Текст книги "Дядя самых честных правил. Книга 1"

Глава 23
За порогом

Там, за последним порогом, не было ни туннеля, ни лестницы, ни врат с архангелом. Вместо этого я стоял один в серой мгле. Позади тёмной стеной молчал голый лес – без единого листочка на ветках. А впереди начиналось поле – сухая ломкая трава, тишина и клубящиеся белые пряди тумана. Никого, кроме меня, ни звука, ни шевеления. Я бы сказал – мёртвая тишина. Только, боюсь, хозяйка этого места не одобряет каламбуры.

– Почему же не одобряю?

Я обернулся на голос. За левым плечом стояла женщина. Бледная кожа, серые пронзительные глаза, длинное платье. И неуместный здесь венок из ромашек на голове.

– Хорошая шутка всегда к месту. Но все пришедшие сюда сами не хотят смеяться.

– Доброго дня, сударыня, – я поклонился, – рад вас видеть. Хотя и предпочёл бы, чтобы вы забрали меня попозже.

Смерть улыбнулась немного грустно.

– Ты ошибаешься, Константин. Я никого не забираю, вы приходите сюда сами. А моя работа – только встретить.

– Зачем?

– Никто не заслуживает идти через это поле в одиночестве, – она указала на туман. – Здесь легко потеряться и заблудиться навсегда.

– А там? Что там, за этим полем?

Она пожала плечами.

– То, что ты заслужил. Никто не уйдёт…

– Обиженным?

Я не удержался и перебил её. Но Смерть не рассердилась, а только рассмеялась.

– Без воздаяния. Но твоя версия мне тоже нравится.

Хозяйка последнего порога протянула руку и смахнула с моего плеча соринку. От её пальцев не веяло холодом, но там, где она меня коснулась, появилась изморозь.

– Нам уже пора идти?

– Зачем? – искренне удивилась она. – Тебе ещё рано на ту сторону.

– А… зачем тогда я здесь?

– Принимая на работу нового сотрудника, – Смерть усмехнулась, – я лично провожу финальное собеседование.

У меня запершило в горле. Ничего себе поворот!

– Так было всегда, Константин. Чтобы принять дар некроманта, новообращённый маг должен умереть. Странно, что дядя не объяснил тебе такую важную деталь.

– Как увижу его, обязательно попеняю на забывчивость.

– Молодец! – рассмеялась она. – Так и надо. Шути, Костя! Шути обязательно, даже в самой безвыходной ситуации. Рада, что я не ошиблась в тебе.

– Я бы хотел спросить. Разрешите?

– Попробуй, весёлый некромант.

– Если я принят на работу, объясните, в чём она заключается? Не просто же бегать и допрашивать трупы? Зачем я вам?

– А ты не только первый шутник, но и первый, кто спросил. Обычно приходится долго намекать и напоминать, зачем вы нужны. – Смерть подступила ближе, так, что я почувствовал её дыхание – тёплое, пахнущее молоком и корицей. – Верни заблудившихся. Тех, кто завис между смертью и жизнью, заложных мертвецов.

– Я попробую.

– Всё остальное – не в счёт. Делай, что хочешь, мне всё равно. А за каждую возвращённую душу я отплачу сторицей.

– Постараюсь.

– Молодец, мальчик. А теперь иди назад, у тебя есть дела.

Смерть сняла венок со своей головы и водрузила мне на макушку. От густого запаха сырой земли, пепла и цветов у меня закружилась голова. Да так резко, что я не удержался на ногах и упал навзничь, зажмурившись от неожиданности.

* * *

Я открыл глаза. Бастард Шереметева перешагнул через меня и двинулся дальше.

– Иди сюда, зелень крепостная! – выкрикнул он. – Сейчас я покажу тебе, как поднимать руку на дворянина.

Странно, разве он не убил меня? Вот только чувствовал я себя отлично, будто хорошо выспался и полон сил. А ещё в груди теплился незнакомый огонь – родной и полный магии.

