Текст книги "Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021"

Блестящие
Там, только там

По «Блестящим» проще всего отследить, как 1990-е в России превращались в 2000-е. Их первая фаза – романтический кислотный поп; рейв, встроенный в школьную дискотеку: наивный 3D-арт в клипах, солистки-рейверши, короткие платья в блестках, высокие сапоги, меховые шапки, тоненькие голоса и песни о стремлении не в небо даже, а в космос – туда, где магнитные поля и лиловая земля. Когда после перетасовки состава на ведущие роли здесь вышла Жанна Фриске, все изменилось – и «Блестящие» стали магистральной девичьей поп-группой эпохи накопленного капитала, экономической стабильности и сытых корпоративов. На смену невинному киберфеминизму пришли позы из «Основного инстинкта», а на смену путешествиям на другие планеты – чартерные рейсы за четыре моря.

Андрей Грозный

продюсер, композитор

До «Блестящих» и «МФ3» я был классическим гитаристом, работал на студии аранжировщиком. Я даже в армии делал свой коллектив джазовый. У нас был прогрессивный дирижер с дипломом Московской консерватории – вот он и сделал такое ответвление при духовом оркестре. У меня были кумиры – от [Джона] Колтрейна и [Чарли] Паркера до Стиви Уандера и Майкла Джексона. Я помогал делать «Кар-Мэн»,[51]51
  Грозный рассказывал, что вместе с Сергеем Лемохом был участником «Кар-Мэн» на начальных порах – еще до прихода Богдана Титомира.


[Закрыть] сделал «МФ3». Мы с Кристианом спорили, кто из нас первый возьмет «Грэмми» – он или я (смеется). А когда у тебя есть какое-то любимое дело, тебя вдруг посещает мысль – в чем же исчисляется ценность твоего труда. И я подумал, что успех будет в числе концертов и проданных дисков. Посчитал и решил, что самое коммерческое, что может быть, – это какая-то интересная легкая музыка и женский коллектив.

В то время был в моде легкий транс, рейвы молодежные. Я вообще в этом не разбирался. Поэтому стал ходить в клуб «Титаник»: стоял в углу под колонкой, потрясывал головой, пытался врубиться. И увидел, что главное – не вокал, а антураж, приятная энергетика и простые, но запоминающиеся сэмплы. А главное – выглядеть все это должно призывно и симпатично. В том же «Титанике» я впоследствии встретил Жанну Фриске, но первой в нашей тусовке появилась Оля Орлова: бойфренд ее был нашим другом. Она очень музыкальный человек. У нее интересный тембр. И она вся была в рейв-движении: разноцветные волосы, короткие блестящие юбки, рюкзачки. Мне показалось, что это будет интересно – в противовес какой-нибудь Апиной и всей этой советско-эстрадной попсе.

«Там, только там» написана как раз под влиянием рейв-движения. Малиновые очки и все такое. Я авторам текста приблизительно объяснил, что нужно: девичьи мечты, немножко нереально-потусторонние. Алиса в Стране чудес, будем так говорить. Оля практически одна пела за весь коллектив. Первый альбом целиком записали в кладовке в двухкомнатной квартире. Завешивали все куртками и пальто, чтобы была нормальная звукоизоляция, а оборудование стояло в спальне. Бабушка снизу приходила и жаловалась: «Выключите ваш компрессор – вы что, здесь деньги печатаете?» И я думал: «Пожалуй, да, именно что печатаем».

У любого артиста, который начинает с чего-то интересного и своеобразного, наступает момент, когда он должен становиться более классическим – иначе можно съесть самого себя в своей одежде. То есть можно прыгать под рейв до 40–50 лет и быть смешным и счастливым, но я решил иначе. Когда мы стали петь более классические песни, стали более сексуальными – мы стали более доступными, более эстрадными. Начали уже работать по законам жанра.

