Текст книги "Империя полураспада"

– Зде был отрок Арджаспа, зде и благословение на царство имамы, – добавил к пояснениям Терёшечки старец. – Зороастризм сперва был в языцех, лишь после – православие. И только вера приносит любовь человекам, религия – свору да поругание.

Глава 13

Дагда проснулась от страшного крика, испускаемого ею самой. Приснится же такое! Даже во сне нет никому покоя от чудовищ и страхов. Где и кем посылаются страшные сны? Ведь не может же дьявол во сне мучить Божью душу, не по зубам ему, да и Господь не разрешит. Сны посылаются Богом, это понятно, только не каждый смертный в силах разгадать посланное виденье, а предугадать посланное предупреждение – и подавно. Рядом недовольно заворочался муж, но скоро затих. Затихла и Дагда.

Её правоверный славился своим умом в царстве Десяти Городов, кое-кто уже величал его пророком и пытался создать из него живого идола. Но Порушаспа недаром принадлежал к роду Спитама. Все выходцы из этого колена отличались умом и ясновидением. Мужу Дагды мудрецы предсказывали светлое будущее, только он с юных лет не привык гоняться за славой, и волны тщеславия обтекали его стороной.

Несмотря на то, что Порушаспа постоянно давал соплеменникам мудрые советы, но всегда отказывается от вознаграждения, и семья, поэтому не имела большого достатка. Дагду устраивало и это, потому что она обожала мужа, готова была пожертвовать всем ради него одного. Женщина пыталась быть достойной хранительницей домашнего очага. Оттого, будет ли покой в доме, – так и дела мужа сложатся. Эх, увидеть бы во сне какую-нибудь цветочную поляну или хвойный лес, где запах кедрача кружит голову!

Только сон на этот раз долго не шёл. Женщина просто боялась уже засыпать: если снова приснится нечисть или нелюди, то Дагда опять закричит. Женщина не может контролировать своих поступков во сне. Да и в жизни иногда – тоже. А всё потому, что любая женщина, доверяясь интуиции, действует зачастую без каких-нибудь правил, не обращая внимания на законы, установленные обществом.

Каждая действует только во имя спасения или же сохранения домашнего очага, то есть своего маленького микромира, в котором нет, и не может быть никаких демонов-искусителей.

Она боялась злых духов и не знала, как от них избавляться. Хорошо, что муж, замаявшись днём, как правило, крепко засыпал. Но вчера вот проснулся от сонного крика жены, разгневался, от чего та просто не находила себе места. А сегодня то же самое! Уж не наслал ли какой проходящий мимо бес порчу на их семью, на их дом, на их очаг?..

Сон свалился неожиданно, как приходит что-то долгожданное и желаемое. В этот раз Дагде привиделось, как она и мечтала, огромное поле, заполненное чуть покачивающимися под ласковым ветерком маками. Вокруг поля рос какой-то хвойный лес, и ароматы сосновой смолы носились в воздухе вперемешку с духмяными запахами трав.

Красное – на зелёном так успокаивающе подействовало на женщину, что в следующее мгновение она уже бегала среди цветов, окунаясь в душистый аромат, напоминающий смесь лаванды, фиалки и гиацинта. Запах был таким чарующим, что Дагда упала посреди поля на спину и, жмурясь от солнца, принялась считать плывущие по голубому небу облачка.

Это занятие ей нравилось, поскольку в каждом облаке она могла увидеть что-то своё, какую-то картинку, посланную Богом только ей одной. А во сне облака были как живые, напоминая столько знакомых вещей, людей и животных, что поневоле станешь задумываться: может, стоит присмотреться к созданному облаком образу и на время задуматься, – о чём оно предупреждает? что предсказывает?

Вдруг одна розовая тучка начала менять цвет, приобретая малиновый, пополам с лиловым оттенок. Среди остальных белых, жемчужных, перламутровых, она казалась совсем чужой, как будто залетевшей сюда из другого мира.

Неожиданно тучка лопнула, как мыльный пузырь, и оттуда на землю посыпались скорпионы, летучие мыши, летающие драконы и прочие уродцы. То ли это слуги Люцифера, то есть аггелы, то ли жители того другого мира, откуда тучка случайно забрела сюда, в непривычное для неё общество добрых, нежных, чудесных фей и эльфов.

