Текст книги "Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021"

Александр Серов
Я люблю тебя до слез

Еще один торжественный выход сочинительского дуэта Игоря Крутого и Игоря Николаева – им вообще почему-то больше всего удавались вот такие патетические баллады с гитарным запилом, оркестром и гипертрофированной образностью. С Александром Серовым Крутой познакомился еще в конце 1970-х – они оба тогда пытались зарабатывать музыкой в украинском городе Николаеве; сохранился творческий союз и в 1990-е, когда продюсер получил практически неограниченный доступ к радийным и телевизионным эфирам. Серов идеально вписался в амплуа мужественного героя-любовника, а «Я люблю тебя до слез», гимн для церемониального предложения руки и сердца, бескомпромиссно наследующий стилистике советской эстрады и одновременно заимствующий мелодический ход из актуального британского хита Лорен Кристи, сейчас слушается почти как предвосхищение будущего русского шансона – так могли бы звучать песни Стаса Михайлова, если бы их пел Григорий Лепс.

Александр Серов

певец

Помните, в песне есть строки «Подними глаза в рождественское небо, / Загадай все то, о чем мечтаешь ты»? Так вот, предыстория этой композиции такова: именно в эти волшебные январские праздники Игорь Крутой встретил свою – тогда еще будущую – жену Ольгу. Их разделял океан: Игорь жил и творил в России, Ольга с дочкой обосновалась в Америке. На дворе стояли суровые 1990-е годы – и, возвращаясь из очередной поездки к Ольге, Игорь написал музыку, выразив все те эмоции, ту любовь, которая его переполняла. В Москве показал сочиненную мелодию другому Игорю – Николаеву. Тот не стал ни о чем спрашивать, ушел молча, а через несколько дней принес Крутому текст к песне. Сказать, что мы были поражены, – не сказать ничего. Так тонко почувствовать чужие эмоции и так емко их передать мог только настоящий художник. Мы стали работать над песней, и видимо, тут сошлось все – и поэтическая составляющая, и музыкальная, и то, что я всегда пел про любовь. До сих пор меня просят петь ее на концертах, а ведь песне почти 20 лет! О чем это говорит? Я считаю – о том, что надо сочинять и петь душой. Говорить о том, что тебя волнует, и тогда это оценят слушатели. Они ведь всегда очень тонко чувствуют фальшь.

Это особенная песня. Понимаете, дело в том, что она родилась в результате бури чувств и эмоций. Был наш друг Игорь Крутой, была его история, которую мы наблюдали; непростая история, хочу вам сказать. Помню, когда я впервые вышел и исполнил эту песню, многие в зале плакали: это был мощнейший эмоциональный стресс – в хорошем смысле. Никаких ориентиров при создании этой песни у нас не было – хотя вообще в каком-то заимствовании не вижу ничего плохого, разумеется, если оно не несет характер плагиата. Но моим кумиром всю жизнь был и остается Том Джонс – человек с потрясающей харизмой и волшебным голосом. Я многому у него научился.

Один поклонник после концерта мне рассказывал, что он включил эту песню, устелил кровать лепестками белых роз и сделал предложение руки и сердца своей девушке. Знаю, что многие пары под эту песню танцуют свой первый свадебный танец; надеюсь, она приносит им удачу. А на моих концертах количество букетов белых роз, конечно, с тех пор сильно увеличилось.

Когда мы с Игорем Крутым начинали в Николаеве, у нас была куча амбиций, абсолютное отсутствие денег и дикое желание творить. Я уговаривал Игоря ехать в Москву, потому что понимал: в родном Николаеве мы будем всю жизнь играть в ресторане. Мыкались с Игорем по квартирам: сначала он поехал в Питер, потом – в Москву. Снимали комнаты, потом Игорю Валентина Толкунова и Евгений Леонов выбили комнату. Остальные две принадлежали милой старушке, я снял у нее еще одну комнату – так мы и жили втроем. Скончалась она, кстати, у меня на руках. Было невообразимо больно, она стала абсолютно родным человеком. Сначала дела шли не то что плохо, а никак. Но потом Владимир Молчанов поставил нашу песню «Мадонна» в эфир передачи, и к нам пришла слава. Наш успех – это совокупность случая и работы.