Интервью: Екатерина Дементьева (2011)

Ольга Орлова

вокалистка (1995–2000)

Я действительно была самой первой в «Блестящих» и отчасти участвовала в наборе состава. Но каких-то историй с тех пор не вспоминается – все-таки прошло больше 15 лет, а явных казусов никаких, слава богу, не было. Разумеется, «Блестящие» были тогда очень яркой новинкой. На тот момент наша эстрада была, скажем так, возрастной – и когда три 16-летние девочки вышли в коротких юбках и с наклеенными ресницами и начали петь легкие песни, которые не грузили никаким драматизмом, это сработало. Другой вопрос, что самыми сильными хитами я считаю все-таки «Где же ты, где» и «Чао, бамбино!». Да, «Там, только там» была одной из первых – но с этими мы проехали по гастролям о-го-го как, а это все-таки показатель. А что касается того, что было дальше… Я бы не хотела это обсуждать. Для меня «Блестящие» – это «Блестящие», в которых пела я.

Интервью: Тагир Вагапов (2011)

Жанна Фриске[52]52
  Это интервью было взято в 2011 году. В 2015 году Жанна Фриске умерла.


[Закрыть]

вокалистка (1996–2003)

Вы сейчас про «Блестящих» что в первую очередь вспоминаете?

Это большая часть моей жизни – и она такая светлая, добрая. Вот если сейчас мне дать такие перелеты, такие переезды, такие гастроли – не думаю, что могла бы это все выдержать. А тогда за копейки, порой бесплатно, пять часов езды из Нефтеюганска в Нижневартовск по снежной целине – в «пазике», где ни сесть, ни лечь нормально. Не есть, не пить, не высыпаться – сутками, неделями, месяцами. Проехать всю Сибирь, всю тайгу, через Эвенкию и Чукотку на Дальний Восток, останавливаясь во всех маломальских ДК. 53 концерта в месяц! И все это было страшно интересно: мы же были совсем молодые девчухи. Я самая старшая – 22 года, Поле Иодис едва 17 лет исполнилось.

Школьницы, в общем.

В общем-то – дети! Мы с Полей еще самые высокие, а остальные девочки совсем маленькие, крошки. Костюмы были синтетические, ты их после концерта в комок – и в чемодан. Пока доедешь из одного сибирского города в следующий, все эти наряды в багажнике замерзнут, и ты свой мокрый, заледеневший костюм должна на себя надеть и опять выйти на сцену. Мы не видели Москвы, мы не слышали родных, забыли, что такое пойти в парикмахерскую, но мы не уставали и, главное, научились выживать. Как, например, тогда выглядели концерты на Чукотке: сцена стоит посреди снежной равнины, а зрители вместо цветов кидают тебе закрученную в полиэтилен колбасу. Потому что цветов, пока Абрамович там не навел порядок, на Чукотке, ясное дело, не было. Да что цветы – ты иной раз минеральной воды не мог попить, потому что она не продается в этом городе. В буфете нет ничего – кроме Yupi, березового сока и соленых огурцов. И вот ты растираешься хорошенечко водкой – потому что нужно работать на морозе, а на тебе, образно говоря, только майка, шортики да кеды. Но без этой школы я бы вряд ли научилась общаться с публикой. Мы и записки из зала зачитывали, и какие-то сценки разыгрывали, и по 10 бисов, и по 25 ремиксов, и «А сейчас мы вам споем русскую народную песню». Перед кем мы только ни работали! Бывало, что вместо сцены стоял грузовик, как на войне. Один борт откидывается, нас туда поставили, магнитофон включили – танцуй, выступай.

При этом со стороны казалось, что вы должны порхать на каких-то приемах у миллиардеров – скажем, у Сулеймана Керимова.