Послышался шум возни, хрип и опять голос бастарда:

– Дрянь оркская!

Бесшумно, словно призрак, я поднялся с пола и встал в полный рост. Внутри бурлила сила – страшная, дикая, гремящая, как горный поток.

– Трепыхаешься, дрянь? Ничего, сейчас я объясню тебе, как должна вести себя крепостная девка.

Я обернулся. В конце прихожей бастард сцепился с Танькой. Одной ладонью схватил её за горло, а другой лупил по лицу. В руках девушка держала «огнебой» с разорвавшимся стволом и пыталась им отбиваться. Но против мага с Талантом ничего сделать не могла. По её щекам текли слёзы, она хрипела, но раз за разом старалась ударить бастарда. Держись, девочка! Сейчас мы поквитаемся с ним.

Три широких шага, и я оказался за спиной Шереметева. Он заметил движение, хотел было развернуться, но оказалось слишком поздно.

Сила в груди, послушная невысказанным желаниям, рванула наружу, скрутила эфир в невидимое копьё и ударила бастарда. Насквозь, как булавка энтомолога накалывает беспечную бабочку. Пальцы, сжимавшие Танькино горло, разжались. Шереметев захлебнулся собственной кровью, булькнул и, как подрубленный, рухнул на пол.

– Танюшка, – я переступил через мёртвого бастарда и подхватил орку, – тихо, маленькая.

Девушка отпустила сломанное ружьё, прижалась ко мне и разрыдалась.

– Тшшш.

Я гладил её по голове, а она обхватила меня руками и уткнулась в грудь.

– Всё хорошо, всё закончилось.

Таня всхлипнула и кивнула.

Где-то рядом послышался стон. Я повернулся на звук и увидел Александру. Эфирный удар выломал дверь в соседнюю комнату, разбив в щепки. В куче этого мусора и лежала рыжая, сжимая в руке пистоль.

Таня тоже услышала её голос, отпустила меня и бросилась на помощь.

– Живая, – кивнула мне орка, – только без памяти.

– Помоги ей. Из дома не выходите.

Я оставил их приходить в себя и двинулся к выходу. Где-то там бегали оставшиеся опричники, а мне очень хотелось закончить это сражение побыстрее. Не каждый день, знаете ли, случается умереть и воскреснуть. Страшно утомительное занятие!

* * *

Бегать за недобитками не пришлось. Тришка и Прошка, засевшие в лесу, не дали им сбежать, и последние опричники укрылись в кузнице, откуда истерично бросались огненными всполохами во все стороны. Ну, и что прикажете с ними делать?

Из дома следом за мной выбрался Бобров. Помятый, с синяком под глазом и оторванным рукавом.

– Ты даёшь, Костя! – В его голосе слышалось восхищение. – Никогда бы не поверил. Такую толпу опричников положить! Кому рассказать – ни в жизнь не поверят.

Я взял его за локоть и поволок в сторону – от кузницы в нас полетел очередной всполох.

– Пётр, а как власти на такие побоища смотрят?

Бобров тут же поскучнел.

– Плохо смотрят. Сразу присылают Надворного Судью, чтобы следствие учинил. Тем, кто первый начал, – штрафы накладывают, а если жертвы были, до каторги могут довести. Но редко, только когда совсем беззаконие.

Как я угадал! Правильно, пусть учиняют, я должен выйти из этой свары чистым перед законом, а вот Шереметевых надо замазать и притопить.

– Знаешь что, Пётр, а езжай-ка ты в Муром.

– Как же я тебя брошу? Зачем?

– Езжай и тащи сюда этого Надворного Судью. Делай, что хочешь, хоть верёвкой связывай, но надо весь этот разгром ему показать. И этих, – я кивнул в сторону кузнецы, – сдать на руки, для разбирательства.

