Текст книги "Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021"

Аркадий Укупник
Свадебный марш

После распада СССР привычное разделение творческого труда перестало иметь смысл: при желании композиторы и продюсеры могли не только сочинять, но и петь, и у некоторых такое желание было. Аркадий Укупник с середины 1980-х писал для Долиной, Пугачевой, Ветлицкой, Преснякова, Шуфутинского и прочих больших звезд, одно время продюсировал группу «Кар-Мэн», а сам выходил на сцену обычно в комическом амплуа. Строчка «Я лучше съем перед ЗАГСом свой паспорт» быстро превратилась в то, что сейчас называют мемом: по-английски бы такой жанр назвали «новелти». Отдельного внимания заслуживает клип на «Свадебный марш» с полуголыми мужчинами в кожаных трусах и переодеваниями в женское платье: в 1996 году это не то что не было скандалом, но даже не опознавалось как провокация.

Аркадий Укупник

певец, композитор

Когда читаешь такие находки, как «Я лучше съем перед ЗАГСом свой паспорт», понимаешь, что надо этим заниматься. Появилась мелодия, я сделал клип. А там уже она пошла. Веселые песни всегда востребованы. Другое дело, что их гораздо меньше, чем песен про любовь. Их делать сложно, в каждой должна быть придумка. А если пишешь про любовь, много вариантов, как заставить людей сопереживать.

Я никогда себя певцом не считал. Просто сделал демо песни «Маргаритка», показал ее продюсеру – и он сказал, что я ее должен сам спеть. Ну почему бы и нет. Диверсификация – не класть все яйца в одну корзину. Есть композитор Укупник; есть человек, который исполняет свои песни.

У «Марша» съемки были смешные. Я там изображаю женщину, и сначала я неделю репетировал перед зеркалом женскую походку. Когда мы приехали сниматься в Питер, стилист сказал: «Давай тебе побреем ноги. Иначе волосы будут видны сквозь колготки». Это была неправда, но я, как доверчивый артист, согласился. Даже выше колена побрили.

Никакого образа я себе не придумывал. В начале 1990-х, во время съемок «Рождественских встреч», Пугачева отправила меня к парикмахеру, чтобы сделать химическую завивку. В принципе, у меня и так вьющиеся волосы, и завивку я делал всего лишь один раз – как раз тогда. Ну так и пошло. Потом на съемках одного клипа я был в темных очках – а там были всякие взрывы, в очки попала марганцовка, и фильтры испортились. Я их оторвал – получились обычные прозрачные круглые бутафорские очки. И я прямо в них поехал сниматься в клипе «Петруха». Так и сложилось: кудрявый парень в очках. А потом и зрение испортилось.

Интервью: Григорий Пророков (2011)

Сергей Мудров

автор текста

Мы с Укупником вместе работали в Театре песни Аллы Борисовны Пугачевой. Однажды я показал ему текст песни «Я на тебе никогда не женюсь». Это была самая короткая сделка в моей жизни: я вечером накануне написал текст, вечером приехал на студию, встретился с Укупником и показал ему текст. Он спросил: «Кто-то еще видел?». Я говорю: «Нет». И мы просто обменялись. Он мне – деньги в карман, я ему отдал текст.

Текст мне просто пришел в голову. У меня есть один приятель, и у него был мальчишник перед свадьбой. Он прилично набрался и вдруг решил, что он не хочет жениться. Мы начали шутить – а давай тебе ноги сломаем, а давай – руки. Но поняли, что даже если сломаем ногу, то завтра его привезут на инвалидной коляске. Тогда начали шутить про документы, что можно страничку из паспорта вырвать. Потом вспомнили, что паспорт еще был из СССР, не все успели поменять на российский. В общем, так шутили и шутили. Он, кстати, в итоге не женился. Он в ту же ночь попался работникам милиции пьяный в автомобиле и уехал после этого надолго. А я пришел домой в таком состоянии после мальчишника, что написал этот текст, как он есть, целиком. Мне понравилась идея, что можно что-нибудь сделать с паспортом; сожрать его.

