Текст книги "Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021"

Балаган лимитед
Че те надо?

Попытки свести старый русский фольклор с новой российской эстрадой были многочисленными и почти неизменно заканчивались сомнительными художественными результатами – например, творчество Надежды Бабкиной или ансамбля «Золотое кольцо». «Балаган Лимитед» – история из той же серии, только тут все как будто специально доведено до абсурда: и название, и распевный анекдотец про межполовое недопонимание, и блюмкающий протокольный звук, и клип, в котором певцы и певицы из «Балагана» выступают с каменными выражениями лиц в провинциальном ДК, покуда зрители в зале демонстрируют все модели гендерных отношений, кроме здоровых. В 1999 году первый состав группы поругался с продюсером, и с тех пор в России песню «Че те надо?» исполняют два коллектива – «Балаган Лимитед» и собственно «Че те надо?».

Сергей Харин

продюсер, создатель проекта

Я группу не собрал, а просто нашел. Они были издалека, из города Рыбинска, ими никто не хотел заниматься. Я был тогда начинающим работником студии «Союз» и услышал их кассету, где они пели в демоверсии «Че те надо?». Стал ее всем показывать – но все не понимали, что с этим можно сделать. Но мне все-таки удалось добиться от руководства студии, чтобы они песню записали. А потом и альбом.

С песней «Че те надо?» связано очень много загадок. Даже сейчас, когда я путешествую по разным городам, меня все время хотят познакомить с автором или композитором этой песни. На самом деле эта песня русская народная, она даже в 1950-е годы в некоторых воинских частях была строевой песней. Нашел ее какой-то профессор Института культуры в экспедиции. Так она пошла дальше в народ. До того как ее записал «Балаган Лимитед», ее хотела сделать то ли Кадышева, то ли Бабкина. Пока они думали, мы спели. Нам недавно прислали продолжение этой песни, которого нет в официальной версии. Заканчивается так: «Тут я сразу поняла, че те надо, че те надо, / И дала, и дала, че ты хошь». Но мы так поем только на вечерних концертах, для взрослых.

В «Че те надо?» было что-то магическое. Каждый понимал в меру своей испорченности. Есть категория «глупые песни» – как «Мальчик хочет в Тамбов». Почему в Тамбов? Это притягивает людей. Или «Убили негра». 1999 год – кого убили, почему, за что? Так и здесь. Я тебе дам, че ты хочешь. Чего же он хотел? Нас обвиняли в том, что это пошлость. А когда мы задавали в ответ вопрос, в чем, собственно, пошлость, люди не могли объяснить. Потому что там ничего не было конкретного! Может, он денег хотел. Хотя, конечно, практически все русские народные песни о сексе. «Распрямись ты, рожь высокая, / Тайну свято сохрани». Какую тайну во ржи прятать? Или «…я пойду-пойду погуляю, / Белую березу заломаю». Конкретные намеки.

Поначалу «Балаган Лимитед», конечно, были ближе к фолку, народным ансамблям. Уже потом, когда мы расстались с первым составом в 1999 году, история поменялась. Народники считают, что это поп-музыка, а поп-музыканты не воспринимают, потому что считают, что это что-то народное. Мы занимаем отдельную нишу. И это нам не всегда на руку, потому что, когда другие группы пытаются делать то же самое, что и мы, все принимают их музыку за нашу. Все считают, что это делает «Балаган Лимитед». Мы от этого страдаем. Совсем недавно мне позвонила подружка и говорит: «Серега, я сейчас слышала песню, какие вы молодцы!» А там такая песня – что ни слово, то намек на мат. И все решили, что это мы поем, потому что это такая народная музыка в современном звучании.