Нет! Тогда это все еще не началось. Хотя у нас был исполнительный продюсер, Андрей Шлыков. Он мог продать воздух. Мы снимали какой-то клип, время – пять утра, он говорит: «Девочки, у нас концерт». Мы уже никакущие. Какой концерт в пять утра ты придумал, дорогой? Оказывается, пришел человек – не буду имени называть – то ли к режиссеру, то ли к оператору. И наш продюсер умудрился продать ему концерт. А у этого человека был свой закрытый клуб для определенного круга людей. Не бордель, а именно закрытый клуб. Мы выходим на сцену, он один сидит в кресле – и мы перед ним одним отрабатываем полноценный концерт. Я думаю, ему не совсем понравилось наше выступление – молоденькие девчонки не оправдали его ожиданий. Так понемногу стали появляться закрытые вечеринки. Казахстан очень любил нас. Мы туда летали по три раза в неделю. Причем в следующем составе: мы вчетвером и наш директор, он же звукорежиссер. И больше никого.

Кто вообще отвечал за переговоры с трудными заказчиками?

Директор, конечно. Мы научились очень красиво улыбаться и молчать. Потому что понимали, что капризничать – себе дороже. Были времена, когда устроителями концертов были бритоголовые серьезные пацаны. Но с ними было договариваться как-то проще, чем с организаторами, которые просто пытались собрать кассу, продав концерт за три месяца вперед. Нам говорили: «Выходи на сцену при полном зале». А мы отвечали: «Мы без гонорара не можем, нам московский продюсер не разрешает». А они тогда: «Не понимаем такого слова, вы на нашей территории и должны наши законы исполнять». И уже вязались какие-то полотенца, баррикадировались гримерки, и мы уже были готовы бежать через окно второго этажа. И было такое, что, девочки, либо вы выходите, либо у вас будут большие проблемы. Ну и ты понимаешь, что не хочешь иметь отрезанный палец – в лучшем случае. И выходишь на сцену – потому что, да, такие были правила, такие были законы суровые. Зато ты сейчас прекрасно понимаешь, что ты можешь договориться абсолютно с любым человеком. Для воров в законе, кстати, выступали. Мы смотрим – а лица-то тревожные. И ни одной женщины в зале. Потом уже сказали, что это был один очень серьезный человек, который решил с товарищами культурно провести вечер. А бывало и так: выходишь на сцену в военной части – и весь зал встает. Что ты там поешь – без разницы, уже такой тестостерон витает в воздухе.

А у вас когда нечто вроде профсоюза в «Блестящих» появилось – или хотя бы райдер?

Само понятие «райдер» появилось намного позднее. А без него – вот тебе [автобус] «икарус», живи в общаге, где туалет – на первом, а общий душ – на третьем, а ты живешь на втором. Это, наверное, нужно увидеть своими глазами. Я почему-то хорошо запомнила поездки по шахтерским городам. Где в шахтах уже ничего не добывают, а люди там остались. Они живут впроголодь, им не до шоу, они приходят с такими измученными лицами. Это страшно, больно. Или когда нас отправили к ребятам во время очередной Чеченской в Бурденко. Послали по палатам – не петь, общаться. А ребята лежат без рук, без ног, им не в кайф было на нас смотреть. Это как благотворительность такая, но никакая это была не благотворительность. Лежат парни лет двадцати, без рук, без ног. И тут заявляются молодые здоровые девчонки: «Здравствуйте, вот мы к вам пришли!» Что еще можно было сказать? Мы рыдали как белуги. Очень быстро лечится звездная болезнь, все короны сразу сбиваются.

Я про смену имиджа хотела спросить. Ведь первые «Блестящие» – это такая абсолютно хипстерская группа девушек, которые витают в волшебных мирах, а потом вы стали излучать такую напористую сексуальность.

Я могу на себя взять ответственность за все эти огромные ботинки и блестящие штанишки, в которых мы сначала выступали. Мы в таком виде объездили практически все стадионы и ночные клубы страны. Андрей потом переключился на «Амегу». И вот мы потихонечку стали приунывать и потухать. Девочки из подростков превратились в молодых женщин, и поэтому, естественно, натягивать на них легинсы и огромные платформы было бы нелепо. Нужно было этот продукт несколько переупаковать. Именно тогда я поехала в Штаты и привезла нам наряды такие, что эх! Просто караул. Я сейчас смотрю: боже мой, мы выступали перед Путиным в прозрачных платьях, почти топлес.