У меня был приятель, который работал в большой звукозаписывающей компании, и однажды он очень серьезно заболел. Мы в один из последних дней его жизни сидели и разговаривали. И он мне так сказал: «Я чувствую, что я в том числе виноват, что у нас в стране такая идиотская музыка». На радио, на сборники ставили не то, что нужно людям, а то, что нравилось лично. Это все было очень сильно коррумпировано. Конкретные люди не давали молодым людям вылезти. Много хороших талантливых ребят провалились в никуда. Время идет – и мы имеем сейчас то, что имеем. Но мне кажется, что эстрада и музыка поменялись к лучшему.

Интервью: Григорий Пророков (2020)

Ирина Салтыкова
Голубые глазки

Жена Виктора Салтыкова, солиста побеждавшей на фестивалях Ленин-градского рок-клуба группы «Форум», Ирина Салтыкова сделала музыкальную карьеру почти нечаянно – работала заведующей торговой базой и секретаршей, пока через мужа не познакомилась с руководителем всей той же группы «Мираж», который как раз искал замену только покинувшей ансамбль Наталье Ветлицкой. В итоге и в сольной карьере Салтыкова, сохранившая фамилию и после развода, повторяла и в некотором смысле усугубляла Ветлицкую. Она тоже была красавицей-блондинкой, тоже пела о глазах, ей даже писали те же авторы (сочинитель ее хитов Олег Молчанов сделал для Ветлицкой песню «Плейбой») – но там, где у Ветлицкой был изящно-отстраненный эротизм, Салтыкова ставила акцент на оголтелую сексуальность, лишний раз работая на новый расхожий стереотип о том, что в поп-музыке теперь важнее уметь выглядеть, чем уметь петь.

В снятом одним из самых заметных постсоветских телевизионных режиссеров Сергеем Кальварским клипе на «Голубые глазки» Салтыкова поет, лежа в ванной, и демонстрирует трусы тигровой окраски – за этими картинами легко забыть о том, что видео певицы еще и показывали новые трансгрессивные мужские образы: в «Серых глазах» – парней в коже с БДСМ-аксессуарами; в «Голубых глазках» – женственных юношей с накрашенными губами. Окончательно статус Салтыковой как главной блондинки 1990-х зафиксировал через пару лет Алексей Балабанов в фильме «Брат-2».

Ирина Салтыкова

певица

Как к вам попала эта песня?

У меня был автор, Олег Молчанов, который написал «Серые глаза» и несколько других песен. А потом уже появились «Голубые глазки». «Серые глаза» так ворвались во все хит-парады, что мы посчитали, что глаза – это мой бренд. Потому и «Голубые глазки». Я согласилась, взяла эту песню, сняли клип. А вообще, мне всегда говорили, что у меня красивые глаза. По крайней мере, как я раньше говорила, глаза – хорошая часть тела, глаза – зеркало души.

Клип же был запрещен к показу на ОРТ – говорят, из-за гипер-сексуальности?

Во-первых, так всегда говорили о любых моих клипах. Хотя если сейчас посмотреть, непонятно, где там это все. Сейчас клипы стали настолько пошлые – все открытые, раздетые… Вообще нет в платьях девушек, только в трусах. А у меня все там прилично, достойно. Просто на тот момент это выглядело откровенно. Для народа. Они хотели это видеть, но не видели. Мечта всех девушек – надеть короткую юбку, но это не разрешалось. Поэтому я думаю, что когда кто-то делает это первым, он остается в памяти у людей. А запретили его по другой причине. Сначала сказали, что в клипе снят мотоцикл Harley-Davidson – значит, реклама. А потом сказали, что «Чупа-чупс» – это пошло.

Эта большущая конфета, которую облизывали вы и какие-то модели?

Я не облизывала. Вот видите, вам уже показалось, что облизывала. И всем кажется, что я раздетая, а я одетая.

Да еще режиссер Сергей Кальварский все время норовит показать, как вы наклоняетесь вперед…

Почему норовит? Он просто снимал и монтировал. Скорее, это я все норовила наклониться, а он это снял. Может быть, потому что он мужчина и посчитал, что это красиво или нужно для клипа.