Интервью: Григорий Пророков (2011)

Алена Апина
Электричка

Алене Апиной всегда везло на песни, в которых точно пойманы приметы времени: через несколько лет после бухгалтера, двух кусочков колбаски и юбочки из плюша случилась «Электричка», которая у людей определенных поколений неизбежно вызывает в памяти облезлые зеленые вагоны и характерный запах тамбура (колорита добавляет клип про серую зимнюю Москву, грустную девушку и веселого клоуна, которому в какой-то момент помогают танцующие рабочие в оранжевых жилетах). Обнадеживающее синтезаторное диско, сочиненное одним из самых востребованных композиторов тех лет Олегом Молчановым, звучит как своего рода сиквел советской эстрадной классики про последнюю электричку – только без хэппи-энда: на сей раз мужчина успел сесть на поезд, и любовь закончилась. Скорее всего, это осознанная рифма: слова для песни сочинил постоянный соавтор Молчанова Аркадий Славоросов – ветеран советского хиппи-движения, серьезный поэт и писатель, автор манифеста «Канон» и человек, который придумал псевдоним «Умка» для Анны Герасимовой.

Олег Молчанов

композитор

«Электричка» как будто превратилась в один из символов эстрады 1990-х – многие ее в этом контексте упоминают.

Алена к этой песне несерьезно относилась. Она сама рассказывала: «Еду в машине и слышу: “Первое место – песня ‘Электричка’ Алены Апиной”. Что за песня?» Забыла ее! И еще в интервью называла ее самой нелюбимой песней. Потому что она уже достала и меня, и ее: все ее просят по 20 раз везде исполнять. Она стала уже как народная, кавер-группы матерные слова туда вставляют: «Он уехал прочь на ночной электричке, / Ехать не хотел, да зажало яички», – много вариантов таких, есть еще пошлее, но прикольные.

Вообще, столько историй связано с этой песней! Игорь Крутой мне рассказывал: «Мы сидим с миллиардерами высоко в горах в Швейцарии – там русских вообще нет, там мировой уровень. И вдруг сверху слышится “Электричка”!» Представьте, какая песня популярная? Там ведь фирмачи только какие-то.

«Электричку» на финском поют, на сербском ее поет певец-суперзвезда (забыл, как его зовут[55]55
  Его зовут Владо Яневски и на самом деле он из Северной Македонии.


[Закрыть]). Я был членом жюри в Ханты-Мансийске на международном конкурсе: сижу в номере отеля, моюсь перед выступлением – и слышу, наверху кто-то поет. Я прислушался, а там – «Он уехал прочь…». А недавно у себя в Раменском захожу в магазин промтоварный, что-то выбираю – и такая женщина-одуванчик, в костюмчике, интеллигентная, идет и что-то напевает. Я услышал краем уха что-то знакомое и говорю: «А что это за песня?» Говорит: «Ну, это такая старинная песня, вы, наверное, не знаете: “В городе осень, и дождь, и слякоть, / Ну как тут не плакать”». И я говорю: «Это я ее написал». Она так удивилась!

Текст «Электрички» написал поэт Аркадий Славоросов, с которым вы вместе написали множество хитов.

Это был мой основной соавтор – выдающийся поэт, один из лидеров русских хиппи. Его даже звали Гуру. С длинными волосами он был – как Иисус Христос. Его фамилия – это псевдоним: его дедушка был одним из первых летчиков в России (в Первую Мировую войну вместе с Нестеровым, который сделал петлю на «кукурузнике», воевал) и взял себе псевдоним Славоросов – «Слава России». То есть у Аркадия были корни дворянские; сам он был очень серьезных энциклопедических знаний, философ, лидер андерграунда. Он писал серьезные тексты, его Иосиф Бродский даже печатал.

Мы с ним учились в одной школе в Люберцах – и он мне с точки зрения моего развития интеллектуального и духовного больше дал, чем книги, которые я прочитал. Например, я прихожу к нему домой и говорю: «Аркаша, поедем в город», – а он мне говорит: «А у меня везде город». Рок-музыка – это была его стезя. А в поп-музыке надо было писать попроще. Как Мао Цзэдун говорил, чем хуже, тем лучше: шлягер должен быть ближе к народу. Я ему, бывало, даю песню на трех аккордах – а он приносит гениальные стихи, которые не подходят к этой музыке. Текст «Электрички» я сам доделывал-пере-делывал: сокращал фразы, чтобы они повторялись, припев попроще сделал. То есть мы притирались друг к другу, я его упрощал – как мрамор обтачиваешь, чтобы форма была попроще.

