Текст книги "Дядя самых честных правил. Книга 1"

Глава 37
Лейбницев замок

Стоило вернуться на подворье Голицыных, как меня сразу же перехватила Ягужинская. Она холодно улыбнулась Боброву, взяла меня под руку и отвела в сторону.

– Константин Платонович, – мурлыкнула девушка, стреляя глазками, – не желаете ли прогуляться?

Я уж подумал, что она со мной заигрывает, но Анастасия шепнула:

– Диск для шкатулки готов, Софья ждёт вас в своём кабинете. Вы готовы?

– Кабинет не годится.

– Почему?

– Это магия, Анастасия Николаевна, ей лучше заниматься в специальных местах. Например, в Каземате.

Девушка закусила нижнюю губу.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Мы же не хотим разнести этот прекрасный дом? Возьмите шкатулку и приходите в Каземат.

Она кивнула и быстрым шагом удалилась.

– Ну, ты и сердцеед! – Бобров подошёл ко мне и покачал головой.

– Это не то, что ты думаешь.

– Да не думаю я ничего, – он подмигнул со значением.

– Жениться тебе надо, Пётр, жениться. Извини, позже поговорим.

Оставив Боброва с недоумённым выражением на лице, я двинулся в сторону Каземата. И, пока шёл, настраивал себя на работу. Small wand всегда при мне, а вот спокойствие и сосредоточенность требуется каждый раз восстанавливать. Глубоко подышать, вспомнить ряд Знаков, мысленно представить вязь Печатей, досчитать до ста – самое обычное упражнение для деланного мага.

* * *

Нас было четверо в тренировочном зале Каземата. В центре я, сидящий на полу по-турецки перед «Лейбницевой шкатулкой». А на расстоянии десяти шагов стояли княжна, Ягужинская и старый опричник с недовольным лицом. Этот дядька появился неожиданно, тихо переговорил с Софьей и молча остался наблюдать за моей работой. Следит, чтобы я не причинил вреда княжне? Пусть смотрит, всё равно ни помешать, ни помочь он не сможет.

Я склонился над шкатулкой. Однако, головоломка, хоть и не слишком сложная. Почти наощупь я исследовал потоки эфира на крышке. Взял золотой диск и принялся вычерчивать на нём small wand'ом петли. Одна, вторая, третья. Очень хорошо!

Золотой кругляш потеплел. Прежде чем он стал обжигающим, я вложил будущий ключ в гнездо на крышке. Ага, работает! Сделанные мной петли зацепились за крючки потоков, и диск начал сам по себе проворачиваться.

Трак! Трак-трак-трак! Диск остановился, не сделав и четверти оборота, и задрожал, не в силах двинуться дальше. Ох, чёрт! Здесь нужны дополнительные петли!

Small wand взлетел вверх, и я принялся рисовать потоки «по горячему». Ах ты ж, дрянь! Я недооценил создателя «Лейбницевой шкатулки» – под первым слоем потоков оказался спрятан второй, мощнее и жарче.

Эфир пробирала мелкая рябь, нити изгибались, грозя лопнуть и обжечь меня откатом. Врёшь, собака! И не с таким справлялся!

По лбу скатывались капли пота, палочка дымилась, не выдерживая напряжения. Нет, нельзя отвлекаться, не сейчас. Давай, цепляйся же, ну!

Золотым диском сейчас можно было обжечься. Но я умудрился зацепить последний «крючок» на эфирную петлю, и «ключ» со скрипом провернулся. Есть!

Скрытый механизм щёлкнул, и крышка шкатулки откинулась. Внутри лежали письма, чуть-чуть пожелтевшие и горячие от разогревшегося замка. Ещё бы пару минут неудачного взлома, и содержимое ларца просто сгорело бы.

Я демонстративно отвернулся – пусть княжна видит, что я не прочитал ни строчки, не увидел даже адресата этих писем.

– Софья, можете забрать бумаги.