Это когда уже ушла Ольга Орлова?

Да, хотя проект создавался, конечно, под нее. Она писала потрясающие песни. Ушла Ольга, мы сначала выпустили «Белым снегом», потом «За четыре моря», и дальше пошли «Бананы-кокосы», «А я все летала» – бомбовые суперхиты, после которых новая волна уже других «Блестящих» и пошла. И шоу-бизнес пошел в несколько другое русло, артисты стали зарабатывать на частных вечеринках. Насколько я знаю, старая школа – Валерий Леонтьев, к примеру, – эти артисты работают только по залам, до сих пор ездят в туры. А мы, так называемое молодое поколение, не брезгуем… Хотя зачем так говорить? Ведь это, пожалуй, основной заработок наш: корпоративы, частные мероприятия, выступить-поздравить. Я в больших концертных залах уже очень давно не работала. Если честно, по этой атмосфере я сильно скучаю, потому что именно там проходят выступления настоящих артистов. Мы стараемся сейчас это исправить, ищем новый музыкальный материал, и задача номер один для меня – это реализовать в будущем мое шоу. Но сейчас я, конечно, больше такой корпоративный исполнитель.

Интервью: Екатерина Дементьева (2011)

1997

Иванушки International
Облака

Придуманные Игорем Матвиенко «Любэ» пели преимущественно для взрослых; Женя Белоусов, которому он писал песни, – для девчонок. С появлением «Иванушек» аудиторией композитора и продюсера стали все категории населения. Состав бойз-бенда был четко подобран по амплуа – романтик, качок, обаятельный хулиган – и потому совершенно неотразим; к тому же песни «Иванушек» Матвиенко, пристально следивший за трендами мировой поп-музыки, делал одновременно родными и модными, объединяя в них полуфольклорную мелодию и басовитый электронный звук. В первую пятилетку своего существования «Иванушки» поставляли суперхиты каждые несколько месяцев: «Тучи», «Где-то», «Кукла», «Тополиный пух», «Снегири» и так далее – вплоть до «Безнадеги точка ру». Каждая из названных песен могла бы стать главой в этой книге, но стали «Облака» – никогда не выходившая синглом одна из лучших поп-песен в истории РФ, нежная и тревожная молитва, украсившая бы любой классический альбом Massive Attack. Певческий бенефис Игоря Сорина, «Облака» завершали второй альбом «Иванушек», после которого он покинул группу. И когда 4 сентября 1998-го Сорин умер в больнице после падения с балкона шестого этажа, песня превратилась в реквием своему исполнителю.

Игорь Матвиенко

композитор, продюсер

«Облака» сейчас воспринимаются как чистой воды трип-хоп. Это правильная ассоциация?

Абсолютно правильная. В то время эта музыка была модной, и мы ее активно слушали. Потому и саунд такой. Мне вообще хотелось в «Облаках» сделать воздушную хоровую историю – там интервалы такие возникают, септимы. И музыкально она очень правильно получилась. В моем личном хит-параде она тоже есть, да. И Игорь Сорин ее прочел блестяще. С ним в «Иванушках» вообще произошла какая-то удивительная трансформация. Когда он попал в группу, он пел таким джазовым немного голосом, не очень интересно. А потом, проработав три года, он прямо раскрылся – и из него поперло. Может быть, отчасти потому, что он жутко уставал от шоу-бизнеса, по какой причине и ушел из группы.

Вам было важно внедрять в «Иванушек» какие-то почти авангардные вещи?

Ну да, потому что мы старались сделать «Иванушек» по звуку максимально передовым коллективом. Первую запись, помню, мы с Игорем Полонским, нашим сопродюсером, вообще делали на сэмплере – записывали и обрабатывали голоса, очень трудоемкая работа была. Мы тогда действительно очень много думали о саунд-дизайне.