А еще там есть какой-то странный восточный мотив между куплетами.

Есть, да. Это идея Молчанова. Когда он выяснил, что меня очень хорошо принимают на Кавказе, он решил это вставить. Еще голубые меня сразу все полюбили. Потом я на эту песню сделала ремикс и там уже пела не «эти глазки», а «эти голубые».

Там есть такой момент: «Да, так сильно ошибалась я, / Да, так сильно обижалась я». Это как-то имеет отношение к вашей личной жизни?

«Да, так больно обжигалась я, / Только больше не попалась я / На уловки твои». Я тоже участвовала в создании текста, поэтому это имеет непосредственное ко мне отношение. А вообще, смешная история – как-то мы сидели в компании, я сказала: «Сейчас я вам расскажу стихотворение». И стала читать текст этой песни. И все обалдели: думали, что это какой-то поэт. А когда я дошла до припева «Эти глазки, эти голубые глазки», все стали улыбаться. На самом деле текст никто не слушает, а ведь это практически настоящая поэзия. (Читает с выражением.) «Трудно быть одинокой, но легко быть свободной, / Быть ничьей, быть далекой, как звезда. Да. / Трудно быть одинокой, умной и сумасбродной, / Нежной быть и жестокой иногда. Да. / Да, так сильно ошибалась я, / Да, так больно обжигалась я, / Только больше не попалась / На уловки твои. / Эти глазки, эти голубые глазки». Вот и все. Так что это серьезное стихотворение – вот в чем прикол моих песен.

Интервью: Павел Гриншпун (2011)

Олег Молчанов

композитор

Я написал рыбу – это набор слов под мелодию, чтобы поэту, у которого музыкального образования нет, было понятно. Чтобы он понимал размеры, акценты, ударения – «пара-пам-пам-пам». Сделал мелодию, на шару спел «Эти глазки, эти голубые глазки, эти ласки…» и дал Аркадию Славоросову – это великий поэт, с которым я постоянно работал. Он мне приносит текст – куплеты сделал, а припев этот же, говорит: «А мне понравилось». И так мы и оставили, песня действительно стала хитом. Клип такой сексуальный получился: «Чупа-чупс», фотомодели, Ира лежит в ванной с молоком.

До Салтыковой я работал с Ветлицкой; Наталья меня вдохновляла. Я понял, что она любит босанову: она жила с Павлом Смеяном, и он ее познакомил с джазовой музыкой. Она любила Антонио Карлоса Жобима, моего любимого композитора бразильского. Так мы с ней записали «Танцуй на пляже», потом – «Плейбой». И после этого пришла Салтыкова – услышала мои песни и поняла, что это хиты, а она тоже хотела в шоу-бизнес.

Ветлицкая и Салтыкова отличались, как лед и пламень. У Наташи такая холодная красота, такая аристократическая – а Ирина более душевная, теплая. Зажигалка, простая девчонка, которая исподволь сама себя сделала. Хотя по вкусу Ира не уступала никаким аристократам, она себе выбирала костюмы сама. Я ее увидел в первый раз у себя дома – а там у меня в бильярдной висит плакат Памелы Андерсон, тогда были как раз «Спасатели Малибу».[42]42
  Сериал о пляжных спасателях, где Памела Андерсон играла одну из главных ролей, выходил на американском телевидении на протяжении 1990-х; в России его тоже показывали.


[Закрыть] Я и говорю: «Ира, надо эту тему нам пробивать: секси-красотка, но такая чуть-чуть скромная, наивная». Я понял, что ей нужны хиты: танцевалки – но такие модные, не сильно вокальные, потому что она не певица.

