Текст книги "Доктор Серван (сборник)"

XV

Нет нужды говорить, какие мысли занимали доктора, когда он вышел от Генриха, – читатель сам может догадаться. Скажем только, что Серван вернулся домой очень озабоченным. Ивариус встретил доктора вопросом:

– Что вам ответил Генрих?

– Что он женится.

Они оба с усмешкой переглянулись.

– Никто не приходил? – поинтересовался доктор.

– Никто.

– Франциск не присылал за мной?

– Нет.

– В таком случае я сам пойду к нему. Ты передал ему бумаги, которые поручил мне его отец?

– Да, – ответил Ивариус.

Господин Серван опять вышел и отправился в дом прокурора, чье тело уже перенесли в морг. Франциск, как ближайший родственник покойного, должен был сопровождать тело и сидеть возле него. Но горе юноши было так велико, что его оставили дома, и он слег, мучимый сильной лихорадкой. Однако, когда Серван навестил его, он увидел, что Франциск сидит за столом и что-то пишет.

– А, это вы, любезный доктор, – произнес молодой человек, вставая и подавая руку Сервану, который тщетно искал на лице Франциска следы душевных переживаний.

– Да, мой милый Франциск, я хотел навестить вас в связи с постигшим вас несчастьем.

– Увы! – воскликнул юноша, издав притворный вздох, неспособный обмануть опытного человека.

– Вы, должно быть, сильно страдали, друг мой, – безжалостно продолжал доктор.

– Вы сами видели.

– А что же теперь?

– Слезы могут высохнуть, – сказал назидательным тоном молодой человек, – но горе не забыто.

– Получили ли вы бумаги, которые ваш отец просил меня передать вам?

– Благодарю вас.

– Вы их изучили?

– Да. Но поговорим о вас; какое превосходное открытие вы сделали!

– Как, вы уже знаете?

– В городе только об этом и говорят.

– Итак, в связи с этим, не ждали ли вы моего визита?

– Я знал, что, получив известие о смерти моего отца, вы непременно посетите меня. Вы так добры!

– Итак, радуйтесь, Франциск.

– Чему?

– Вы увидите своего отца.

– Каким образом?

– То, что я сделал для себя, я могу сделать и для него.

– А, – сказал молодой человек, бледнея, – действительно.

Он медленно произнес эти слова, будто не ожидал от доктора такого предложения. Мыслями юноша был где-то далеко и отвечал доктору машинально.

– И как долго после этого еще может продолжаться жизнь моего отца? – с интересом спросил молодой человек.

– Около двадцати лет.

– Вы уверены в успехе?

– Уверен.

– Конечно, – холодно заметил юноша, – это счастье, о котором я и не мечтал.

– Как вы говорите об этом, друг мой! Неужели вы были бы не рады воскрешению отца?

– Я был бы даже слишком счастлив, пожертвовав ради него собою.

– Что вы хотите сказать?

– Вам не нужно это знать, – произнес Франциск со слезами на глазах.

– Напротив, нужно. Неужели вы хотите что-то скрыть от старика, который знает вас с детства? Я люблю вас, и если вашу совесть тяготит какой-нибудь проступок…

– Обещаете ли вы быть снисходительным ко мне, доктор?

– Я сделаю все, что вам будет угодно. Говорите.

– Вы видели, как я страдал, пока отец был болен.

– Да, и я не встречал чувств более искренних.

– Благодарю вас за это утешение, мой любезный доктор. Когда его тело забрали, я был в таком отчаянии, что не мог его сопровождать.

– И это мне известно.

– Тогда Ивариус и принес бумаги… Я с жадностью накинулся на них, потому что все, что касалось отца, утешало меня. Можете представить, каковы были моя радость и удивление, когда я узнал, что отец оставил мне триста пятьдесят тысяч франков, о существовании которых я даже не подозревал!

