Текст книги "Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021"

Леонид Агутин
Парень чернокожий

Заголовок альбома «Босоногий мальчик» исчерпывающе описывал исходное амплуа Агутина: выходец из музыкальной семьи (его отец Николай Агутин 30 лет работал концертным директором Москонцерта, успев посотрудничать и со Стасом Наминым, и с Женей Белоусовым), длинноволосый улыбчивый парень с гитарой под мышкой, любитель карибских ритмов, акустических соло и латиноамериканщины, производитель качественной поп-музыки для свежевылупившегося среднего класса. «Парень чернокожий» теперь слушается как ода толерантности – хотя в середине 1990-х афроамериканцы на московских улицах встречались редко, и речь тут шла, очевидно, просто о встрече с диковинкой.

А главное – это было только начало. Агутин продолжал стабильно выпускать шлягеры (в этой книге могли бы появиться и «Летний дождь», и «Аэропорты», и много что еще), собирал стадионы, записывался с «Отпетыми мошенниками» и великим джазовым гитаристом Элом ди Меолой, почти не снижал планку, категорически не участвовал в светских скандалах и даже почти умудрился избежать сомнительных политических заявлений. Даже, казалось бы, образцово таблоидный брак с певицей Анжеликой Варум быстро оказался настоящим любовным союзом – и известный звукорежиссерский фокус с повышением голоса Агутина, в результате которого получается голос Варум, в этом смысле стоит рассматривать прежде всего как знак свыше. К концу 2010-х Агутин, не размениваясь на заигрывания с трендами и сохраняя верность своему кустистому акустическому звуку, пришел в статусе едва ли не самого универсального уважаемого российского поп-артиста: его зовут в «Голос», на «Дождь» и в шоу «вДудь», публикуют в пабликах про мемы и в глянцевых журналах, он смешно и честно рассказывает про свои отношения с алкоголем – и умеет найти нужные слова для протестов в Беларуси. Уникальная карьера – почти пугачевского масштаба.

Леонид Агутин

певец, автор песни

Песню «Парень чернокожий» я придумал в ванной. Дома сидели друзья, тогда в моей квартире всегда кто-нибудь был. Я выбежал к ним мокрый, в халате, и спел припев со словами «Непохожий на тебя, / Непохожий на меня, / Просто так прохожий – / Парень чернокожий». Спрашиваю: «Это глупо?» Минута паузы. «Да не, нормально, смысл ясен». Я не думал тогда о своей миссии – потом, через много лет, понял, что был нужен в то время и в том месте, как говорится.

Насчет национализма. Знаете, я музыкант, для меня естественно презирать ксенофобию вообще и расизм в частности. Во всех нас есть что-нибудь смешное или неприятное. Каждый может оказаться кому-то несимпатичен. Глупо думать, что кто-то ниже вас этнически, о вас так тоже можно подумать.

Когда делался альбом «Босоногий мальчик», основным генератором идей был я. Мне говорили, что в России его не поймут. Но рядом были единомышленники: поэт Герман Витке, гитарист Саша Ольцман, звукорежиссер Валера Демьянов. Давно не работаю ни с кем из них, но благодарен им до сих пор.

Мы слишком много лет прожили за железным занавесом – ясно, что наша страна не могла стать родоначальницей современной поп-музыки. Но что сейчас, что раньше – всегда были эстрадные коллективы, которые играли довольно паршиво. Так что когда появилась фонограмма как метод для многих артистов, публика 1990-х вздохнула с облегчением. Хотя я лично по-прежнему работаю с живым оркестром – но это не лучше и не хуже, просто это моя жизнь.

Интервью: Екатерина Дементьева (2011)

Герман Витке

соавтор первого альбома Леонида Агутина

20 лет уж прошло, а Леню Агутина до сих пор журналисты склоняют как босоногого мальчика. А он уж дяденька! Да мы все – я, Богдан Титомир, Леня – примерно 1968 года рождения. Леня, в отличие от Богдана, уже в то время пытался делать музыку для более продвинутых, мажорствующих людей. Он меня ревновал к Богдану достаточно серьезно – по творчеству я имею в виду.[28]28
  Витке писал песни для Титомира; подробнее об этом см. в материале о песне «Делай как я».