Княжна кинулась к шкатулке. Поспешно схватила письма, прижала к груди и, ничего не говоря, пошла к выходу. Ну вот, даже спасибо не сказала.

Ноги от долгого сидения затекли. Я медленно встал, морщась от колючих иголочек в икрах, потянулся, разминая плечи, и только тогда обратил внимание на мой small wand. Ёшки-матрёшки!

Деревянный изолятор сильно прогорел, потрескался и начал крошиться. Но это ещё полбеды, хуже всего, что испортился серебряный сердечник. От высокой температуры он начал плавиться, металл потёк, да, к тому же, начал гнуться. Мне захотелось выругаться. Накатила досада, переходящая в бешенство.

– Ой! Совсем испортилась палочка?

Ягужинская с сочувствием смотрела на small wand.

– Да.

– Какая жалость.

Старый опричник, наблюдавший за моей работой, подошёл ближе. Покачал головой, разглядывая испорченный инструмент, и поинтересовался:

– Починить нельзя?

– Нет. Проще новый сделать.

Не желая больше обсуждать потерю, я развернулся и пошёл к себе. Моя вина: не рассчитал потоки заранее, не учёл напряжение эфира, не разделил работу на несколько частей. С другой стороны, я могу собой гордиться – мало кто работал с такими высокими энергиями, чтобы расплавить сердечник. В Сорбонне я точно не слышал о таких случаях.

* * *

Уже вечером ко мне в комнату постучали.

– Войдите.

В дверь церемонно вошёл лакей и объявил:

– Князь Алексей Дмитриевич Голицын милостиво желает дать аудиенцию дворянину Константину Платоновичу Урусову!

Он сделал паузу, чтобы насладиться произведённым эффектом, и добавил:

– Прошу следовать за мной.

Лакей повёл меня по длинному коридору в другое крыло дома. Он торжественно шествовал впереди, указывая дорогу. Будто знаменосец впереди полка, идущего в атаку.

Из бокового прохода неслышно выскользнула Ягужинская. Догнала меня, улыбнулась и тихо шепнула:

– Константин Платонович, прошу вас, не упоминайте в разговоре про шкатулку. Это убережёт вас от лишних неприятностей, а мы с Софьей будем вам очень признательны.

Кинув мне многообещающий взгляд, она так же бесшумно скрылась за одной из дверей. Замечательно, ёшки-матрёшки! В какую интригу эти две девицы меня втравили? Князю, значит, не говорить, чем его дочь занимается. А если я выдам? Получу от него благодарность или, наоборот, неприязнь? Пожалуй, лучше промолчу.

* * *

В этот раз князь принимал меня одного, без Боброва. То ли раньше с ним побеседовал, то ли не желал вмешивать Петра в разговор.

– Константин Платонович!

Князь встал, чтобы меня поприветствовать. Отечески обнял и похлопал по плечу.

– Алексей Дмитриевич, рад вас видеть.

– А уж как я рад! Уважил, заехал к старику. Давненько у нас не был, всё в имении сидишь, как медведь в берлоге. Ты же, вроде, молодой, самое время по балам танцевать да развлекаться.

Я сдержанно улыбнулся. Мне не понравилось, что он походя перешёл на «ты». Вроде как по-свойски, по-родственному, и в то же время показывая, что выше меня. Конфликтовать из-за этого я не стал, не время, но выводы сделал.

– Не имею привычки, Алексей Дмитриевич. Мне интересней делами заниматься.

– Наслышан, наслышан. Как Шереметеву хвост накрутил, а?! Молодец! Сразу видно нашу породу.

Он подмигнул мне, светясь от довольства.

– Не переживай, он больше не посмеет на тебя давить, это не по правилам.

Ага, вот оно что. Как я и думал, князь использовал меня в игре «больших мальчиков». Предложение войти в род, переданное через Боброва, тоже было частью какой-то комбинации. Сейчас он мне такого не предложит, уже незачем.

Нравится ли мне такое положение? Не очень. Я им не бильярдный шар, чтобы меня туда-сюда катать. Надо лезть вверх и становиться самостоятельным игроком.

