Текст книги "Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды"

На неделе между 19 и 25 марта. – В Польше объявлено о предстоящей люстрации.

Польшей правят братья Качиньские, так похожие на Электроников, на Болека и Лёлека, на веселых пекарей или на отважных поварят. Сначала братья поделили между собою посты президента и премьера, устроили во власти семейный подряд, а теперь принялись месить политических оппонентов. В скором времени откроют все секретные архивы – в той части, что касается спецслужб; журналисты, чиновники, политики обязаны будут сами на себя донести – если виновны в соучастии, или получить справку о полном и безоговорочном оправдании. Не был, не стучал, не сотрудничал.

Польские интеллектуалы возмущаются; с ними солидарна русская интеллигенция. Причем именно та ее часть, которая в КГБ не вляпалась, не поддалась соблазну доносительства и соучастия в гнилых делах советской власти. Например, историко-просветительское общество «Мемориал». Доводы просты и очевидны: вместо очищения получится очередная грязь, начнется сведение счетов, тотальное подавление инакомыслия, моральное уничтожение врагов, отказ от презумпции невиновности. Можно будет печатно оглашать имена агентов; в случае ошибки архивиста, сбоя компьютера, провокации скандального хроникера невинная жертва всеобщей чистки должна через суд доказать свою непричастность. А то, что имя уже запачкано, кого это волнует?..

Боюсь, что в своем запоздалом рвении к чистоте общепольских рядов Качиньские нанесли удар не только по своей стране; они навредили и нам. Посмотрев со стороны на бурный процесс люстрации без берегов, наши либералы перекрестятся (крестящийся либерал; интересное зрелище): какое счастье, что мы удержались от этого шага осенью 1991-го! От скольких бед избавили Россию в целом и себя в частности! Не дали авторитарному Ельцину судебно признать коммунизм преступлением, не допустили охоты на ведьм, не позволили провести реституцию… Ну да, не позволили, не допустили, не дали. Спрашивается, что получили в итоге? Старые песни о главном, советский гимн, резкое сужение публичной сферы. И самое главное: невозможность вслух сказать о том, что стукаческая связь с КГБ пачкает доброе имя журналиста, политика, чиновника.

В лучшем случае не поймут, в худшем засмеют. Проблема нынешней Польши – в неумном и топорном использовании тонкой политической настройки под названием «люстрация»; наша проблема – в том, что неосмысленное, непреодоленное и не отстраненное от власти прошлое, описав круг, вернулось к нам с другой стороны и перекрыло дорогу в будущее. Последовательная и неуклонная советизация общего строя жизни – это уже не только пиаровский ответ на запросы усталых масс; это осознанная и почти до конца отстроенная система управления. Основанная на неполном уважении к личности и полном уважении к структуре, клану, команде, во главе которой стоит единственная на всю страну суверенная и общепризнанная личность. Обезличенным обществом всегда руководит персоналистская власть.

Тогда, осенью 1991 года, демократами была совершена типичная подмена тезиса. Совершена безо всякого давления извне, понуждения и понукания. Люстрация? Да ведь это путь к гражданской войне! Какая может быть люстрация в стране, четыре поколения которой выросли под колпаком? Мыслимо ли преследовать членов партии, в которой состояли многие миллионы? И о какой реституции вы говорите после семидесяти лет обобществления? Изымать, что ли, земли под предприятиями? Возвращать уральские заводы? Выселять людей из отобранных домов? Они немедленно поднимутся, сметут вас вместе со всей демократией, и, положа руку на сердце, правильно сделают. Предельно сложную задачу упрощенно описали, объявили неисполнимой, облегченно вздохнули – и отошли в сторону.

Между тем никто не говорил, что реституция непременно ведет к возврату украденной собственности. Да – если времени прошло сравнительно немного, живы первоначальные владельцы, а временные поселенцы еще не забыли, что заняли чужое место. Нет – если сменились эпохи, временные пользователи стали постоянными, а правообладатели завещали отобранное далеким внукам и правнукам. Во втором случае собственность не возвращается и даже не оплачивается нищим, начинающим государством. Просто признается его долг перед наследниками; долг обсчитывается по минимальным расценкам, выплаты откладываются на десять лет и далее распределяются еще на двадцать–тридцать, маленькими посильными порциями. Но появляется моральная основа для дальнейшего пути; собственность как таковая обретает права; имущественной приватизации предшествует этическая реституция; самое главное: восстанавливается естественная преемственность тысячелетней истории.