[Закрыть] Богдан стрельнул на год раньше, и Леня на эту тему сильно напрягался. У нас у всех раньше были такие песни для внутреннего использования, понятные только нашему закрытому, тесному кругу. У Лени, к примеру, была песня, которая называлась «Ты девчонка моя»: «Ты девчонка моя удивительная, щечки розовые, / Почему ты такая совсем у меня несерьезная, / Почему ты не ходишь ко мне на концерты, не даришь цветы, / Я крутой до фига, я с поэтом Богданом на “ты”». Вот такие дружеские подколы были.

Вообще-то, с Леней мы чаще творчеством занимались, но я очень долго не мог нащупать его нишу. У Богдана все было проще – нужно было просто отталкиваться от его харизмы, от человека в бандане и косухе. А Леня человек потоньше, окончил колледж джазовый «Москворечье» и больше любил другую музыку – с ним было посложнее. Но потом настало время, когда и Ленин момент пришел. В один прекрасный день он мне позвонил – а мы с ним иногда промышляли тем, что вместе делали песни на продажу: в те годы была написана киркоровская «Посмотри, какое лето», например. Короче, он позвонил и сказал, мол, приезжай, вместе потрудимся, чего-нибудь напишем и продадим. Не очень хорошо с деньгами было на тот момент. Ну я приехал. Музыку он, оказалось, уже написал, а мне говорил, мол, давай текстик по-быстрому сделаем и отправим куда-нибудь. И сыграл мне мелодию «Босоногого мальчика». Не знаю, умер во мне продюсер или нет, но первое, что я сказал: «Лень, ты сошел с ума, это твой хит, никуда не надо его продавать». И где-то через час я ему принес текст. Ну и оказалось, что я прав был. Леня в то время был в имидже такого бич-боя, босоногого пляжного мальчика. Мы его в сторону Латинской Америки как раз и продвигали по музыке и образу, потому, возможно, все так гармонично и получилось.

Интервью: Наталья Кострова (2011)

Олег Некрасов

продюсер

В 1993 году на музыкальном конкурсе в Выборге я познакомился с певицей Наташей Княжинской. Она спела две песни, которые мне очень понравились. Мы разговорились, и Наташа сказала: «Есть такой неизвестный пока автор, он пишет мне песни и делает аранжировки». По приезде в Москву она меня познакомила с Леней – он ей тогда за какие-то копейки писал, записывал и продюсировал песни.

Я пришел к Игорю Крутому, мы тогда очень сильно дружили, я активно участвовал в становлении [продюсерской компании] «АРС». Рассказал ему про Наташу и предложил: «А давай пустим слух, что [Княжинская] это моя дочка». В общем, начали мы работать, сделали пару песен, прям крепко-крепко сделали. И назначили съемку клипа на «Мосфильме», с хорошим бюджетом. Мало того – раньше как было: ты платил за все эфиры на телевидении с участием своего артиста. На ОРТ,[29]29
  Название Первого канала в 1995–2002 годы.


[Закрыть] «ТВ-6», где угодно. То есть клипа еще нет, но места ты уже забиваешь и за них платишь. А Наташа на съемки того видео не пришла. Поговорили с ней – причем и я, и Крутой. Решили, что перенервничала девчонка – ну бывает, приняла лишнего. И еще через несколько дней был восьмимартовский «Голубой огонек». В ряд перед сценой сидели Кобзон, Пугачева, Леонтьев, Филипп Киркоров, Ира Аллегрова и Наташа. Во время съемки она встает, в зале наступает тишина. Наташа разводит руки в стороны и говорит: «Да я охуительная». И уходит. Все, больше мы с ней не виделись и не слышались.

Когда это случилось, я с Леней уже ближе общался. Приезжаю к нему и говорю: «Покажи мне всю свою музыку». Он показал. «Лень, давай лучше ты будешь мегазвездой», – сказал ему я. И поскольку все эфиры и клипы были уже оплачены, мы с Крутым договорились не вытаскивать деньги ниоткуда, а просто поменять артиста. Правда, про Леню Крутой сказал, мол, кому на хер это нужно. Покрутил пальцем у виска. 9 марта 1994 года мы с Леней ударили по рукам, а через один год и две недели мы собрали два «Олимпийских» подряд – 16 и 17 апреля 1995 года.