Первой мы записали песню «Серые глаза». Я все продумал заранее – чувствовал, что будет бомба. Я взял стилистику аранжировки у Ардис – была такая певица с песней «Ain’t Nobody’s Business», она зубами шепелявила. Я сам люблю регги, Боба Марли… И для Ирины взял эту стилистику. И «Серые глаза» так стрельнули! Ира сняла клип, прошло два дня, ей звонит Филипп Киркоров, говорит: «Ира, это бомба». Мне позвонили тоже известные люди и удивились, потому что меня многие отговаривали с Ирой работать. Ее бывший муж говорил, мол, она петь не умеет, ничего не получится, ты известный музыкант, зачем ты с ней связался… А я сам не знал, что так стрельнет. Все же хотят хит сделать, все вроде знают штампы: диско, бочка ровная, текст хитовый, шлягер-фразы – но не у всех получается. Я понимал, что песня шлягерная, но не знал, получится ли у Иры образ и клип. И через несколько дней она стала звездой. По продажам альбом «Серые глаза» был на втором месте после Пугачевой – ну, считай, на первом, потому что Пугачева отдельно, вне контекста всегда. Мне до сих пор авторских приходит от «Серых глаз» много – на нее ремиксы делают.

Интервью: Марина Перфилова (2020)

Татьяна Буланова
Ясный мой свет

У бывшего библиотекаря Татьяны Булановой, вообще-то, с самого начала карьеры были быстрые песни. Однако с дистанции в 30 лет ее ранний репертуар во главе с «Не плачь», гениально использованной в фильме Кантемира Балагова «Теснота» о бесприютной юности в Нальчике конца 1990-х, однозначно вспоминается как большое пронзительное рыдание, оплакивающее осиротевшую и обнищавшую страну. Этот стон у нас и правда звался песней – и закономерно звучал на вещевых рынках и в плацкартных вагонах. Смена амплуа в 1996-м формально была обусловлена неудачным опытом сотрудничества Булановой с Ильей Резником, но и этот сюжет неизбежно хочется запараллелить с эпохой докризисного экономического роста и каких-никаких надежд, которые начали оправдываться. Теперь впору было и потанцевать – что и делала Буланова в песне «Ясный мой свет». Музыку для альбома «Мое русское сердце», на котором певица не последний раз изобретала себя заново (дальше был еще гитарный альбом «Стая», выпущенный под именем ТаБу), написал Олег Молчанов – тот же человек, что делал главные хиты Ирины Салтыковой.

Татьяна Буланова

певица

Вы как-то сказали, что стараетесь не петь «Ясный мой свет» на концертах. Почему?

То же самое еще про «Не плачь» можно сказать. Она же была записана, как сейчас помню, 2 декабря 1990 года, а сейчас вот уже будет декабрь 2020 года. То есть песне 30 лет – ну сколько можно ее петь? «Ясный мой свет» – такая же история. Но на самом деле, если я что-то говорю, делите это на 87. Я прекрасно понимаю: в основном на концерты люди приходят послушать то, благодаря чему меня узнали. Поэтому в знак уважения к публике я все равно буду петь эти песни.

«Ясный мой свет» появилась после выхода альбома «Обратный билет», который вы называли неудачным.

Сейчас я понимаю, что не таким уж неудачным он был. Многие песни с удовольствием слушали – пусть, может быть, не было такого громкого коммерческого успеха. А тогда я просто услышала творчество Олега Молчанова, мне очень понравилось – и мы с продюсером решили, что надо с ним поработать. Когда меняется автор, меняются аранжировки, звук и вообще восприятие. Мне надо было только спеть и не испортить песни. Думаю, у меня это получилось достаточно удачно.

Ну вы же еще свой сценический образ довольно сильно изменили.

Я никогда не примеряю какой-то образ. Я просто пою – и все.

Все-таки до этого у вас было амплуа такой грустной, плачущей женщины.

Это мнение, которое сложилось благодаря СМИ. Я абсолютно другой человек: не нытик, не плачу. Сентиментальность у меня, конечно, присутствует – но что касается музыки, мне такое вообще не особо нравилось. На альбоме «Мое русское сердце» никаких образов не было. Мне хотелось, чтобы была какая-то бодрая, яркая, танцевальная музыка.