– Да, я знаю…

– Но вы не знаете, – продолжал Франциск, – что я любил и продолжаю любить одну молодую девушку. Я просил отца сделать ей предложение от моего имени, но он решительно отказался, потому как у него были некие подозрения относительно нее, а также под тем предлогом, что мы недостаточно богаты, чтобы вступить в родство с таким семейством. Должен ли я, любезный доктор, открыть вам свое сердце? Смерть моего отца причинила мне невыносимую боль. Но Богу было угодно, чтобы под глубоким отчаянием зародилась надежда, подобно тому, как под опавшими с дерева листьями зарождается новый стебель. Мой отец был стар, и он повидал жизнь. Быть может, он ошибался в своих подозрениях, но во всяком случае он делал меня несчастным, ведь он очень хорошо знал, что я его люблю и потому никогда не ослушаюсь. Но я не смогу обрести счастье с другой. Я должен сознаться, доктор, что, оплакивая кончину отца, я увидел в этой смерти и в нежданном богатстве волю Божью и начал надеяться на счастье, которое смягчило бы этот страшный удар.

– Я знал обо всем, – ответил доктор, – и в особенности о решении вашего отца относительно брака с этой девушкой…

– Итак, вы видите, что я вас не обманываю. И он никогда не согласился бы?

– Никогда.

– Увы! – прошептал молодой человек.

– Так что же мы решим? – спросил старик.

Франциск колебался.

– Отвечайте откровенно, – потребовал Серван, пристально глядя на сына прокурора; точно так же за час до этого он смотрел на Генриха. – Мы здесь одни, и, клянусь, никто не узнает того, что вы мне скажете.

– Я умру, если не женюсь на той, которую люблю, – признался Франциск, падая на колени и закрывая лицо руками.

– Хорошо, молитесь за своего отца, и он станет молиться за вас.

– О, – вскрикнул молодой человек, – то, что я делаю, ужасно, не правда ли? Сын, которому предлагают вернуть отца, умершего всего два дня назад, отказывается от этого предложения! О, доктор, доктор, скажите, что Бог не проклянет меня за этот отказ!

И Франциск, рыдая, бросился на грудь старика.

– И находятся еще люди, которые вопрошают, почему они смертны! – прошептал доктор.

– Что вы говорите? Вы проклинаете меня? – ужаснулся Франциск.

– Нет, друг мой, я познаю премудрость Создателя, который дает людям бесконечные надежды, поддерживающие их до последней минуты.

– Но что будет, если о моем решении станет известно, доктор?

– О нем не узнают.

– Ах, как вы добры, доктор, как я люблю вас!

– Бедное дитя, – сказал старик, обнимая Франциска, – вы правильно сделали, что доверились мне.

– Вы меня прощаете?

– Я предвидел то, что вы скажете. Прощайте, друг мой!

– Когда я вас увижу?

– На похоронах вашего отца.

– О, мой бедный отец! Он так любил меня! Ах, мой поступок ужасен, и я буду всю свою жизнь раскаиваться!

Сказав это, юноша приник головой к стене и горько заплакал.

– До завтра, – сказал Серван.

– До завтра, доктор…

Серван вышел из комнаты Франциска с такими словами:

– Первые две попытки оказались неудачными; сделаем третью. О, моя бедная Жанна! Ты никогда не сказала бы мне того, что я сейчас услышал.

Размышляя о случившемся, он направился в морг. Там лежали три трупа: Магдалины, прокурора и графини. Перекрестившись перед первыми двумя телами и окропив их святой водой, доктор подошел к третьему, возле которого сидел граф Доксен. Он смотрел на тело своей жены так, словно желал усилием воли заставить труп сделать какое-нибудь движение.

– Наконец-то! – воскликнул он, увидев доктора.

– С каких пор вы здесь, господин граф? – поинтересовался доктор Серван.

– С тех пор, как она умерла, – ответил тот.

– И вы ее не покидали?

– Нет, я не ел и не пил уже три дня.

– Вы ждали меня?

– Да, доктор.

– Хорошо!

– Можете ли вы что-нибудь для меня сделать?

– В зависимости от того, чего вы от меня потребуете.

– Я столько времени молюсь Богу, чтобы Он вернул жизнь моей супруге, что уже и сам поверил в возможность ее пробуждения…

– Вы ее действительно любите?

– Неужели я был бы здесь, если бы не любил?