Как вы вообще придумали «Иванушек»? Вы брали пример с западных бойзбендов – с Take That, с East 17?

Нет. На самом деле в первой моей группе «Класс» примерно все это же было – лирика, модный звук, модные пацаны. То есть мне эта тема всегда нравилась. Просто потом я немножко ушел от этого в сторону с «Любэ»: пошли все эти гитары, рок-н-роллы – но электронной музыки мне все равно хотелось. По сути своей я вообще электронщик. Мне и певицы электронные сейчас гораздо больше нравятся, чем R’n’B или какие-нибудь там гаги и бейонсы. Энни, Робин, Ля Ру – у меня весь айфон забит альбомами.

Даже при наличии «Любэ» мне хотелось эту линию продолжить. Как-то раз мы приехали в Сочи снимать клип на «Не валяй дурака, Америка» (который, кстати, получил потом приз «За лучшую режиссуру» в Каннах) – и поехали делать кастинг для балета в местный Театр моды. И там я увидел на сцене Рыжего [Андрея Григорьева-Аполлонова] и подумал, что это мой идеальный герой. К сожалению или к счастью, он не обладал большими вокальными способностями, но их отсутствие полностью замещалось харизмой. Абсолютно солнечный человек, к нему все тянулись, он был готовым лидером, за ним по городу ходил табун красивых сочинских девушек и пацанов из Театра моды. И я его заприметил и через какое-то время – он уже в мюзикле поработал, с Сориным как раз познакомился – сказал: «Давай приезжай в Москву, попробуем какой-нибудь проект сделать». Причем идея была сначала сделать что-то вроде того же самого Театра моды. Чтобы там и мальчики были, и девочки, и все это было красиво и танцевально. Стали искать этих мальчиков и девочек. Нашли Кирилла, нашли Игоря. И девочек тоже нашли хороших – но не было с ними гармонии. И в какой-то момент я сказал: «Все, стоп. Давайте начинать в таком составе!» То есть я даже не знал сначала, что это будет бойз-бенд. Да и бойз-бенды-то тогда были типа, не знаю, Bay City Rollers[53]53
  Шотландская поп-рок-группа, пик популярности которых пришелся на конец 1970-х, – в те годы Bay City Rollers лидировали в хит-парадах по обе стороны океана; их даже называли самой успешной группой после The Beatles.


[Закрыть] – не очень популярные.

Ну да, наверное.

Вот когда уже «Иванушки» были, появились East 17,[54]54
  East 17 образовались в 1991 году и к 1994 году выпустили два самых успешных своих альбома.


[Закрыть] еще какие-то группы, и они, безусловно, наложили свой отпечаток. Когда мы клип на «Тучи» снимали, я помню, что дал [режиссеру клипа Олегу] Гусеву какой-то аналог – кажется, это East 17 и были. Вот мы их сняли, запустили – и «Иванушки» пошли. Потому что до того я думал, что все, ничего не будет. Первый клип, «Вселенная», – никакого движения. А все это требовало вложений – вплоть до того что Рыжему надо было квартиру снимать и давать хотя бы минимальные деньги на жизнь. Но вышли «Тучи» – и началось!

Тяжело приходилось?

Конечно. Я помню, мы приехали в Петербург – и весь перрон Московского вокзала в девочках. Прорываемся, приезжаем в гостиницу, зима, холодно – и все три дня, что мы там жили, девочки, огромная толпа, стояли на улице. Иностранцы, которые в той же гостинице жили, не могли понять, что происходит. То есть это был по-настоящему фанатский коллектив. И надо сказать, что эта аудитория очень благодарная и преданная – потому «Иванушки» и сейчас востребованы.

А у парней голову не сносило?

Сносило, конечно. Ну это нормально. Вот Игорь, да, не выдержал психологически. Ушел. Но лучше бы не уходил. Лучше бы пережил этот кризис с нами. Потому что уйти вот так, такой большой звездой, от которой все ждут, что он сейчас даст… И что с этим делать? Я понимаю, как на него это все давило, он как будто обязан был. А творческий процесс – это же вещь такая… Может не пойти. И это очень тяжело. Он не выдержал.