– Константин Платонович, всё хотел поинтересоваться твоими планами.

– В каком смысле?

Князь прищурился.

– Натура у тебя, Константин Платонович, деятельная, просто так сидеть не будешь. Обязательно свои знания бакалавра да применишь. Наверняка уже мануфактурку задумал поставить, или даже заводик. Ведь думал, да? По глазам вижу, что думал. А я бы к тебе в капитал вошёл, пока другие хищники не откусили.

Да прямо сейчас, пустил я тебя, козла, в мой огород. Обойдёшься, дорогой князь, не получится присосаться к моей мастерской. Ишь, шустрый какой вампир нашёлся.

– Простите, Алексей Дмитриевич, но я сейчас капитал на развитие брать не собираюсь. Дело новое, начну пока своими силами.

Голицын понял по моему взгляду, что я его и на выстрел не подпущу с займами, и поджал губы.

– Ох, непростой ты человек, Константин Платонович, – князь погрозил мне пальцем, – и не скажешь, что учёный. К купцу моему подход зачем искал?

Ты смотри, уже доложили о моём знакомстве с Третьяковым. Хорошо у Голицыных надзор поставлен.

– Так для вашего, Алексей Дмитриевич, торгового интереса. Вам первому товар предложу, как родичу.

– А что за товар?

– Лошадей.

– Хм, – по его губам пробежала усмешка, – сложный товар. Пока разводить начнёшь, пока подрастут, пока продашь. Не боишься разориться?

– Так я их не разводить буду, а делать.

– Механических? – Князь так удивился, что даже моргнул несколько раз. – Вроде немецких?

– Лучше. Как авалонские будут, не хуже.

Голицын не поверил мне, саркастически подняв бровь.

– А не хвастаешься ли ты, братец? Авалонские… Это же порода, у них мастерские на весь мир известны.

Настал мой черёд усмехаться.

– Я прекрасно знаю, как они их производят. Детали мой кузнец не хуже скуёт. А, как маг, я получше многих из них буду.

Князь покачал головой.

– Ой, смотри, Константин Платонович. Ежели сможешь – на золоте пить-есть будешь. Как первых сделаешь, сразу за мной посылай, я тебе лучшую цену дам.

Видимо, я недостаточно хорошо скрываю эмоции – князь заметил, что я не верю в эту «лучшую цену», и покачал головой.

– Мне за счёт тебя наживаться смысла нет, отдам всё до копейки. А вот политический капитал мне лошади немалый принесут. Сам смекнёшь, какая выгода их поставлять ко двору да в армию? Понимаешь? Я тебя озолочу, а ты меня перед матушкой-императрицей подымешь.

Он протянул мне руку, предлагая скрепить договор. Я на секунду задумался и пожал крепкую ладонь князя.

– Наша кровь, – с чувством кивнул Голицын, – далеко пойдёшь, Константин Платонович. Третьякова отряжу, чтобы помогал в меру сил. Через него и лошадок заберу.

Он наклонился к столу, вытащил из ящичка лист бумаги и протянул мне.

– Слышал от Петра про твои затруднения. Это неплохой мастер, обратись к нему.

На бумаге были адрес и имя.

– Я бы его к себе на службу позвал, – усмехнулся князь, – да только вышло с ним недоразумение, не пойдёт. А ты забирай, нечего людьми разбрасываться.

В словах Голицына чувствовалось двойное дно: наверняка ведь не просто так советует, скорее всего, хочет увести полезного наставника у конкурента. Только не сам, а моими руками.

Я поблагодарил князя и пошёл к себе. Сложные они люди, эти Голицыны, что отец, что дочь. Сплошные тайны, интриги, уловки. От всех этих собак под ковром мне жутко захотелось обратно в своё поместье.

* * *

На следующий день мы с Бобровым поехали по адресу, который дал князь. Буду пользоваться, раз предлагают, всё равно других достойных кандидатов нет.

По дороге меня вдруг осенило.

