Текст книги "Третье дело Карозиных"

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В начале двенадцатого ночи на Божедомке в эту ночь было на удивление многолюдно, если такое выражение уместно, когда речь идет о кладбище. Однако пока еще цели, ради которых собрались в этом жутковатом месте столь разные люди, оставались не до конца выясненными, да и старались держаться все присутствующие как можно тише, хотя все уже было готово. Причем, готовность была обоюдная, поскольку прибывшие преследовали цели разные, да и проникли на территорию кладбища с разных его концов и в мертвой, в самом буквальном смысле этого слова, тишине, сейчас приближались с разных сторон к сторожке.

Человеку постороннему, который мог бы наблюдать картину происходящего, стало бы не только интересно, но и удивительно даже, особенно если бы он знал прибывших сюда в такое странное время. Ведь ни одного из них нельзя было бы заподозрить в столь странных ночных увлечениях. Однако посторонних наблюдателей не имелось, все, кто был – а это, если учитывать и агентов, занявших такие удобные позиции заранее, что их и видно не было, буквально растворившихся в окружающей мрачной обстановке, – так вот, если учитывать и полдюжины агентов, насчитывалось человек десять, так осторожно сейчас приближавшихся к сторожке.

Ровно в половине двенадцатого к сторожке вышел Карозин. Он постоял немного на тропинке у сарая, в котором они как-то прятались вместе с полицейскими и Катенькой. Луна, идущая уже на убыль, спряталась за неожиданно появившимся облачком, и на какое-то время наступила такая кромешная тьма, что всем, кто был в этот час в этом месте, стало жутко. Да еще плюс ко всему завыла где-то собака, и ее хриплый вой поддержали другие. Словом, атмосфера, что называется, была самая располагающая. Карозин невольно поежился, взглянул на небо и вздохнул. Послышались осторожные шаги с противоположной стороны. Карозин обернулся.

– Вы здесь? – услышал он знакомый голос и не удержался от нового вздоха.

– Да, Денис Николаевич, – откликнулся Карозин.

– Тогда идемте в сторожку, – предложил подполковник. – Сторожа я отправил и нам там никто не помешает.

– Идемте, – согласился Карозин и прошел следом за подполковником в невысокую дверь.

Обиталище кладбищенского сторожа имело две комнаты, было небольшим, обставленным неуютно и убого. Первая комната служила, видимо, кухней и прихожей, а во второй была столовая и стояла кровать. Стол под образами был большим, грубо сколоченным, а вдоль него стояли две лавки. На столе горела керосиновая лампа. Подполковник как-то уж совсем по-свойски сел на лавку и приглашающим жестом указал Карозину место напротив.

– Вы принесли то, о чем я вас просил? – поинтересовался он беспокойно, но, заметив у Карозина в руке небольшой сверток, выдохнул с облегчением и даже улыбнулся.

– Скажите, Денис Николаевич, – обратился к нему Карозин, садясь напротив него, поближе к выходу, но не выпуская из рук сверток, – почему вы выбрали столь странное время? И место, надо сказать, прямо-таки жутковатое.

– Это я вам сейчас объясню с превеликим удовольствием, – ухмыльнулся подполковник и даже подкрутил усы. – Объясню, Никита Сергеевич, потому как уважаю вас и вообще считаю человеком образованным и, надеюсь, даже единомышленником в каком-то смысле. По крайне мере, я решил, что вы сможете меня понять и даже присоединиться ко мне.

– Я вас внимательно слушаю, – кивнул Карозин. – Говорите.

– Только вы сначала скажите мне, правда ли, что та книга у вас? Может быть, вы мне ее покажете? Кое-что я бы предпочел сначала проверить, а то может получиться так, что и говорить-то будет не о чем…

– Правда, правда, – улыбнулся Никита Сергеевич и не спеша развернул бумагу. – Вот, смотрите. Видите, листы у бедняжки вырваны, – он даже протянул книгу подполковнику.