Интервью: Александр Горбачев (2011)

Андрей Григорьев-Аполлонов

певец

Для меня все началось с сочинского Театра мод. Это сейчас может звучать как ирония, но на самом деле именно наш театр был единственной театральной труппой в городе, состоящей из молодых людей. Наши показы были не дефиле, а реальными театрализованными номерами, танцами, актерскими мизансценами, мы работали над актерским мастерством. Я пришел туда в 17 лет как артист-демонстратор – и сразу стал помощником режиссера. Потому что очень любил фантазировать, придумывать номера. Проработав в этом театре год, я поступил в ГИТИС на заочное отделение к Андрею Николаеву (всемирно известный клоун Андрюша). Он как раз только что выпустил курс, где училась Алла Пугачева; соответственно, все пять лет я слушал, какая Алла Борисовна хорошая была студентка: не пропускала занятий, приезжала на все экзамены… Грузил студентов, короче. Я его встретил лет через пять после окончания института и спросил: «Про меня тоже рассказываете теперь?» А он такой: «Конечно, теперь рассказываю про Пугачеву и тебя – как я тебя отчислял за твои опоздания и раздолбайство». А я частенько опаздывал на сессии, потому что был зависим от работы в Театре мод, у нас все время были спектакли. В Москву я тогда приезжал на месяц – на сессию, останавливался где ни попадя.

Когда в 1989 году случился первый «Кинотавр» в Сочи, открытие проходило в нашем театре. Первым на сцену выходил я – в форме капитана, отдавал честь. После этого выходил Марк Рудинштейн, я надевал на него фуражку президента «Кинотавра», и фестиваль объявлялся открытым. А потом вся эта шатия-братия актерская пришла к нам на спектакль – делать-то больше в городе нечего. Марк Рудинштейн, Леонид Ярмольник, Оксана Фандера, Константин Эрнст, который тогда еще [телепередачу] «Матадор» вел, Алика Смехова – ну все! И тут я сразу дал шуба-дубу: познакомился сразу со всеми, задружился и до сих пор в очень хороших отношениях со всеми, кто тогда приехал. Вот так, живя в Сочи, я оказался в московской кинобогеме.

Параллельно я познакомился с Игорем Матвиенко – когда в 1988 году в Сочи приехала группа «Любэ» снимать клип на песню «Не валяй дурака, Америка». Я там снялся почти в главной роли. После съемок ко мне подошел Игорь и предложил попробовать петь – ну я попел ему что-то, потом мы пошли тусоваться и крепко задружились. Потом я приезжаю на сессию в Москву и только в последний день перед отъездом решаюсь Матвиенко позвонить. Он говорит: «Ты что, с ума сошел, в последний день звонишь! Поехали тусоваться!» И вот я в 18 лет впервые оказываюсь сразу в «Метрополе», в ресторане с омарами и так далее – ну круто, конечно, было. То есть я такое и в Сочи видел, но все равно – уровень другой.

Я по-прежнему учился, выступал в Театре мод, приезжал на сессии. И вот как-то включаю я в Сочи телевизор, а там передают: «Завтра в Театре Станиславского в Москве набор в бродвейскую труппу, в мюзикл “Метро”, ждем всех желающих там оказаться». Я, значит, валю в Москву и прохожу этот конкурс. Без хореографического образования, совершенно неожиданно для себя! Там же 2000 человек было! Как кордебалет отбирают: заходят 20 человек танцоров, встали, оттанцевали – спасибо, до свидания. Я зашел – там все стоят на пуантах, в лосинах, а я в джинсах, в говнодавах пришел, блин. Подумал – ну все, надо валить отсюда. А меня приняли. Непосредственно в бродвейскую труппу из всех 2000 человек со всей России прошли только я и Игорь Сорин. Мы несколько месяцев выступали на Бродвее с мюзиклом «Метро», а потом два года в Варшаве отработали. И я был единственным человеком из всей труппы, которого наш режиссер Януш Юзефович отпускал на сессии в Москву – уважал ГИТИС.