– Пётр, а ты не знаешь, продают в Москве где-нибудь карандаши? Ну, такие, как я Александре дал?

– Ты уж совсем нас за варваров держишь, – чуть не обиделся Бобров. – Есть, конечно. Не такая уж и редкость твои карандаши.

Так что мы сделали остановку возле большого магазина. Торговали здесь книгами, бумагой, альбомами, тетрадями, перьями и чернилами. Карандаши тоже нашлись, по десять рублей за штуку. От такой цены я чуть в ярость не впал. Так и захотелось заорать на владельца: сколько-сколько? А не спятил ли ты, братец? Но кричать на здоровенного купца выше меня ростом было не только неприлично, но и опасно для здоровья. Один раз стукнет, и всё, можно укладывать в гроб.

Пришлось брать карандаши, как есть. Я забрал все, что были в наличии, аж десять штук. Заплатил сто рублей и сбежал из этого грабительского места.

Впрочем, оно того стоило. Пока я сделаю себе новый small wand, карандаши пойдут, как его эрзац-заменитель. Да, одноразовый и дорогой, но лучше так, чем остаться совсем без инструмента.

– Приехали, Костя, – пихнул меня локтем Бобров, – здесь твой наставник живёт.

Я выглянул из экипажа. Не дом, а обшарпанная развалюха в два этажа с мансардой. Одно стекло в окне на втором этаже разбито, входная дверь покосилась, а возле неё на лавочке сидит надменная тётка, грызёт семечки и зорко оглядывает окрестности.

– Идём, Пётр, посмотрим, что за «специалист» здесь живёт.

Мне начало казаться, что князь надо мной подшутил, отправив по этому адресу. Но из принципа решил проверить до конца.

Глава 38
де Кастро

Глядя, как мы выбираемся из экипажа, тётка у входа встрепенулась, прищурилась и вперила в нас пристальный взгляд. Лицо у неё было неприятное: красноватый нос, выдающий пристрастие к выпивке, поросячьи глаза, широкий лягушачий рот с опущенными уголками. Такой тёткой не только детей можно пугать, но и особо впечатлительных взрослых.

Стоило нам двинуться в её сторону, как тётка надулась здоровенной жабой. Не прекращая плеваться шелухой от семечек, она расправила плечи и выставила монументальный бюст.

– Кудась прёте? – гавкнула она на нас. – Неча тута ходить.

– Мы по делу.

– Мне, кудрить твою налево, усё равно. Неча шляться! Ходют тут всякие, а потом сапоги пропадають.

– Ты как с дворянами разговариваешь?! – не стерпел Бобров.

– А мне, раскудрить, хоть сама императрица! Мой дом, кого хочу, того пущаю.

Она злобно ухмыльнулась и с удвоенной скоростью стала щёлкать семечки, плюясь в нашу сторону.

– Вот же ведьма!

Мой Талант выглянул наружу, заинтересовавшись, где показывают ведьм. Увидел тётку и распахнул «пасть», выдохнув на неё облако вибрирующего эфира.

Обычного человека от такого выхлопа проняло бы до самых пяток. А этой – хоть бы хны! Даже не поморщилась, только семечки стала щёлкать чуть медленней и глаз один зажмурила. Ведьма, как есть ведьма!

– Не пужай, – хмыкнула тётка, – и не такие пужали. Ходют и ходют, никакого уважения к честной женщине. То сапоги сворують, то постояльцев побьють. Пуганные мы, понял?

Она скрутила кукиш и показала нам. Говорят, таким жестом в старые времена отгоняли чертовщину. Не знаю насчёт нечисти, но Бобров отступил на полшага, слишком уж выразительно показывала кукиш тётка. Сразу становилось понятно – не пропустит, обругает и заплюёт шелухой. А попытаешься силой войти, так начнёт скандалить, полезет в драку и поднимет вой на целый квартал так, что сбегутся все соседи.

– А что, хозяюшка, – я приветливо улыбнулся и подошёл чуть ближе, – мзду ты берёшь?

