бумаги в руке. Потом, словно дождавшись нужного момента и не поворачивая головы в её сторону, протянул соседке. Она не сразу заметила его жест, потом взглянула удивлённо на него и нерешительно взяла лист бумаги.

На нём она прочитала афоризм какого-то известного писателя, не то Льва Толстого, не то кого-то другого:

«Если Ваш уход никто не заметил, то Вы поступили правильно…». От удивления девушка слегка вздрогнула и откровенно уставилась на невозмутимый профиль соседа. Долго подбирала слова, потом, наконец– то, произнесла:

– Вы-ы-ы… что, телепат? Вы мои мысли, что ли, читаете, сидите тут? И не стыдно подсматривать, подслушивать?!

Сосед повернул своё уставшее лицо в её сторону и слегка, кончиком рта, улыбнулся:

– Нет, я не телепат. Не подсматривал и не подслушивал… Вся Ваша поза, жесты, всё тело так громко и откровенно говорили, а я всего лишь закончил Вашу фразу чужими мудрыми словами… – и он неторопливо отвернулся от неё.

Эта сцена, так неожиданно происшедшая, каким-то невероятным образом в доли секунд отвлекла её от ненужного внутреннего диалога и пустяковых, теперь это очевидно, ненужных проблем. Она сидела, безпомощно вертела в руке листок бумаги и судорожно пыталась собраться с мыслями, привести их в какой-то порядок и равновесие. Только что с ней был произведён сеанс шоковой терапии – мастерски и ненавязчиво, без промаха, без боли… Почти без боли…

Не в силах разобраться с каскадом свалившихся за последние пару часов на её хрупкие плечи и нежную, ранимую душу, она кое-как справилась со своим раздражением и обрела относительно приличное состояние покоя, смирившись с неизбежным. «Поживём – увидим» – успокоила окончательно себя мудрой поговоркой, часто слышанной ею от матери. Она всё ещё вертела в руке листок с афоризмом, несколько раз прочитывала его, выучила наизусть и поглядывала искоса время от времени на своего странного соседа. Тот, вроде, дремал на своём месте.

– Думаете, получится? – неожиданно снова заговорил он с ней.

Она опять вздрогнула от неожиданности.

– Что? Что получится?

– Убежать…

– Убежать? Куда? От кого?

– От себя…

– Послушайте! Ёлки-палки! Откуда Вы знаете, что я только что об этом думала? Кто Вы такой? И почему…

– Простите, я не специально, – он снова взглянул грустными, уставшими глазами на неё, – не подслушивал. Просто… мне хорошо знакомо Ваше состояние. Да и сам я мастер плясок на таких же граблях, и сейчас, кажется, в той же стартовой позе забега… В напрасной и безсмысленной… Впрочем, до первой остановки…

Нервно и удивлённо вздрогнув плечами, она невольно обронила вслух:

– Вам – то отчего спокойно не живётся? – Потом спохватилась: – Простите…

– Ничего. Я привык. Довольно часто приходится слышать о себе как о пенсионере, не способном уже на какие-то элементарные человеческие чувства и страсти.

– А-а-а… разве Вы ещё не…

– Нет, ещё не скоро. Я с детских пор всегда выглядел старше лет на десять или больше.

– Даже странно как-то. Никогда бы не подумала…

– Верно. Когда у тебя в пальце заноза, то чужой порезанный палец обычно совсем не болит.

Неосознанно и незаметно её всё больше увлекала эта необычная по всем статьям, случайная встреча и этот чудик с седой бородой. От него исходил какой-то неведомый ею ранее поток спокойствия, уравновешенности и неторопливости. И похожие проблемы?

«Разве так бывает? Что-то тут не вяжется. Слишком как-то по заказанному сценарию, как в кино. Так не бывает в жизни. Как он умудрился так мягко и неожиданно меня заинтересовать и отвлечь от тяжких и навязчивых дум? И ведь почти ничего не успел сказать… А вдруг он совсем не случайно сел на моё место? А если он знает какой-то рецепт, способ выхода из подобных ситуаций? Ну, или хотя бы посоветует мне что-то дельное».

Щемящее чувство брошенности, одиночества и тоски после тяжелейшего стресса неожиданно для неё самой сменилось жгучим любопытством и сильным желанием поговорить, выговориться хоть с кем-то.