– А ведь ты прав, Костя. Кто первый начал жаловаться – тот и пострадавший. Как я сам не подумал? Только переоденусь, – он оглядел свой костюм.

– Ни в коем случае! Так езжай, чтобы судья видел серьёзность ситуации. Скажи, так и так, был у меня в гостях, подверглись внезапному нападению, и всё такое. Мол, сразу к вам, дабы по закону наказать виновных.

Он кивнул.

– И то верно. А лошадь…

– Бери Кузьму с экипажем и езжай.

Бобров кинулся в сторону конюшни, а я снова начал примериваться к кузнице.

Пользоваться Талантом, очнувшимся и признавшим меня, как хозяина, я ещё не умел. Интуиции и наития не хватало, чтобы осознанно управлять им, и уж тем более не шло речи, чтобы противостоять состоявшимся магам. Уже раздумывая, не дать ли опричникам шанс убежать, я почувствовал дрожь на поясе.

«Нервный принц-убийца» всё это время был со мной. На всякий случай, если появится возможность наложить ещё один знак. Теперь же, почувствовав силу Таланта, жезл дрожал. Как голодный, видя перед собой хлеб, – дай, дай, дай! Он требовательно дёргался в чехле и просился в руки. Я протянул ладонь, и «Принц» ткнулся в неё навершием. Дай. Дай!

Талант, чуть утихший в груди, снова очнулся и с интересом потянулся к жезлу. Магические сущности встретились и «обнюхались», будто незнакомые собаки. Никакой враждебности не возникло, скорее, наоборот. «Принц» жаждал силы Таланта, а Талант хотел попробовать новую точку приложения. Им не хватало одного – моей управляющей воли.

А что, можно попробовать. Я вытянул руку с жезлом и позволил Таланту влить в него кипящий эфир. Что бы такое сотворить? Воспрещающий Знак?

Мне не пришлось выписывать его в воздухе, как всем деланным. Знак возник на конце жезла сам, налился силой и с визгом полетел в сторону кузницы.

Бух! Сияние на мгновение окутало стены. Внутри раздались вой и ругательства.

Здорово! Вот это, я понимаю, – настоящая магия. Пересечение деланной и талантной. Пробовал ли кто-нибудь до меня такое чудо? Не знаю и знать не хочу, всё потом. Сейчас надо решить вопрос с опричниками.

Скажем честно, я мог их убить немедленно. Талант и жезл – адское сочетание. Мне ещё только предстоит узнать, на что они способны, но сейчас хватит и одной Печати Огня, чтобы превратить шереметевских опричников в головёшки. Но, с другой стороны, – жаль кузницу, а у последних живых наверняка есть родственники. Рано или поздно всплывёт, что я их добил, и у меня появится несколько лишних врагов. Оно мне надо?

– Судари! – что есть мочи заорал я. – Вы меня слышите?

Ответом мне было глухое молчание.

– Судари, полагаю, вы здесь оказались по недоразумению и не имеете против меня ничего личного. Сдавайтесь, и мы закончим конфликт!

Они не поверили, выкрикнули что-то матерное, но всполохами больше не кидались.

– Судари, я не желаю вашей смерти. Если каждый из вас даст слово дворянина дождаться Надворного Судью и честно рассказать все обстоятельства дела, я не буду вас удерживать или пытаться убить.

– Переговоры! – В дверях кузницы появился опричник с белым платком в руках.

Платка у меня не было, так что в знак мирных намерений я убрал «Принца» в чехол и вышел навстречу переговорщику.

Ёшки-матрёшки, да ему лет шестнадцать всего. Мальчишка!

– Сударь, – он с достоинством поклонился.

– Сударь, – я кивнул, – Константин Урусов, хозяин этой усадьбы. С кем имею честь?

– Иван Павлович Шатов, опричный подьячий графа Шереметева.

– Не скажу, что рад обстоятельствам нашего знакомства, но всё же рад вас видеть.

– Не могу ответить вам тем же.