Точно так же и запреты на профессию. Только сумасшедший мог предполагать, что все платившие партвзносы, как дань ордынскому господству, должны быть подвергнуты остракизму. Но штатные сотрудники КПСС, получавшие из этой отобранной дани зарплату, – да, несомненно. Стукачи, обслуживавшие ведомство Андропова, – конечно. В самом ведомстве – все, кто боролся с инакомыслием, вербовал сексотов, разлагал общество доносительством, – тоже. Госслужба, преподавание и журналистика в новой России, начиная с определенного руководящего уровня, могла быть для них лет на десять закрыта. В бизнес – пожалуйста; в медиа, школу и вузы – нет. Если же хотите руководить – вперед на выборы; народ, отдавший голоса за бывшего функционера и тайного агента КГБ, добровольно раскрывшего карты, тем самым берет на себя моральную ответственность за него, освобождает от прошлого и выписывает пропуск в настоящее.

Довольно умеренное требование, сравнительно безболезненный процесс. Будь это сделано осенью 1991-го, не шли б сегодня разговоры о всевластье «геноцидных органов» (выражение Александра Волошина, еще недавно бывшего на вершине административной пирамиды); не пришлось бы дискутировать о третьем сроке и мировой закулисе, которая спит и видит, как бы поглотить Россию. Был бы сложный, путаный, но принципиально другой путь. Не вбок, а вперед. С другими людьми. И другими структурами. Но еще и еще раз: не ФСБ заставило нас отказаться от этой возможности. Не Путин принудил к слабости. Не генеральный прокурор подтолкнул на обочину. Сами. По доброй воле. Точнее, по злой. И поздно теперь кивать на польскую глупость, жаловаться на русскую власть, оплакивать собственное положение в обществе. Все это закономерно и заслуженно; тот, кто не хочет вовремя идти прямым путем, запоздало побредет задворками.

На неделе между 26 марта и 1 апреля. – Умер выдающийся артист Михаил Ульянов. – Новым главой ЦИКа стал бывший депутат от ЛДПР и защитник питерской архитектурной старины Владимир Чуров. – «Наши» митинговали в России, Путин печатался на Западе.

Два взаимоисключающих и при этом неразрывно взаимосвязанных события определили грозовую атмосферу последней недели. Был опубликован русский текст путинской статьи «Общие устремления и ценности», написанной по случаю полувекового юбилея Евросоюза и предназначенной для западных газет. И прошла общемосковская акция «Наших» – «Связной президента»; бодрые активисты предлагали гражданам ответить на бредовые вопросы: верите ли вы, что Касьянов готовит переворот и хочет «ввести в Россию миротворческие силы НАТО для охраны ядерных объектов, нефте– и газопроводов»? Всякий добросовестный отвечант, согласившийся с тем, что США «примут все меры, чтобы завладеть российскими ресурсами», получал возможность послать эсэмэс главе государства; как-то так получилось, что большинство пославших желали успехов «на третьем сроке».

Главный тезис путинской статьи: без России Европа никогда не будет в мире самой собой – и Россия без Европы не сможет дать выход своей, как говорил Достоевский, «европейской тоске». Я убежден, что не может быть полного единства нашего континента, пока крупнейшее европейское государство Россия не станет органичной частью европейского процесса. Главный тезис «нашистов»: мы окружены врагами, нужен свой, отдельный путь, с опорой на собственные силы и без оглядки на сопредельный мир, русский вариант чучхе. Эти логики совместить нельзя. Как невозможно совместить европейский, он же русский, он же универсальный принцип сменяемой власти – и советский, он же северокорейский, он же сирийский принцип вечного сидения на троне в золотой короне. Даже если приплести легенду про несменяемый американский прецедент, повесить в каждом кабинете светскую икону Франклина Рузвельта; не поможет. В любую секунду может появиться умник, который объяснит, что Рузвельт конституцию под себя не менял – поправка о двух сроках правления была принята после него; это раз. И что условием третьего срока тогда оказалось событие, которого мы себе (по крайней мере вслух) не желаем: всемирная, глобальная война.