Дагда ещё не догадывалась, что в этот миг с ней произошло, то есть приснилось. Но в воздухе, опережая падающую на землю ораву, вихрем пролетел тяжёлый запах гниющего мяса.

Твари падали вокруг, тошнотворный запах тлена заполнил всё окружающее пространство. Дагда теперь оказалась на маковом острове среди чёрной клокочущей мясной массы. Насколько хватало взгляда, всюду видны были рычащие, визжащие, скулящие твари, свалившиеся из той, неприметной прежде, розовой тучки. Островок Дагды вдруг стал совсем маленьким. Даже далёкий лесной массив, окружавший поляну, исчез, задавленный хлопьями ядовитого тумана. Красные маки скукожились, завяли, а зелёная трава превратилась в сожжённую солнцем коричневую поросль. Пространство вокруг женщины неудержимо сокращалось.

Уже ясно видны были отвратительные, мерзко пахнущие звериные рыла и рычащие пасти. Вдруг из кишащей массы вперёд выбился огромный, величиной с хорошего лангуста, скорпион, с двумя, не предвещающими ничего хорошего, клешнями. Медленно, но уверенно он подползал к Дагде, щёлкая клешнями, как ножницами.

– Я вспорю тебе живот! – угрожало чудовище. – Ты отдашь нам неродившегося выродка. Мы страсть как любим эмбрионы, и мы слопаем его. Отдай! И ты останешься жива. Не отдашь – умрёте оба!

– Что тебе отдать? – испуганно вскричала Дагда. – У меня нет ничего!

– Ты вчера забеременела, – просипел скорпион. – Отдай нам нерождённого и будешь жить, будешь рожать других, сколько хочешь. Но этого отдай нам!

Женщина инстинктивно обняла руками живот, защищая себя, и почувствовала, будто младенец зашевелился там! Но ведь такого не может быть! Откуда же в животе могло взяться ещё не выношенное дитя? Откуда могло чудовище знать о зачатии младенца, ведь такое известно только Богу? И теперь эта шипящая тварь требует от матери невозможного – принесения в жертву младенца! И это всё ради спокойной жизни на земле? Безумие! Найдётся ли хоть какая мать, которая добровольно отдаст своего младенца поганым инфернальным тварям?..

Будущая мать снова почувствовала, как младенец стучит ножками, словно хочет привлечь её внимание. Дагда постаралась не обращать внимания на ползущего к ней монстра и прислушалась к тому, что зарождается внутри неё, что уже получило жизнь, но не имеет ещё возможности выйти из чрева матери.

– Не слушай никого, мама! – раздался голос ребёнка. – Аггелы Сатаны не смогут повредить ни тебе, ни мне, если ты сама не согласишься. Не отдавай им меня. Отдашь – они порвут на кусочки нас обоих!

От этого детского голоса Дагда задрожала, как осиновый лист, обхватила обеими руками ещё не начавший расти живот, и затравленно огляделась по сторонам, ища среди мерзко кишащего моря чудовищ хоть какую-нибудь лазейку. Ведь если Бог не оставил её, то обязательно покажет дорогу к спасению. Дорога всегда есть. И, если не оставляешь надежду, дорога эта будет указана.

Но никакой дороги, тропинки или самой малой стёжки не было. Среди шипящей, смердящей каши, раздался вопль торжества и ненасытные твари, щёлкая челюстями, всё плотнее сжимали своё кольцо наступления. Охотники инфернального мира уже предвкушали отхватить кусочек человечинки, ведь на предстоящем пиршестве надо что-то пожевать. А человек – это так вкусно! И будущей матери уже не оставалось надежды ни на какую помощь, ни на какое спасение.

Казалось, ничто, и никто на целом свете не сможет спасти Дагду. Но вдруг в зените раздался пронзительный звук трубы. Копошащиеся внизу чудища замерли, и все как один повернули поганые рожи вверх, к солнечному зениту.

Посмотрела туда и Дагда. Небо над её головой раскололось. Оттуда показался Кадуцей,[32]32
  Кадуцей – в алхимической символике, тантризме – две змеи, обвивающие крест, древний герметический символ, иллюстрирующий основное положение эфирной физиологии. Восходящие змеиные энергии порождают вихрь, преображающий человека.