Когда наступили 1990-е, вы знаете, сначала был ужас от того, что я слышу вокруг. Хотелось спросить: «Молодец, выступил. А музыка-то где?» Но потом я увидел, что количество зрителей на моих концертах, Игоря Николаева, Льва Лещенко не уменьшается, – а значит, люди не совсем потеряли ориентир в музыке. Скажем так, у них было временное помешательство рассудка. И где сейчас те модные группы? А Лещенко вошел в историю.

Дело не в том, советская эстрада или российская, модная группа или нет. Все проще: музыка просто должна быть. Музыка, а не «кислота»; не бессмысленное битье битами по голове, а мелодия. Во времена Советского Союза было проще: был Росконцерт, который заведовал всеми выступлениями, а мы получали зарплату. В 1990-е наступила пора неразберихи: тогда только начались корпоративы – никто не знал, кто, где, когда, перед кем и за какие деньги выступает. Могли позвонить ночью, пригласить на концерт – и мы ехали, потому что хотелось работать. Но никогда не изменяли себя, не меняли стиль звучания. Даже имидж остался прежним! Считаю, что каким пришел на эстраду, таким и должен уйти. А все эти пиар-игры, подогревание интереса, скандалы, смены стиля – это все от лукавого.

Российская эстрада – это взбесившаяся кардиограмма инфарктника. То взлеты, то падения. В начале 1990-х, когда только приподнялся занавес, потоком хлынули зарубежная музыка и зарубежные фильмы далеко не лучшего качества – вместе с тем как грибы после дождя появлялись новые группы. Сейчас тоже появляются – но есть продюсеры, которые заключают договоры, стремятся как-то расширить границы. А тогда писались наскоро хиты одного дня, и ехали «чесать» по городам и весям. Лично мне сейчас спокойнее выступать: я знаю, что приеду на гастроли и смогу отстроить звук, провести саундчек; что в зале будет тепло; что люди, купившие билеты, придут на концерт и их, простите, не кинут. В этом плане стало гораздо цивилизованней. А что касается самой музыки, то я огорчен. Очень мало появляется настоящих музыкантов – в основном все те же мальчиковые или девичьи группы, которые просто поменяли звучание, но так и не приобрели нужных знаний. Но я стараюсь помогать тем талантливым людям, кого встречаю.

Интервью: Александр Горбачев (2011)

Серов отвечал на вопросы письменно

Валерия
Самолет

Одно из самых значительных событий в истории российской поп-музыки случилось 2 августа 1995 года, когда запустилась новая радиостанция «Русское радио», придуманная продюсерами Сергеем Архиповым и Сергеем Кожевниковым. Во-первых, стало ясно, что крутить только русскоязычную музыку можно – более того, это приносит очень хорошие рейтинги. Во-вторых, именно здесь привили радийное понятие «формат» к местному материалу – поначалу на волнах «Русского радио» могли соседствовать «Наутилус» и Укупник, но с дальнейшей диверсификацией эфиров культурное поле эстрады, на котором в первые свободные годы произросло множество самых неожиданных и буйных дичков, постепенно начало упорядочиваться.

Одной из первых больших звезд, которых «сделало» «Русское радио», была Валерия. Постсоветская эстрада пополнялась новыми героями отчасти через своего рода культурное «просачивание благ»: кто-то раньше играл арт-рок, кто-то – джаз, а выпускница Гнесинки Алла Перфилова начинала карьеру с патетических песен на английском языке и русских романсов. Успех к ней пришел, когда муж певицы Александр Шульгин стал писать для нее поп-песни, не понижая планку. Многие тогдашние записи Валерии и сейчас звучат феноменально: броский гитарный звук вроде того, что потом будет на первом альбоме Земфиры (именно Шульгин, кстати, выпустил на своем лейбле первые два альбома «Мумий Тролля»), инкрустирован очень уместными вторжениями духовых и струнных. «Самолет», «Ночь нежна», «Моя Москва», «С добрым утром» – все это золотой фонд доморощенного российского софт-попа; песни, столь же хрупкие и графичные, как клип на «Самолет», где оживает карандашный портрет Валерии. Не говоря уж о том, что это еще одна песня о бегстве от суровой реальности на воздушном транспорте.