Так что либо общие устремления и ценности, либо до встречи на третьем сроке. Двум этим идеям в одном политическом пространстве не ужиться; они тем не менее уживаются; значит, дом разделился сам в себе и держится на честном слове. Нетрудно догадаться, чье это слово. Осенью 2005 года Путин впервые четко и ясно сказал о том, что на третий срок идти не собирается и взламывать основной закон не намерен. Стало очевидно: начнется жесткая борьба не на жизнь, а на смерть. За то, чтоб безусловный лидер пересмотрел свое решение, взял слова обратно, разменял закон на сиюминутные обстоятельства, стал гарантом властных кланов, а не гарантом Конституции. И в этой борьбе иные друзья окажутся хуже врагов. Врагам терять нечего, а ложным друзьям – очень даже есть. И они ни перед чем не остановятся. Ни перед тем, чтобы отсечь своего вождя от мира, перессорить его с европейскими элитами и общественным мнением. Ни перед тем, чтобы спровоцировать раскол внутри страны. Ни перед тем, чтобы развратить, разложить следующее поколение. Все что угодно, лишь бы он вынужден был остаться, не смог покинуть верховный трон. Неважно, по какой причине: потому, что народ стоит на коленях и, рыдая, умоляет о взаимной пожизненной любви. Или потому, что опоры строя зашатались, нельзя себе позволить долгосрочный отпуск. Даже на четыре года. До 2112-го, когда ныне действующий президент после паузы мог бы спокойно и законно вернуться к власти – выборным, цивилизованным путем.

«Наших» спускают с цепи; они – управляемая волна, направленный взрыв. Кто их спускает, чем это кончится, в какой момент волна рассосется или, хуже того, развернет свой накат в противоположном направлении (ядром революций чаще всего бывают не открытые оппоненты, а своевременные предатели) – все это вопросы интересные, но пока со множеством неизвестных. Но есть вопрос очевидный и вполне подлежащий ответу: почему в принципе сейчас возможно собрать под маразматическими, слабоумно-старческими лозунгами такое количество молодых амбициозных людей? Что склеивает их разнородные интересы воедино, заставляет преодолевать брезгливость?

Если мы посмотрим на окружающую действительность спокойно, непредвзято, академически холодно, то в череде отложенных проблем, которые новая эпоха системно закладывает под наше общее будущее, заметим одну главную, едва ли не роковую. Произошла не просто сегментация общества, разделение на бедных и богатых – это, в конце концов, вещь неизбежная; проблему можно смягчить, но до конца избавиться от нее все равно не удастся. Случилось нечто куда более неприятное: остановились социальные лифты, которые поднимали выходцев из разных слоев и сословий на вершину общественной пирамиды, независимо от статуса родителей, а исключительно за счет личных качеств. Плюс случайность, плюс удача. Подчеркиваю: именно на вершину; до второго-третьего этажа можно и пешком дойти.

В 90-е годы происхождение имело некоторое значение; родители не могли передать отпрыскам сгоревшие деньги, хотя предоставляли партийно-гэбэшные связи. Но можно было запросто прорваться и без этих связей – если есть авантюрный драйв, смелость, безоглядность и элементарное везение. Веер возможностей был раскрыт предельно широко; потом прорвавшиеся на красный свет сами же поставили шлагбаум для чужих, чтобы своим было легче. Выходцам из глубинки, сыновьям неудачливых родителей, дочкам промотавшихся кооператоров все труднее прорываться сквозь плотные слои престижных однокурсников – юристов, экономистов; стартовые условия не просто не равны, они заведомо несопоставимы.

В позднесоветские годы социальные лифты тоже резко затормозились; сложившаяся номенклатурная система отсеивала «чужих» детей и подтягивала «своих». Но, во-первых, исключений из правил было куда больше, чем ныне; коммунистическую риторику приходилось чем-то иллюстрировать, предъявлять стране рабоче-крестьянские исключения из партийно-хозяйственных правил. Во-вторых, оставались широкие карьерные лазейки в виде спортивных клубов, академических сообществ, комитетов комсомола. Самые бойкие и не самые моральные, самые жадные и не самые добрые могли начать строить карьерную лестницу с нуля. Кажется, сегодня мы наблюдаем реставрацию этой модели, но только в гораздо более жестком, гораздо более циничном варианте. Предъявлять городу и миру наглядные исключения из правил вовсе даже не обязательно, и так сойдет. А вот лазейка – предоставлена. Одна-единственная. Называется молодежные движения.