После двух лет в мюзикле я понял, что могу играть тут еще десять лет, двадцать – и ничего не изменится, притом что у меня была огромная зарплата и жили мы с Игорем Сориным в огромной квартире в центре Варшавы. Пришел к Янушу и говорю: «Все, спасибо, я уезжаю в Москву, увольняюсь». А он такой: «Ты что, с ума сошел, у вас там война, блин!» А это был 1993 год. И я вернулся в Сочи, в Театр мод, переделал его на бродвейский лад – и через год работы поставил спектакль, и, разумеется, пригласил Матвиенко на премьеру. Вот тогда мы и придумали создать музыкальный коллектив. Я собрал манатки и уехал в Москву.

Игорь мне снял квартиру на «Академической», и мы стали заниматься поисками двух мальчиков и двух девочек – таким мы хотели сделать состав. Я сразу же привел Сорина на прослушивание, потом подтянулся Кирюха Андреев – Ветлицкая познакомила его с Матвиенко. А вот с девочками было забавно. Мы обошли все клубы Москвы, все агентства мод – и везде или красивые, но не поющие, или наоборот. Не было подходящих телочек, короче! В итоге я нашел одну девочку в Сочи, привез ее в Москву: хулиганка, с дредами, со шрамом, татарочка, пела один в один как Элла Фицджеральд. Так через три дня после того, как эта Соня приехала в Москву, она мне позвонила и заявила: «Андрюша, я познакомилась с парнем, он подарил мне белый “мерседес”, я выхожу замуж и не буду выступать у вас в группе». Тогда я и сказал Матвиенко: «Может, мы и останемся втроем?» И когда мы первый раз вышли на сцену, сразу стало понятно, что нам никакие девушки не нужны.

Первый клуб, в котором мы выступали, был «Макс» на Вернадского, самый модный. В Москве тогда еще не было столько тусовочных мест, как сейчас, – и этот «Макс» был таким гламурным, богемным клубом; его совладельцем был [Виталий] Богданов, который «Русским радио» занимался. По знакомству он нам там предложил устроить репетиционную базу – днем мы репетировали, а вечером там же начиналась клубная жизнь.

Первые годы в Москве я много шабашил как ведущий – тогда еще было мало концертов. Помню, я проводил конкурс в дорогущем клубе Up & Down – «Мисс Up & Down» или что-то такое. Заработал за вечер 100 долларов. А потом туда приехал Матвиенко, заказал, значит, бутылочку винца, тарелку фруктов – и с него содрали типа 800 долларов! Я говорю: «Нормально я заработал, Игорек! Ужас!» Тогда еще была некая когорта людей, у которых было действительно до хрена шальных денег. У меня, конечно, их не было. Поэтому я просто приходил и брал себе один бокальчик виски на весь вечер. Я не мог себе позволить купить бутылку коньяка и всех угостить, но вокруг было полно людей, которые с удовольствием это делали.

В наши первые выступления, конечно, вкладывался продюсер. Первые-то полтора года мы по школам ездили, чтобы нас хотя бы узнавать начали, в клубах где-то по 300 долларов всей командой получали, каждому где-то тридцатка выходила на человека. А цены уже тогда были адекватные – как сейчас примерно. Матвиенко еще мне оплачивал квартиру, ну и давал 150 долларов на сосиски и на картошку, на морковку и макароны – грубо говоря, зарплату. Но Матвей нам сразу сказал, когда мы начинали, мол, вы не думайте, что будете много зарабатывать – лет через десять купите себе однокомнатную квартирку в Москве, если повезет. За первый свой альбом я получил тысячу долларов. Тысячу! Вместо того чтобы купить себе дом на Рублевке, гараж, спортивный автомобиль – ну как это бывает во всем мире. У нас, кстати, до сих пор многие ребята еле-еле сводят концы с концами, снимают квартиры. Вот напротив меня в жутком кирпичном доме живет парень из «Премьер-министра».