Красивая история творческо-семейного альянса закончилась трагически – в начале 2000-х выяснилось, что Шульгин регулярно избивал Валерию и издевался над их общими детьми. Громкую историю много обсуждали в газетах и телевидении – фактически то был первый, пусть не очень осознанный и системный публичный кейс домашнего насилия в России. Певица уехала в родную Саратовскую область – а потом вернулась уже совсем другой.

Алла Перфилова (Валерия)

певица

Когда песня «Самолет» появилась и продюсер предложил мне ее спеть, я была не то что против, но внутренне не могла ее как-то прочувствовать. Она мне казалась примитивной. Я же другую музыку слушала, увлекалась джаз-роком. Я даже помню: когда мы снимали клип, мне казалось, что это так стыдно! Кто-то взрослый услышал эту песню и сказал: «Боже, как это просто». Конечно, сейчас я понимаю, что была не права, потому что в простоте есть свои преимущества. Песня до сих пор жива, и я ее исполняю на каждом концерте.

Начинали мы с записи английского альбома, который воспринимался элитарным, – он назывался «The Taiga Symphony». Автором музыки был Виталий Бондарчук. Это были вообще мои первые шаги на профессиональной сцене, и сразу же меня окунули в такой необычный процесс – до того я никогда не работала в профессиональных студиях. А тут попала сразу в Мюнхен – в место, где работали Scorpions. Продюсеры были из Англии и Америки – очень необычный опыт, тем более что все общение, конечно, происходило на английском языке. Мы приезжали, что-то записывали и уезжали – наложение инструментов производилось в Лондоне, а оркестр записывался в Москве. То есть работа уже тогда, в начале 1990-х, велась дистанционно, как это принято сейчас. Только не в цифре, а на пленку, аналогово. Хотя цифровое оборудование было уже тогда: я, например, впервые увидела, что клавишник играет на синтезаторе – и тут же распечатываются ноты.

Поскольку денег на рекламу практически не было, альбом стал расходиться сам по себе. Понятно, что он не мог выстрелить без нормального продвижения. Положительный отклик был в Нидерландах: мы даже приезжали в Амстердам, я давала интервью на радио и пела в прямом эфире. Я просто кайфовала от того, что мы делали, музыка была мне очень близка. Но большого успеха ожидать не приходилось. Мы не хотели в России выпускать этот альбом первым, потому что побоялись быть непонятыми.

Поэтому было принято решение выйти к аудитории с русскоязычным альбомом. В то время в России было две крупнейших организации, которые работали с экспортными культурными проектами – «Международная книга» и Госконцерт. И первая подала нам такую мысль: «Давайте сделаем и выпустим в Лондоне альбом русских романсов, а мы профинансируем». Я вообще не пела романсы и не могу сказать, что этот жанр мне сильно импонировал, но я согласилась. Отслушала гигантскую фонотеку уникальных архивных записей и выбрала то, что мне нравится. Я знала, что их надо петь как современные песни, и аранжировки Бондарчука и Андрея Зуева были сделаны очень современно – наверное, поэтому запись и выстрелила. Но не потому, что нами был придуман гениальный ход, это было скорее от безысходности (смеется). Альбом был записан вторым, а вышел первым – буквально вдогонку, через несколько месяцев, состоялся релиз английского альбома.

Дальше уже надо было писать собственные песни на русском языке. И вот потихонечку, вместе с Андреем Зуевым, собрался третий альбом «Анна». Это был процесс какого-то свободного поиска – в итоге получилось, что альбом состоял из одних медляков. Сейчас я думаю: Господи, как же я сольные концерты пела?! И людям нравилось! А там ни одной темповой песни не было.