– Да что мне листы, – фыркнул подполковник и жадно схватил книгу. Тотчас в его руке блеснул небольшой ножичек и он принялся разрезать кожаный переплет, затем беспощадно содрал его и поднял на Карозина мгновенно налившиеся кровью глаза.

– Не это ли вы искали? – полюбопытствовал Карозин, вынув из внутреннего кармана пиджака тонкий пергаментный лист.

– Значит, вы знаете, – недобро прищурился Фарапонов. – И как давно узнали? Уже проверили? И кто знает еще?

– Нет, не проверил, – покачал головой Карозин. – И узнал только нынче, довольно странным путем.

– В таком случае, – немного расслабившись, проговорил подполковник, – не буду с вами экивоками. Предлагаю проверить. Собственно, я вас за тем именно выбрал и пригласил и решил с вами поделиться этим секретом.

– Откуда же вы узнали? – спросил Карозин. – Мне вот что интересно. Как давно узнали вы и откуда?

– О, ну это очень любопытная история, – усмехнулся Фарапонов и крутанул правый ус. – Хотите сначала побеседовать со мной? Вам интересно, Никита Сергеевич? Что ж, удовлетворю, как говорится, ваше любопытство. Тем более что нам пока некуда спешить. Так вот, заинтересовался я всем этим после того, как Катерина Дмитриевна мне рассказала эту странную историю о графской дочке. Я что-то когда-то слышал уже об этом, но то, что она рассказала тогда, было только половиной истории, а может, даже и того меньше. Я, естественно, решил узнать, как дело обстояло в полном объеме. И тут помог мне не кто иной, как Алексей Петрович, потому как проговорился насчет того самого гравера, Мельского, помните? Это как раз и было после нашего первого посещения этого чудесного уголка, – Карозин кивнул. – Ну вот, я и решил, что можно попробовать с этим бывшим уголовником побеседовать. Побеседовал я, долго церемониться не стал, напомнил ему, что он у нас на крючке, обещал, что если он мне не поможет да не захочет со мною дружить, – хохотнул подполковник, – так я запросто на него это дело с векселями повешу. Да еще и убийство. Помните ведь, как это все ловко у Сульского вышло? Он же сам мне и подсказал, как прижать этого несчастного Мельского. А тот, правда, поначалу заартачился, но я ему и про его ночные вылазки намекнул, а после уж, когда один из их компании попался, это вы тоже помните, так вот, я Мельскому еще и политической статьей пригрозил. Словом, деваться ему было некуда. Оказалось, что никакого возвращения душ тут нет и в помине, а есть только вещи сугубо материальные.

Клад-с, Никита Сергеевич. И вот на этом-то самом пергаменте, что вы так небрежно себе обратно в карман изволили положить, так вот на нем и зарисовано, в какой могилке этот клад спрятан. Могилка эта, естественно, принадлежит графской дочке, как вашей супруге и сказывали. Та, может, и получила это богатство через сношения с дьяволом, но нам-то что до этого? Мы люди просвещенные и до таких суеверий нам никаких дел нет, верно? Да и тем молодым нахалам, что здесь собирались, тоже до суеверий никакого дела не было, просто они, как сказал мне Мельский, искали эту книгу, каждый своими путями, а повезло ему и Соколову. Уж как они ее, книгу эту, добыли, мне неизвестно. Но вот только когда она к ним попала, отчего-то что-то промеж ними разладилось, должно быть, скорое обогащение им головы вскружило, поругались они промеж собою. Получилось так, что Мельский и Соколов вроде как виноватые оказались, или что там еще, я во все их подробности и не вникал. Так вот, чтобы, значит, себя обезопасить, да к тому же сохранить книгу, они и решили ее вашей супруге на сохранение передать. Тут ведь еще какая загвоздочка была, – Фарапонов вздохнул. – Знать-то они знали, что на клад в четьях-минеях указывается, а как и где, в каком месте в этой книге – о том не ведали. Прежде чем на сохранение Катерине Дмитриевне ее отдать, они, уж не сомневайтесь, проверили книгу от первого до последнего листочка, но ничего не обнаружили. Пока думали да прикидывали, Катерина Дмитриевна тем временем взяла да и снесла книгу эту своей родственнице. У той, оказалось, тоже люди сведущие были. Хотели книгу обменять, но благо ваша родственница этому не позволила случиться, только вид сделала, что, дескать, обменяла. Я об этом узнал позднее, от нее же самой и узнал. Водятся и за ней грешки по нашей линии. Серьезного ничего, – усмехнулся он, – а так, мелочи кое-какие, однако же хватило на то, чтобы она меня приняла честь по чести и рассказала, что к чему. А о том, в каком месте искать указание на клад… Это мне Подольцев уже поведал, но он только и знал, что где-то в переплете. А тот вечер, когда, помните, мы вашу супругу в Александровский сад сопровождали? Да и от вашего имени записку принесли Ефиму? Ну, это, конечно, моя выдумка. Мельский мне в этом, признаться, помог. А насчет того милого юноши, что якобы назначил встречу Катерине Дмитриевне, так о том, что он тайно влюблен в вашу супругу, простите, конечно, – деликатно улыбнулся Фарапонов, – это мне опять же Подольцев проболтался. Кстати, вы знаете, кто так свирепо с художником разделался? Он, Подольцев.