[Закрыть] с вращающимся вокруг сердцевины огненным вихрем, сверлящим пространство. Кадуцей медленно опускался на крошечный маковый островок, ещё не захваченный смердящими тварями.

Увидев надвигающийся на них небесный символ, чудовища тут же кинулись наутёк, давя, и перепрыгивая друг через друга. Однако из огненного вихря вокруг Кадуцея на землю посыпался огненный дождь, безжалостно сжигающий незваных гостей.

За несколько минут всё было кончено. Дагда не знала, удалось ли кому из чудовищ удрать, да и не до этого ей было. Она осмысливала произнесённые чудищем слова о жертвоприношении. Потом вновь почувствовала под руками, лежащими на животе, биение маленького сердца и… проснулась.

Муж, почивающий рядом, тоже проснулся. Он недовольно смотрел на жену, опять закричавшую во сне. В свете ночника выражение его глаз нельзя было разглядеть, но сердитое сопение не оставляло сомнений. Что делать, мужчина, хоть и добрый, всегда остаётся мужчиной.

– Прости, Порушаспа, я снова разбудила тебя, – первой начала говорить Дагда, чтобы загладить недоброе настроение мужа. – Я должна была тебе раньше сказать, но сама ещё сомневалась. У нас будет ребёнок. Мальчик, как ты хотел, и так хотела я.

Сердитое настроение мужа сразу же испарилось. Он не успел ещё произнести ни слова, а женщина почувствовала исходящую от него волну тепла.

– Мальчик…, – мужчина на секунду замолчал. – Мальчик? А ты уверена?

– Конечно, – улыбнулась Дагда. – Так же, как в том, что ты лежишь рядом, и когда узнал правду, то сразу же перестал сердиться.

– Да, ты права, – согласился Порушаспа. – А почему же ты так кричала? Прошлой ночью было то же самое.

– Очень просто, – стала объяснять Дагда. – Меня мучили плохие сны, потому что их посылали демоны. Они очень не хотят рождения нашего сына, но Бог только что благословил его рождение. Наш сын принесёт в этот мир много хорошего, исполнит много повелений Всевышнего, поэтому нелюди и нечисть всякая очень хотят, чтобы наш мальчик не появился на свет.

Мужчина помолчал немного, осмысливая услышанное. Потом взглянул на жену с некоторым сомнением. Мало ли что женщине может присниться? На то она и женщина. Но ведь Дагда – жена ему, а, значит, половина его тела, сознания, его души. Если мужчина нашёл свою половину на земле, то он сразу, обретя второе крыло, способен взлететь. Выходит, если женщина именно ТАК чувствует, значит, можно не сомневаться, в этом – истина.

– Знаешь, – задумчиво сказал Порушаспа. – По-моему, утром надобно сходить к нашему мудрецу. Он скажет правду: точно ли сбудется то, что тебе привиделось, или демоны над нами опять какую-то штуку выморачивают.

На том и порешили. Дагда чуть свет поспешила на другой конец деревни к небольшой, но крепкой избушке, где проживал старец. На дороге за околицей, со стороны Аркаима, виднелись странники, спешащие в деревню тоже, видимо, на встречу к старцу.

Из столицы царства Десяти Городов сюда часто гости наведывались. И, конечно же, к старцу, потому как на всём юге Рипейских гор не было другого оракула.

Старец Тарушаспа не отказывал никому. Собственно, ещё и поэтому Порушаспа противился всенародному избранию Проповедником, поскольку Екклисиаст – всегда один и благословлен Богом, а не народный избранник.

Дагда пришла к старцу чуть свет, но у коновязи были уже привязаны две лошади и один ослик, значит, у пророка с самого ранья просят помощи заезжее люди. Войдя во двор, Дагда увидела их. Все трое кланялись старцу, видимо, он уже смог оказать им какую-то помощь.

Взгляд Тарушаспы остановился на вновь пришедшей. Женщина стояла пред ним в тёмно-зелёном сарафане, отороченном золотым шитьём, и белой шёлковой рубахе с широкими рукавами, схваченными по кистям витыми шнурками. На голове у неё красовался кокошник, значит, замужняя. Но пришла одна, без своей половины. А когда женщина приходит одна к старцу за советом или помощью, то у неё какие-то свои чисто женские секреты, которые живому мужу знать ненадобно.