– Почему? Мы разговариваем, а значит, можем решить дело миром.

Он вскинулся, будто я оскорбил его.

– Вы глумитесь надо мной?!

– Ни в коем случае. Я не желаю лишних смертей, их сегодня было предостаточно.

– И чего вы хотите? Нашей сдачи? Этому не бывать! Опричники графа…

– Успокойтесь, сударь. Мы заключим перемирие. Слышите? Кто-то из ваших ранен. У меня тоже есть близкие, требующие помощи.

– Перемирие?

– Да. Вы все дадите слово не нападать на меня и дождаться Надворного Судью для разбирательства.

Мальчишка колебался. С одной стороны, умирать ему не хотелось. А с другой – встреча с Судьёй представлялась не слишком радужной.

– Сударь, – я поманил его ближе и перешёл на шёпот:

– Полагаю, вы выполняли приказ? Ведь так?

Он кивнул.

– Я не буду требовать наказания у Судьи. Человек, приведший вас сюда, мёртв, и мне этого довольно.

Услышав о гибели сына Шереметева, Шатов побледнел. Но выслушал меня и кивнул.

– Если же вы хотите довести дело до конца, – я хлопнул по чехлу с жезлом, отчего по эфиру прокатилась мелкая дрожь, – у меня плохие новости. Никто из вас со мной не справится. Вдобавок, – шепнул я ещё тише, – я ведь некромант. Вы слышали об этом?

Во взгляде Шатова мелькнул ужас.

– Понимаете, что я имею в виду?

– Д-д-да.

– Тогда идите к своим друзьям и решайте, что будете делать. Я не требую от вас терять честь – всего лишь дать слово. Вы поможете своим раненым и дождётесь Судью. А потом расстанемся навсегда. Очень надеюсь, что больше вас не увижу.

– Хорошо, – он кивнул, слишком нервно, на мой взгляд, – дайте нам пять минут.

Глава 24
Судья

Опричники согласились на моё предложение. А куда им было деваться? Тем более, я не стал требовать от них большего и тоже пообещал: после приезда Судьи отпущу их с миром.

Так что они пошли искать раненых и переносить их на сеновал, а я – наводить порядок. Нашёл Прохора и дал задание: вернуть Тришку и Прошку из леса и собрать трупы. Моя усадьба – не анатомический театр, чтобы по углам руки-ноги валялись.

Вечер почти превратился в ночь. По двору с факелами бродили опричники, мои крепостные таскали мёртвых, а с вершины дерева каркала возмущённая ворона. Выглядело это всё жутко и по-некромантски. Кто-то скажет – как раз по специальности, должен смотреть и наслаждаться. Ага, вот прямо сейчас, делать мне больше нечего. Я махнул рукой и пошёл в дом.

Мусор в прихожей уже убрали, тело бастарда вынесли, а на разбитое зеркало накинули старую штору. О произошедшем побоище напоминала только выбитая с мясом дверь. Вот что за люди! Ну не любишь ты меня, так бей по цели, зачем дом ломать? Терпеть не могу бессмысленный вандализм.

В воздухе я почувствовал вкусный запах. Ммм! Что-то съедобное? Пирожки?! В животе даже заурчало, напоминая о пропущенном ужине. Я пошёл на запах в столовую.

– Костенька!

Навстречу мне выбежала Настасья Филипповна и расцеловала в обе щёки.

– Я так за тебя переживала! Аж глаз дёргаться начал. Садись, садись быстрее, ты же голодный. Весь день бегаешь, ничего не ешь, воюешь.

Она усадила меня за стол и наложила в тарелку жареной с грибами картошки, пододвинула блюдо с многослойной кулебякой и налила в рюмку наливку.

– Ешь, не отвлекайся, сама тебе всё расскажу. Вот, хлебушек бери, чтобы сытнее было.