И снова ей показалось, что он прочитал её мысли:

– Минут через десять будет стоянка. Мы можем с Вами пропустить по чашечке кофе или чая. Не сочтите моё предложение за попытку ухаживания, но молчаливая поездка слишком скучна и утомительна, в разговорах дорога рубится на коротенькие участки и путь заметно становится легче и не обременительнее.

Через некоторое время автобус действительно остановился, водитель объявил стоянку минут на сорок. Они вышли из душноватого салона на улицу, и её сосед предложил пройти несколько шагов до ближайшего кафе: не хотелось сидеть среди шумной вокзальной суеты.

Кафе оказалось на редкость приличным и уютным. Они присели за столик и заказали по чашке кофе. Минут через пятнадцать она поймала себя на мысли, что с этим случайным попутчиком знакома едва ли не вечность, словно она с ним в каком-то родстве. Просто давно не виделись и вот теперь они оживлены беседой, воспоминаниями, простыми мыслями, пришедшими им обоим одновременно именно здесь и именно сейчас. Время за разговором текло незаметно, сама беседа обрела характер задушевности и откровенности. Как-то незаметно и без напряжения они перешли на ты, исчезла, словно не существовала, разница в возрасте – за столиком кафе сидели два близких человека и разговаривали. Весь мир вокруг не существовал.

– Скажи, а почему у тебя такие грустные глаза? Сам ты весь словно на ниточках, оживлён, остроумен, весел, так занятно импровизируешь, у тебя любопытное и оригинальное чувство юмора… А глаза твои никогда не улыбаются? А?

– Почему об этом спрашиваешь, зачем тебе это знать? Разве мало своих вопросов, на которые невозможно ответить?

Он задумался, показалось слишком надолго, потом еле слышно ответил:

– Моя грусть от усталости… не физической, не возрастной. Усталости человека, имеющего огромный потенциал чистой, светлой эмоциональности, искренности, задушевности, любви. Готового щедро и безвозмездно всю глубину и весь сердечный жар принести в дар любому, ставшему близким человеку… Однако, это никому не нужно. Ни одной встреченной мной в жизни женщине мои дары оказались не нужны…

– Этого не может быть! Если мужчина любит (она при этом как-то тяжко вздохнула), женщина обязательно это почувствует!

– Я не об этом… не о том, есть любовь или нет. Красота отношений бывает только в сказках и романтических историях. А в жизни всё иначе, с точностью до наоборот…

– Ты безнадёжный циник! А что такое, по-твоему, любовь? Чем твоя любовь так принципиально отличается от любви другого искреннего человека? Разве она не одна для всех, для каждого своя, особенная что ли?

– Наверное, так… Мой грустный опыт подсказывает мне, что любовь – божественный дар и жертва. Очень хрупкое и нежное существо, к которому осторожно нужно прикасаться, крайне осторожно. Если ты любишь, то, по сути, не существуешь. Растворяешься в том, кого полюбил, становишься частью того, в ком растворился. А вот это очень сильно пугает, как оказывается, поэтому люди от страха, от неуверенности, что они не смогут держать такой уровень, выбирают практическое чувство – не сильное, не слабое, но привычно – ручное, управляемое, земное… Такое даже можно менять время от времени, как обветшавшие одежды…

– Странные речи ты говоришь, впервые такое слышу. А в чём твоя проблема? Может быть, тебе просто не встретилась твоя половинка?

– Прошу тебя, только без банальных шаблонов про половинки, а? Мне думается, люди встречаются и существуют рядом друг с другом по двум вариантам: либо они спутники, совместные путники, идущие оба одним общим путём, либо соперники, обретающие опыт борьбы и выживания в противостоянии друг другу, обучающие друг друга. Лично я не возражал бы против спутника. Но двигаюсь в одиночку…

– Странно… Но почему?

– Потому что это мой урок, мой путь, мой опыт. А божественный дар придётся вернуть Владельцу… Пойдём-ка, прогуляемся! Скоро рассвет, наверняка где-то здесь есть красивое место, где можно встретить восходящее солнце.

Они вышли из кафе и пошли по улице. Набрели на небольшой сквер, присели на скамейку под двумя большими липами. Неожиданно для себя самой она доверительно вложила свою ладонь в его руку, сплела свои озябшие пальчики с его горячими пальцами…

– Ерунда! Встретишь ещё своего спутника, и всё будет хорошо!