Я с 16 лет в этом бизнесе. Когда я учился в 9 классе, у меня уже был свой ансамбль вокально-инструментальный в Кемеровской области. Я ими руководил, сам пел, и певцы у меня еще были. Я отлично чувствовал, какая музыка нравится населению. Мы играли Антонова, Леонтьева, Пугачеву, «Машину времени» – самые главные, широкоформатные хиты всей страны.

Я всегда работаю только с тем, что мне нравится, во что я влюбляюсь. А с другой стороны, я музыку делаю поперек трендов. Люди, идущие поперек трендов, всегда выигрывают, потому что, с одной стороны, у тебя есть поток, а с другой – твой проект. И при столкновении этот самый поток тебя наверх и вывозит. Но важно понять, что здесь срабатывает чуйка. Здесь талант нужен.

Леня не верил, что мы соберем «Олимпийский». У меня тоже были огромные опасения. Но я хотел совместить два бренда – Агутин и «Олимпийский». Окончательно таким образом поставить точку в вопросе «Кто такой Леня Агутин?». Сделать из него автора и артиста «в законе». При этом я попал на огромные деньги, меня подвел один партнер. Я все тянул на своих плечах. Заложил квартиру вместе с семьей – тогда так можно было. Но достаточно быстро рассчитался – за полгода. Сказал об этом потом Крутому, он долго ржал, говорил: «Ну ты дебил». Но выхода не было – реально.

Народ нас любил. В то время у Лени было три первых места на радиостанции «Европа Плюс», которая нас поддерживала очень-очень сильно. Французы, помню, офигели и послали Леню в Париж, на какое-то радио, а российское отделение «Европы Плюс» подарило ему белый ВАЗ-2105 – отдавали на Красной площади, это было красиво. Но Леня в те времена уже на «Лексусе» ездил. И ту «пятерку» мы решили подарить маме Лени.

Сама фраза «Парень чернокожий» – она очень драйвовая, она качает. Леня всегда всегда обращает внимание на то, как звучит слово, насколько оно может раскачивать. «Асфальтовые тропинки» [из песни «Летний дождь»] – тоже им придуманное словосочетание. Он в этом смысле немножко Пушкин. Он переделывает слова, меняет ударения только для того, чтобы слово качало. Как он «Парня» написал, я, честно говоря, уже не помню, но повторяю – никакого социального смысла в этом абсолютно не было. А музыка до сих пор звучит хорошо, потому что она сделана с таким черным драйвом. Музыка у него всегда живет вместе со стихами, поэтому у Лени песни – не треки, а песни. Ну и музыканты блестящие записывались тогда с ним. Коллектив мы собрали сумасшедший: до сих пор работает 90 %.

Сколько у Лени было эфиров – столько не было ни у кого. Я реально заливал телеканалы деньгами, чтобы покупать места в эфирной сетке. Это как сейчас многие вкладываются в посевы в соцсетях. Леня звучал отовсюду: вышла первая пластинка «Босоногий мальчик», и из каждого ларька, где продавались компакт-диски, она звучала. И из каждого окна горожан, которые эти диски уже купили, и из автомобилей – и так далее. Конечно, ему голову сорвало. Условно, он уезжает на гастроли куда-то: по сложившейся практике, если артист уезжает на гастроли, как правило, он дает интервью местной прессе. Или иногда артисту нужно прийти на ужин к какому-то спонсору – это, в общем, мировая бизнес-практика. А Леня начал не исполнять эти обязательства, мягко скажем. Где-то девчонки мешали, где-то – алкоголь, где-то – просто лень и так далее. Причем это происходило даже в Москве. «Нет, не хочу я сегодня идти к этому журналу. Ну не хочу, давай завтра». А там команда вся собрана: визажисты, фотографы, камеры, ну и так далее. И однажды мы с ним на эту тему сцепились. Я не помню, какие слова он говорил, но какие-то очень-очень обидные. Я отрубил телефон свой. А ровно через две недели Леня звонит как ни в чем не бывало – душка душкой. Спросил, как у нас дела; говорит, давай мы вот это будем делать и вот то. И я тоже не сказал ему ни слова про тот разговор. Но после того конфликта ни разу не замечал за ним неправильных поступков.