Карозин удивленно приподнял брови.

– Что, не знали? – самодовольно усмехнулся Фарапонов. – А вот я все это знал. Отпустил его, мерзавца, отпустил за то, что он мне все про этот клад, все что знал. Даже и чего сам не знал, но и то рассказал. Где теперь он, не знаю.

– За что же он его? – спросил Карозин.

– Так ведь Подольцев-то, он того-с, умом тронутый. А принимают его такие дамы, как ваша Анна Антоновна, только лишь из-за того, что идет о нем такая молва, будто он спирит и есть. Потому-то и вызывали они там духа Александра Македонского. Ну так вот, не поверите, что такова была причина, я и сам не поверил бы, потому как в такие вещи и верить-то смешно, однако же… Помните, я даже вот и сам вам как-то говорил, что находятся же такие чудаки… Словом, ни за что пострадал ваш Соколов, ни за что совершенно. Мог быть на его месте любой другой из этих двенадцати. После того, как Подольцев у Анны Антоновны встретился с вашею супругою, они там после ее ухода стали обсуждать, да и решили… Что возьмешь с них, они все там чудаки, – извиняющимся тоном проговорил он. – Так вот, решили, что те, не иначе как и правда возжаждали богатство получить, только ведь они в тот момент еще сами и не ведали, что для того, чтобы клад найти, вовсе не обязательно духов вызывать. Решили, что только при помощи спиритического сеанса и возможно узнать, где этот клад находится. Ну вот, тогда-то и подумали, что сами они лучше соберутся в количестве двенадцати человек, поколдуют на этой самой книжке и вызовут Натальин дух, а она им, дескать, на клад и укажет. Глупость какая!

– Вот уж и вправду глупость, – согласился Карозин, не поверивший ни одному слову из сказанного сейчас Фарапоновым. – Только знаете что, Денис Николаевич, у меня-то другие сведения относительно смерти Соколова имеются.

– И какие же? – с ядовитой улыбочкой поинтересовался Фарапонов.

– А что это вы и были. Вы и убили, Денис Николаевич. И я даже знаю, по какой причине. Причина действительно простая, – улыбнулся Карозин. – Вот эта самая книга. Только вы ведь тогда еще не знали, что она у моей жены хранится. Вы ведь за ней так же давно охотились, как и эти бедные молодые люди. И Мельскому вы не только всем перечисленным пригрозили, но и тем, что и его ждет то же самое, что и его товарища. Разве я не прав? А Анна Антоновна и в самом деле хотела книгу подменить, только чтобы не хранилась столь опасная вещь у Катеньки. Тут вы правы. Однако ж вышло так, что она ее подменить-то подменила, а несчастный юноша, про которого вы же и изволили вспомнить, он эту книгу обратно поменял. Так вот и получилось, что за это вы ему назначили отвлекающим поработать. Еще и жену мою хотели скомпрометировать. Страшный вы человек, Денис Николаевич, – вздохнул Карозин. – И все ради чего? Полагаете, что там клад и правда лежит?