Так и получилось. Выслушав Дагду, Тарушаспа потеребил бороду, соображая как лучше преподнести женщине открывшееся перед ней будущее. Что ей была благая весть о младенце – это хорошо, даже очень, потому что Богом отмеченные дети вырастают и становятся вершителями мира.

Младенец был непростой, Тарушаспа не сомневался ни на секунду, но как сказать матери, что ещё нерождённому дитя предстоят многие и долгие жизненные испытания? Может быть, вся их земля Ариан Вэджа, царство Десяти Городов, никогда в будущем не будут иметь такого подарка от Бога. Но как этот подарок принять, уберечь от встречных бурь, и надо ли?..

Этого старец пока не знал сам, потому как не мог определить цели своего собственного существования в этом мире: да, он пророк, да, многое ему открыто, да, во многих делах он может помочь людям, а надо ли? Этот вопрос постоянно мучил Тарушаспу, потому что знал он – место человека в окружающем мире, надо сказать, не такое уж завидное. И когда видел, как человек пытается подмять под себя окружающих, превратив их в рабов, чтобы стать пусть маленьким и злобным, но всё же владыкой. В такие моменты Пророк жалел, что пришёл на этот свет, потому как не мог избавить несчастных от самозваного царя, а самозванца излечить от тяжкой болезни себялюбия.

Тарушаспа постоял какое-то время в молитвенной позе оранты, подняв обе руки к небу с повёрнутыми наружу ладонями. Как Проповеднику, ему было известно многое и многое он постигал именно в такой молитвенной позе.

– Радуйся, Дагда, – сказал он. – Тебе послана истинно благая весть. Всевышний не забывает нашу страну и нас, грешных. Радуйся, твой ребёнок будет Великим мужем. Ему суждено обращать заблудших к свету, оберегать страждущих и усмирять жадных. Когда-то он станет настоящим орудием Бога в борьбе с Мраком и его аггелами.[33]33
  Аггелы – бывшие ангелы, проклятые и низринутые с небес.


[Закрыть] Но прежде младенцу очень много придётся претерпеть бед от своих врагов, которые станут и твоими.

О, как его слова были точны, правильны и пронзали прозрачное будущее, как стрела, выпущенная метким охотником в цель. Арджаспа, едва появившись на свет, залился громким и радостным смехом. Это так поразило бабок-повитух, что они, омыв ребёнка, запеленав и вручив матери, быстренько убрались из дома.

Мать почувствовала исходящую из тельца ребёнка тёплую энергию, а когда попыталась погладить его по голове, то пульсирующий мощный мозг малыша отталкивал даже не чужую ему руку. Через несколько недель мальчик начал уже ползать, да так шустро, что матери приходилось искать его по всем закоулкам в доме.

Дагда начала постепенно привыкать к стремительному развитию сына, но однажды, обыскав весь дом, не обнаружила его нигде. Не нашёл ребёнка и отец. Порушаспа, в отличие от жены, стал деловито шаг за шагом обшаривать весь дом, начиная с чердака и до глубокого подвала. Но тщетно – запропастившегося мальчугана не было нигде.

Выручила собака. Пёс давно уже пытался обратить на себя внимание хозяев, а те, занятые поисками пропавшего ребёнка, не обращали на собаку никакого внимания. Лишь теперь Порушаспа заметил пса, рвущегося с цепи и заливающегося истошным лаем. Как будто тот на своём собачьем языке хотел сообщить нечто тайное, известное только ему.

Порушаспа расстегнул ошейник и пёс, радуясь свободе, понёсся к видневшемуся невдалеке лесу. Потом так же стремительно вернулся, обежал вокруг хозяина и помчался снова в лес. Мужчина озадаченно нахмурился: собака, будто зовёт куда-то? То же самое случилось в третий раз: пёс вернулся, покрутился у ног хозяина и рванул к лесу.

– Смотри, – потянула мужа за рукав Дагда, – пёс нам хочет что-то сообщить. Может быть, у нашего мальчика хватило сил уползти в лес?