– Это правда. И теперь вы думаете так же?

– Отчего же мне начать думать иначе?

– Могли бы вы проклясть человека, который возвратил бы вам жену?

– Я стал бы его благословлять. Но если такой человек существует, то кто же он?

– Это я.

– Вы?

– Я, повторяю вам.

– Вы меня обманываете.

– Для чего же мне вас обманывать?

– О, доктор, если это правда, если вы вернете мне мою Эмилию, я вас осчастливлю.

– Мне ничего не нужно, граф. Будет достаточно одной лишь благодарности.

– Когда вы мне ее вернете?

– Сегодня.

– Через какое время?

– Через час.

– Но как вы достигли такого могущества?

– Я открыл одну тайну, граф, и если бы вы выходили из этой комнаты, то еще вчера вечером услышали бы о ней.

Лицо графа озарилось радостью.

– И… что нужно для этого сделать? – спросил он.

– Ничего, подождать меня здесь.

– Я буду ждать вас, как ангела, но помните, что завтра погребение…

– Я помню это. Но мне нужна еще одна клятва, – прибавил медик, устремив проницательный взгляд на графа и стараясь при тусклом свете лампы прочитать на его лице самые тайные помыслы.

– Говорите.

– Клянетесь ли вы, что единственно из любви к жене желаете ее воскресения?

– Клянусь.

– Именем Христа?

– Именем Христа.

Ни один мускул не дрогнул на лице графа при этих словах.

– Теперь все сказано, и через час я буду здесь, – проговорил доктор.

– И она оживет?

– Да.

– Я жду вас.

Граф, заняв свое место возле тела покойной, смотрел вслед удалявшемуся доктору и думал, что ему все это снится.

Серван поспешил домой.

– Что нового? – спросил Ивариус.

– Франциск отказался.

– А, – воскликнул помощник, будто это известие лишь подтвердило его предположения. – А граф?

– Он принимает предложение.

– И вы согласились?

– Разумеется.

– Следовательно, он очень любит свою жену?

– Как видишь.

– Это меня удивляет, – заметил Ивариус.

– Почему же?

– Потому что в городе говорят иначе.

– Люди злы, друг мой, и гораздо лучше верить в добро, нежели в зло. Притом граф поклялся мне именем Христа.

– Это другое дело. Начнем приготовления!

Вдруг кто-то постучался в дверь.

– Кто это пришел нам мешать? – воскликнул Серван.

Ивариус посмотрел в щелку двери.

– Это нотариус.

– Впусти его.

Доктор сел за стол и принялся думать о деле, к которому собирался приступить.

XVI

Когда нотариус вошел, доктор Серван все еще был погружен в размышления. Видя, что доктор его не замечает, нотариус решился первым начать разговор:

– Здравствуйте, доктор.

Старик обернулся.

– А, это вы, мой друг, – проговорил он, протягивая нотариусу руку, – чем обязан?

– Во-первых, мой любезный клиент, я пришел вас поздравить…

– Хорошо, хорошо.

– Во-вторых, дать ответ господину Ивариусу.

– Какой ответ?

– Относительно ребенка, который живет у вас.

– Вы говорите о внуке старой Жанны?

– Да.

– И что с ним? – поинтересовался доктор участливо.

– При нынешних обстоятельствах, – вмешался Ивариус, – мы не можем им заниматься. К тому же он нуждается в свежем воздухе. Я сказал об этом господину нотариусу, и оказалось, что он знает одну старую женщину, которая живет в двух милях отсюда и охотно возьмет на себя попечение об этом мальчике. Он предложил мне отвести малыша к ней, и я согласился. Вы не довольны этим?

– Напротив, друг мой, ты очень хорошо поступил.

– И я привез господину Ивариусу известие о том, что ребенок благополучно доехал.

– Тысячу раз благодарю вас, милостивый государь.

– Кроме того, я должен вам передать кое-что.

– Что это?

– Ваше завещание. Так как вы не умерли, то я могу хранить его только с вашего согласия.

– Оставьте его у себя, любезный друг, оставьте у себя. И того довольно, что я принял на себя труд написать его единожды; к тому же это, как я уже говорил, моя окончательная воля.