Фарапонов, до этого момента сидящий с самым равнодушным видом, глубоко вздохнул и посмотрел на Карозина тяжелым взглядом.

– Что ж, это мы сейчас проверим, Никита Сергеевич, – с жестокой улыбкой промолвил он, доставая пистолет. – Вы и будете проверять. А после там и останетесь.

– Неужели вы, Денис Николаевич, – вздохнул Карозин, – и правда полагаете, что я настолько наивен, что пришел сюда один? Неужели?

Фарапонов передернулся, скривил губы в усмешке, все еще держа дуло пистолета направленным Карозину в грудь. Так продолжалось какую-то минуту, в течение которой Фарапонов, видимо, пытался оценить обстановку.

– Пожалуй, – сказал он наконец, – я вас недооценил. И любой другой на моем месте пустил бы вам пулю в грудь, господин Карозин. Но не я. Я прекрасно понимаю, что отсюда мне не выбраться. Если вы все это знаете, значит, знаете это от Мельского. Если вы все это знаете, значит, здесь и правда полным-полно агентов. Я не ошибаюсь? – Он помолчал. – Нет, не ошибаюсь. – А если все это так, то скажу я вам только одно, Никита Сергеевич. Скучно мне жить стало. Скучно. Решил с судьбой в орлянку сыграть. Сыграл. И проиграл. А раз так, то между позором судом и смертью я выберу смерть. И даже ваша жизнь мне не нужна, не настолько я кровожаден. Мне и своя-то жизнь не нужна. Не нужна вовсе… – он помолчал, опустил голову. – Идите, Никита Сергеевич, пока я не передумал. И передавайте привет своей очаровательной супруге. Спасибо вам за участие в моей игре. Увы, доиграть ее до конца мне не удалось. Жаль. Весьма жаль.

– Одумайтесь, Денис Николаевич, – Карозин и не собирался уходить. – Одумайтесь, стоит ли вот так? Неужели нет ничего на свете, что остановило бы вас? Неужели нет ни одного человека, одна только мысль о котором переменила бы сейчас ваши намерения? Неужели ничто не в состоянии вас сейчас переубедить, что смерть это не выход?

– Нет, Никита Сергеевич, – устало ответил Фарапонов. – По сути жизнь моя кончилась со смертью мой жены, а было это три года тому назад. С тех пор я и не жил, можно сказать. Скучал, влачил существование. И что мне с такой жизни? Бог, скажете? Ну так я в Бога не верую. Все от меня ушло, как Дарья умерла. И вера умерла вместе с ней. Все умерло, все. А у вас все еще есть. И жена ваша жива и здорова и вас любит. Идите, скучно мне и мерзко. И себя ненавижу и вот вас. Себя за то, что что человека во мне не осталось. А вас за то, что слишком уж много в вас человеческого. Идите, полно вам.

– Я не уйду, – упрямо повторил Карозин. – Не оставлю вас в таком состоянии.

– Что ж, воля ваша, – криво усмехнулся Фарапонов и, опустив дуло, выстрелил ему в правое бедро.

Карозин вскрикнул от боли, и, дернувшись, упал с лавки.

– Что вы делаете?! – закричал он, одновременно пытаясь остановить кровь и видя, как подполковник как-то странно медленно подносит дуло к виску.

– Уж простите, это я не хотел, чтобы вы мне мешали, – улыбнулся подполковник. – А рана ваша неопасн…

В этот момент в дверь ворвались трое агентов с пистолетами и прогремел выстрел.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Через два дня Катя решилась навестить Наташу. Это была их первая встреча после разыгравшейся трагедии и Катенька, признаться, готовилась к тому, что будут потоки слез, истерика, уговоры… Но ее приготовления, противу ожидания, оказались напрасны.