После некоторых успехов мы продолжили движение в ту же сторону, и дальше вышел альбом «Фамилия. Часть 1», где тоже серьезно поработал Андрей – но большую часть творческих усилий приложил Шульгин. Вторая часть так и не родилась. На самом деле мы [с Шульгиным] могли работать более продуктивно, если бы не наши семейные отношения, где разрушительного было куда больше, чем созидательного, а на один шаг вперед было два шага назад. Можно было гораздо эффективнее потратить это время. Тем не менее, когда мировые чарты начала покорять Шер со своей «Believe», мы решили, что надо делать диско. Сказано – сделано, и у нас появился продюсер Вадим Володин – очень талантливый человек, который делал аранжировки для всех самых популярных на тот момент времени коллективов (у него было много проектов танцевальной музыки). В то время, конечно, он был одним из самых лучших – и он сделал аранжировки к альбому «Глаза цвета неба».

Интервью: Сергей Мудрик (2020)

Андрей Зуев

автор текста, аранжировщик

[Моя] песня «Посмотри в глаза» понравилась Александру Шульгину. Во всяком случае, он оценил мою работу как саунд-продюсера и аранжировщика. Он меня пригласил к себе, и мы с ним долго работали вместе – в основном над песнями Валерии, конечно. Основные стратегические решения принимал Саша. Над песнями они работали с Валерией вместе: Саша сочинял песню, а она какие-то мелочи, мелизмы придумывала. Я же занимался звуком, следуя указаниям и пожеланиям Александра.

«Самолет» мы тоже делали вместе – я там аранжировщик, саунд-продюсер и соавтор текста. Я когда по радио ее слышу, у меня ощущение, будто она была вчера записана – звучание у нее современное. Мне она нравилась с самого начала, там хорошие музыканты играли, из «Морального кодекса» – хотя я на все свои работы самых лучших музыкантов зову. Она качает, там есть движение, настроение, и Валерия спела очень хорошо. И смысл песни люди отлично поняли, абстрактный текст их не напугал нисколько.

После песни «Самолет» я понял, что можно делать хорошую музыку, и при этом ее будут крутить по радио, она будет всем нравиться. На самом деле идея у меня такая была с самого начала, еще с «Посмотри в глаза» – чтобы было хорошо и чтобы нравилось людям. Многие музыканты удивлялись: «А что, и так можно было?» То есть вставлять джазовые куски, делать импровизацию на фортепиано, как в «Посмотри в глаза». И все слушали на ура. И гопники, и не гопники, и офисный планктон – все на свете слушали эту джазовую импровизацию.

После Валерии я снова начал сотрудничать с Матвиенко, немного поработал над первым альбомом «Иванушек». «Давай закурим» – моя песня. Ну то есть как моя – припев-то взят у Клавдии Шульженко. Помню, Андрей Григорьев-Аполлонов мне говорил, что «Давай закурим» была его любимой песней, потому что можно было курить прямо на сцене во время ее исполнения.

Я участвовал и в других проектах Матвиенко: Женя Белоусов, «Любэ». Игорь с самого начала был настоящим продюсером – у него для этого есть все качества. Знал, чего хочет, понимал, как надо работать: что нужно юридически закреплять свои права, двигаться в нужном направлении, дружить с нужными людьми. У него всегда были амбиции, но он достаточно воспитанный, чтобы не кричать об этом. А помимо амбиций у него всегда был и талант, и умение находить общий язык с людьми. Это тоже очень важно.

Потом я сделал группу «Сестры Мармеладовы». В 1998 году, когда грянул кризис, Игорь предложил ее переформатировать, и мы сделали новый коллектив: «Девочки». Очень странная музыка получалась, хотя некоторые песни мне нравятся до сих пор: «Говорила мама» и «Игрушка». Но что-то пошло не так, и мы не попали: у «Девочек» был образ подростков, и они не выдерживали никакой конкуренции с условной «ВИА Грой». Администраторы клубов между «Девочками» и «ВИА Грой» однозначно выбирали вторых. Не вышло, не угадали, не было спроса – и так далее. Игорь решил все это закрыть – это плохо продавалось. Группа просуществовала меньше четырех лет. Неудачи в нашем бизнесе случаются гораздо чаще, чем все думают.