Мы с Леней остаемся друзьями до сих пор очень близкими. Но в какой-то момент выбор стоял так: либо я бы развалил его семью, либо мы должны были просто обняться за все семь лет, которые мы с ним замечательно провели, и пойти каждый своей дорогой. Мы выбрали второй вариант. Плюс Леня при моем уходе не потерял в своем творческом потенциале практически ничего. В творческом смысле он абсолютно самодостаточный человек. На первом этапе нужно было быть всегда рядом. Не затем, чтобы подсказывать, а скорее, наоборот, некие сомнения внушать ему. Чтобы он не был абсолютно уверен в том, что все вышедшее из-под его пера или струны обязательно будет хитом. Это была главная ошибка второго альбома. Вернее не ошибка, а его желание – чтобы я как можно меньше принимал участие в создании музыкального материала. И вторая пластинка была, скажу прямо, провальной. Из-за этого собственно и возник дуэт с Варум. Потому что нужно было что-то немедленно делать, падение было длительным и затяжным – что негативно сказывалось и на концертах, и на коллективе. Я на это уже не мог смотреть. После дуэта «акции», мягко говоря, сильно возросли. И третья пластинка уже была осознанно спродюсирована относительно времени.

Еще будучи с Леней, я задумал проект «Непара». Мальчик и девочка, они не похожи друг на друга, поэтому и «непара». Задумывалось это практически как социальный проект. Я рос без отца, как и огромное количество моих друзей. Многие мои друзья ушли из семей. Проект создавался, когда я от первой семьи ушел, и у меня появилась вторая, другая семья. Поэтому я был абсолютно в теме, тексты там практически все мои (и еще Артура Папазяна). Мы писали песни для конкретных людей, мы видели их глаза и чувства. Я не ошибся, таких людей десятки миллионов. Нам стали присылать письма, говорить, что мы несем правильную функцию. «Если бы не ваша песня, то мы бы точно разошлись» и так далее. И когда мы ездили по стране, всегда приглашали на концерты людей, писавших эти письма. И шоу проекта «Непара» как раз строилось вокруг общения. Там не нужны были декорации и танцы. Было общение с залом – мы выдергивали людей, которые присылали письма, и они рассказывали свои истории.

Интервью: Андрей Клинг (2020)

Лена Зосимова
Подружки мои

Для новых российских богатых поп-музыка в 1990-х стала еще и способом сделать приятное любимому человеку, подарив ему с помощью купленных за деньги ротаций некоторое количество символического капитала. Запевших жен и детей было много – но медиамагнат Борис Зосимов, пожалуй, переплюнул всех (что и логично – Зосимов был пионером здешнего музыкального телевидения, а в конце 1990-х запускал российское MTV). Понимая, что не сможет создать полноценную звезду, да и не нуждаясь в этом, Зосимов сделал из собственной дочери медиавирус, провокацию, на которую нельзя было не отреагировать. Песня Игоря Николаева «Подружки» как будто бравировала отсутствием вокальных данных у исполнительницы, содержала максимально неприхотливый текст и была дополнительно обогащена присутствием Богдана Титомира, который словно подмигивал: здесь нет чужих, здесь только свои. Под стать музыке был и клип, как будто сделанный в дешевом фотоателье. Лену Зосимову ругали на чем свет стоит, но все равно слушали и запоминали: вирус сработал.

Борис Зосимов

продюсер, отец певицы

Я был продюсером только однажды – когда запела моя дочь Лена. У меня в руках в то время были очень сильные рычаги. Я мог, в принципе, раскрутить кого угодно. Так почему мне было не попробовать сделать это со своей собственной дочерью? Но был и другой момент – я в то время начал заниматься серьезным бизнесом, и мне нужно было раскрутить свое имя. Причем раскрутить его достаточно серьезно. И я решил, что Лена – это оптимальный способ сделать так, чтобы фамилию мою знали в каждом доме. Я предложил ей петь, Лена согласилась, мы это запустили, накрутили – задача и моя, и отчасти ее была выполнена. Но на ребенка обрушился вал негатива – все вокруг только и говорили, мол, папа-папа-папа-папа. Что бы она ни сделала, даже если бы вышла и, как Монсеррат Кабалье, спела, все равно сказали бы – а, ну понятно, ничего особенного, это все папа. Так что мы недолго этим страдали и быстро решили завязать. Но ударили мы тогда здорово. И сделали это так массированно, что до сих пор все помнят.