Катя поняла это сразу, едва вошла в просторную прихожую и лакей доложил о ней Галине Сергеевне. Генеральша тотчас вышла сама, вся в черном, с заплаканным лицом и кинулась к Катеньке, увлекая ее за собой со словами:

– Катерина Дмитриевна, – говорила она приглушенным голосом и все время отчего-то поглядывала наверх, на комнаты над головой, до тех самых пор, пока не провела гостью и не закрылась с ней в своем маленьком, отделанном в весенних цветастых тонах будуаре. – Душечка Катерина Дмитриевна, объясните же мне наконец, что произошло? Что с моей Наташей случилось?

Катя попыталась было открыть рот, чтобы сказать что-то неопределенное, но Галина Сергеевна ее перебила:

– Она ведь, голубушка моя, третий день не ест, не пьет, из комнаты почитай и не выходит. А нынче поутру спустилась ко мне, бледненькая такая! Исхудала, милая моя, подурнела! И говорит мне, мол, спасибо вам, тетенька, что вы меня кормили-поили, что приласкали меня, сиротку, а теперь простите меня, но я… – вдова всхлипнула и приложила батистовый платочек к глазам. – А теперь, говорит, я пойду от вас в монастырь… Ужас-то какой! – генеральша покачала головой. – Это ж такая молоденькая, это ж себя заживо хоронить!.. А я ведь ей и жениха уже присмотрела, видный мужчина, военный. Солидный, что называется, и наследство получил. Отличная бы из них пара получилась, а тут вот… А ей как только про него заикнулась, так она, бедняжечка моя, вся в лице переменилась! Да как глянет на меня! Ну, я даже вот ведь какое дело, испугалась… Думала, кричать начнет, браниться, хотя прежде за ней такого не водилось, но тут… А она мне, знаете, этак вот еще тише и спокойнее говорит, спасибо, мол, тетенька, за заботу, но я для себя уже все решила… Да и так она это сказала, – опять платочек к глазам, – что я думаю, да лучше бы уж осерчала и побранилась, чем вот так вот… Она ведь и правда решила все… Неужто решила? – в ужасе переспросила Катеньку Галина Сергеевна. – И когда, и с чего? Господи, да что же это! Я вот с утра и плачу! Катерина Дмитриевна, душечка, вы уж подите к ней сейчас, поговорите с ней, авось передумает? Авось это у нее прошло? Да и с чего было таким мыслям взяться? Ладно бы уродина была, никто бы не глядел! А то ведь в прошлом годе вон коллежский секретарь сватался. Видный такой молодой человек, представительный. Наташа-то моя поначалу ему улыбалась, а потом все – как отрезало. Я тогда-то подумала еще, мол, молодец, выше метит, – заметила Галина Сергеевна как бы вскользь. – И потом вот, этот был, капитан Корнеев, это уж когда портрет писали. Но Наташа и на него не глянула даже. А уж он-то как ухаживал. Но нет – ни в какую. Ну вот я и приглядела ей получше, побогаче, да посолиднее… Уж не секретари с капитанами. Полковник! А она… Катерина Дмитриевна, подите к ней, поговорите, а? – снова всхлипнув, запричитала Галина Сергеевна.

Катенька вздохнула, погладила несчастную всхлипывающую вдову по пухленькой ручке и согласно кивнула:

– Конечно, конечно, Галина Сергеевна, я с ней тотчас же поговорю. Успокойтесь, возможно, все обстоит не так уж и плохо, как вам показалось, – признаться по чести, говоря это, Катенька очень сомневалась в собственных словах, но надо же было хоть как-то утешить бедняжку.

– Дай-то Бог, Катерина Дмитриевна, – прерывисто вздохнула Морошкина. – Дай-то Бог!

Катенька вышла из будуара и вслед за слугой, позванным колокольчиком, стала подниматься на второй этаж по широкой, устланной пушистым бордовым ковром, лестнице. Слуга, одетый в зеленую ливрею, прошел по коридору и остановился перед последней слева дверью. Деликатно постучав, он приотворил ее и сказал густым баском:

– Катерина Дмитриевна Карозина.