Музыкальной индустрии сегодня почти нет, к сожалению. Ни российской, ни зарубежной. Носители исчезли – и денег, соответственно, тоже нет. Музыка сейчас просто обслуживает передачу «Голос» или кино. Раньше группа ездила в тур, чтобы продать новую пластинку, а сейчас все это лежит бесплатно в интернете. Стримы – это копейки, да и на самом деле все это можно найти бесплатно в Сети. Поэтому индустрия разрушена, обесценена. Интернет завален кучей всякой музыки, в том числе и новой, которую пишут школьники прыщавые, вообще ничего не умеющие. Слушать ее невозможно, как правило. Чтобы найти что-то хорошее, надо отслушать кучу дерьма. Хорошая музыка никуда не делась – но раньше, чтобы тебя допустили до записи, надо было что-то показать. А сейчас человек просто на компьютере дома делает музыку и загружает куда-то в Сеть – и появилась куча графоманов. Это не хорошо и не плохо: я к этому отношусь как к данности, типа после осени будет зима – и никуда от этого не денешься. Талантливые люди ведь по-прежнему рождаются: просто сейчас они заняты чем-то другим – интернетом, играми, стартапами и так далее. Музыкантом мало кто хочет стать – ну разве что рэпером каким-нибудь знаменитым.

Интервью: Евгения Офицерова (2020)

Наташа Королева
Маленькая страна

Наталия Порывай не зря взяла себе сценическое имя Наташа: в 1990-е Королева отыгрывала амплуа простой, чуть ли не сельской девушки, зависшей где-то в районе совершеннолетия, – и потому могла одинаково убедительно петь и про секс, и про детские мечты. В песнях, которые для нее писал ее муж Игорь Николаев, поп-композитор с неисчерпаемым чутьем на примитивные, но западающие в память мелодии, были самые разные экземпляры: и наивные «Желтые тюльпаны», и диковатая «Палочка-выручалочка», и разбитной «Мужичок с гармошкой». «Маленькая страна», с одной стороны, и сейчас звучит как почти идеальная, невинная без наигранности детская песня. С другой – ее можно поставить в один ряд с «Мальчиком-бродягой» Андрея Губина и увязать с общественными настроениями эпохи: тот же мотив поисков другой, лучшей реальности; та же томительная неизвестность («Кто мне расскажет, где она?»); тот же инфантильный оптимизм. И еще одна трогательная деталь: в самом начале мультяшного клипа на «Маленькую страну» зритель попадает внутрь волшебной книги, на первой странице которой, если приглядеться, выведены готической латиницей названия российских рок-групп – «ДДТ», «Наутилус» и так далее.

Наталия Порывай (Наташа Королева)

певица

Музыку написал Игорь Николаев и долго сам хотел для нее написать текст. Но как-то у него не получалось – и тогда он обратился за помощью к Илье Резнику. А Илья все-таки славится простотой звучания текстов, это его конек. Вроде бы слова простые, ничего такого заумного, никакой лирики – но при этом они всегда очень хорошо доходят до слушателя – от мала до велика.

Мне «Маленькая страна» сразу понравилась – она такая светлая, добрая получилась. Мне тогда было 22 года, но я все равно восприняла ее как ребенок, искренне и чисто, – точно так же, как ее сейчас воспринимают маленькие дети, которые ее поют, под нее танцуют. Может быть, поэтому она у меня получилась так правдиво, неспроста она вошла в золотые хиты нашей популярной музыки. И дети ее любят – и я к этому очень хорошо отношусь. Чем моложе твоя публика, тем ты дольше остаешься молодым как артист. Это песня, которая дала мне возможность быть вне времени.