– Только это мне и нужно было, и теперь остается только попросить у вас извинения за беспокойство.

– Вы меня нисколько не беспокоите, любезный друг.

– Когда я вошел, – сказал нотариус, – мне показалось, что вы были заняты какими-то размышлениями.

– О, это естественно, – заметил Ивариус. – Господин Серван размышлял об опыте, который сегодня же повторит.

– На ком же?

– На графине Доксен.

– Ах да, об этом говорили у баронессы, – вспомнил нотариус. – Я и сам хотел расспросить вас об этом.

– Вы ее знаете?

– Очень хорошо. Я нотариус графа.

Серван с Ивариусом переглянулись.

– Присядьте, мой любезный друг, – предложил врач.

Нотариус взял стул и сел.

– Да, да, – сказал он, – да, граф является одним из моих клиентов.

– Этот бедняга, – воскликнул доктор, – очень любил свою жену!

– Что вы такое говорите?..

– Он обожал графиню!

– Кто, граф Доксен?

– Он самый.

– Вы бредите!

– Нисколько.

– Сразу видно, что вы вернулись с того света.

– Как! Граф Доксен не влюблен до безумия в Эмилию, свою жену?

– Вовсе нет.

Ивариус, прислонившись к стене, внимательно слушал этот разговор и временами поглядывал на своего господина, который также иногда бросал на него многозначительные взгляды.

– Это странно! – нахмурился доктор.

– И тем не менее все именно так.

– Но я застал его в величайшем отчаянии.

– Ложь!

– Я видел, как он плакал.

– Комедия.

– Но я едва удержал его от самоубийства.

– Что же ему еще оставалось делать?

– Умереть! Это обычный ответ на подобный вопрос. Но он ведь похитил графиню?

– Да.

– Из любви?

– Из выгоды.

– Она была прекрасна.

– Графиня была очень богата, вы хотели сказать.

– Но откуда вам все это известно?

– Послушайте, доктор. Я бы никогда не сообщил вам того, что говорю теперь, ведь нотариус должен хранить тайны, как духовник, если бы вы не хотели вернуть жизнь существу, которое умерло от горя, для которого жизнь была бесконечным мучением. Воспользуйтесь, если вам будет угодно, теми сведениями, что я вам дам, но не говорите, что вы узнали их от меня.

– Я вас слушаю.

– Около десяти дней назад графиня занемогла, и к ее нравственным страданиям присоединилась чрезвычайно опасная скоротечная болезнь. Граф, прекрасно знавший, что делает, послал за лучшим врачом в городе, фамилия которого…

– Имя ничего не значит, я их всех знаю, – с улыбкой перебил его доктор. – Продолжайте.

– Итак, болезнь только усиливалась час от часу, и граф послал за мной. Я прибыл к нему, и господин Доксен, вынув из бюро свой брачный контракт и другие бумаги, сказал мне не смущаясь:

– После смерти жены я стану ее наследником, не правда ли?

– У вас нет детей? – спросил я.

– Нет.

– В таком случае, граф, ваше положение очень сложное: если графиня умрет, не оставив никакого завещания в вашу пользу, то все ее имущество вернется к ее матери, и вы ничего не получите.

– Ничего?

– Совершенно ничего.

Я не могу описать вам, любезный доктор, какое у графа было выражение лица в эту минуту.

– В таком случае она напишет завещание.

– Но для этого, – заметил я, – нужно, чтобы она была в состоянии писать или по крайней мере говорить; для этого необходимо, чтобы графиня пришла в чувство…

И тогда произошло нечто неслыханное. Этот человек подошел к постели жены и, забыв о моем присутствии, начал звать ее, сперва тихо, а потом все громче и громче. Увидев, что больная не отвечает, он взял ее за руку и начал трясти так сильно, что графиня издала жалобный стон, и мне пришлось броситься между ним и его женой, умоляя его усмирить свое отчаяние.

Вероятно, я должен был возмутиться, но когда становишься свидетелем проявления подобных страстей, то, мне кажется, благоразумнее делать вид, что ты их не замечаешь. Граф был в исступлении.