– Зови! – ответил знакомый Наташин голосок, правда Катенька отметила про себя, что прежней радости в нем не звучало.

Она шагнула в комнату, дверь за ней закрылась и Катенька смогла оглядеться. В Наташиной спальне ей бывать не приходилось. Комнатка была небольшой, но светлой, в углу стояло большое трюмо в резной раме, напротив него, у окна – кровать, застланная кисейным покрывалом, светлого дерева шкап. Два изящный креслица и низенький столик перед ними занимали центр этой милой, светлой комнатки. Тюлевые занавески, ненавязчивые шпалеры с луговыми цветами, словом, здесь было мило. Хозяйка комнатки сидела за бюро, стоявшем рядом к кроватью по другую сторону окна.

Наташа, как правильно заметила Галина Сергеевна, заметно похудела и подурнела – под глазами залегли тени, личико осунулось, а его цвет неприятно поражал болезненной, восковой какой-то бледностью. На ней было надето простое домашнее темно-серое платье, свободное и лишенное каких бы то ни было украшений, косы были сложены на затылке. Увидев Катеньку, Наташа устало улыбнулась и поднялась ей навстречу.

– Здравствуй, друг мой, – проговорила Катенька, обнимаясь с Наташей.

– Я рада, что вы зашли, – ответила та, впрочем, без особой радости в голосе, как снова отметила про себя Карозина. – Сядем, Катерина Дмитриевна? – и она, взяв Карозину за руку, усадила ее в одно из креслиц. – Тетушку видели?

– Видела, Наташа, – со вздохом ответила Катя. – Она говорит, что ты собралась в монастырь?

– Да, – спокойно подтвердила Натали.

– Но, Наташа, ты еще так молода… И хотя и не это главное, – тотчас поправилась Катенька под быстрым взглядом Наташи, – но уверена ли ты, что хочешь именно этого? Нужны ли Господу такие жертвы?

– Это не жертва, Катерина Дмитриевна, – с легкой печальной улыбкой откликнулась Наташа. – Вы не понимаете. Я хочу посвятить жизнь Господу. Это мое желание, а не жертва.

– Ты уверена в этом? – Катенька слегка нахмурилась.

– Такого, как Мишель, Господь один раз только дает, – печально, но спокойно сказала Наташа. – А другого мне не надо, – добавила она и покачала головой. – Так что уж простите меня, Катерина Дмитриевна, только в мир я не вернусь. Буду свой грех замаливать.

Катя промолчала, понимая всю тщетность дальнейших уговоров и принимая Наташино решение всей душой, понимая ее, как только одна женщина может понять другую.

– Что ж, Господь с тобой, Наташенька, – она обняла девушку и поцеловала ее в нежную бледную щеку.

– Я буду за вас молиться, – ответила Наташа и грустно улыбнулась. Потом она на какое-то мгновение застыла, будто в нерешительности, и Катенька посмотрела на нее со вниманием.

– Катерина Дмитриевна, – наконец заговорила она, – я не знаю, могу ли… Да и должна ли, тоже не знаю…

– В чем дело, Наташенька? – поинтересовалась Карозина. – Ты говори, не стесняйся, ты ведь знаешь, что я всегда рада тебе помочь и хотя бы выслушать.

– Это так, Катерина Дмитриевна, – согласилась Наташа, потом вздохнула и, как тогда, при самой первой их интимной беседе, бросилась, словно в омут с головой. – Ведь вы, кажется, сами обмолвились, что не похоже то, что с Мишелем случилось, на самоубийство? – Катя кивнула. – Так что же, выходит, кто-то это все подстроил? И кто?

– Ты хочешь знать, кто именно? – Катя невесело улыбнулась. – Что ж, если так тебе будет легче, то я скажу, что смерть у этого человека была страшная. И сам он был страшный человек.

– Значит, вы знаете, да? – спросила бедная девушка. – И он мертв? – и ее глазки вспыхнули.