Важно еще вот что: в то время, когда «Маленькая страна» была написана, о детях вообще забыли. Ни песен для них не было, ни мультфильмов. Они досматривали и дослушивали то, что осталось от Союза. И вдруг на фоне этого всего: «Электроника», «Гостьи из будущего» – того, на чем и мы сами выросли, – появляется их собственная песня; песня детей, которые родились в 1990-е годы. Потому она и выстрелила невероятно.

Интервью: Григорий Пророков (2011)

Илья Резник

поэт, автор текста

«Маленькая страна» – это ваша идея?

Все было так – мне позвонил Игорек Николаев и сказал: «Илья, у меня есть для тебя мелодия красивая». Я приехал, забрал ее с собой и придумал эту историю про волшебную страну. Мне она показалась светлой, что-то такое почти детское в ней было. И она очень подходила Наташе Королевой.

Это же был 1995 год – время не самое радужное. А у вас идиллия, бабочки. Это такой эскапизм?

Мир поэта не связан с действительностью. Вся эта суета за окном остается. А здесь уже другие образы, другие ангелы летают – понимаете, о чем я? И Наташа замечательно спела. Мы тут совсем недавно были с ней на одном дне рождения, и она сказала: «Я хочу выпить за Илью Резника, потому что он написал две песни, которые меня кормят, – “Маленькая страна” и “Лето кастаньет”». И я ей ответил: «Спасибо, Наташка. Ты одна из немногих, кто говорит за песню “спасибо”».

Вы же столько текстов написали – наверняка понимаете, как они становятся хитами?

Можно одну просьбу? Давайте говорить не «текст», а «стихотворение».

Хорошо. А вы себя вообще считаете поэтом?

А кем же я должен себя считать?

Ну это все-таки серьезное довольно слово…

Ну почитайте мой четырехтомник, мои молитвы, мои четверостишия. А потом скажете, поэт я или не поэт.

Договорились. И все-таки – вы всегда понимаете, когда пишете хит?

Я об этом не думаю. У меня просто так получается – и все. Ну о чем вы говорите?! Я просто чувствую этот жанр. Знаю, что воспринимается нашим народом, как он сочувствует, чему сопереживает.

И чему?

Наш русский народ любит радоваться и страдать, но прежде всего он любит простые и ясные слова. В песне должна быть гениальная простота. Не примитив, а именно ясность образа. Вот я для Аллы Пугачевой написал: «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего». Вот он – народный тезис.

А как это вообще происходит? Вы когда-нибудь обсуждаете с исполнителем текст, пока он не закончен? Позволяете в него вмешиваться?

Если кому-то букву вдруг неудобно гласную петь в конце, можно переделать окончание. По-разному бывает. Но вот Лайма [Вайкуле], например, нам с [композитором Раймондом] Паулсом очень доверяла. Ни одного слова не было исправлено в наших песнях. Она нас слушала – и правильно делала. Результат был вы сами знаете какой.

Вы же Лайму Вайкуле с Паулсом чуть ли не в кабаре нашли…

Это известная история. Лаймочка действительно работала в кабаре, и мы туда часто ходили с детьми. Я с маленьким Максимом, Алла [Пугачева] с маленькой Кристиной, Раймонд – с маленькой Анетой. Там шло блестящее западное шоу на маленькой подсвеченной площадке, Вайкуле пела эстрадные песни на латышском языке. Очень часто она подходила ко мне после выступления и говорила: «Илья, я хочу на большую сцену». Раймонд к этому, надо сказать, относился довольно критически; считал, что ей там не место. Но я настоял, и в какой-то момент, когда Алла отказалась от песни «Еще не вечер», мы отдали ее Лайме. Потом был «Вернисаж». И все получилось.

То есть вы все-таки можете придумать, как сделать из девочки из кабаре большую звезду.

Знаете, я уже столько всего напридумывал, причем бесплатно, что живу теперь в съемном доме. А те, кому я пишу песни, – они живут в особняках.