Взгляд ключницы потеплел, стоило мне взяться за вилку, и она продолжила:

– За Александру свою не волнуйся, мы её в чувство привели, компресс сделали, а как полегчало, так и отвели в комнату. Поспит девочка, к утру будет, как новенькая. А потом уже и в доме прибрали. Я приказала, чтобы этим, которых ты пожалел, еды вынесли. А то начнут шарить по кладовым, больше попортят, чем съедят.

– А с Таней что?

– Ой, что ей будет-то? Она девка крепкая, её, небось, мачеха сильней лупила. Вон, поела, да я её спать отправила. Тоже мне, нашёл, за кого волноваться. Орки все двужильные, по себе знаю.

Я потянулся за пирогом и увидел Мурзилку. Подобрыш лежал на диванчике в углу, вытянув лапы и выставив округлившийся живот. Готов спорить, это Настасья Филипповна накормила от пуза «бедного котеньку». Видел я, как он делает несчастную морду, жалобно мяукает и строит ей глазки, выпрашивая еду. И что удивительно – она ведётся на это представление. Говорит: «Ах ты, бедная кисонька», и – бац ему в мисочку кусок мяса. Чтоб я так жил!

Ключница тоже выпила рюмашку, подпёрла щёку ладонью и посмотрела на меня долгим взглядом.

– Ох, Костя, ну и суров же ты. Я в окошко глядела, в щёлочку, ты опричников, как колосья, укладывал. Чисто жнец с косой.

От такого сравнения я чуть не подавился кулебякой.

– Ну вы и скажете, Настасья Филипповна.

Она махнула рукой:

– И скажу, что правду-то скрывать. Жаль, Василий Фёдорович не дожил, порадовался бы, на тебя глядючи. Он в молодые годы совсем, как ты, был. Такой же красавец, барышни на нём висли. Каждую неделю, почитай, стреляться ходил. Ни разу его не ранили. А когда царь Пётр боярский бунт подавлял, ох, он и рубил сплеча!

– Погодите, Настасья Филипповна. Вы эти события застали? Сколько же вам лет?

– Ой, не спрашивай, – она хихикнула, – невместно женщинам такие вопросы задавать. Да, помню, как вчера было. Дядя твой – красавец, да и я была огонь, даром, что крепостная. Ух, мы с ним…

Услышать продолжение рассказа мне не довелось. В дверях раздался шорох, и в столовую вошёл Лаврентий Палыч, удивлённо озираясь по сторонам.

– Прошу покорно меня простить, у нас что-то случилось?

Я поперхнулся. А Настасья Филипповна часто заморгала.

– Лаврентий, ты где весь день был?

– Во флигеле у себя, – пожал «лепрекон» плечами, – слышал шум какой-то, крики. Но я баланс сводил, мне некогда отвлекаться на всякие глупости. А теперь вижу: двери выбиты, беспорядок везде. Медведь, что ли, из леса к нам забрёл?

Настасья Филипповна прикрыла глаза ладонью и тихонько всхлипнула, дёрнув плечами от сдерживаемого хохота. У меня сил смеяться не было, так что я просто улыбнулся:

– Не волнуйтесь, Лаврентий Павлович, всё хорошо. Мы немного повздорили с опричниками Шереметева, а так ничего важного.

– А-а-а, – «лепрекон» кивнул, – понятно, то-то бахало громко. Если можно, в следующий раз потише, пожалуйста. Очень сложно работать, когда так шумят.

– Обещаю, Лаврентий Павлович, в следующий раз постараемся не так громко.

Он кивнул.

– Спасибо. Так я пойду?

– Идите, Лаврентий Павлович, доброй ночи.

Когда его шаги удалились и смолкли, мы с Настасьей Филипповной посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Вот такой у него «баланс», – вытирая слёзы, покачала головой ключница, – ничего не слышит, когда работает.

– Даже завидую немного такой невозмутимости, – я вздохнул. – Спасибо, Настасья Филипповна, пойду спать. День выдался слишком уж насыщенный.

– Иди, Костенька, иди. Хороших снов.