Подконтрольные родному политбюро, оно же администрация, оно же местные власти, «Наши», «Местные», «Молодая гвардия» и проч. предлагают молодому человеку ниоткуда элементарную политическую сделку. Ты подписываешься на наш заем, мы выделяем тебе разнарядку на социальный лифт. Привезет этот лифт тебя лично куда-нибудь или нет, не знаем; но точно знаем, что другого лифта у тебя все равно нет – и никогда не будет. Потому что мы не намерены их создавать. Зачем? Это же так выгодно, так удобно; вербовать подконтрольную массу в размен на то, что здоровое общество и так обязано предоставлять гражданину. Но то – здоровое.

Точно так вербовали когда-то опричников. Правда, тогда еще не знали слова «лифт». Предпочитали «служение». Но от замены слов суть дела не меняется. Правда, никто не ставил задачу интегрироваться в европейское пространство; скорее наоборот, обособиться до предела. А сейчас задача – поставлена. Смысловые линии власти и силовые линии ее поддержки разошлись; это все равно как если бы столбы разошлись с линиями электропередач. Не подходи: убьет.

На неделе между 2 и 8 апреля. – Украина на грани раскола и в преддверии шанса. – В России председатель Совета Федерации Миронов предложил региональным собраниям открыто высказаться по поводу продления срока пребывания Путина у власти.

Странные выдались дни: смутная неделя, по-настоящему Страстная. Мир поверил странному слуху и со страхом ждал четверга 6 апреля, когда – ровно в 4 утра – Америка должна была бомбить Иран; на всякий случай нефть дорожала. Российский бомонд обсуждал гражданский порыв председателя Совета Федерации Сергея Миронова: изменить Конституцию, ввести три президентских срока по семь лет. То есть учредить монаршее правление протяженностью двадцать один год. Если кто не помнит, Л. И. Брежнев правил всего лишь восемнадцать, и то устал до потери всяческого сознания. Тем временем наши украинские братья спешно перекрашивали оранжевую революцию в цвета голубого неповиновения; президент Ющенко издал указ о роспуске парламента, Правительство имени Януковича и Рада имени Мороза подчиниться отказались, ведомства раскололись, прокуратура заколебалась, председатель Конституционного суда то ли подал в отставку, то ли слег в больницу, то ли просто ушел в глухую несознанку, поскольку не знает, что делать.

Слава богу, наши политики на этот раз в украинский разлом не полезли; поручений и денег юным друзьям оппозиции не дали и однозначно на чью-либо сторону не встали. Значит, кое-чему выучились на уроках чужой оранжевой революции; осознали глубинный смысл русской народной мудрости: «две собаки дерутся, третья не мешай». Но при этом, сомнений нет, киевские события будут подвергнуты московской обработке, примерно такой же, какой подвергается нечеткий снимок в «фотошопе». И затем предъявлены публике. Как лишнее подтверждение нехитрой мысли: все новейшие революции заканчиваются возвращением в исходную точку, только после потрясений и за счет утраты суверенности. Стоит ли тогда и затеваться?

Готов подбросить сторонникам гипотезы лишний довод в их пользу. Правда, с некоторым последующим отыгрышем позиции.

Итак, первый вопрос. На что была похожа украинская Оранжевая революция 2004-го? Правильно, на русскую августовскую 1991 года. И там и тут уже ничего иного не оставалось, как сбросить прогнивший обессиленный режим и тяжкой ценой растраты прошлого купить билет на уходящий поезд в будущее. И там и тут победившие вожди и поддержавшие их народы уходили от одного владыки мира через другого; новая Россия уходила от советской империи через Америку, а Украина через Европу и Америку уходила от самой России.

Вопрос второй. Сколько времени отделяет драматически-великие августовские события от трагически-неизбежных событий октября 1993-го? Примерно два года и полтора месяца. А сколько времени прошло между инаугурацией Ющенки и его указом о роспуске Рады? Да примерно столько же: два года и три месяца с небольшим.

Делаем разумный вывод. Новейшие революции стадиально обречены на тотальный кризис новой власти. Они упраздняют легитимность прежних правителей, но создать полноценную легитимность новоприбывших – не в состоянии. Через равные промежутки времени ход вещей неумолимо приводит восставшие нации к полномасштабным конституционным кризисам; перекос основного закона – прямое следствие революционной ломки. Причем это ползучий, нарастающий перекос, который рано или поздно ставит элиту перед выбором: или технически нарушить конституцию, или политически сдать позиции. Сдать – тем самым силам (или их прямым наследникам), против которых затевалась революционная буча. Иными словами, перехват чужой легитимности в конце концов оборачивается утратой своей. И дальше – мучительный поиск нового выхода. Через принятие новой конституции, как в России. Или через что-то иное: тут поглядим на Украину. Неизбежно ли при этом кровопускание или все-таки можно без него обойтись, также поймем в ближайшее время; почему-то кажется, что более мягкий климат способствует более мягким нравам, хотя и ведет к повышенной эмоциональной возбудимости.