Оставив без ответа невероятную догадку жены, Порушаспа пошёл за псом. А тот, радуясь понятливости хозяина, побежал по лесной тропинке, уходящей вглубь леса. Дагда тоже бросилась следом, ибо какой бы удивительный ни родился мальчик, но это её ребёнок! Её чадо! Её маленькое продолжение в этом безумном мире!

Конечно, и Порушаспа приложил кой-какие усилия, но что с мужика взять? Он же никогда не сможет понять, что стоит выносить человека за тридцать восемь недель! С какими муками пускать его в этот мир и услышать его крик, то есть смех! Ведь радостного смеха Арджаспы испугались даже повитухи, а он просто радовался своему рождению и весело приветствовал мир, где всё-таки очутился.

Наконец, тропинка стала шире, и Порушаспа выскочил на поляну. Выскочил и остановился как вкопанный: перед ним в нескольких метрах корчился в предсмертных судорогах приведший их сюда пёс. А дальше, в центре поляны, был сложен костёр из заботливо напиленных брёвен. Сверху разгорающегося кострища был набросан лапник, из-под которого в одном месте выглядывала ножка ребёнка.

– Подожди, Дагда, – остановил Порушаспа подоспевшую жену. – Нашего мальчика украли демоны и собираются сжечь его живьём.

– Господи! – завопила женщина и рванулась на поляну.

Порушаспа чудом успел ухватить за ворот, бросившуюся к разгорающемуся кострищу жену. Но даже ему не хватило бы сил удержать Дагду. Просто у него вовремя нашлись слова, остановившие женщину. Порушаспа оттащил её, усадил на кочку, покрытую мхом, и приказал:

– Сиди, женщина! Не шевелись!.. Нашего мальчика похитил Ази Дахака, злобный демон Ахримана, властителя царства тьмы, страхов, пожарищ и ненависти. С ним надо воевать иначе. Молчи и не смей пока кидаться к кострищу. Мальчику нашему не поможешь, да и сама сгоришь.

Порушаспа отошёл от неё, а Дагда осталась послушно сидеть на кочке, поджав под себя ноги. Она и раньше слышала, что демон Ази Дахака ворует младенцев, особенно необыкновенных, складывает либо в пустыне, либо в лесу алтарь из наколотых дров и приносит жертву Ахриману и Люциферу.

Муж отвёл её подальше от заговорённого алтаря, увидев, как собака, приведшая их сюда, корчится в предсмертных муках, словно напоровшись на что-то острое, пронзившее её до самого сердца. Пёс нашёл дорогу, но поплатился за это собственной жизнью, показав тем самым, что путь к разгоравшемуся алтарю закрыт. А поленья демон заготовил хорошие, и огонь уже жадно облизывал всю поленницу. Не затронутым пламенем онгона[34]34
  Агни, онгон – дьявольский огонь, применяемый при жертвоприношениях.


[Закрыть] остался только лапник, набросанный сверху, под которым находился ребёнок.

Но мальчик молчал! Может, Ази Дахака просто задушил ребёнка? Тогда зачем устраивать огненный алтарь, ведь тёмные силы не принимают неживых и задушенных жертв. Им надобно, чтобы человек сгорел обязательно живьём.

Такое уж у них сатанинское правило. Значит, мальчика ещё можно спасти. Но как?

Отец ребёнка вытащил из-под шкуры, укрывавшей его тело, короткий жезл. Дагда увидела, что это Кадуцей. Откуда у её мужа этот священный жезл? Ведь такой имеют только колдуны и пророки, такой же она видела ночью во сне. Колдовством Порушаспа никогда не занимался. Наоборот, чтил Бога и говорил, что скоро в мир придёт Его посланец. Только их сын не может быть посланцем неба, потому что он – сын человеческий.

Мужчина в это время обежал поляну по кругу, вернулся к тому же месту, где лежала погибшая собака, осторожно поднял животное на руки и поднял его над головой, не выпуская Кадуцей. Потом над чахлым перелеском взлетел его могучий голос:

 
Будет он грызть
трупы людей,
кровью зальёт
жилища богов;
солнце померкнет
в летнюю пору,
бури взъярятся —
довольно ль вам этого?
 