* * *

– Константин Платонович, – позвал тихий нежный голос, и кто-то осторожно потряс меня за плечо.

– Ммм.

Просыпаться совершенно не хотелось. Бывают, знаете ли, такие сны, когда тебя будят на самом интересном моменте.

– Константин Платонович, там едет кто-то.

Я открыл глаза и рывком сел. Таня, а разбудила меня именно она, стояла возле кровати, подсвеченная начинающимся рассветом.

– Кто?

– Не знаю. Настасья Филипповна как увидела, что из лесу выехали, так сразу за вами послала.

Поддавшись порыву, я притянул Таню и поцеловал. Она смутилась, захихикала и убежала из комнаты. А я встал и пошёл умываться. Кто бы там ни приехал, выглядеть надо прилично, а не как барин из медвежьего угла.

Торопиться оказалось незачем. Я успел одеться, быстро выпить кофий и выйти на крыльцо, а «поезд» из кареты и двух телег только въезжал на двор усадьбы. В телегах сидело несколько хмурых дядек в синих полицмейстерских мундирах, а из кареты выбрались Бобров и мужчина в пышном парике. Лицо у незнакомца было желчное и строгое, как у преподавателя латыни. Полагаю, это и есть Надворный Судья. Ну что же, пойдём знакомиться с представителем закона.

– Разрешите вам представить. – Фингал под глазом у Боброва налился синевой, и выглядел он слегка комично. – Помещик Константин Платонович Урусов, племянник покойного Василия Фёдоровича. Михаил Карлович Шарцберг, Надворный Судья.

– Весьма рад вас видеть, – я поклонился как можно церемоннее.

– Рад, рад, – кивнул Шарцберг, – дафно знаю вашего дядю. Очень жаль, так рано ушёл от нас.

Судя по выговору, невысокому росту и широким плечам, этот Михаил Карлович явно из немецких гномов, но, скорее всего, полукровка. На родине таких не слишком любят, а вот в России на службу берут охотно. Ценят за любовь к порядку, отсутствие многочисленной родни и очень скромное взяточничество.

– Што у вас случилось?

Шарцберг оглядывал двор усадьбы, кривя губы и щурясь. Я набрал побольше воздуха и принялся вкратце излагать свою версию событий.

– Корошо, – Судья прищурился, – я вас услышал.

– Завещание…

– Въи покажете мне его позже. Сейчас я хочу поговорить с другой стороной конфликта.

Я хотел пойти к опричникам вместе с ним, но Шарцберг остановил меня, выставив ладонь.

– Нъет, я допрошу их без свидетелей.

– Пожалуйста, как пожелаете.

Пожав плечами, я развернулся и направился в дом. Волноваться, что там расскажут шереметевские, не было смысла: Судья или разберёт дело беспристрастно, или уже куплен моим противником. И что будет в показаниях опричников, в обоих случаях не имеет большого значения.

* * *

В столовой сидели Бобров с Александрой и пили чай с баранками. На скуле девушки красовалась длинная царапина, а левая ладонь была перебинтована.

– Доброго утра, сударыня. Как вы себя чувствуете?

– Доброго, – она улыбнулась, – всё хорошо.

– Подойдите ко мне.

Она встала, самую малость замешкавшись, и шагнула в мою сторону.

Талант, не напоминавший о себе со вчерашнего, встрепенулся. По горлу прокатился комок, а с моим зрением что-то случилось. Я вдруг увидел девушку насквозь, будто стеклянную. Вот бьётся сердце, кровь бежит по артериям и венам, лимфоузлы, лёгкие раздуваются при вдохе, словно кузнечные меха. Царапина на скуле заживёт за пару дней. Порез на левой руке – ерунда, уже затягивается. А вот на попе у рыжей – здоровенный синяк. Кстати, сама попа очень даже ничего.