Достав из кармана рубль, я подбросил его на ладони.

– Хто ж её не берёт? – осклабилась тётка. – Эт мы завсегда. Токмо не даёт никто.

Я хмыкнул и кинул рубль тётке. Монета сверкнула на солнце, упала точно в ладонь и мгновенно исчезла.

– Проходите, господа! – Ведьма сделала вид, что улыбается, а голос её стал медовым. – Всегда рада видеть важных людей в моём доходном доме.

– Де Кастро где живёт?

– Диежка-то? По лесенке наверх, а там третья дверь и будет его. Дома он, не извольте сумлеваться.

Дверь, хоть и покосившаяся, была смазана и даже не скрипнула, когда Бобров её открыл. Внутри оказалось бедненько, но чисто и даже уютно. На полу постелены старые половички, на стене висит лубочная картинка, у окна стоит кадка с фикусом, правда, засохшим.

– Не понимаю, – буркнул Бобров, – как можно жить у такой грымзы.

– Не скажи, Пётр, не скажи. Пьянок и гулянок она не даёт устраивать, за порядком смотрит. И чужие неожиданно не войдут. Удобное место, если сумеешь поладить.

По скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж и нашли нужную дверь. Я постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл внутрь.

За столом у окна сидели двое. Темноволосый мужчина спиной ко мне и орк в круглых очках. Оба без сюртуков, в одних рубашках и штанах, в руках стаканы. Из закуски – одинокий селёдочный хвост на блюдце. Судя по количеству бутылок, сидели они с прошлого вечера.

– Диего де Кастро? – обратился я к человеку.

Он обернулся, посмотрел на меня мутным взглядом, икнул, дёрнул уголком рта и ответил:

– Мария Диего Франсиско Бальбоа де Кастро-и-Тенорио, с вашего позволения.

Мать моя, ёшки-матрёшки! Да это женщина! Одетая по-мужски смуглая тётка лет тридцати с тонким шрамом на щеке. По-русски она говорила чисто, но с лёгким акцентом, выдающим в ней испанку. Это – наставник? Ничего себе «подарок» подсунул Голицын.

– Мммм… Это вы?

Женщина несколько раз моргнула, провела по лицу ладонью, осмотрела себя, будто проверяя, и кивнула.

– Да, это я. И что? Que carajo quieres? Желаешь драться? Становись в очередь, будешь седьмым.

Она расхохоталась, махнув рукой и опрокинув одну из бутылок, пустую, к счастью.

– Нет, обойдёмся без дуэлей.

Я подошёл к столу, поставил себе табурет и сел рядом с ними. Испанка покосилась на меня, молча пододвинула ко мне стакан и налила его до краёв. Пожав плечами, я выпил до дна в один глоток. Вкус был неважнецкий, но в жизни я пробовал выпивку и похуже.

Испанка уважительно кивнула и протянула мне руку.

– Диего-Мария.

– Франсиско Бальбоа де Кастро-и-Тенорио?

– Хах! Смотри-ка, запомниль с первого раза! Да, она самая. Но ты можешь называть просто Мария. Или Диего, как тебе нравится.

Ей совершенно не давалась твёрдая «л», отчего меня тянуло хихикнуть. Но я держался – заржёшь, а она обидится и драться полезет.

– Константин. А это, – я кивнул на Боброва, севшего рядом, – Пётр.

Боброву тоже налили.

– Аполлинарий, – представился орк в очках.

– Ты от Мережковских? Могу ещё раз повторить: никакой виры я платить не буду. Их недоросль началь распускать руки, за что и получиль. Пусть скажет спасибо, что я не оторвала ему всё, что ниже пояса.

– Не-а, не от них.

– А от кого?! – Испанка искренне удивилась.

– Я сам по себе.

– О как! – Она показала мне большой палец. – Уважаю. А чего хотель?

– Говорят, ты берёшься быть наставником для воспитания Таланта.

Она неопределённо пожала плечами.