На его вопрос никто не ответил, лишь ветер, прилетевший с юга, из широкой степи, прокатился по макушкам деревьев и затих. Тогда Порушаспа снова опустил пса на траву, очертил Кадуцеем на земле круг, вошёл в него, опять воздел руки к небу, не выпуская жезла, и прочитал что-то, очень похожее на молитву:

 
Тот Агни, о отцы, что проник
в наши сердца, бессмертный
в смертных,
этого бога я замыкаю в себе.
Пусть не возненавидит ни он нас,
ни мы его.[35]35
  Заимствовано из подлинных источников.


[Закрыть]
 

Тут же огонь, вовсю плясавший на смолистых поленьях, угас, будто на него выплеснули ушат холодной воды. Головёшки ещё продолжали дымиться, но большого пламени уже не было. Порушаспа медленно принялся чертить в воздухе Кадуцеем какие-то знаки. Так продолжалось недолго.

Вдруг огромный сгусток пламени налетел на него откуда-то сверху, охватил всю фигуру, но не смог долго противиться воину, поскольку в правой руке у него был всё тот же Кадуцей. Пламя растеклось по земле, будто пролитая вода, сжигая по пути траву, но вскоре погасло. В центре выгоревшего круга стоял обгоревший до пят Порушаспа. Дагда, увидев это, кинулась к мужу, только не успела добежать даже до края обугленного пятна.

Её муж, как стоял в центре чёрного круга, так и рассыпался внутри его мелким порошком. Не было ничего живого или оставшегося несожжённым, кроме Кадуцея.

Дагда подбежала к тому месту, где только что стоял муж, и закричала так, как могут только женщины, когда на них обрушивается неожиданное и необратимое горе. Говорят, что разлука с живым хуже разлуки с умершим, только Дагда не представляла себя в этом мире без мужа. Может ли день жить без ночи? Может ли птица летать с одним крылом? Женщина упала на колени посреди опалённого круга, потом, отняв ладони от залитого слезами лица, подобрала валяющийся среди пепла волшебный жезл и, держа его перед собой на вытянутой руке, зашагала к ещё дымящемуся костру.

Это ей удалось без особых затруднений, потому как Порушаспа прочитал молитву, уничтожившую силу демона. Правда, в этой неравной битве он погиб сам, но спас сына, благодаря которому должно было наступить большое светлое будущее.

Всё было теперь в руках матери. Дагда сама смутно понимала это и шла к потухшему костру с одной лишь надеждой – найти там сына живым и невредимым. Бог внял мольбам женщины, и через несколько минут мать вытащила из-под зелёных, совсем нетронутых пламенем веток, своего мальчика.

– Сыночек…, – только и смогла произнести бедная женщина, – сыночек…

Мальчик к её удивлению крепко спал. И это был единственный случай, когда Арджаспа не помнил своего детства. Видимо, в это время демоны специально усыпили ребёнка, а он, хоть ещё был жив, но убаюканный сладким сном, не мог даже кричать. От горестных причитаний матери малютка очнулся и протянул к ней ручонки.

Всё возможно в этом мире, даже такие неожиданные победы. Лишь силы зла не могут смириться с поражением. Проигрывать тоже надо уметь. Вот только на земле смириться с поражением не способны ни люди, ни демоны, ибо и те и другие обладают непомерной гордыней, не примиряющей поражения с терпением.

Нахлёстывая демонов семихвостой камчой, словно стадо баранов, гнал их на битву с необычным младенцем сам Ахриман.

– Вы, безрогие ублюдки, – орал на них властитель царства тьмы. – Если не сможете уничтожить будущего Пророка света, то тьмы вам тоже не видать! Я буду вечно пытать вас Божьим светом, истязать так, что никто не сможет больше спокойно и сладостно жить. Поубиваю, скоты безрогие!

Хотя демоны пытались увернуться от гневной руки разгулявшегося владыки, но многие, не выдержав пыток, превращались в жидкую болотную грязь или проливались на землю вонючим кислотным дождём.

А те, что остались в живых, взялись за дело с ещё большим остервенением, чем прежние погибшие братья. Они похитили Арджаспа вновь, только на сей раз утащили его в безводный Мангышлак, где на берегу Каспия у родника пресной воды жили одни скорпионы и змеи. За много десятков километров к этому месту на водопой собирались разные животные и птицы, но никто из хищных не трогал в это время слабых.