Я придумал несколько эффектных ходов – и они все сработали. Во-первых, нам помогали очень хорошие композиторы. Игорь Николаев, например, написал мне целых три песни – в частности как раз «Подружек». Или появилась у меня такая идея – будет хорошо, если моя дочка будет петь с рядом самых популярных на то время молодых людей. Для «Подружек» я Боню Титомира очень долго уговаривал, потому что он был весь из себя рэпер крутой, капризничал, но я его даже убедил для клипа одеться в костюм. А потом был Вова Пресняков. Первый и последний раз снялся в клипе Ваня Демидов – это было вообще невероятно, но мы были близкими друзьями и как-то договорились. Был Игорь Верник. В общем, круто так поработали.

Был еще один ход, который сейчас повторить совершенно невозможно, – с премьерой песни. «Подружки» в один и тот же день, в 14 часов 5 минут, зазвучали на всех существовавших в то время музыкальных радиостанциях, кроме «Максимума». Миша Козырев сказал, что это для него все-таки совсем неформатно. Но все остальные согласились – и это было очень здорово. Представляете: едет человек в машине, переключает радио, а там везде идет песня «Подружки». Человек в ужасе: либо он сошел с ума, либо радио испортилось. Но главное – такое не забывается.

Сейчас Лена воспитывает детей, моих внуков. Ее часто зовут на всякие выступления, концерты, передачи, но она абсолютно не хочет этим заниматься, у нее другие задачи в жизни. Многие из той колоды продолжают песни петь и, наверное, зарабатывают неплохие деньги. Но Лена совсем к этому не стремится. Поверьте, она могла бы с «Подружками» по корпоративам «чесать» только так. Но она решила, что ей это не нужно. И это, по-моему, правильно. Выходить в 35 лет петь «Подружки мои, не ревнуйте» – смешно же.

Интервью: Мария Тарнавская (2011)

Божья Коровка
Гранитный камушек

С ликвидацией административных фильтров на большой эстрадной сцене начала появляться уличная музыка – и речь, конечно, не о рэпе, а о дворовых песнях под гитару. «Гранитный камушек» – один из самых наглядных примеров: фольклорного сорта текст плюс несколько простых аккордов, дополненных прямыми цитатами из Криса Ри (его «Road to Hell» в России почему-то вообще очень любили обдирать). У этой песни не было даже настоящего клипа – по телевизору крутили просто снятый на концерте ролик, в котором лидер ансамбля Владимир Воленко выступал на сцене в запоминающемся красном пиджаке в горошек. Хватило и этого – песня проложила дворовому жанру дорогу на эстраду, и потом с похожим материалом туда попадали Натали, «Адреналин» (с песней «Ковыляй потихонечку») и группа «Фактор-2». «Гранитный камушек» – один из самых чистых символов «попсы» как массового низового искусства, но и тут, если приглядеться, все сложнее: Воленко начинал в Московской рок-лаборатории, одно время сотрудничал с будущим вокалистом «Браво» Робертом Ленцем, а уже в 1990-е «Божья коровка» делила директора с арт-панками из «Ногу свело!».

Владимир Воленко

вокалист, автор песни

Прототип песни «Гранитный камушек» я услышал еще в пионерском лагере. В ней использовалось всего четыре простых аккорда, а я как раз только начал обучаться игре на гитаре. Так что эти аккорды превратились для меня в классический арсенал начинающего гитариста. А вот слова песни не впечатлили – какими-то слишком деревенскими они мне показались, поэтому впоследствии я почти полностью переработал весь текст, оставив лишь метафоры про «гранитный камушек» и «каменное сердце». Ну и мелодию дворового образца тех времен тоже, разумеется, пришлось значительно усовершенствовать.

Почему-то часто говорят, что «Гранитный камушек» – это Крис Ри. На самом деле это не совсем так: фрагмент аранжировки – да. Но не более того. Любой человек, мало-мальски разбирающийся в музыке, должен это понимать. Это не плагиат, это коллаж такой. Этим занимаются, в общем-то, многие композиторы, классики в том числе. Например, Верди в своей опере «Аида» использовал фрагменты Моцарта. А если вы возьмете Первую симфонию Чайковского, то услышите, что вся она построена на песне «Во поле береза стояла».