Альбом выпускался на студии «Союз». Мы приехали в Москву на фотосессию – ее устраивал фотограф Влад Локтев. Он нашел какое-то сено и разбросал его тонким слоем по полу – то ли его вдохновил мой сарафан, то ли еще что-то, – и я легла будто бы на сеновал. Тогда было какое-то правило: заглавный клип должен сочетаться с обложкой альбома, чтобы у публики была ассоциация. Так что для клипа продюсеры захотели повторить историю с сеном – и Володя Шевельков это снял в ангаре «Леннаучфильма». С ним очень легко работать, потому что он сам актер и творческий человек.

Почему вам так хотелось посотрудничать с Молчановым? Чем он вас привлекал?

Энергетикой. Надо было видеть, когда приезжал Олег с гитарой и показывал свои песни – еще без текста: просто напевал что-то вроде «бап-бап-па-лоп-па-поп». И спрашивал: «Понятно, непонятно?» Я такая: «Да-да, все круто». Мы понимали друг друга, абсолютно на одной волне находились. Плюс он очень музыкальный человек. Знает ноты, лады, законы гармонии. Я же самоучка абсолютная, могу только на слух воспринимать что-то. Классическое образование, кто бы что ни говорил, очень важно.

Я и сам помню, что ваши песни вызывали у многих сильную эмоциональную реакцию. У вас были какие-то истории, с этим связанные?

Когда выходили еще первые, медленные песни, ко мне подходили и говорили: мол, кто-то, извините за подробности, терял девственность под них; у кого-то была первая любовь, у кого-то – любовь несчастная. После песни «Колыбельная» подходили мужчины, которые расставались с женами; дети с этими женами оставались, и мужчины тяжело переживали этот момент.

Была еще смешная история. Мы ехали куда-то на гастроли; выходим на перрон, и ко мне подходит пассажир, узнавший меня, и говорит: «Та-а-аня, никогда не пой эти песни [танцевальные]. Вот ты плачешь – это твое, а эти “ля-ля-ля” – фигня». Проходит буквально минута, другой человек подходит ко мне уже в вагоне и говорит: «Та-а-аня, больше не плачь. То, что ты сейчас делаешь, – это твое». Ни фига себе, думаю, глас народа (смеется)! Но когда сейчас девчонки, которых даже на свете не было, когда я записывала «Не плачь», поют ее вместе со мной – это действительно приятно.

А вы смотрели фильм «Теснота», где ее использовали?

Сам фильм я не смотрела, но видела кусочек с песней. Я понимаю, почему мои песни используют – только музыкой можно передать атмосферу того или иного времени. Но самой мне сложно: я эти песни до сих пор исполняю, и они у меня не ассоциируются с теми временами. Какие-то исполнители, которых я слушала в 1990-е, ассоциируются, а мои песни – нет.

Насколько эти грустные песни для вас тогда отражали ту эпоху, которая вас окружала?

Для меня это не грустная эпоха. Это была моя юность. В моих 1990-х не было каких-то трагических моментов. Моих друзей не убивали, с бандитами у нас не было никаких пересечений – ну разве что в 1992 году пару раз пытались после концерта приглашать куда-то в баню или в ресторан. Жили нормально своей жизнью – молодой, яркой.

Я родила первого ребенка в 1993 году. Конечно, чисто финансово было тяжело: невероятно дорого стоили памперсы, детское питание было не купить, и оно тоже стоило огромных денег – сейчас все гораздо проще и доступнее. Причем я же тогда не работала. Сейчас время гораздо более простое для артистов: есть корпоративы – мне завтра позвонят, а уже послезавтра мы работаем. В те годы такого не было. Тогда твой директор звонил в филармонии – или тебе звонили из другого города и спрашивали про концерты. Если ты был согласен, то ты должен был отослать пачку афиш туда. Потом их расклеивали, билеты продавались – но на подготовку уходило месяца два. Такого, как сегодня – когда ты сегодня без работы, а завтра уже работаешь, – не было. Денег не было. Ну, ничего страшного – я знала, что рано или поздно все наладится.