– Что делать? Что делать? – кричал он в ярости.

– Быть может, графиню можно спасти.

– Ваша правда, – ответил он. – Это единственное средство.

Я все еще делал вид, что ничего не понимаю, потому что, прежде всего, я считал себя обязанным спасти жизнь этой женщины. Я также думал, что для всякого больного возвращение к жизни – уже счастье.

– Доктор не дает гарантий, – сказал граф.

– Кто же этот доктор?

Он его назвал.

– Я полагаю, – сказал я, – это самый худший медик во всем городе.

По взгляду Доксена я понял, что, желая как можно скорее получить наследство жены, он послал за самым плохим лекарем, какого только сумел найти. Мне было стыдно за этого человека. Поскольку он понял, что единственным средством выйти из этого затруднительного положения было спасти жену, то спросил меня:

– Знаете ли вы человека, который ее вылечит?

– Я знаю человека, – ответил я, – который может ее спасти, если есть хоть малейшая возможность.

– Его имя?

– Доктор Серван.

– Мне о нем говорили! – неосторожно воскликнул он, лишив меня последних иллюзий на его счет.

И он послал за вами, а потом спросил у меня:

– Если графиня составит завещание в мою пользу, что нужно для того, чтобы оно было неоспоримо?

Я сообщил ему сведения, которых он от меня требовал.

– Теперь, – произнес он, – вы можете удалиться.

Я не заставил его повторять дважды. Он протянул мне руку, но я сделал вид, что не заметил этого движения, и поспешно вышел.

Граф вел развратную жизнь, из-за чего растратил все свое состояние. Он встретил эту молодую девушку во время одного из своих путешествий по Франции. Желая воспользоваться ею, чтобы поправить свое состояние, он ее похитил, и только одному Богу известно, сколько ей пришлось вытерпеть из-за его страшных пороков. Остальное вы знаете, и если позволите дать вам совет, любезный доктор, то я на вашем месте оставил бы эту женщину там, где она сейчас находится. Повторяю, жизнь ее была слишком тяжела, чтобы она могла вернуться к ней с радостью.

– Благодарю вас, – сказал доктор. – Этот человек – подлец.

– Куда вы идете?

– В морг.

– Зачем?

– Повидаться с графом, он ожидает меня там.

– А графиня?

– Завтра будет погребена.

– А он?

– Он сегодня вечером застрелится, – сказал доктор.

Серван вышел и отправился к Доксену, который ожидал его, не сводя глаз с двери. При виде доктора он встал, побледнев от страха и надежды.

Доктор медленно приблизился к нему. Граф стоял, опершись одной рукой на гроб своей жены.

– Ну что? – спросил он.

– Поклянитесь мне снова, – сказал старик голосом, заставившим графа содрогнуться, – поклянитесь, что вам не в чем упрекнуть себя по отношению к графине, что вы всегда любили свою жену и единственно из любви к ней желаете, чтобы она воскресла.

Доксен невольно отступил на несколько шагов назад. Сделав над собой усилие, он тщетно попытался придать уверенности своему голосу и сказал:

– Клянусь!

– Вы лжете, господин граф, – проговорил старик, сделав шаг вперед и очутившись лицом к лицу с Доксеном. Тот вынужден был сесть, чтобы не упасть при звуках этого твердого голоса, обличавшего его. – Вы лжете, – решительно сказал Серван. Казалось, он был на такое не способен.

Граф всегда отличался храбростью, но храбростью дуэлянта, мужество которому придают тщеславие и представление о чести. Но там, где нет чести, нет и мужества; и храбрость графа бесследно исчезла, уничтоженная спокойствием доктора, присутствием тела покойной супруги и изображением Спасителя, которого он только что оскорбил своей ложной клятвой. Доксену казалось, что совесть его обрела материальную форму и теперь грозно возвышалась над ним.

– Граф, – обратился к нему доктор, – вы похитили эту женщину ради ее богатства, вы женились на ней ради ее богатства и ради богатства же хотите, чтобы она ожила. Неужели вы думаете, что Бог согласится покровительствовать этим корыстным замыслам и я соглашусь стать вашим сообщником?