– Иногда берусь воспитывать девочек. Драться, быть сильной, смотреть на мужчин, – она выразительно подвигала бровями вверх-вниз, – чтобы они падаль и хваталься за сердце. А Талант, он сам воспитывается. Ты для кого наставника ищешь? Для дочери?

Я рассмеялся.

– Рано мне детей заводить. Учитель нужен мне.

Испанка прищурилась, разглядывая меня тяжёлым взглядом. Её Талант начал «прощупывать» меня, будто таможенник груз. Но тут же ему навстречу поднялся уже мой Талант и «рявкнул» в ответ.

– Dios! – Она отшатнулась и полетела с табуретки на пол. – La mierda del toro! Maldito sea!

Кажется, женщина кричала что-то ругательное, но я не понял. Не силён в испанском.

Диего-Мария встала, сверкнула на меня глазами и подняла упавшую табуретку. Села, налила себе и выпила.

– Ты, парень, крепко влип. Не знаю, как ты получиль Талант взрослым, но это la mierda del toro.

– Что?

– Плохо твоё дело.

– Без тебя знаю. Помочь возьмёшься?

– Тебя убить легче, чем помочь.

Она выпила ещё, скривилась и хлопнула стаканом о стол.

– Mierda! Возьмусь, если вывезешь меня подальше от Москвы. Надоело отбиваться от Мережковских.

– Триста вёрст хватит?

– Сойдёт. И его найми, – испанка ткнула пальцем в орка.

– Диего, – Аполлинарий покачал головой и поправил пальцем очки, – не стоит. Мне не нужна милость, я сам устроюсь.

– Что умеешь?

– Учитель он, – подсказала Диего-Мария, – письму, счёту, наукам разным. Только его брать не хотят, говорят, иностранцы лучше.

– Где сам учился?

– В Ингольштадте.

– Серьёзно? Ты же…

– Они берут орков на артистический, – Аполлинарий грустно улыбнулся, – только диплом не дают. А без него преподавать в княжествах нельзя.

– Детей крепостных не побрезгуешь учить?

Орк несколько раз удивлённо поднял брови.

– Зачем?

– Невежество – худший из грехов.

– Большинство думает иначе.

– Я – не большинство.

– Даже не знаю…

– Не хотите учить крепостных?

– Дело не в этом. Детей я люблю, вне зависимости от происхождения. Но мне бы хотелось заниматься научной работой.

– Занимайся, кто тебе не даёт. Библиотека у меня большая, сейчас механическую мастерскую строю. Окажешься там полезен – обсудим.

Мы ударили по рукам, все трое.

– Я собираюсь ехать завтра.

– Стоп! – Диего-Мария выставила ладонь. – Мне нужно ещё пару дней, чтобы закончить дела.

– Нормально, – влез слегка окосевший Бобров, глядя на испанку томным взглядом, – я тоже задержусь, а потом вас и привезу. Езжай спокойно, Костя, не волнуйся, всё сделаю.

На том и порешили.

* * *

Вернувшись на подворье Голицыных, я сел писать письма. Одно князю – рассыпался в благодарностях, мол, большое спасибо за приём, и прочее, прочее. Второе – княжне: мол, завтра уезжаю, благодарю, надеюсь, ещё воспользуюсь вашим гостеприимством.

Отдал оба письма лакею и стал подумывать лечь спать. Уж больно день выдался насыщенный на разговоры, а я от словесных баталий изрядно устаю. Только скинул камзол, как дверь распахнулась, и в мою комнату ворвалась Ягужинская.

– Константин Платонович! Как, вы уже уезжаете?! Не может быть!

– Увы, Анастасия Николаевна, меня ждут дела в поместье. К тому же, я не слишком безопасный гость, как вы слышали.

– Но сегодня вы здесь, а значит, должны присутствовать! У Софьи День Ангела, и вы просто обязаны быть на нашем небольшом празднике. Идёмте прямо сейчас!

Она была так настойчива, что пришлось согласиться. Впрочем, мероприятие мне, скорее, понравилось: милое такое застолье, человек на двадцать. Большинство я уже знал и даже подмигнул подпоручику Серафиму. Тот побледнел, но вежливо раскланялся.