Мальчика положили на тропе, где вскорости должно пройти к водопою стадо изюбрей и буйволов. Ребёнок лежал спокойно и посмотрел в сторону, только когда услышал топот тысяч ног, хрипение и рёв надвигающегося стада.

Живую волну, сметающую всё на своём пути, возглавлял огромный вожак, который, завидев на тропе маленького человека, тревожно замычал. Но стадо катилось инертной волной, и остановить его могла только вожделенная вода, до которой оставалось около ста шагов.

Тогда могучий бык, предводитель стада, вырвался вперёд, подскочил к мальчику и остановился над ним, как вкопанный. Остальное стадо протискивалось меж скалами, подступающими к тропе, и предводителем с обеих сторон, но малыш, лежащий под животом вожака, ничуть не пострадал.

Ангелы и на этот раз помогли матери отыскать сына. Она снова взяла его на руки и, затравленно озираясь на безлюдные скалы, понесла ребёнка домой. Дагда уже не знала, что ожидать от князей, правящих этим миром и можно ли надеяться на помощь сил света, но поделать ничего не могла.

Так прошло ещё восемь лет и, по законам рода Спитама, Арджаспа вступал в пору возмужания, то есть становился юношей. Дагда по этому случаю решила устроить пир и позвала именитых гостей, уважаемых, в том числе и внушающих страх людям в земле Ариан Ваэджа. Первым среди гостей был, конечно, владыка Аркаима, царь Дурансарун со свитой, в которой почётное место занимал придворный маг Бурантарус.

Гости праздновали за обширным столом во дворе дома, а женщины и сама Дагда угощали гостей. После общих поздравлений Владыка Дурансарун поднял глаза на отрока.

– А скажи-ка нам, юный сын священного воина Порушаспы, – обратился царь к мальчику. – Что растёт в поле вокруг Аркаима птицам на радость, но рыбам на погибель. Богатому доставляет почести, а бедному несёт неизгладимый позор. Умершему служит украшением, живому – устрашением?

– Это трава, – не задумываясь, ответил мальчик. – Её льном называют. Ведь лён растёт в поле, где все птицы себе на радость и веселье клюют его зёрна, рыбы на свою погибель попадают в сплетённые из него сети. Любому богатому человеку льняные одежды прибавляют почестей, поскольку только богатые могут носить неприхотливую льняную одежду, а беднякам от льняных лохмотьев кроме позора ожидать нечего, потому что лохмотья носят только самые нищие и неимущие. Покойника украшает саван, сотканный изо льна, а живого человека устрашает петля, сплетённая из нитей этой травы.

Именитые гости были потрясены ответом юноши. И только чёрный маг Бурантарус мрачно взглянул на юношу. Начинали сбываться невесёлые для тёмных сил предсказания. Возмужавший мальчик уже понял своё предназначение, и осталось ждать недолго, когда он станет Заратуштрой.[36]36
  Заотар – полностью правомочный священнослужитель (др. иранск.) Заратустра – пророк первой всемирной религии, где категорически запрещается любое насилие.


[Закрыть]

В предсказаниях говорилось, что на земле будет вестник Бога, получивший силу Света и Огня, тогда князьям мира сего воистину не поздоровится.

– Заратуштра зде был, – повторил Смарагд. – Оставил в память нам веру Господню да надежду на избаву от бед всяческих. Нам не след пеняти на дела Божии, каждому – по делом его.

– Что же пророк заповедовал, ведь тогда старообрядцев не было? – поинтересовался Александр Викторович. – Да и ни одной всемирной религии – тоже не было.

– Любая религия делит людей! – строго произнёс старец. – Лишь вера единит. Что доброго, аще каждый поп глаголет, мол, только его религия самая верная, только он к Богу привести могет. А веры-то нет, и как не бывало. Господь создал сонмы людишек, и нет среди нас изборных и самых праведных. Для того и Сына Человечья к нам посылал, а Он сказывал, мол, «судите Меня по делам Моим».