Потом грянул кризис 1998 года. Мы потеряли большую сумму денег: записывали альбом, вложились – а фирма, которая должна была оплатить все это и гонорар заплатить, соскочила. В итоге издали просто так, чтобы альбом совсем в стол не ушел. Наверное, только в начале 2000-х какая-то стабильность появилась. Хотя «стабильность», наверное, не очень правильное понятие для артиста. Все очень субъективно и зависит от многих факторов. От песен, от репертуара. Нет его – все, ты сидишь, ждешь лучших времен. Так что стабильность относительная.

В 1996 году вы участвовали в кампании «Голосуй, или проиграешь»

Я очень боялась, что вернется коммунистический строй, очень. Не знаю, может быть, это была ошибка; может быть, я чего-то не понимала. Но я прекрасно помню свое детство, когда все жили в каких-то запретах; когда процветали спекулянты, когда, чтобы купить какие-то нормальные сапоги, нужно было отстоять ночь в очереди. Мне в это время не хотелось возвращаться совершенно. Я искренне голосовала не столько за Ельцина, сколько за то, чтобы коммунизм не вернулся обратно.

В конце 1990-х вы еще раз сменили звук – и начали почти что рок играть, даже на «Нашем радио» ваши песни крутили.

Было такое. Мне в то время очень нравился наш российский рок. Там была такая предыстория: в 1994 году два продюсера (я забыла, как их зовут) вернулись из Израиля и предложили, чтобы я спела баллады самых известных наших рок-групп. Я тогда для себя открыла «Кино», «Крематорий», Гребенщикова. Борис Гребенщиков даже сказал, что ради такого дела он специально песню напишет. Но к сожалению, все закончилось ничем. Нам прислали факс с договором, а мы тогда по контрактам особо не работали: есть работа, ты собираешь кассу – и все. А тут прислали факс – и все бы ничего, но там был прописан штраф 100 000 долларов, если я вовремя не запишу. Я испугалась, и на этом все закончилось – хотя история была, конечно, очень интересная.

После того как мы записали с Олегом Молчановым два альбома, я предложила сделать рок-альбом «Стая». Аранжировками занимался Игорь Жирнов из группы «Рондо»: там было много живых инструментов, но сведение было не совсем правильное, чуть более электронное. Сделай мы как «Мумий Тролль» или Земфира, которые все в Лондоне сводили, это бы прозвучало лучше. Тем не менее песни получились замечательные, но альбом, к сожалению, успешным не стал. Возможно, потому что публика не захотела видеть меня именно в такой ипостаси; привыкла, что я все-таки у нас ближе к попсе. Но я тем альбомом горжусь.

Сейчас ностальгия по 1990-м хорошо слышна в новой российской музыке. Вы как-то следите за ней?

Если честно, я русскоязычную музыку не слушаю вообще. Не то что мне там что-то не нравится. Просто я воспринимаю голос в песне как инструмент, самый уникальный инструмент. А если я буду слушать русскую музыку, естественно, сразу буду вдаваться в подробности текста и отвлекаться.

К тому же сейчас главное – это аранжировка. Басы, драйв, грув – тоже неплохо. Но новые песни очень сложно воспроизвести по мелодии. Оно заводит, качает, ты танцуешь – но о чем поется, о чем мелодия, понять достаточно сложно. Кстати, оттуда, наверное, и берется ностальгия по 1990-м. Хочется все-таки, чтобы в песне была мелодия. Те же «Руки вверх!» – пускай это в чем-то примитивно, но ты можешь это пропеть, повторить: «И целуй меня везде, 18 мне уже». Не хочу никого обижать, но о многих современных артистах такого не скажешь.

Еще вы некоторое время назад довольно критично высказывались про феминизм. У вас изменилось мнение с тех пор?

Нет, абсолютно. Мы же не новые амазонки, мы все равно без мужчин никуда деться не можем; и не денемся. Это какое-то лицемерие. Мне нравится чувствовать себя слабой: когда рядом есть сильный мужчина, который дает понять тебе, что спасет тебя. Вот сейчас у меня есть такой мужчина – и я понимаю, как это здорово. Это огромная роскошь для женщины – почувствовать себя слабой.