Так мы провыступали полтора года, а потом сняли клип на «Тучи». И вот один раз показали песню по телевизору, и все – влюбилась вся страна. Помню, мы выходим выступать после этого на День города, у нас пять или шесть песен, а уже после двух толпа сметает ограждения – и прямо погоня начинается. Мы в машину – машину поднимают, девки визжат, мужики ревут. Такой долгой и головокружительной славы не было ни у одного другого коллектива потом, хотя столько лет прошло. Три года у меня жили 50 девчонок в подъезде. Была прямо иерархия: на моей лестничной клетке самые боевые, и там дальше по ступенькам вниз. Я им одеяла покупал, пледы, чтобы они не мерзли по ночам. Да пипец! То есть я выхожу машину ловить, за мной стоят 50 девчонок. И водители такие: «Ты чего?!» А я им: «Да я один еду, один, отвезите куда-нибудь».

У меня утро начиналось с криков: «Андрей, выходи!» Я им говорил: «Девочки, давайте так – до двенадцати меня не беспокойте, тусуйтесь сами». То есть мне будильник не нужен был. Хотя тяжеловато было, да. У меня на телефоне было по 2000 звонков в день – он у меня взорвался однажды. У нас был склад с письмами – в них можно было просто плавать.

Конечно, когда к нам слава пришла после «Туч», все поменялось мгновенно. Стали давать по 40 концертов в месяц – купил квартиру в центре Москвы в 1998 году. То есть буквально за полтора года накопил на 80 метров. Ну и ребята примерно тогда же жилье себе купили. У нас в коллективе не было такого никогда, чтобы я зарабатывал больше Кирилла и Игоря. Хотя это же я придумал коллектив. И мог бы Матвею сказать: «Это я тебе привел всех, научил всех танцевать – я же, получается, режиссер-постановщик, гони бабло!»

На самом деле это только так кажется, что «Облака» менее известна, чем основные хиты. Все поклонницы, которым сейчас по 30 лет, в то время, конечно, знали ее наизусть. Другое дело, что она не была во всех хит-парадах. Но она же очень личная. Это потом так вышло, что она стала как бы реквиемом памяти Игоря Сорина. А тогда это была просто офигенная песня, которая нам всем дико нравилась. Я даже хотел ее сам петь, об этом всерьез просил, но в итоге понял и признал, что петь ее должен Игорь. Сейчас у нас каждый год проводятся концерты памяти Игоря Сорина: туда приходит его мама, друзья ближайшие, и каждый год именно «Облака» лейтмотивом звучат. Ее будто бы написал сам Игорь (хотя это и не так) – настолько она попала в его тогдашнее настроение. Он тогда был погружен в раздумья об уходе из коллектива, а я его отговаривал. Тогда, в 1997-м, только начался гипербум, который, несмотря на замену Игорька, продолжался еще 10, а то и 15 лет. И я его убеждал в том, что он еще не набрал того статуса авторского и музыкального опыта, чтобы уйти в сольное плавание. Он тогда даже в компьютере толком не разбирался. Я говорил: «Игорек, накопи сначала копеечку, чтобы купить студию». Это ведь был первый год, когда мы почувствовали себя более или менее при деньгах. Но он стоял на своем.

Песня писалась долго – месяца два. Нужно было ее пропеть, прожить, прочувствовать. И то, как она звучит в записи, это абсолютная заслуга Игоря – он все сделал для того, чтобы она стала его песней. Я уверен: она бы стала хитом. Просто у нас не было, как у Мадонны, материальной возможности снимать клип на каждую песню альбома. А тогда ящик был очень важен. Это сейчас все можно в интернете посмотреть, а тогда все телевизор решал. Если б мы сняли тогда клип на «Облака», она бы стала диким шлягером.

Интервью: Ольга Уткина (2011), Марина Перфилова (2012)