Я моргнул, и зрение вернулось в норму. Тьфу ты! Ну и шуточки у Таланта. Хотя полезно, весьма полезно. Ещё бы научиться вызывать этот фокус по своему желанию.

– Садитесь, Александра, я увидел всё, что нужно. Сегодня отдыхайте, делайте, что хотите. А завтра мы продолжим наши занятия.

Девушка засветилась от счастья и сделала реверанс.

– Спасибо, Константин Платонович!

– Я тоже хочу отдохнуть, – усмехнулся Бобров, – почему никто мне не говорит: Петя, делай, что хочешь, выпей шампанского, развлекайся.

– Пётр, – я подошёл и похлопал его по плечу, – тебе моя особая благодарность. Спасибо, что сотворил чудо и привёз Судью. Отдыхай, делай, что хочешь, спи, ешь, гуляй. Мой дом всегда для тебя открыт.

Бобров кивнул, на секунду задумался и просветлел лицом.

– Костя, не возражаешь, если я у тебя на охоту схожу? Сто лет не был.

– Ой, да пожалуйста. Лес к твоим услугам. Только возьми «огнебой» попроще, а не тот, из которого вчера стрелял. А то вместо зайца только уши принесёшь.

* * *

Судья заявился в дом через час. Нахмурился, глядя на выбитую дверь, и вошёл в столовую, скрипя начищенными сапогами.

– Михаил Карлович, – я поднялся ему навстречу, – прошу с нами выпить чаю.

– Нъет. Сначала служба. Мнъе надо с вами поговорить.

– Тогда пройдёмте в кабинет.

Мы поднялись на второй этаж. Я закрыл дверь, чтобы нам никто не мешал, и указал на кресло у окна.

– Присаживайтесь, Михаил Карлович.

Он отрицательно покачал головой и без предисловий спросил:

– Кто напал первый? Чей выстрел был первым?

– Сына графа Шереметева. Увы, не знаю его имени-отчества.

– Я должен убедиться в этом.

Взгляд Судьи стал тяжёлым, а возле рта пролегли жёсткие морщины.

– Показаний Петра Боброва и моих недостаточно?

Шарцберг покачал головой.

– Нъет. Я должен заглянуть в вашу память. Мой Талант невелик, но позволяет сделать это.

– Кхм. Никогда о таком не слышал.

– Вы просто не бывали под дознанием, – он хрипло рассмеялся. – Не бойтесь, это совершенно безопасно. Я обещаю не смотреть другие ваши… моменты. Слово дворянина.

Мне захотелось съёрничать по этому поводу, но я удержался. Нет, с Судьёй не надо ссориться, в слишком уязвимом положении я нахожусь. Власти должны быть на моей стороне, чтобы Шереметев не посмел повторить атаку. Ещё бы желательно заручиться поддержкой общественного мнения, но этим я займусь позже. С другой стороны, а если Судья заглянет в другие уголки памяти? Есть у меня тайны, которые не хочется разглашать, да ещё и «секрет», который уж точно не стоит знать окружающим. Я колебался, с каждой секундой вызывая всё большие подозрения у Судьи.

– Смотрите, – я решился, – мне скрывать нечего.

– Не переживайте, – Шарцберг понимающе кивнул, – все сомневаются, когда я предлагаю предъявить память. Не всем добровольно, к их несчастью.

Он подошёл ко мне и в упор заглянул в глаза. Зрачки Судьи расширились, превратившись в две бездонные дыры. На их дне вращалось огненное колесо – жуткая пыточная машина дознавателя. Я пошатнулся и схватился рукой за спинку стула, вовремя оказавшегося рядом. Но взгляд Судьи не отпускал, вытягивая из меня моменты памяти. Передо мной промелькнул вчерашний день – подготовка, «Принц», Знаки во дворе усадьбы, лицо рыжей, экипажи опричников, молния, слетающая с пальцев бастарда.

– Достаточно.

Судья отступил и отвёл взгляд.

– Я составил полное впечатление о деле.