Мне пару лет назад приснилось, что я веду КАМАЗ. А ведь так и есть: я всю жизнь КАМАЗ веду. Это кошмар. Женщина должна быть слабой, нежной, мягкой, ведомой. К сожалению, мужчины сейчас измельчали, и очень немного мужчин, которые могут такое позволить – чтобы он вел КАМАЗ, а я сидела сзади в кузове и нормально себя чувствовала.

Интервью: Николай Овчинников (2020)

Олег Молчанов

композитор

Таня Буланова послушала мои песни для Ирины Салтыковой, и ей понравился «Сокол ясный». И вот она ко мне подходит на каких-то съемках, скромная, стесняется, хотя уже суперзвезда, певица великая, и говорит: «Мне нравятся ваши песни для Ирины Салтыковой, не могли бы вы мне написать?» Я начал думать – анализировать, что делать. Она же поет такие песни грустные, со слезами, трагические – в ней есть эта душа русская. Но раз ей нравится «Сокол ясный», то надо стилистику другую. И я написал песню в стиле диско – попросил аранжировщика Геру Ивашкевича, чтобы была стилистика Boney M. Мы сделали «Ясный мой свет» – и она попала! С этой песней и с «Электричкой» Апиной я вернул диско в нашу страну. Потом оно стало популярным: все пели и плясали, появилась «Чашка кофею» Хлебниковой, – это потом пошло уже.

Песня называется «Ясный мой свет», и альбом тоже так назвать хотели – но я пошел по другому пути: назвал «Мое русское сердце», потому что у нас все песни с русским духом. Студия «Союз» противилась, потому что у нас как принято: песня «Электричка» – хит, альбом должен «Электричка» называться. А здесь я хотел сделать что-то глобальное. Есть такой известный испанский джазовый пианист Чик Кориа, и у него альбом «Мое испанское сердце» – такая мощь, патриотизм настоящий.[43]43
  На самом деле Кориа – американец итальянских корней.


[Закрыть] «Мое русское сердце» – это по аналогии. Мне даже говорили, что какой-то профессор русского языка, когда преподавал и говорил про русскую душу, как пример привел Татьяну Буланову и альбом «Мое русское сердце».

«Ясный мой свет» получила «Песню года», Алла Борисовна наградила меня как самого плодотворного композитора года, а Таню наградила за удачную смену имиджа. Хотя у нас и грустные песни были: «Мама» трагичнее раз в пять, чем «Не плачь», – про маму, которую в храме поминаешь. Я хитро сделал: Таня так же грустно пела, просто аранжировки модные были, и хиты появились.

Альбом «Стая» я вообще сделал гитарным, андерграундным – под Guano Apes, под Nirvana; там рок делал Игорь Жирнов из «Рондо». Просто Таня увидела, что я делаю гитарную музыку (например, «Счастье» Пугачевой), а я увидел, что у нее такие нотки есть в вокале: на Западе так Cranberries пели. Таня умеет пользоваться этой манерой пения; я считаю, по вокалу у нас больше ни одной такой певицы нет. Но, к сожалению, у людей стереотипы: Таня Буланова? Значит, попсу поет. Мы же сначала специально назвались группа «ТаБу» – и принесли песни Козыреву на «Наше радио». Он забегал, обрадовался, начал всем показывать: «Представьте, девушка как поет – фирма, гранж», начал это крутить. Но кто-то проговорился, он сказал: «У-у-у!» – и убрал.

Песня «Мертвые цветы» с альбома «Стая» – это вообще шедевр; и по словам, и по музыке. Средневековая английская баллада, с дудочкой – такая красивая! Мировой уровень. Я предлагал Тане сделать дуэт с Гребенщиковым, он в интервью говорил: «Из наших певиц мне нравится Таня Буланова». Вот как была совместная песня Кайли Миноуг и Ника Кейва, «Where the Wild Roses Grow» – тоже вальс. Если бы Таня меня послушала, она была бы сейчас круче Пугачевой.

Интервью: Марина Перфилова (2020)