А зде сам суди, не нами лыко драно, не нами писано, не нами завещано, – Смарагд снова показал на один из текстов, украшающих стену храма: «Так говорит Господь: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних… Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; Я не говорил им, а они пророчествовали. Я слышал, что говорят пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: „мне снилось“. Думают ли они довести род Мой до забвения имени Моего посредством снов своих, которые они пересказывают друг другу? Посему вот Я – на пророков, которые действуют своим языком, а говорят: „Он сказал“. Вот Я – на пророков ложных снов».[37]37
  Библия. (Иер. 23, 16–32).


[Закрыть]

Ты глянь, сколь Заратуштра людишкам добра с Божьей помощью даровал. Знамо дело, не имамы мы наветов на него. А сны Дагды – первое пророчество. Потому-то и мы старамся веру имати. Без оного – и дел никаких. И «никонинаны» в безверие веруют. Так и поныне на Москве: одни-де мы праведныя, все други – неверныя, так за то и повесить всех. Чё ж за вера така? Вот ежели староверы станут одеяло на себя тянуть да на войну травить – чё ж за вера така? А многи любить пока не могут, токмо ломать лишь бы.

– Выходит, и православная вера – тоже безверие? – Александр Викторович задал старцу вопрос специально, поскольку сам не раз думал, что любая нынешняя религия на земле позволяет чтить только своих, призывая тем самым к вражде, дракам и человеконенавистничеству.

Недаром во все века вспыхивали религиозные войны и очень многие пытались ещё при жизни получить памятник. Ну, может, и не памятник, а причисление к лику святых. Это ли не человечья гордыня в чистом виде? А она с любовью к ближнему никак и никогда не уживётся. Кто чтит ненависть, того любовь обходит. Она и рада бы ненавистника коснуться, да слишком много нечисти налипло на него.

– Не вера, религия, – поправил его Смарагд. – Зде Заратуштра законы Божии оставил: как жить, как другим помогать, как землицу обихаживать, а вот как ломать да убивать – об этом не знамо зде.

– Так как же патриарх Никон…

– Нишкни, братове, – укоризненно покачал головой старец. – Он другого царя сподручник. Не нам судить, не нам кости мыть, а про «никониан» я и так вымолвил – пожалеть токмо.

– И то верно, – согласился Знатнов. – Каждый старается себе место под солнцем урвать не мытьём, так катаньем. А что человек значит на этом свете без дел своих? Пустое место.

– Ты у нас поживи пока, – продолжил старец. – Терёшечка царство наше покажет. Ан понравится.

– Уже понравилось, – признался Знатнов. – Здесь просто рай цветущий. Уж не его ли называют потерянным?

Старец ничего не ответил, только улыбнулся, перекрестил гостя, Терёшечку и снова скрылся в алтаре.

– Пойдём в терем, – подал голос мальчик. – Старца надо слушаться.

– А когда ты меня с царством вашим знакомить будешь? – поинтересовался гость. – Ведь у вас, верно, и свои законы, и свои обязательства. Не хотелось бы с первых шагов в грязь лицом. Поможешь?

– Дак меня для того и приставили! – мальчик взял Знатнова за рукав и потащил к выходу, по дороге втолковывая гостю прописные истины. – Сам суди: для чужих весь мир – тайна вселенского равновесия меж бесконечной Божественной мудростью и бесконечным Божественным могуществом. То есть, устойчивость мира у них на двух началах: между Силой-Мудростью и Мужским-Женским. Из всего этого для них происходит рождение мира.

– А это не так? – невинно поинтересовался Александр Викторович.

– Бог с тобой, Бог с тобой, – затараторил мальчик. – Следуя этим понятиям, неизбежно попадёшь на то, что человек сотворён не по образу и подобию Всевышнего, а по собственной силе и разуму. Разве могли бы мы здесь оказаться без Божьего благословения?

За попутным разговором они вышли из храма. Александру Викторовичу не хотелось уходить отсюда, уж очень тут было спокойно, умиротворённо, и он чувствовал себя в храме настолько уверенно, что тут же готов был сразиться с любым легионом чужих. Воспоминание о рыскающих вокруг Кунгурского треугольника боевиках, несколько омрачило сознание, но быстро улетучилось. С ними разговор будет особый, Знатнов это чувствовал, но не хотел пока бежать впереди паровоза, теряя тапочки – всему своё время.