В разговоры я особо не лез, отпустил парочку шуток и больше слушал. Обсуждали местные светские новости, слухи из столицы, гадали, кто будет новым фаворитом императрицы. Как у них всё запутано! Не зря не люблю я великосветскую жизнь. Пожалуй, даже с доплатой не поменял бы мою усадьбу на особняк в большом городе.

После застолья были танцы, фанты и какие-то малопонятные мне развлечения. Незаметно улизнув, я сел в углу с бокалом и наблюдал за увеселениями золотой молодёжи. Если честно, мне было скучно принимать в них участие. Слишком много суеты, шума и глупых ужимок. Да и компания была мне чужая – у них свои разговоры, свои шуточки, которых я не понимаю. В какие-то моменты я даже чувствовал себя взрослым, попавшим на детский праздник. Хотя я не самый старший в этой комнате.

– Скучаете, Константин Платонович?

Рядом со мной на диванчик присела Ягужинская. Разгорячённая девушка обмахивалась веером, а на её щеках пылал румянец.

– Не слишком, – я любезно улыбнулся ей, – просто отдыхаю и наслаждаюсь музыкой.

– Ах, бросьте! Я же вижу, что вам неинтересны эти забавы.

Она придвинулась ко мне, хитро прищурилась и шёпотом попросила:

– Константин, я должна вам сказать кое-что по секрету.

Я наклонился к девушке. Она подняла веер, прикрывая нас от случайных взглядов. И впилась мне в губы долгим поцелуем.

Отстранилась, опустила веер и отодвинулась, будто ничего не случилось.

– Не придавайте этому большое значение, Константин, – Ягужинская лукаво улыбнулась, – я невеста без приданого, вы тоже невыгодная партия. Пока, я надеюсь. Так что мы можем себе позволить маленькие шалости, покуда никто не видит.

Резко встав, Анастасия ушла к остальной компании. У меня на губах остался вкус её помады – сладковатый, с запахом клубники и привкусом алхимии. Надо будет сказать ей при случае, что лучше не пользоваться этим средством: такие составы вредят здоровью не хуже курения.

* * *

Вечер подходил к концу. Гости утомились от танцев, княжна выглядела чуть уставшей, а шутки начали сходить на нет. Тут-то я и решил немного пошалить. Произвести впечатление никогда, знаете ли, не лишнее.

Я подошёл к княжне.

– Софья Алексеевна, кажется, на День Ангела принято дарить подарки.

– Ах, оставьте, – махнула она рукой, – пустое.

– У меня есть кое-что для вас. Особенное, как и вы сами.

– Вы мне льстите, Константин. Впрочем, я заинтригована и хочу посмотреть, что хочет подарить мне такой неординарный человек, как вы.

– Если не возражаете, для этого необходимо выйти на балкон.

– Вот как? Подарок настолько личный, что требует уединения?

– Нет, что вы, позовите и остальных гостей. Но там он будет наиболее уместен.

Княжна, действительно заинтригованная, хлопнула в ладоши:

– Господа! Константин Платонович приготовил для меня что-то особенное. Прошу всех на балкон!

Гости загомонили и толпой ринулись за княжной.

– Константин Платонович, – княжна немного снисходительно улыбнулась, – мы ждём.

Из кармана я вытащил карандаш, купленный накануне. Закрыл глаза, картинно взмахнул им и в несколько росчерков нарисовал связку Знаков. Я подсмотрел рисунок эфира у моего Таланта, а придумать, как это повторить, было делом техники.

Фу-у-у-ух! Вверх взлетела струя эфира. И взорвалась в небе фейерверком.

Рядом хором ахнули гости. А Софья аж взвизгнула от восторга и забила в ладоши. Чудесно! Кажется, я запомнюсь им надолго.

– Константин, – шепнул на ухо мне голос Ягужинской, – в конце вечера проводите меня до моей комнаты.