– А ты хотела мести? – Катенька, пожалуй, знала, что такое выражение может обидеть Наташу, но решилась его употребить именно потому, что если скажет она сейчас: «Да, желаю, чтобы он был отомщен!» то лучше бы ей еще раз хорошенько обдумать свое решение об уходе из мира.

– Мести? – Наташа не возмутилась и, кажется, даже не обиделась. – Как странно вы это сказали, – она задумалась и печальные ее глаза опустились. – Но разве не должно наказывать виновных, преступников? – совершенно бесстрастно спросила она. – А если вы думаете, что я готова многое отдать, только чтобы этот… человек был наказан, чтобы его покарали по всей строгости… Нет, Катерина Дмитриевна, в таком случае забудьте о моей просьбе и этом разговоре. Господь всем нам воздаст, – заключила она в полной уверенности и со спокойствием, которое Катю даже несколько задело.

– Что ж, – после некоторого молчания сказала Катенька. – Я вижу, что ты и впрямь все для себя решила. И твоя реакция на мои слова как ничто иное подтверждает серьезность твоих намерений. Я даже рада, что ты вот так смотришь на это.

– Как же иначе? – слабо улыбнулась Наташа.

– В таком случае я скажу тебе, кто это был. – Катерина Дмитриевна постаралась рассказать как можно более скупо, понимая, что подробности только усугубят Наташину боль. – Только вот с векселями. Наташа, – Катенька вздохнула. – С векселями, надо полагать, что и Михаил Андреевич виновен. Точно-то я не знаю, но вот только иного объяснения у меня не имеется.

– Что ж, – вздохнула Наташа, – я к этой мысли уже приготовилась. Наверное, я даже и знала, что это он, иначе так не переживала бы и не обратилась бы к вам тогда.

– Пожалуй, что и так, – немного подумав, ответила Катенька. – Наташа, есть у меня еще кое-что к тебе. Не знаю, видела ли ты этого человека, только вот он видел тебя и даже, более того, надеется на…

– Нет, Катерина Дмитриевна, нет, – покачала головой Наташа. – Не говорите мне ничего. Может быть, он и достойный человек, и возможно, что была бы я с ним счастливей, чем вот теперь-то… Но только решение мое верное, и я знаю, что с любым, а тем более с человеком положительным, мне быть никак невозможно. Не могу я.

– Насчет абсолютной положительности, Наташа, тут ты несколько ошибаешься. У него было свое прошлое, так что…

– И все равно, Катерина Дмитриевна, – со сдержанным страданьем в голосе повторила она, – и все равно мой ответ будет таким. Ничего мне от мира больше не надо. Помните того батюшку, что на кладбище мы встретили? – Катя кивнула. – Я вот с ним поговорила несколько раз и поняла, что монастырь, это то, к чему моя душа стремится и другого мне ничего не надо. И нет у меня выбора, есть только судьба.

– Что ж, Господь с тобою, милая Наташенька, – вздохнув, сказала Катерина Дмитриевна и улыбнулась чуточку печально.

На том и расстались. Внизу Катю снова встретила Галина Сергеевна, но по строгому выражению Катенькиного лица она и без слов догадалась, что Наташино решение окончательное и никакими уговорами ее переубедить.

– Отчего же вот так-то? – беспомощно спросила она Катю.

– Галина Сергеевна, – ответила та, – боюсь, это ее желание. И вам его следует принять. Она решила так распорядиться своей жизнью. И вы можете гордиться тем, что у вас такая племянница.

– Так-то оно так, – покачала головой Морошкина, а потом все-таки не удержалась и, снова прижав к глазам платочек, всхлипнула.

Домой Катерина Дмитриевна вернулась в самом угнетенном состоянии духа. И хоть и понимала она Наташу и принимала душою ее решение, но вот только сердечко ее болезненно сжималось и думалось только одно: «Почему?»

– Бог – дал, Бог – взял, – прошептала она, поднимаясь к себе. – На все Твоя воля, Господи.