Но как бы то ни было, вывод напрашивается сам собой: сильные политики приходят к власти после революции или слабые, великие, как Ельцин, или не совсем, не будем показывать пальцем, результат один. Примерно через 800 дней, чуть раньше, чуть позже, обретенные полномочия сами себя исчерпывают; их надо подтверждать силой – или терять навсегда.

А теперь обещанный полуотыгрыш. Лучше бы революций не было. Вообще. Кроме как научно-технических. Освобождение, которое они сулят, а иногда дают, не только оплачивается ценой неутихающего потрясения основ, но и долгой чередой все новых и новых революционных ситуаций, правда, постепенно затухающих, все более вялых. После чего приходит время контрреволюции, а за ней и реставрации, а за ней и реакции. Но. Представим на секунду, что Ельцин сначала не встал поперек ГКЧП или затем не решился вырвать власть из слабеющих рук Горбачева. Что в Грузии по-прежнему продолжает править хитрый лис Шеварднадзе. А Кучма, продев опытную руку донецкого кукловода в гуттаперчевую куклу Януковича, все-таки прорвался на следующий срок. Что тогда? В первом случае (победа ГКЧП) временный откат в настоящий террор с разъяренным бунтом в ответ и полномасштабной гражданской войной; результат – распад не империи, а собственно России, разрыв по швам автономий. Во втором (сохранение потерявшего нити управления Горбачева) бесконечное затягивание с болезненными реформами, голод и, опять же, не расход, а распад. И с Шеварднадзе – тот же сценарий; никакой союз с обожаемым нами батумским бандитом Абашидзе не помог бы. А несамостоятельный (тогда; теперь-то пришлось обрести «самостийность») Янукович вынужденно повел бы политику полного, тотального зажима свобод, без которых полноценное развитие экономики немыслимо. По крайней мере, в несырьевой державе. И голова Гонгадзе стала бы далеко не последней головой, упавшей в Украине с плеч.

Революций надо избегать. До тех самых пор, пока существующая власть сохраняет легитимность, соблюдает законы и не пытается перекраивать их под сиюминутные нужды. Нравится эта власть или не нравится, неважно. Другое дело, если она сама разрушает свой внутренний строй, если утягивает общество в катастрофу; тут избегай не избегай; перевороты случаются сами собой. Да, при поддержке иноземцев, но усилиями представителей распадающейся системы. Не оппозиции, подчеркиваю это. Потому что в новейшую эпоху, в отличие от прежних, революционеры не выныривают из-за пределов системы, не выползают из тайных укрытий легальной и нелегальной оппозиции; они вызревают внутри нее самой, а в момент тотального кризиса от нее отрекаются и осуществляют операцию «перехват».

Даже неловко ставить имена Ельцина, Саакашвили и Ющенко в один смысловой ряд, настолько это несомасштабные фигуры; но типологически их политические ситуации совпадают. Номенклатурный взлет внутри КПСС, партии Шеварднадзе или клана Кучмы; своевременное понимание исчерпанности прежнего пути и точное ощущение, что прежние вожди страну свою внутренне уже утратили; умение договориться с Западом; разворот на 180 градусов – и победа. За которой, как за поворотом, череда необходимых поражений.

Вывод. Если мы на самом деле против революций (а мы – против), то давайте вместе бороться за соблюдение Конституции и выполнение законов во всех сферах жизни. Гражданской, экономической, политической. Никакие катастрофы России не грозят, даже «в этот сложный предвыборный год» (как теперь принято выражаться), революции для нас не актуальны. Если только не будет растрачен главный ресурс: безусловная личная легитимность Путина. Относиться к нему и сделанному им можно как угодно; нельзя отрицать одного: он пришел к власти не в результате крушения прежнего государства, а эволюционно; он получил от Ельцина всего один, зато невероятный подарок: возможность легально избраться в общепризнанной стране, ни от чего не отрекаясь и ничего не круша. Те, кто, трепеща за собственную шкуру, требует теперь разрушить конституционное равновесие и надеется вынудить главу государства отречься от данного им слова, мысленно готовят для него печальную судьбу, а для нас неприятное будущее. Хочется верить, что это им не удастся.