– Ты – чудо! Так очаровательно, искренно и непосредственно хочешь меня утешить. Отчего ты решила, что я безутешен на своём пути?

– Ой! Я не то… просто… меня смутили твои грустные глаза, наверное, и…

На какой-то кочке в ночи автобус подпрыгнул, вильнул, и они одновременно проснулись в своих креслах. Спросонья не сразу поняли, где находятся. Потом взглянули друг на друга и только теперь заметили, что держатся, сплетя пальцы, за руки. По – детски смутились, разжали пальцы и отстранились друг от друга. Сделали вид, что ничего не произошло, и попытались снова заснуть. Ночь в пути, усталость неудобных поз, нервное недавнее напряжение сделали своё дело – она снова забылась крепким сном.

Через какое-то время вздрогнула во сне, словно её кто-то позвал. Открыла глаза. В тёмном салоне автобуса не сразу рассмотрела, что соседа нет рядом. Сама она была бережно и заботливо укрыта её лёгкой курточкой и под голову на стекло подложен её тёмно-фиолетовый берет. Почему-то резко и сильно разволновалась. Куда он делся? Вышел? Когда успел исчезнуть? Почему ничего не сказал?

Она спохватилась, вскочила со своего места, подошла к водителю и спросила о соседе. Где-то полчаса назад он попросил притормозить автобус возле старой остановки без указателя населённого пункта – всё, что мог сказать водитель. Попросила его остановить автобус и выскочила из него почти на ходу. Автобус уехал, а она стояла в растерянности в ночной тиши и, кажется, пожалела о содеянном, немного испугалась. Затем приняла решение и пошла вдоль дороги в обратную сторону. Пыталась остановить проезжавшие редкие в эти часы машины. Водитель одной из них, пожилой уже дядька, сжалился над ней и подхватил её. Она не знала, что она делает, куда едет и зачем. Минут через двадцать она увидела поворот от основной трассы на небольшую узенькую просёлочную дорогу, снова почувствовала сильное волнение и попросила остановиться. Какая-то смутная тревога поднималась у неё в груди, сердце учащенно билось и что-то подсказывало ей.

Она стала жадно вглядываться в предрассветных сумерках в эту просёлочную дорогу. Дорога петляла между крупными размытыми ямами с грязной водой и небольшими кочками с реденькими кустиками, мягко поднимаясь на пригорок к горизонту. В едва светлеющем небосводе она вдруг разглядела небольшую точку, поднимающуюся на пригорок человеческую фигуру. Это был её сосед по автобусу, она узнала его. Дядька пытался что-то докричаться до неё из кабины своей машины, она его не слышала. Всё её внимание, сознание сосредоточилось на поднимающейся на пригорок фигуре. Не добившись ничего, дядька вышел из кабины и положил на землю к ногам её небольшой рюкзачок. Сел в машину и уехал.

А она стояла, всё так же жадно вглядываясь в его фигуру, и мучительно искала решение. И тут она подумала. Скоро взойдёт солнце. Он наверняка хочет встретить его с пригорка. Мужская фигура поднялась на пригорок и остановилась. Он стянул с головы тонкую шапку, сунул её в карман, сбросил с плеч потрёпанную сумку, глубоко вздохнул. Затем поднял руки в приветственном жесте, слегка приподнял голову и замер в ожидании прихода солнца.

И тогда она загадала желание: «Если успею добежать до него до восхода солнца – я буду счастлива!» И она побежала.

Она никогда так быстро не бегала. Она мчалась по прямой, не видя луж, кустов, кочек и камней. Она торопилась и умоляла солнце не спешить, дать ей шанс! Через несколько минут она стояла за его спиной в паре шагов, тяжело дыша от непривычного забега. Он, словно статуя, стоял в той же позе человека, приветствующего восходящее солнце, ничего и никого не замечая и не слыша. Кое-как она выровняла дыхание, осторожно подошла к нему и притронулась ладонями к его спине. Никакой реакции. Ещё секунда – и выглянет первый луч солнца. Она уже смелее крепко обняла его торс, сплела свои руки у него на груди, прижалась щекой к его горячей спине и замерла.

На фоне огромного оранжевого поднимающегося диска солнца на пригорке стояли двое: он, приветствующий светило, и она, слившаяся с его фигурой, окольцованной тонкой змейкой её тонких рук.