Но сердце не успокаивалось, упрямо и больно сжималось, и Катя без сил опустилась на свою постель. Конечно, гибель, да еще вот такая, своего любимого, подкашивает, прямо скажем. А то, что Наташа не видит иной жизни, с другим в миру, что ж… Пусть так.

Ей вспомнился и Денис Николаевич. Разве его история не была похожа на Наташину? Ведь и он, как признался Никите Сергеевичу, потерял всякий интерес к жизни и всякий ее смысл утратил со смертью любимой супруги. Вот так и получилось, что раз интерес к обычной жизни пропал, так и появился интерес к таким страшным вещам, и привел этот интерес к таким последствиям, что приятный и неглупый человек превратился в какого-то монстра, и его разум, болезненно изменившийся, задумал такую интригу… И человек этот игрался с нею, как кошка с мышкой, пытался и ее саму не раз подвести. И не его ли самого была выдумка насчет подметного письма, с которым он появился в ее доме? Многое, многое еще в этой истории осталось неясным. Однако теперь уж и не узнается.

Катерина Дмитриевна вернулась домой в расстройстве чувств и зашла в спальню к своему супругу, которому, несмотря на то, что пуля не задела кости, все-таки был предписан постельный режим.

– Что с тобой, мой ангел? – заботливо спросил муж.

– Я была у Натали, – со вздохом ответила Катенька. – Она намерена уйти в монастырь.

– Что ты говоришь? – Никита Сергеевич сделал удивленные глаза и даже приподнялся на постели. – Отчего же вот так-то?

– Говорит, что другой жизни и с другим не видит для себя. И потом, то, что она избавилась от ребенка, ее мучит.

– Это действительно грех большой, – покачал головой Карозин.

Катя глянула на него как-то по-особенному.

– И все же, отчего сразу в монахини? – нахмурившись, переспросил супруг.

– Как раз чтобы грех отмаливать. Ну да ладно, Никита, – мягко проговорила Катенька, – я вот о другом с тобой хотела поговорить. Оставим Наташу, это ее решение. Только знаешь, я все-таки надеялась, что она оправится. И вот Иван Иванович, опять же… Влюблен ведь он в нее. Я все, конечно, я все понимаю, что он вроде как и не пара ей, с таким-то прошлым. Только вот душа у него чистая, не злодей он. Вот я и думала, а Наташа нет, ни в какую…

– Что ж, – помолчав, проговорил Карозин. – Может, даже и лучше будет, если так. По крайней мере, скучно жить ей не станет и не примется она от скуки себя губить, да и тех, кто рядом окажется.

– Это ты о Фарапонове? – переспросила Катенька.

– О нем. Знаешь, я когда его тогда слушал, мне вот даже больно было… – Карозин покачал головой. – Вот уж никогда не мог на него такое подумать. Что происходит с людьми? Неужели после смерти любимого человека мир вот так вот пустеет?

– Не знаю, Никита, – Катенька присела на край постели и погладила мужа по волосам. – Не знаю и знать не хочу. И даст Бог, нам с тобой это испытание на долю не выпадет…

– Только об этом и молюсь, – прошептал Карозин. – Потому что я знаю… Мне кажется, я с ума сойду, если вдруг без тебя останусь… Так сильно я тебя люблю! – и порывисто обнял свою жену.

Катя промолчала, но позже, отстранившись от супруга, сказала тихо:

– И ты что же, тоже бы в Бога верить перестал?

– Боюсь, что и такое возможно, – задумчиво ответил Никита Сергеевич.

– Так это, Никита, ты не меня так сильно любишь, а Его так слабо.

– О, в том, что я Его слабо люблю, ты права, – с мягкой улыбкой признал Карозин. – Иначе я бы, наверное, уже окончательно верил в свое счастье. А так все мне кажется, что это сон и что я вот-вот да и проснусь.

– А ты просто поверь, – с улыбкой попросила Катенька. – Просто поверь, что Он дал тебе такое счастье.

– Я попробую, – прошептал Никита Сергеевич и поцеловал свою жену.