Вы что – просто писали текст песни и отдавали исполнителю? Никаких контрактов не заключали?

Да, представьте себе! Такие композиторы, как Дробыш, Меладзе, Матвиенко, – у них есть свои продюсерские центры, они заключают договоры, и бесплатно они ничего не делают. Они получают дивиденды со своих певцов, а я ничего не получаю. У меня никогда не было продюсера, я просто не думал об этом. И поэтому все просто поют мои песни – и все. Когда-то Фрэнк Синатра выкупил у Пола Анки песню «My Way» за миллион долларов. А в нашей стране защиты авторского права просто не существует. Хорошо, что теперь всеми моими делами занимается жена Ирочка. И адвокаты.

Ходят слухи, что вы как-то феноменально быстро пишете тексты – чуть ли не за полчаса. Как у вас это получается?

Когда я слышу фразу «Ой, как вы быстро написали это стихотворение!» – я отвечаю: «Кому-то полчаса, а кому-то – вся жизнь!» Кто-то может месяц писать одно плохое стихотворение, а кто-то может, как Александр Сергеевич, за 15 минут создать шедевр. Я не знаю как. Я не могу вам объяснить, откуда приходят образы. Напойте мне мелодию какую-нибудь.

Та-ра-та-та-та-та-та…

Сейчас подумаю… Ну вот, например: «Мы шли с тобой по улице вдвоем». Да? Работает? Но я пока не знаю. Может быть, это песня про маленького трубача, который пошел на баррикады во время Французской революции? А может быть, про кошку? Главное – расшифровать основную фразу. А она поведет за собой образы.

Вы были классиком советской эстрады. Потом исчезла и страна, и эстрада, появилась новая система координат. Вам сложно было перестроиться?

Нет, конечно. А что поменялось? Если поэт владеет русским языком, какая ему разница – 1990 год или 2000-й?

Ну появился какой-то новый язык.

Вы имеете в виду, что мне нужно было «чисто по-пацански» писать, что ли?

Как раз хотела спросить вас, какого вы мнения о молодых исполнителях.

Знаете, я думаю, что им надо брать букварь и учить русский язык. То, что сейчас происходит, – это издевательство и надругательство над русским языком.

И вам никто не интересен из них?

Нет. Сейчас исторически такой отрезок времени, что нет больших композиторов, нет выдающихся исполнителей. Стагнация это называется, застой. Ничего, потом появятся.

И вас это не расстраивает?

А что мне расстраиваться? Я книги пишу. Оперу написал с гениальным композитором, автором «Notre Dame de Paris», Риккардо Коччанте. «Декабристы» называется. Романтическая любовь, Санкт-Петербург, Сибирь, царь, русские офицеры.

Скажите, вам как кажется – ситуация в стране отражается на шоу-бизнесе как-то?

Меня шоу-бизнес не интересует. Он фальшив сам по себе. Шоу-бизнес – это пантомима, где пустышкам курят фимиам. Это слова из моей песни, Любовь Полищук ее пела.

Но вы в нем работаете, пишете тексты.

Пишу, но не участвую ни в каких сходках, тусовках и в интригах каких-то. Писать – это мое профессиональное дело. И я не стесняюсь сказать, что я это делаю. Многих я раздражаю! А вы попробуйте напишите! Можно быть маньеристом, можно выковыривать стихотворные формы, конструировать что-то. А ты напиши песню «Старинные часы» или «Посидим-поокаем». Или простую песню «Темная ночь» напиши. Чтобы все плакали! А? Что ж не пишете?!

У вас же, говорят, Бродский в гостях бывал когда-то.

Ой, ну давайте не будем на эту тему.

Хорошо, я вот только спрошу, а вот у него получилось бы такие песни писать, как вы думаете?

У него – нет. Он чересчур умный и энциклопедичный. Он сложной формы, и у него не солнечный, а критический взгляд на мир. Вот Высоцкий – это поэт моего сердца! А Бродский – это немое сердце.

Интервью: Елена Ванина (2011)