Солнце поднималось над землёй и плыло по небосводу привычным маршрутом. В какой-то момент один солнечный лучик потянулся к стоящим на пригорке людям, расправил над ними в благословенном жесте свою горячую ладонь и на ходу прихватил с собой из их открытых ладоней хрупкие лучики сердечной энергии двух слившихся в одно целое фигур. Светило продолжало свой путь. День только начался, останавливаться некогда. Впереди очень много дел…

Шорох осыпающегося мела

Дела с утра позвали в дорогу: в пригороде, километрах в шести, в живописной деревушке нужно было подготовить уютное местечко для приёма долгожданных, дорогих гостей, поговорить о делах, о жизни, пошутить, поболтать, попеть. День обещал быть погожим, приятным и комфортным. Самое начало лета, земля уже прогрелась, воздух ещё не прокалился и не пропитался назойливой пылью.

Выйдя загодя, я решил пройти пешком, осуществить давнюю мечту горожанина, уставшего от асфальта и башмаков. Я свернул чуть в сторону от основной трассы, по которой сновали вечно спешащие машины, на неширокую грунтовую дорогу, бегущую в ту же сторону. Этой дорогой пользовались редкие рыбаки и грибники, проезжавшие иногда по ней на старых мотоциклах или велосипедах. Да ещё чудаковатые пешеходы, вроде меня, по причинам, им одним известным, выбиравшие этот путь.

Я снял башмаки, закатал штанины до колен, чтобы не запылить, и пошёл босиком. Мелкие камешки, сухие травинки да редкая прошлогодняя листва приятно массировали подошву ног. Земля щедро делилась своей энергией, подпитывала и бодрила. Настроение было приподнятое. В голове стали роиться откуда-то приходящие поэтические строки, красивые, оригинальные. Но без продолжения и не связанные с предыдущей строкой. Словно меня сопровождало в пути какое-то невидимое облачко, из которого посылались мне эти строчки, будто кто-то озорной и мною неведомый настойчиво предлагал мне поиграть в эту занятную игру – угадать и продолжить поэтическую строку. Привычки записывать возникающие в мыслях строчки у меня не было, наизусть удержать их не удавалось – я был явно в проигрыше. Но я увлёкся этой игрой и чуть было не проскочил нужный поворот в тот самый посёлок, куда направлялся.

От грунтовой дороги поворачивала узкая тропинка среди высокой травы, зарослей лопухов и чертополоха: окрестные поля не распахивались и не засеивались уже много лет. Тропинкой редко пользовались, и она быстро зарастала подорожником и лопухами. Начало лета выдалось дождливым, и трава на воле вымахала выше человеческого роста. Пробираться по почти заросшей тропе было нелегко.

Я плёлся по этим густым зарослям, всё ещё увлечённый своей игрой, и не заметил в траве и в пыли препятствие. Споткнулся о какой-то предмет, припорошенный землёй, не удержался и упал в траву. Пальцы на ноге ныли от неожиданной и резкой боли, из раны сочилась кровь. Кое-как отёр грязь вокруг раны, оторвал, приложил листик подорожника и натянул носок на ногу. Решил всё же обуться. Меня заинтересовал предмет, виновник моего падения. Пучком прошлогодней сухой травы я расчистил его. Это оказался упавший, старый, прогнивший деревянный столб с прибитым проржавевшим указателем. С трудом удалось прочитать надпись на указателе: «Усадьба „ДОМ СОЛНЕЧНОГО СВЕТА“. Частная территория».

Ничего подобного я в этих краях не видел, никогда ни о какой усадьбе солнечного света не слыхивал, хоть бывал здесь довольно часто. Я встал и попытался осмотреться среди высокой травы. Странно, но мне совсем не казалось, что я заблудился. Здесь не то чтобы заблудиться, но и с закрытыми глазами можно было выйти в ту деревушку, куда я шёл. Но, видно по всему, я забрёл куда-то в другое место. Как вот только умудрился?

Я решил пройти вперёд, чтобы разобраться, где же оказался. Через несколько шагов остановился перед одиноко стоявшим столбом, похожим на столб некогда стоявших ворот. Оглядевшись, я увидел лежащий в траве второй столб с висевшими на нём полусгнившими воротами. Ни забора, ни каких-либо его остатков вокруг не было. Возможно, его совсем не было когда– то, возможно, время или полчища профессионалов – ликвидаторов, жуков-древоточцев сделали своё дело.