– Кто вам это сказал? – прошептал граф.

– Разве человек, который может воскресить мертвую, не в состоянии узнать о прошлом? Мне все известно, граф.

– Что же мне теперь делать, Боже мой! – воскликнул граф Доксен.

– Ничего не изменилось в вашем положении, не должно меняться и ваше намерение. Два дня тому назад вы хотели застрелиться.

– Но эти два дня я жил надеждой. Вы не дадите мне так просто умереть! Вы можете спасти меня, дав ей жизнь всего лишь на два часа, – проговорил Доксен, побуждаемый тем низким чувством, которое заставляет одного человека предполагать, что и другим оно знакомо.

Серван понял, что этому сердцу не доступны никакие благородные порывы. Он удовольствовался тем, что пожал плечами и сказал графу:

– Застрелитесь, граф, для вас это лучше всего. Вы посмеялись надо мной, и я отплатил вам той же монетой.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что я кое в чем сомневался, а потому сам хотел во всем убедиться. Я видел за эти дни трех покойников, и каждого из них оплакивали с величайшим отчаянием любовник, сын и муж. Из всех троих скорбящих только один просил меня за существо, о котором так сильно горевал. Мне хотелось знать, как долго помнят об усопших и почему. Теперь, когда я это выяснил, мне остается только справиться с тем сильным впечатлением, которое произвело на меня увиденное, и взывать к милости Господа.

С этими словами он удалился, горько посмеиваясь; смех этот не оскорблял святыни, но выражал презрение к людям.

– Ах, мой бедный Ивариус, – произнес старик, ставя в угол свою палку, – только одна любовь глубока, искренна и неистощима – это любовь матери.

Эпилог

Прокурор, Магдалина и графиня были погребены на следующий день. На кладбище присутствовал только один Франциск. Генрих, как известно, опасался огласки. Что касается графа, то предсказание доктора сбылось: он застрелился. Когда доктор Серван получил известие об этом, то вспомнил старую Жанну, которая также умерла от горя, потому что доктор не воскресил ее Терезу, и вывел из этих двух смертей, совершенно противоположных по своим причинам, очень жестокое заключение о человечестве.

Спустя некоторое время на вечере у баронессы Серван открыл всю правду о своих опытах. Он рассказал, как прежде говорил и графу, что принял наркотическое вещество, приказав Ивариусу разбудить себя по прошествии двух дней. Таким образом он хотел узнать, найдется ли среди троих скорбящих, которые с таким отчаянием оплакивали умерших, хоть один, кто спустя три дня захочет воскрешения покойника. Когда жители города С. узнали истину, то не могли не посмеяться над учеными спорами, которые породила эта мистификация. Серван не потерял уважения окружающих. Более того, с тех пор его стали почитать не только как великого медика, но признали и великим мыслителем.

Генрих и Франциск женились: первый – на девушке, выбранной его родителями, второй – на девушке, которую он избрал сам. Говорят, что еще никогда не было более счастливых браков и более довольных мужей.

В 1835 году доктор смертельно заболел. Ивариус послал за священником, которому Серван сказал после исповеди:

– Отец мой, однажды я подал женщине надежду, которую не мог осуществить, но благодаря этому она три месяца была счастлива. Вменит ли мне в грех этот обман Спаситель на Страшном Суде?

– Нет, сын мой, – ответил священник. – Он благословит вас за этот поступок.

Наконец, Серван умер, как подобает христианину, с радостью вверив свою душу Богу. Ивариус горько оплакивал его смерть. Об этом происшествии говорили еще в 1845 году, когда я проезжал через город С., и оно мне было пересказано самим Ивариусом, которого любили так же, как и его господина, и который был лучшим медиком на тридцать миль в округе. Он даже написал (что всегда было предметом его гордости) очень хорошую книгу о медицине, которую, быть может, если хорошо поискать, можно найти и в Париже.

Что же касается внука Жанны, то, разумеется, он вырос и, несмотря на уговоры Ивариуса, поступил на военную службу, где уже успел отличиться как примерный офицер. Он говорил о докторе Серване не иначе как с любовью и почтением.