Он обижался?

Да нет, он понимал, что я лучше делал: лаконичнее, мобильнее.

А ему не западло, как говорится, было поп-музыкой заниматься?

Странно, но Аркадий даже легче к этому относился, чем я; мне было больше западло. Я вот стеснялся песни «Электричка» – считал ее позорным пятном своей биографии. Я считаю себя музыкантом талантливым, у меня песни выдающиеся – а это так, халтурка какая-то. Я говорил: «Аркаша, мне стыдно за “Электричку”». А он: «А я горжусь этой песней!» Я сейчас уже успокоился и понял: раз народу нравится, значит, это легло как-то в душу, в сердце русского народа.

Как вы вообще начали поп-песни писать?

Сначала я занимался барабанами, потом гитарой. Я играю на гитаре, как будто пять гитаристов в одном человеке, – и классику, и фламенко, и джаз, и рок. Первая моя группа – «Миссия»; мы играли рок, у нас был хит «Летящий свет». Его Наталья Гулькина услышала и сказала: «Напиши мне песню такого плана». Она тогда была уже суперзвезда – ушла из «Миража», и ей нужен был хит. Я удивился: такая девушка, такие поп-песни поет – но перестроился и написал для нее первые 20 песен. Ну а потом пошло!

Это же была коммерческая история?

Да. Я не знал, что песни можно продавать за деньги, она мне сама предложила. Я от фонаря назвал сумму – и оказалось, что попросил в два раза больше, чем [лидер «Кар-Мэн» Сергей] Лемох, который был тогда уже известным. Не буду озвучивать, но это была большая сумма: ко мне приходили с чемоданом денег, открывали его… Несколько песен – хорошая машина.

Иномарка?

Да. И все песни [для Гулькиной] у меня получились шедеврами, но шлягерами не получились. Это потом я понял, что эти укупники и добрынины сочиняют хиты на двух аккордах – я таких могу 20 сочинить. И тогда я уже проще стал писать.

Я никуда не ходил, как другие композиторы с одной кассетой бегают к разным артистам. У меня столько музыки было – я просто сидел, а ко мне все обращались. Помню, иду по коридору, а там Филипп Киркоров: «Мне нравится, что вы для Ирины Салтыковой сделали. Может, вы мне напишете?» Прихожу к Филиппу домой, выходит Алла Борисовна: «Можно я послушаю? Филиппу не подойдет – мне подойдет что-нибудь». Вот так и получилось: Филипп Киркоров спел «Валентинов день», а Алла Борисовна – «Счастье». Я мог и дальше продолжать, но просто у них свой круг – это надо было с ними тусоваться, ходить, на них влиять. А у меня своя жизнь: я не люблю от кого-то зависеть, я самодостаточный.

Вы написали огромное количество песен, которые все знают. Но о вас очень мало кто слышал. Вас это не огорчает?

Нет. Я философ, это меня спасало по жизни, потому что без мудрости в нашей стране невозможно. Как правило, раскручиваются те авторы, которые сами начинают петь. Вот, например, Добрынин когда не пел, а писал, его мало знали – и он спел сам «Не сыпь мне соль на рану». Великий Михаил Танич всю жизнь писал гениальные тексты, а денег заработал в конце жизни, когда сделал свою группу «Лесоповал», – и смог купить квартиру достойную. А то жил в такой квартире… Как вам сказать, скромной. Мне жалко было: он написал «Погоду в доме», Долина – миллионерша, а он скромно живет. Я не ради денег песни делал – но все равно я успел дом построить, еще что-то.

Сейчас я возродил свою группу вместе с супругой Аллой Ковнир – мы сделали «Миссию любви» и уже лет пять выступаем на рок-фестивалях. Я на самом деле именно сейчас себя реализую по максимуму. Тогда в шоу-бизнесе я писал эти песни как задней левой, хотя и старался. А сейчас мы делаем великие песни, для вечности.

Другие продюсеры из 1990-х – Матвиенко, Меладзе, Фадеев – по-прежнему выпускают песни, сидят на каких-то больших бюджетах, а вы ушли в сторону.