Я оторвал взгляд от лежащих ворот и посмотрел вперёд. Передо мной стояли такие же полусгнившие на вид декорации некогда существовавшего и стоящего на этом месте дома. Стояла только одна покосившаяся стена дома. Даже привычной в таких случаях печной трубы не было видно. Крыльцо с гнилыми ступенями упиралось в стену сруба, вдоль которого располагалась небольшая веранда, покрытая невысоким навесом. Посреди веранды, заколоченная тремя такими же гнилыми досками, добротная некогда входная дверь с кованой ручкой и проржавевшей щеколдой. Рядом с дверью стоял запылённый старый сундук, обитый железом. Петли сундука ржавые, сгнившие от дождей, снегов и туманов, крышка съехала набок. К сундуку прижимался какой-то странный на вид деревянный ящик, раза в два больше и выше. На самом сундуке, в углу, прижавшись к этому ящику, лежало что-то, смутно напоминавшее человеческую фигуру, возможно, пугало или нечто похожее. Вся эта странная композиция была щедро задрапирована плотным покрывалом густой паутины, покрытой вековой пылью.

Почему-то у меня не возникла естественная мысль обойти эту стену вокруг, рассмотреть всё подробнее, чтобы сложить какое-то мнение об этом чудном месте. Я осторожно, чтобы не провалиться сквозь гнилые доски, поднялся по ступенькам на веранду. Дотронулся до одной доски, приколоченной к двери, она, словно много лет ожидавшая моего прихода, с готовностью и радостью свалилась вниз. К моему немалому удивлению, на досках дверей я увидел написанные детским крупным почерком и цветным мелком строчки: «Милый друг! Я тебя никогда не забуду!»

Не переставая удивляться, я заметил лежащий на сундуке какой-то запылённый предмет, похожий на книгу. Аккуратно взял его, стряхнул пыль. Это оказался блокнот или амбарная книга в кожаном переплёте, но только очень ветхая. Любопытство моё разгорелось не на шутку. Я сошёл с крыльца с блокнотом в руках, нашёл местечко поблизости попросторнее и посветлее, без плотной стены травы, сел на землю, поджав ноги. И решил покопаться в блокноте.

Блокнот, наверное, так же, как и все остальные виденные мной предметы, лежал в этом заколдованном месте целую вечность. Листы бумаги рассыпались в моих пальцах. Это был чей-то дневник.

«…уже неделю мы отмечаем наш праздник – освящение „Дома“. Мой „Дом Солнечного Света“ будет открыт для друзей и всех добрых прохожих, для них всегда найдётся кров, пища и мягкое ложе для ночлега. Здесь будут светиться огни тёплого, ласкового Солнца, звучать красивая музыка! Здесь теперь поселилась Любовь!!!»

Как я ни осторожничал, но перевернуть страницы так, чтобы не повредить, у меня не получалось. Безвозвратно испортил несколько страниц дневника. Тогда я перевернул его обратной корочкой и открыл последнюю страницу.

«…Мой „Дом“ погас… В Любви и Счастье я не заметил, как по моему, по нашему Дому прошлась Безумная Грета*. Откуда она взялась, как она вообще могла оказаться здесь? Солнышко моё, свет мой ясный, почему ты ушла? Без меня, торопясь, безвозвратно… Куда, зачем, почему одна? Дом, наш „Дом“ затих, в нём тлеет медленно, мучительно, одиноко, еле заметно плачущая восковыми слезами свеча… Как только она погаснет, я отправлюсь тебя искать… Найду или нет, но, милый мой друг, знай – я тебя никогда не забуду!…»

Я сидел на земле, читал эту грустную историю, как вдруг на меня стала надвигаться чья-то большая тень. От неожиданности я даже испугаться не успел. Поднял голову. Сквозь траву проплывала очень высокая, странная фигура. По виду худая, тощая человеческая фигура неопределённого пола и возраста, укутанная в обширное покрывало, некогда ярко – красное, теперь выгоревшее и обветшавшее, серо-охристого, запылённого цвета. Фигура сильно сутулившаяся. Если не сказать горбатая, с очень крупной лысой головой, замотанной белым покрывалом или какой-то другой тканью так, что не было видно ни глаз, ни других черт лица. Как она передвигалась в таких условиях, было загадкой. Одной, обветренной, серой, обтянутой земляного цвета кожей, словно скелет, кистью руки она держала старый, развалившийся и перемотанный колючей проволокой небольшой чемодан, из которого торчали какие-то листы бумаги, часть тряпицы и кончики травы. Другой рукой это существо держало некое подобие шеста. Только не опиралось на него, а просто волочило кончик шеста по земле и траве. Шест, словно пустотелая дудочка, звонко отзывался утробным эхом на прикосновения любого твёрдого предмета.