Мой отец Евгений Иванович по профессии физик-ядерщик, в советское время работал в Институте атомной энергии. Вместе с тем он слыл активным меломаном и любителем погонять буги-вуги на рояле. Матушке Светлане Давыдовне это не особо нравилось. Понятное дело – она отработала много лет преподавателем теоретических дисциплин в колледже имени Шнитке, который тогда назывался музыкальным училищем имени Октябрьской революции. В связи с этим между родителями возникла негласная конкуренция – кто куда меня перетянет: мать в классическую музыку или отец в область джаза и рок-н-ролла. Несмотря на то что отец с нами не жил (родители развелись, когда мне было три года), его «буги-вуги» победили. Уж больно мне не хотелось становиться «консерваторской крысой» – так часто называли музыкальных теоретиков. Тянуло выступать на сцене, иметь успех и наблюдать восторженную реакцию публики.

Зато в 1986 году, когда я вернулся из армии и встал вопрос об устройстве на работу, матушка помогла мне купить мой первый профессиональный инструмент Yamaha DX-21. По тем временам такой синтезатор стоил совершенно нереальных денег: 5200 рублей. Это была цена автомобиля, то есть практически все матушкины сбережения, накопленные за много лет. Но покупка быстро оправдала себя: довольно скоро я попал в Москонцерт и устроился в коллектив певицы Кати Суржиковой музыкантом-инструменталистом. Мы сразу отправились на длительные гастроли, в результате которых у меня нарисовался неплохой заработок. К тому же вскоре я сообразил, что, покупая синтезатор в Москве и продавая его на периферии (а при интенсивных гастролях я бывал в самых разных регионах), можно иметь дополнительный навар. Yamaha DX-21 я продал в конце гастролей по Казахстану за 5600, поимев таким образом на ровном месте аж 400 рублей. Не знаю, с какой суммой это можно сопоставить сегодня, но тогда это было эквивалентно приличному двухмесячному окладу. На следующих гастролях в Баку я приобрел другую модель уже более высокого класса.

С «Божьей коровкой» мы сначала другую музыку играли – с рок-элементами. Только мы поздно начали ей заниматься. Когда начали – перестройка уже закончилась. Пока созрели, наступил 1989 год, и вся эта перестроечная волна стала спадать, началось другое – «Мираж», «Ласковый май». В «Мираж» я попал совершенно случайно клавишником. Мне там сначала не нравилось, потому что я такой меломан, слушал серьезную музыку, сложную – а это был конкретно коммерческий проект. Но потом как-то проникся. Мы давали достаточно много концертов, делали хорошие деньги, так что грех было жаловаться. Ну и потом это, конечно, была хорошая школа для меня как клавишника и аранжировщика, человека из андерграундной сферы. Я стал разбираться в популярной музыке, а до этого ничего подобного и слушать не хотел. Считал оскорбительным вообще! Знаете, вот это все – Pet Shop Boys, Bad Boys Blue, Modern Talking и так далее. Мы были рокерами, нам положено было слушать другие группы. В итоге из «Божьей коровки» получился такой сплав: немножко того, немножко сего, немножко популярной музыки. Потом мы стали вкраплять элементы рока, джаза и даже шансона.

В начале 1990-х нас еще никто не знал как артистов группы «Божья коровка», и мы вновь еле-еле сводили концы с концами. Наш приятель Леня Агранович[30]30
  Певец, основатель группы «Флоктус».


[Закрыть] тогда помог мне и Инне Анзоровой устроиться в ночной клуб «Ла Рош», где мы раз в неделю выступали за 5000 рублей. В этом клубе в течение полугода каждую пятницу мы исполняли одни и те же четыре песни, которые я по случаю успел записать на студии. Среди них был и «Гранитный камушек». Еще через некоторое время я понял, что все же нужно записать альбом целиком. Аренда студии стоила 50 рублей в час – для меня тогда деньги неподъемные. Взять их было негде, и я решился продать синтезатор, который был куплен на матушкин стартовый капитал. Но я не ошибся в расчетах. После записи альбома мне удалось найти людей, которые занимались тиражированием и распространением аудиокассет. Песни сразу попадали людям в уши, так как новинки всегда звучали из киосков на рынках и в палатках у выходов из метро. Проходящие мимо соотечественники обычно спрашивали продавцов: «А что это за песня? А кто это поет? Давай купим». Правда, первое время мы ничего не зарабатывали, потому как контролировать такие продажи не представлялось возможным. Но уже через полгода наш первый продюсер Вадим Хавезон заключил удачный контракт с фирмой «Союз», которая сразу же выплатила нам несколько тысяч долларов.

Я пребывал в эйфории: мне наконец-то удалось рассчитаться с долгами, купить новую мебель и осознать, что риск расставания со столь необходимым для меня инструментом был не напрасен. А еще через год нам удалось заключить контракт и с фирмой «Лис’С»,[31]31
  Одна из первых российских (точнее, еще советских) продюсерских компаний, созданная Сергеем Лисовским. Среди прочего производила музыкальные телепередачи. Также большим успехом в начале 1990-х пользовался танцевальный клуб «У Лис’Са» в московском комплексе «Олимпийский».


[Закрыть] которая обеспечила съемку песни «Гранитный камушек» в программе «Хит-парад Останкино» и ее длительную ротацию по центральным телеканалам. Песня сразу стала популярной, у нас начались концерты. Уже летом 1996 года я приобрел новый инструмент Ensoniq TS10, который используется в моей домашней студии по сей день.

В дискографии «Божьей коровки» есть необычный альбом «Апельсины», который сначала был выпущен под псевдонимом Вован Второй. Задумывался он как пародия на серию ранних альбомов Сергея Трофимова, с которым мы записывались на одной студии более десяти лет. Это был шансон очень интеллигентного разлива. Максимальное, что мы там себе позволили, – словечко «просрали», используемое в песне «Апельсины» в отношении распада Советского Союза. За это слово я, кстати, каждый раз извиняюсь на концертах до сих пор. В те же годы появились и две пластинки духовно-христианского содержания, лучшие композиции из которых были переизданы в альбоме под названием «Госпел!».

В 2010–2013 годы я увлекался издательской деятельностью. Тогда еще выпускались МР3-сборники. Мой учитель Валерий Петрович Ушаков, который одним из первых в 1980-е тиражировал альбомы Владимира Кузьмина, Юрия Лозы, «Ласкового мая» и многих других популярных артистов, посоветовал мне разработать собственную серию сборников – и я придумал «Сарафанное радио». Отобранные песни группировались по темам и жанрам: свадебные, дорожные, застольные, солдатские, новогодние и так далее. К этим блокам я подбирал шутки, тосты, притчи, анекдоты, которые в студии начитывали колоритные дикторы, знакомые пародисты или актеры. То есть по жанру это превращалось в аудиокнигу. Еще я помогал с записью начинающим музыкантам, а затем публиковал готовые треки, компилируя их с произведениями известных артистов: Сергея Трофимова, Николая Бандурина, группы «Дюна» и так далее. Проект замышлялся как коммерческий, но последствия кризиса 2008 года сильно сказались на продажах носителей. И это еще полбеды. Там же помимо творческой составляющей была огромная бюрократическая волокита: с каждым артистом, автором текста, музыки, производителем фонограммы необходимо было заключить договор. Вот и получалось, что основные силы тратились не на творчество, а на переговоры и обсуждение условий, поэтому через некоторое время я был вынужден бросить эту затею.

Концертная жизнь сейчас у нас даже более насыщенная, чем в 1990-е. Мы активно гастролируем как с сольными программами, так и в рамках сборных концертов. Правда публика обычно скандирует: «Давай “Гранитный камушек”». А ведь у нас 12 альбомов, то есть еще 100 с лишним песен, просто им меньше повезло с раскруткой. Порой бывает обидно, но я не расстраиваюсь. В этом смысле мне очень понравился подход Бобби Макферрина. Однажды нам с Наташей Шоколадкиной[32]32
  Вокалистка «Божьей коровки», жена Воленко.


[Закрыть] посчастливилось попасть на его концерт в зале Чайковского, и в рекламе было сказано так: «Если вы про Бобби Макферрина знаете только то, что он исполнитель песни “Don’t Worry, Be Happy” – считайте, что вы про Бобби Макферрина не знаете ровным счетом ничего». Теперь и я говорю примерно так же: если у группы «Божья коровка» вы знаете только композицию «Гранитный камушек», можете считать, что про «Божью коровку» вы совершенно ничего не знаете.

Интервью: Марина Перфилова (2011, 2020)