Я занимаюсь искусством настоящим – а они занимаются коммерцией, к искусству не имеют отношения вообще. У Кости Меладзе вначале были проблески гениальной песни: «Не тревожь мне душу, скрипка», «Ночь накануне Рождества»; он талантливый человек. Но потом началось «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи» – вот это все. Или Максим Фадеев! Талантливый человек же был, а связался – Линда, деньги, банки – и уже все хуже и хуже.

Линда вам не нравилась?

Нет, мне нравился Максим Фадеев. Но Линда – кто она такая? Она же не певица – она и внешне никакая. Ни петь не умеет, ни танцевать; вообще не ахти, просто у нее папа банкир и много денег дал. Если бы [на ее месте] была [солистка 5sta Family] Лоя какая-нибудь, к примеру, таких много – талантливых, было бы круто. А здесь: «Я ворона, я ворона», с Питера Гэбриела содраны все аранжировки.

Если сейчас оглядываться назад, какая ваша любимая поп-песня?

У меня вкус утонченный – я привык к очень хорошей музыке, великой. Мои ориентиры – The Beatles, Антонио Карлос Жобим, Стиви Уандер, и поэтому даже свои песни я меряю под их песни. В шоу-бизнесе я хиты делал – но и какую-то великую необычную песню каждому артисту старался написать. Вот с Ветлицкой мы сделали «Танцуй на пляже», с Кристиной Орбакайте тоже все модные песни.

Но были и коммерческие проекты: вот приходит жена банкира, например, – и я ей целый альбом делаю. Имя не буду называть. Сначала она псевдоним взяла на западный манер, и песни у нее не мои были, а какие-то непонятные. Я ей говорю: «Давай я тебе сделаю шлягер», – а она: «Нет, мне надо как у Бьорк». Ну то есть чтобы вообще дурка была. И вот, в первый раз несколько миллионов долларов вложили – не пошло. Она берет новый псевдоним – еще несколько миллионов – и опять не пошло.

Должна быть харизма, но самое главное – репертуар, песня. Когда есть, например, «Электричка» – хоть кто ее спой; хоть Натали, хоть Апина, хоть Салтыкова, хоть Буланова. Есть артисты хитовые, как Леонтьев, Пугачева – они сами делают песни. А есть песни, которые делают артиста, карьерообразующие. Вот я такие песни писал.

Вы за современной поп-музыкой следите?

Нет, не слушаю. Не интересно.

И давно так?

Очень давно. На Западе последнее потрясение для меня было – это группа Nirvana. После этого таких не было великих групп. И так же в поп-музыке. Остались великие джазовые люди: Стиви Уандер, Джордж Бенсон. Есть Бейонсе, понятно, я люблю Шакиру, но самая любимая у меня Шаде – ее для меня никто не перепел. В нашей стране был вроде всплеск – вот Земфиры первый альбом, она удивила и порадовала, а потом опять…

Может, это общий мировой кризис: пандемия, глобализация, деньги, мафии, не знаю что. И коммерциализация искусства. Вот, например, группа Garbage мне нравилась, а когда с продюсером связались, у них альбомы пошли более коммерческие.[56]56
  Все альбомы Garbage спродюсированы самой группой.


[Закрыть] Или Coldplay – они играли баллады, но все равно из рок-музыки ушли в поп-музыку; у них пошли шлягеры – и уже не то. Надо иметь свое лицо и несмотря ни на что идти своим путем. Как Гребенщиков. В нашей стране мне нравится только он как личность.

А в остальном в поп-музыке и в рок-музыке – имитация бурной деятельности: или графоманы, или полусамодеятельность. Есть те, кто могут петь хорошо, – Ани Лорак, Полина Гагарина, но у них нет своего лица, нет своей музыки. Или Алла Борисовна даже. Я ее любил больше всех, до сих пор уважаю – но почему надо было скатываться и петь эти песни: «Девочка секонд-хенд», «Мадам Брошкина», шансон? Ей несолидно, она величайшая певица. «Не отрекаются, любя» – вот уровень, и ниже этого уровня вообще нельзя.

Интервью: Марина Перфилова (2020)

Белый орел
Потому что нельзя быть красивой такой

Пока коллеги по большому бизнесу устраивали поп-звездами своих жен и детей, владелец рекламного агентства «Премьер-СВ» Владимир Жечков решил стать поп-звездой сам. Весь этот проект как будто режиссировал Виктор Пелевин, который, кстати, через несколько лет даже упомянет Жечкова в романе «Священная книга оборотня». Название «Белый орел» было позаимствовано у водки, которую агентство Жечкова рекламировало комическими видеороликами; песню «Потому что нельзя быть красивой такой» написал вездесущий Игорь Матвиенко, который на сей раз сочинил образцовый белогвардейский романс; клип снимал Юрий Грымов – самый востребованный рекламный режиссер 1990-х, который в данном случае сделал ремейк снятого Дэвидом Финчером видео на «Freedom ’90» Джорджа Майкла; главную роль в нем играл будущий муж Наташи Королевой, а тогда звезда российского стриптиза – Тарзан. Сам Жечков пел за кадром и долго поддерживал мистификацию, не показывая своего лица: по стране даже гастролировала группа с подставным вокалистом, а то и не одна. Впрочем, вряд ли весь этот пост-модернизм имеют в виду люди, которые и сейчас при определенных алкогольных обстоятельствах навзрыд голосят и «Потому что нельзя…», и «Как упоительны в России вечера»: «Белый орел» был не первым и не последним случаем, когда шутка для своих по дороге к массовому успеху избавилась от юмора.

Владимир Жечков

вокалист, автор проекта

«Белый орел» – это моя прихоть. Захотел спеть – спел, захотелось влюбиться – влюбился, захотел нарисовать – нарисовал. Что-то надо делать, чтобы было интересно. У меня же журналы были все эти – «ТВ парк», «Кинопарк», это я все создавал. Думал еще какие-то журналы покупать на Западе, но потом скучно стало. У нас была крупнейшая рекламная группа в России, у нас были телеканалы, кинопрокат был, видеопрокат – но мы с партнерами не нашли общего языка. Разошлись, продали активы. Тогда я и запел, со скуки. Деньги есть – ума не надо. Серьезно я никогда этим не занимался. И до сих пор серьезно не занимаюсь. Это хобби такое.

Любое дело – это практика и определенный талант. Когда я учился в школе, меня мама заставляла играть на скрипке. Я уходил, скрипку оставлял в подъезде, а сам шел играть в футбол. Когда у меня были академконцерты, я выходил, играл четыре такта, преподаватель говорил: «Достаточно». В итоге «тройку» поставили. Музыку я всегда ненавидел, потому что у меня сестра пианистка профессиональная – она все время играла, меня это очень сильно раздражало. К тому же с детства все мои друзья очень хорошо поют, хотя и не профессионалы. А я никогда не пел, хотя мне всегда хотелось. Когда мы играли на гитаре, мне все говорили – ты только не пой. У кого-то – у Наполеона, у Березовского – мечта руководить миром. А у меня комплекс, что все хорошо поют, кроме меня. Видимо, из-за этого я стал музыкой заниматься.

Я никогда не занимался музыкой до того, как появился «Белый орел». На гитаре играл две песни, которые я и спел в студии, когда мы пришли туда с Укупником и Матецким. В молодости играл несколько песен на гитаре, из которых я три или четыре спел на первом альбоме. Попробовал – получилось, просто прикольно было. При этом все песни сделаны мной. Поэты и композиторы доводили до ума то, что я создавал. Неумение спеть подавалось как мелодия – так получился какой-то колорит. Песни «Как упоительны в России вечера» вообще не было – было восьмистишие. Я попросил [Федора] Добронравова, чтобы он нашел поэта, который допишет. «Потому что нельзя…» мне Матвиенко подарил – но он сам не ожидал, что будет такой успех. Принес песню, напел просто под пианино – я взял. Сделал большую рекламу, промоушн огромный. Песню стала вся страна петь. Это один из редких случаев, когда у Игоря песня стала хитом, хотя ее спел не его коллектив. Даже у «Любэ» нет хитов равных. «Белый орел» по количеству хитов, по раскрученности, по качеству материала – лучшая группа страны за последние 10–15 лет.

Я по своей натуре человек непредсказуемый. Даже в отношении женщин я такой, с выдумкой. То, что в «Белом орле» спето, – это от моей собственной персоны: я бываю и серьезным, и умным, и очень умным, и образованным, и остроумным, и веселым. Хотя я, наверное, занимаю первое место в мире по количеству несчастий, которые в моей жизни были, я сохраняю какой-то оптимизм.

Я собрал группу, которая ездила на гастроли, потому что песен было много, интерес был большой. Пусть ездят, какие-то деньги зарабатывают. Чтобы не забывали; деньги тоже были, но в первую очередь – чтобы не забывали. Киркоров поет до сих пор, Пугачева поет – тут то же самое. Сейчас у нас очень хороший состав, там поет один из лучших вокалистов страны. Я считаю, что на сцене должны какие-то симпатичные лица выступать, а я не очень высокого мнения о своей внешности. Я в принципе скромный. Все знают Березовского, Абрамовича – кого угодно, кроме меня. А меня знают только все олигархи. Такой стиль.

Интервью: Григорий Пророков (2011)

Максим Леонидов
Видение

Еще один пример того, насколько проницаемы и взаимосвязаны были миры роки поп-музыки даже в те годы, когда их было принято считать врагами. Максим Леонидов был лидером бит-квартета «Секрет». Он одинаково хорошо себя чувствовал и на сцене Ленинградского рок-клуба, и в эфирах советского телевидения – и когда в середине 1990-х вернулся на родину из Израиля, продолжил в том же духе, благо почва была подготовлена и его соратниками по группе, и, например, Валерием Сюткиным: все они реанимировали советскую эстрадную интонацию, убирая из нее идеологию и подчеркивая джентльменский стиль. Прогрессивная публика с удивлением заметила, что рефрен «Видения» про «я-оглянулся-посмотреть» точь-в-точь повторяет шепот Роберта дель Найи из «Safe from Harm» Massive Attack, – но на самом деле все было несколько сложнее.

Максим Леонидов

певец, автор песни

Мы снимали во Франции телепередачу «Эх, дороги» про автомобили. Был выходной, все куда-то разбрелись, я остался один – и решил написать песню. Вообще-то, задумывал такой рок-н-ролл развеселый – но песня сама диктует, какой ей быть. После записи я опять уехал с телевидением – на сей раз в Мексику. А потом туда приехал Коля Белых, продюсер телекомпании «Смак», и сказал, что песня звучит из каждого утюга. Я, конечно, не поверил, но обрадовался. Возвращаюсь в Петербург, сажусь в машину, включаю радио – не помню какое, – а там как раз хит-парад. Объявляют пятое место, четвертое, третье, второе. Ну вот, думаю, а что ж мне все говорят, что она отовсюду звучит. И вдруг объявляют, что на первом месте… Да, было приятно.

Волна софисти-попа середины 1990-х образовалась не у нас, а вообще везде. Вся эта музыка – Стинг, Леннокс, Лиза Стэнсфилд, Джордж Майкл – тогда была главенствующей. Весь музыкальный дизайн, который нас окружал и в ушах был у нас, – ровно вот этот. И конечно, все музыканты подпадали под его влияние. Брал ли я строчки припева из «Safe from Harm»? Я про Massive Attack ничего не знаю. Корни этого уходят гораздо-гораздо глубже, чем к Massive Attack. Есть такая старая ковбойская песенка [Джонни Уотсона], которая называется «Looking Back» – вот оттуда этот прием.

Никакого особенного художественного усилия я лично к созданию клипа на «Видение» не приложил. Начнем с того, что денег на него у нас не было. Они появились случайно, потому что на горизонте замаячил некий бизнесмен, бывший офицер советской армии – а теперь состоятельный джентльмен. Мы оказались в одной компании, где я под гитару пел песни. В том числе спел песню из кинофильма «Щит и меч» [про советских разведчиков], где «прожектор шарит осторожно»… Это произвело на него сильное впечатление, и он дал денег, чтобы мы сняли клип на эту песню. Клип на нее мы сняли недорогой, а остальные деньги потратили на клип «Видение». Что касается визуальной части – я в это не лезу никогда, есть специалисты и без меня. А мой образ в клипе – это Элвис: эти движения плечами характерные я взял у него, конечно. Знаете, тогда еще была модна такая немножко ретро-эстетика, люди пели такие как бы советские песни: «Солнце мое», «Школьная пора»… И эстетика клипа ровно такая: девушка в очках как из 1950-х, музыканты тоже так одеты. Так что органично было и немножко Элвиса дать туда.

В Советском Союзе никакой музыкальной индустрии не было. А была возможность за свои деньги записать альбом и потом с поклоном принести его на фирму «Мелодия», получить свои 70 рублей и подарить народу свои песни (смеется). Первый альбом «Секрета» разошелся миллионными тиражами – надо ли говорить, что мы ни копейки, кроме тех 70 рублей, которые нам отдали за пленку, не получили? Ничего общего с нормальным цивилизованным шоу-бизнесом в Советском Союзе не было – как, впрочем, и в России.

Что касается внешнего вида «Секрета» – мы просто были умными, и мы об этом думали, а не просто заимствовали. На чем прокалываются все бездарные продюсеры, набирающие сладких мальчиков? Они занимаются эпигонством, примеряют чужую одежду на абсолютно других людей, которым она не по размеру. Вместо того чтобы раскрыть, какие Иванов и Васечкин, из них пытаются сделать Джонсона и Смита. И это абсолютно неправильно. Потому что интересно-то то, какие люди на самом деле. А мы в «Секрете» себя более-менее знали: знали, что нам идет, знали, какие песни мы любим. Поэтому образ группы 1960-х годов – будь то ранние The Beatles, или The Hollies, или тысячи других групп, которые выступали в аккуратных костюмчиках и галстучках, – нам очень шел. Мы никого из себя не строили, ни черта из себя не корчили – а просто делали то, что любили, и вели себя так, как нам нравится. Вот и все.

Переехав в Израиль, я попал в очень популярную вечернюю программу «Субботний вечер с Эхудом Манором». Эхуд Манор – это такой, знаете, израильский Илья Резник был; человек, который написал кучу стопроцентно израильских шлягеров. Он пригласил меня вместе с моей тогдашней супругой Ирой Селезневой принять участие в программе, и я там спел Майка Науменко – «Песню простого человека», которую сам перевел на иврит. После этого мне поступило сразу два предложения от израильских компаний звукозаписи – я подписал контракт с одной из них, и мы записали пластинку на иврите. Что-то я написал сам, что-то перевел: «Свечу» Макаревича, «Рок-н-ролл мертв» Гребенщикова. Правда, компания сделала большую ошибку – они взяли в музыкальные продюсеры лидера группы Minimal Compact Рами Фортиса. Хотели сделать из моей музыки нечто более модное и похожее на общее звучание рынка, и в итоге там от меня мало что, к сожалению, осталось.

Главное, что мне бросилось в глаза после возвращения в Россию, – в Израиле все-таки все, что касается продакшна, делается, как везде на Западе. Студия звукозаписи обеспечивает студию, обеспечивает горячую еду, следит, заботится. В России, когда я приехал, ничего этого, конечно, не было. Я записывал альбом «Командир» на Варшавском шоссе в студии Sintez Records, которой руководил [басист «Машины времени»] Саша Кутиков. Туда время от времени заходили бандиты, которые крышевали эту студию. Пили пиво, как-то с нами общались. А потом заходил Эрнст с Парфеновым – они еще тогда вместе делали телевидение. А потом еще какие-то люди. Все это было довольно странно. Никаким бизнесом там, безусловно, и не пахло – тем не менее нам удавалось создать творческую атмосферу.

Интервью: Наталья Кострова (2011), Иван Сорокин (2020)