Фигура, без каких – либо признаков реакций на присутствие другого живого существа, проплыла мимо меня, стукнув кончиком шеста-дудочки мне по голове. За ней шёл зверь, не менее странный – такой же худой, с недлинной шерстью пёс с лисьей мордой, тощим хвостом и необычно длинными, непропорциональными ногами. Пёс остановился, завидев меня, внимательно вгляделся плотно-чёрными, глубоко посаженными глазами, принюхался. Затем из предосторожности обошёл меня стороной, оглядываясь то и дело, и остановился перед крыльцом.

Странная фигура между тем спокойно, не сбавляя ритма шагов, просочилась сквозь заколоченные двери, будто нырнувшая в воду и поглощённая водой, и исчезла за ними. Только дудочка звякнула о ржавую щеколду, издав на этот раз довольно громкий звук. От этого резкого звука проснулись несколько нетопырей, спящих под карнизом веранды. От испуга они кинулись в стороны, один из них сослепу наткнулся на угол ящика и сундука, громко вскрикнул, вскочил и полетел, крича, к его острым когтям на ногах прилипла старая паутина. Кое – как освободившись от ловушки, нетопырь скрылся среди густой травы. Покров паутины, свалившийся на пол, обнажил сидящую фигуру, какую-то человеческую мумию, кости, обтянутые безчисленным количеством складок кожи или ткани. Мумия была довольно крупной фигурой, с ещё большей головой, полусидела, полулежала на сундуке. Голова покачнулась и ударилась об стенку ящика. Внутри ящика что-то звякнуло, и эхом ржавой ноты проскрипел музыкальный барабан, задевший несколько пластин стали. Среди этой сцены совсем дико прозвучали несколько нот канкана. Это было то ли механическое пианино, то ли старая фисгармония. Всё происходящее очень живописно воссоздавало в яви апокалипсический сюрреализм Здислава Бексиньского**.

Пёс, сидящий перед дверью, никак не реагировал на звуки, только так же чутко вслушивался в окружающее пространство, чуть заметно шевеля острыми ушами. Его странная шкура, какого-то стального цвета, шевелилась то ли на ветру, то ли от его скрытого нервозного состояния, поигрывала на свету свинцовыми бликами. Через доли минут всё замерло неожиданно и резко. Даже привычного пения птиц и стрекотания кузнечиков не было слышно. Стояла звенящая, нереальная тишина. Слышен был только самый слабый, лёгкий шорох – шорох осыпающегося мела с надписи на досках заколоченных дверей. Каждую порцию осыпающегося мела пёс сопровождал взглядом до пола, словно он пришёл сюда с целью проводить последние остатки надписи, былой памяти…

Я вскочил от резко прозвучавшего прямо в ухо сигнала мэйл-агента, сообщившего о присланном в мой электронный ящик письме. Надо же, я впервые заснул прямо на клавиатуре невыключенного компьютера! Что я мог такого важного и срочного делать вчера до полуночи, что свалился за столом? Кое-как протёр глаза и уставился на экран монитора. Справа внизу нетерпеливо мигал значок конверта, сигналя и призывая поскорее открыть письмо. Я открыл почтовый ящик. Письмо начиналось с предупреждения: «Мы не можем проверить подлинность отправителя. Рекомендуем вам быть внимательнее при совершении действий, указанных в письме… Пожалуйста, учтите, что обратный адрес этого письма принадлежит пользователю Anonymous.» Дальше следовала ссылка на само послание. Я сидел и никак не мог решиться – открывать ссылку и рисковать нарваться на хакерский взлом или провокацию, поймать опасный вирус или сразу сбросить письмо в корзину со спамом. Любопытство оказалось сильнее, и я открыл послание. В письме была только одна строка: