Текст книги "Империя полураспада"

– Очень хорошо, – кивнул капитан. – Можешь приступать. Если бы у тебя имелись какие-то подручные средства, ты не торговалась бы вообще, уж я-то знаю твои повадки. У меня есть другое предложение.

Татьяна исподлобья посмотрела на бывшего мужа, соображая что-то, либо взвешивая реальность сделки. Ведь муженёк может просто её обмануть ради выполнения своего задания – за ним не заржавеет. Стоило не спеша взвесить все pro и contra, прежде чем соглашаться или приходить к каким-нибудь выводам.

– Татьяна Клавдиевна! – раздались откуда-то из подземелья мужские голоса.

Это по лестнице, круто уходящей в подвал, поднялись несколько боевиков и, шедший впереди, заметив начальницу, сразу подал голос.

– Татьяна Клавдиевна! – опять позвал её террорист. – Мы с ребятами обыскали весь подвал, деда нигде нет!

– Ма-алчать! – крик начальницы гулко разнёсся под маленьким куполом храма и, казалось, застрял где-то в стрехах.

Видимо, боевик, первым пытавшийся доложить начальству о сложившейся обстановке и исчезновении какого-то деда, непроизвольно выболтал нечто, не предназначенное для посторонних. Разобраться сходу в сложившейся ситуации было сложно, но оброненную отморозком информацию надо использовать. Для этого просто важно не упустить момент.

– Итак, – не замедлил вставить шпильку Рожнов. – Один уже исчез. Сбежал что ли? Жалость-то какая!

Татьяна скрипнула зубами, но ничего не ответила. Вместо этого она вполголоса что-то приказала двоим боевикам, и когда те скрылись за входной дверью, снова повернулась к Родиону.

– Ты ошибся на этот раз, – делано ухмыльнулась она. – Твоего конкурента на жизнь сейчас приведут. В подвале от моих архаровцев куда-то смылся старик, но каким шустрым он ни будь, отсюда ему не уйти. Для него тоже крест приготовили. Надеюсь, скучно вам не будет.

– В подвале? – задумчиво переспросил Родион. – А ты не допускаешь, что он просто ушёл тем ходом, как раз в ту самую дверь, которая тебе так нужна? Ведь недаром же здесь подвал вырыли. Зачем и кому он нужен? Подумай. Если эта церковь существует с тех времён, когда город ещё процветал, то подвалы использовались только для хранения зерна, а кто же станет устраивать амбар под храмом?

Татьяна закусила губу и нервно начала ходить по церковному приделу.

– Послушай-ка, – Рожнов перешёл на деловой тон. – Кто тот удравший старик?

– Он здесь в храме молился. Ребята просто не успели его схватить. А что?.. собственно, зачем я перед тобой отчитываюсь? Ты мне никто и звать тебя никак!

– Не гони волну, женщина, – оборвал её Родион. – Если хочешь со мной заключить сделку, то ты отпустишь всех археологов до единого. Это моё первое условие. Далее, предлагаю тебе использовать полученные знания в своих целях, а именно: зачем тебе делиться с чужими, пославшими тебя работать на них? Я покажу тебе вход в запредельное царство, но ты пойдёшь туда одна без твоей оголтелой команды. Что там, я не знаю, но вошедшего ждёт трон над всем миром! Я не желаю власти, и никогда не хотел повышения в чине даже на службе, что тебя всегда удивляло. А ты, в общем-то, не прочь была бы стать королевой, да и какая женщина не желала бы этого? Я, в сущности, нисколько не против. Хочешь – рискуй! Кто не рискует, тот не пьёт шампанского! Ну, может, и не шампанского, а «тройного рома» тебе там точно нальют.

– Складно поёшь, муженёк, – губы женщины расплылись в хищной улыбке. – Если бы я тебя не изучила за семейную жизнь, то, возможно, и поверила бы твоим обещаниям. Но я помню также, что одним из твоих любимых литературных произведений является шотландская баллада «Вересковый мёд». Очень уж конец у неё занимательный, недаром ты постоянно цитировал мне его: «…со мной навек умрёт моя загадочная тайна – мой вересковый мёд». Так, кажется, дед-шотландец отвечал завоевателям? Хорош гусь, решил уболтать меня на то, чтобы я всех отпустила, а сам займёшь место мужественного шотландского старца, мол, «… со мной навек умрет» вход в Шамбалу, то есть твой вересковый мёд? Не выйдет, любимый, не выйдет! Годы жизни рядом с тобой для меня не прошли даром. Не получится из тебя герой Не позволю! Мы пойдём другим путём, как однажды сказал дедушка Ленин. Сначала поспрашиваем вас с Быструшкиным по отдельности, а завтра распнём на крестах обоих и деда за компанию. Его-то ребятки за ночь обязательно в подвале отыщут. Вот тогда вы все посоревнуетесь в молчаливом принятии Иисусового страдания. Между прочим, даже Он не вытерпел крестных мук и на Девятом часу распятия принялся предъявлять претензии к Отцу Своему: «Отец мой! Зачем Ты Меня оставил?». Я думаю, мне так долго ждать не придётся, расколетесь как миленькие на первом же часе. Мне даже любопытно будет, кто первый отважится стать предателем. Вот тогда мы поглядим, оставить ли вас в живых. Но поджаренные и подвешенные вы будете лучше выглядеть, поверь мне.

Татьяна ещё некоторое время продолжала нести вздор вперемешку с угрозами. Родион старался не слушать её. Лишь теперь он искренне пожалел, что делился с бывшей женой сокровенными мыслями, какие не привык рассказывать даже в детстве родителям. Но тогда, наверное, иначе и быть не могло. Мужчина потому и женится, чтобы рядом чувствовать поддержку, сочувствие и понимание, иначе вся жизнь превращается в сплошное прожигание. Эх, да что теперь говорить! Любому человеку свойственно ошибаться и только женщина всегда права.

Положение складывалось неважнецкое. Где же Александр Викторович Знатнов, отец Ксении? Про него Татьяна почему-то не упоминала, а домой в Москву он ещё не возвращался. Только этот факт выяснить уже не придётся. Если он не попал в лапы бандитов, то уже хорошо. Всё-таки одним славным человеком на земле больше!

А дальше, что же дальше? Неужели придётся погибать просто так, ни за грош? Соглашаться с такой безысходностью не хотелось, а никакого спасительного выхода не предвиделось.

Глава 17

Крутой склон приходилось преодолевать с трудом. Именно поэтому Будимир, прежде чем подниматься, прицепил к поясу Александра Викторовича страховочный тросик. Собственно, Рипейские горы считаются не слишком крутыми и вниманием альпинистов не пользуются просто из-за своей старости. Здесь никогда не отыщешь обрывистых склонов, подобных памирскому пику Кызыларт, не говоря уже об алтайских вершинах или Тянь-Шаньских кручах.

Однако до низких кучковатых облаков добрались без проблем. Знатнов обратил внимание, что в районе облачного покрова над этим районом существовала определённая воздушная граница, будто кто-то невидимый растянул такую же невидимую, прозрачную плёнку над частью Рипейских гор. Поэтому там возник парниковый эффект. А когда путешественники пересекли воздушную грань, то холод мигом накинулся на них и завладел их телами, если бы не специальное, снаряжение, похожее на альпинистское. Без него люди запросто могли не вынести резкого перепада температур. В Кунгурском треугольнике погода смахивала на Африканскую, кипарисы и пальмы чувствовали себя там, как у Христа за пазухой. Здесь же, на высоте, всё было по-другому. Как-никак, а Урал – край суровый, неприютный и не очень-то радуется встрече с незваными гостями.

После того, как Будимир настоятельно посоветовал согласиться на очищение сознания, души и тела через мистерию распятия, Александр Викторович основательно задумался над сделанным ему предложением. Но думал недолго. Тем более, Терёшечка, как давнишний и верный поводырь, рассказал ему суть обряда, а Знатнову очиститься было от чего. Да и кто на земле безгрешен? Сам Христос когда-то сказал, вступаясь за Марию Магдалину: «Киньте в неё камень, кто сам без греха». Не нашлось среди агрессивных евреев ни одного праведного, вследствие чего Магдалина осталась жива. Сам Христос очистил её от греха. Именно поэтому она осталась верной Ему.

Сын Человеческий приходил в этот мир, чтобы показать путь спасения человечеству, а не для того, чтобы стать царём всего мира и отдать чужим власть над всем человечеством. Недаром же люди кидаются то в одну, то в другую сторону, ища свой «потерянный рай», который не очень-то уж потерян. Только рай находится вовсе не в недостижимой Шамбале.

Дело в том, что с ранних лет дети перенимают от родителей психологический принцип подавления ближнего и всю оставшуюся жизнь воспринимают насилие, как естественный фактор развития. Даже физиологическое развитие человека стараются притянуть за уши к идее насилия. Собственно, отсюда и появляется всеобщее подавление – как чуть ли не единственная форма общения меж людьми.

Поэтому чаще всего первым словом у детей бывает не «мама» и не «папа», а конкретное «дай!». Некоторые из детей, обладающие повышенной чуткостью и пониманием окружающего мира, не обращают поначалу никакого внимания на хищническое «дай!» сверстников, и без сожаления, без какой-либо жадности отдают требуемую игрушку. Из таких обычно вырастают альтруисты и философы, с детства вынужденные носить отметку «белой вороны».

Но, усвоивший от родителей манеру собственника и хищника, ребёнок уже не способен свернуть с выбранного пути и старается сломать не только игрушку, а подавить любого подвернувшегося сверстника. Такие создают вокруг себя привычное каркающее, дерущееся чёрное общество, начиная от городской вороны до такого же цвета лимузинов.

И всё же стремление достигнуть чего-то заветного, запредельного, которое было когда-то достоянием человека, остаётся у каждого. Это и называют «потерянным раем». Если философы и альтруисты смогут объединиться на земле, создать общество с единственным запретом: не пускать в него хищников, как сделали это кунгурские старообрядцы, то развитие человечества примет совершенно иной путь.

Вот и сейчас, четверо мужчин во главе со старцем Смарагдом поднимались на пик Очищения. Через эту мистерию проходит каждый, кто готов посвятить себя возрождению цивилизации и воскрешению планеты – освобождению от засилья непрошеных насельников.

Что для этого надо? Не так уж и много, тем более, что Знатнову пришлось участвовать в молебне за предотвращение новой войны, которая должна стать последней. То есть, треть пути уже пройдена. Но Смарагд обязан был предупредить о неизвестности исхода после обряда очищения, а это значило только одно – невозвращение в покинутый мир. У любого согласившегося на мистерию существовала реальная возможность не вернуться из заветного Зазеркалья. Собственно, какое же оно заветное, если хранит в себе кучу опасностей?

О подобной опасности предупреждал священник Иофор бежавшего из Египта Хозарсифа. Тот согласился на мистерию очищения и после обряда, поднявшись на Синай, получил имя Моисей, то есть Спасённый. Обряд очищения не устарел и в наши дни, только не каждый к нему обращается, не всякий к нему готов, да и не каждому он нужен. А вот Знатнов понял, что нельзя отвергать то, что Господь бросает к твоим ногам. Нельзя отказываться от такого подарка, потому как второй возможности не предоставится никогда. К сожалению, всё нужное и прекрасное бывает только один раз. Это закон Божьего мира.

Поэтому он с лёгким сердцем согласился на мистерию распятия и деловито, без какой-либо горячности, поднимался вслед за Смарагдом на пик Очищения.

Терёшечка с Будимиром замыкали шествие. Поначалу мальчика хотели оставить, но тот поднял чуть ли не бунт. Смарагд махнул рукой и разрешил.

Вверху холод пронизывал насквозь до последней клеточки. Здесь жаловаться было поздно, да и некому. Поэтому мальчик сосредоточенно семенил за Александром Викторовичем и пытался не думать о холоде. Всё бы ничего, только пронизывающий шквальный ветер, легко забирающийся под любую защитную одежду и носящий мёртвое имя Шуга, постарался достать всех четверых, вторгшихся в его владения. Северная Шуга никогда не отпускает попавших ей в лапы, разве что заставят отпустить. Но заставить дикий северный ветер делать что-либо против своей царственной воли – пустое занятие с убиванием времени.

Идти пришлось недолго. Все четверо вышли на самое высокое скальное место в этом районе. Горный ландшафт под ногами был великолепен: тут и там сквозь кучевые облака пробивались хребты Уральских гор, и заснеженные вершины, перемешиваясь с облаками такого же цвета, создавали обманчивое видение широкой твёрдой равнины, протянувшейся до самого горизонта.

На высокогорной площадке прямо в центре был вкопан крест с распнутым Иисусом Христом. Статуя на кресте была выполнена так искусно, что казалась, почти живой. У Знатнова мурашки пробежали по телу, но на этот раз не от холода, а от поражённого воображения.

Более того, на земле неподалёку лежал ещё крест, сколоченный из брёвен – как раз для кандидата, согласившегося пройти мистерию. Ведь к обряду очищения допускался только добровольно согласившийся на это, к тому же прошедший таинство исповеди, покаяния и соборования.[56]56
  Елеосвящение или соборование совершается над больными для исцеления от немощей душевных и телесных. Семь раз читается Евангелие и производится миропомазание.


[Закрыть] Знатнов чувствовал, что мистерия принесёт ему не только пользу, но придаст силы для борьбы со злом на планете. А готовых к сражению было ещё так мало!

Четверо, прибывших на пик Очищения, встали на колени перед вкопанным в землю распятием и старец Смарагд принялся читать: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма своима осенит тя, и под криле Его надеешися, оружием обыдет тя истина Его…».[57]57
  Псалтирь (псалом 90).


[Закрыть]

Пока Смарагд речитативом возгласил псалом царя Давида и на удивление снежный ветер утихомирился, будто послушался молитвенника, да и колючий холод как-то обмяк. Чем дальше читал старец молитвы, тем спокойнее становилось Александру Викторовичу, тем сильнее верил он в необходимость мистерии.

Сзади за плечо его тронул Будимир:

– Пора, братове, Господень час настал. Зде надоти приять истину.

Знатнов встал, оглянулся. Терёшечка с Будимиром уже приготовили для него крест, протерев брёвна и смазав каким-то жиром. Рядом на земле лежала бухта крепких верёвок.

Знатнов подошёл к приготовленному для него ложу, полностью разделся, лёг на бревно спиной и раскинул руки в стороны. Терёшечка с Будимиром принялись привязывать к перекладинам его руки, ноги и даже перепоясали в пояснице.

Потом, кряхтя и отдуваясь, но всё же подняли крест торчком. Конец его провалился в выкопанную заранее лунку и Знатнов оказался распятым прямо напротив Сына Божьего. Разница состояла лишь в том, что Александра Викторовича не прибивали к дереву гвоздями. Да этого и не требовалось, потому что человеку, распятому на кресте, было и без гвоздей не очень-то сладко.

Старец Смарагд и двое его помощников отошли чуть в сторону. Неизвестно откуда перед старцем появился раскладной аналой и на нём раскрытая книга, но это ничуть не помешало. Наоборот, речи священника стали громче и раскатистее. Казалось, он призывает все земные и небесные силы пожаловать на мистерию посвящения. Стать свидетелями совершаемого действа, ведь такое происходит нечасто. Вдруг всё окружающее пространство пронзил вертикальный луч света, одним концом своим уходящий в Космос. Другим – пронзивший толщу земли вплоть до Адамова черепа. Именно такое распятие изображается на епитрахилях схимников, да и у старца Смарагда было то же самое.

Сам Знатнов, когда его привязывали к перекладине, и уже потом, находясь лицом к лицу с изображением Сына Человеческого, некогда распятого по-настоящему за грехи людские, не чувствовал холода, как будто стужа действительно отступила, подчиняясь молитвам пришедшего с ним старца.

Отсюда, с креста, хорошо была видна нагорная облачность, в которой где-то находилась граница двух миров и откуда выныривала горная тропинка, привёдшая их сюда. Оказывается, очень легко проникнуть в Зазеркалье или какой-нибудь потусторонний мир, надо только захотеть этого и не бояться нарушить государственную границу. Возникновение светового луча Знатнов воспринял так, будто копьё Лонгина[58]58
  Лонгин – центурион, пронзивший копьём Иисуса Христа. Копьё поные хранится в Венскои историческом музее.


[Закрыть] вонзилось ему в правый бок.

Он сейчас ощутил явную ответственность за всё человечество земли, за тот мир, где родился и тот, который стал его новой родиной. Что это так и будет, если он останется жив, литературовед ничуть не сомневался. Ксения всегда прислушивалась к папиным советам и она, конечно, тоже не откажется покинуть старый мир, чтобы посвятить себя возрождению планеты и обрести, наконец, потерянный рай в старообрядческом Кунгурском треугольнике. Если человек познает Божественную Любовь, то ему станут нипочём все возникающие как грибы после дождя, невзгоды и неурядицы.

Перед тем, как отправиться на молебен, старец Смарагд сказал ему:

– Ты, братове, смогнешь следовати за мечтою, дабы превращать путь свой в ведущий к Господу нашему. Ты, братове, смогнешь творити чудеса исцеленья и пророчества, токмо не отрицай гласа ангела-хранителя твоего, донедже не познаешь Любви Божией.

Наставление старца запомнилось прочно и сейчас Александр Викторович, прошептал его, шевеля губами, словно молитву. Голос Смарагда ещё явственно слышался, но вместо горного заоблачного мира перед Знатновым возник совершенно другой. Может быть, то самое Зазеркалье, куда много путей, вот только назад – почти ни одного.

Перед Александром Викторовичем лежала равнина, отполированная, как мраморный пол Эрмитажа. Даже проглядывали разноцветные структурные жилки, и отполированный пол блестел, словно каток Ледяного дворца. В этой сверкающей равнине отражалось небо, покрытое радужными сполохами молний во всю ширь.

Знатнов уже не был привязан ко кресту, но и ногами ледяного пола пока не касался. Он просто завис в воздухе, не имея возможности даже пошевелиться. Это поначалу казалось необычным, только быстро надоело, потому что висеть в воздухе без движения было скучно. Однообразие быстро утомляет. Не избежал этого и литературовед. Собственно, какой же он литератор в этом мире? Похоже, ни прошлых заслуг, ни прошлого имени у него уже не было в отполированном стеклянном мире, где царствуют только отраженья и зеркало любуется собой, отражаясь в таком же зеркале. А радужный цветной небосвод – это тоже частица зеркала. Ведь там, где Знатнов родился и жил, радугу можно было увидеть в грани любого зеркала.

Вдруг пол под распятием начал темнеть, по нему побежали какие-то буквы. Затем буквы принялись выстраиваться в слова и застывать написанным зазеркальным текстом. Александр Викторович скосил глаза, насколько сумел, чтобы прочесть образовавшуюся под ним писанину, но пока ничего не получалось.

Зачем это всё, если даже прочесть нельзя? – мелькнула еретическая мыслишка.

Эта мысль, словно птица, залетела в голову и не собиралась исчезать.

Неожиданно тело висевшего в воздухе человека принялось вращаться в разных направлениях, то ускоряя движение, то замедляя его совсем. Наконец, всё-таки литератору удалось прочесть надписи на полу:

 
Мне снились эти комнаты пустые:
сквозняк, какой-то люд, какой-то хлам.
И самые беспомощные, злые,
мои стихи ходили по рукам.
Читали их убогие калеки,
беспечные, как тень небытия,
и от беды мои слипались веки,
и с ног сбивала воздуха струя.
А я хрипел им голосом осевшим,
что переправлю строчки набело.
И кто-то глянул глазом запотевшим:
– Твоё на правку время истекло…
 

Смутное воспоминание окрепло и утвердилось: ведь это он сам писал когда-то!! Строки стихотворения почти совсем изгладились из памяти, но не настолько, чтобы не воскреснуть из небытия.

Что же это?!

Не собираются ли мне, ещё живому, Высший Суд учинить?!

Но ведь это невозможно!

Почему же невозможно.

Сам согласился. Сам и получишь.

Да! Согласился! Но чтобы не только свою непутёвую жизнь исправить. Важно оказать помощь другим, да и самой Земле исправиться, исцелиться…

Это не было ни диалогом, ни догматом, ни мыслями, возникающими ниоткуда в пространстве и улетающими в никуда. Это был какой-то спор памяти с сознанием, закончившийся демоническим хохотом, вспыхнувшим сразу и отовсюду, как будто огромная спичка, вспыхнувшая в пространстве. Смех проливался потоками, и смехопады с разных сторон пытались заглушить звуки, стремящиеся к оправданию написанных когда-то строк. Но вдруг, словно стрела просвистела в воздухе, отшвыривая по сторонам звуки сумасшедшего хохота.

Что ни будет во имя Любви, то да поможет Жизни и Радости.

Уже не стрела, а трещина, расколовшая пространство на две части, начала опоясывать весь окружающий мир с радужного небосклона и до мраморного отполированного дна. Но зеркальное пространство не исчезло, а, скорее, изменилось, стало ощутимым и осязаемым.

Физическое тело Знатнова пропало совсем, уступив место сверкающему сгустку энергии, от которого окружающее пространство пытается, походя, отщипнуть кусочек. Но в кусучие игры пространства опять вкрался какой-то голос, тяжело пахнущий ароматом прокисших фиалок, и в унисон ему вторил другой, лёгкий, словно пушистый снег, медленно летящий на землю.

Ты согласился показать вход! Ты обязан это сделать, ибо не вернёшь вылетевшие слова, не избавишься от данных тобой обещаний. Ты покажешь и сделаешь, что должен.

Любовь никому ничего не должна! Никто не смеет приказывать Любви исполнить неисполнимое.

Слова наши весомы, как смертоносная пуля. Как же от них откажешься, если они выпущены?

Любовь преодолевает все преграды. Она заставляет замолчать даже увесистые слова разума о долге и законе. Нет для Любви никакого существующего закона, поскольку она сама – закон.

Но закон не должен сам себя разрушать!

На разрушение способна только сила, способная разрушать. У Любви совсем иные устремления.

Эти два голоса то звучали одновременно, заплетаясь косичками в вихревых струях пространства и тут же расплетаясь, проливались ошуюю и одесную от сгустка энергии, висящей в невесомом пространстве среди миллионов других таких же сгустков. Этому сгустку энергии, ещё так недавно бывшему простым человеком, вдруг стала ясной та неделимая истина, которую ищет каждый в той прошлой жизни. И будущее у этой земной жизни такое до боли пакостное не потому, что она так плоха, а потому что никогда не станет лучше.

Тут окружающее пространство стало исчезать, то есть уменьшаться до невероятно микроскопических размеров, превращаясь в микромир. Сам же сгусток чувствовал себя уже макромиром, в котором заключён не только покинутый им микромир, а миллионы таких же вселенных то ли параллельных, то ли просто зеркальных отражений.

Но в запредельном пространстве тоже существовало что-то всеохватывающее и большое, то есть ещё какой-то макромир, гораздо весомее и больше. А за ним ещё и ещё… где же предел? Вероятно, предел наступает как раз в тот момент, когда человек понимает смысл Любви, способной стереть в порошок всё это бессмысленное существование. Кому нужна аморфная энергия, не способная даже осмыслить своей участи?

Действительно, космический микромир и макромир состоят из сплошной энергии, делящей пространство на множество энергетических полюсов. И энергетически аморфный человек, способный применить свою таинственную силу только с целью порабощения и утверждения тоталитарной зависимости, никогда не сможет постичь энергию Любви, дающей силу преодолевать все рогатки, канавы и пропасти, возникающие на пути.

Когда люди повсеместно начнут понимать, что случайных совпадений в мире никогда не бывает, что в основе жизни лежит таинственный процесс развития не по пути насилия, алчности, жестокости, а по овладению биологической энергией пространства, тогда будет преодолена отметка критической массы и развитие населения планеты пойдёт по-другому.

Только это понятие выкристаллизовалось в сознании, как Знатнов снова превратился в себя самого, то есть вернулся в своё тело. Старец Смарагд продолжал читать молитвы, но вокруг была уже непроглядная ночь. И только вернувшаяся в тело душа осветила всё вокруг своим появлением. Старец замолчал, а Терёшечка с Будимиром принялись снимать Знатнова с креста. К тому же, обнажённое тело прошедшего мистерию продолжало испускать пусть небольшой, но свет, оставшийся как след от луча, пронзившего пространство.

Физическое тело Знатнова подтверждало, что человек создан из света и тени.

Излучение энергии, оказывается, и было основным даром, который приобретал человек, очищаясь и отказываясь от прошлого, как будто смыв с тела грязь.

Старообрядцы искренне радовались возвращению души Александра Викторовича из блуждания по макро и микромирам. Если бы он не понял истины человеческого существования, то просто не смог бы отыскать путь назад, но об этом не хотелось вспоминать вовсе. Во всяком случае, сам Знатнов верил, что всё получится как нельзя лучше, иначе вряд ли согласился бы на мистерию так легко. Тем более, где-то в Москве у него дочь, которую занесла бесовская сила на Останкинскую башню во время пожара. Но об этом пока рано думать. Всё равно толку никакого до возвращения не предвидится.

Будимир с Терёшечкой вынули из лунки крест, положили его в сторонке от оставшегося на горе распятия, спрятали в камнях аналой и пустились догонять Знатнова со старцем, ушедших уже вперёд, но не очень далеко. Спуск происходил гораздо легче, ведь опускаться не то, что подыматься, только отставать всё равно было нежелательно, так как границу воздушной защиты все должны были пройти одновременно.

Возврат в заповедник закончился удачно и четверо мужчин благополучно добрались до покрытого лемехом Пирра. Старец на этот раз пошёл с ними, так как знал, что Знатнов скоро отбывает и отбывает в параллельный мир через Аркаим. Сам он не знал, явится ли туда ещё, но сокровенный ключ, обещанный Быструшкину, передать было надо. Тем более, что Александр Викторович сможет рассказать Константину Константиновичу о том, как входить в Шамбалу и надо ли это делать, поскольку войти легко, а вернуться сможет не каждый.

В обсерватории Будимир вытащил откуда-то из своих запасников шкатулку, смастерённую из бересты и покрытую затейливой резьбой. Ларец этот он поставил на стол и ждал, что скажет Смарагд. Тот подошёл к столу, положил ладонь на шкатулку и так постоял некоторое время. Потом открыл ларец и вынул большое Пасхальное яйцо. Обычное, на первый взгляд, яичко, только прозрачное, как будто отлитое из горного хрусталя, с выпуклыми буквами на боку «ХВ», то есть Христос Воскресе!

– Сей ковчежец колькраты открывал врата – не ведомо, да токмо ныне ключицу отдаде, юже токмо верному обдержати ю, – старец протянул ладонь с зажатым в ней хрустальным яйцом к Александру Викторовичу.

Тот сделал шаг вперёд. Смарагд взял его руку, вложил в ладонь яйцо и заставил Знатнова сжать кулак. Яйцо, хоть и не очень маленькое, уютно поместилось в руке Александра Викторовича, как будто всю жизнь только об этом и мечтало.

– Тамока на горище, – снова начал старец. – Тамока клеть, а внутре смоковница и под ней Алатырь-камень.

– Какая смоковница? – не понял Знатнов.

– На верху кургана в Аркаиме, – влез с пояснениями Терёшечка. – Прямо возле храма, во внутреннем остроге стоит пирамида, сложенная из камня, облицованная керамической плиткой. Так вот. В одном месте керамики имеется ложбинка для того яйца, которое старец вам вручил. Это и есть ключ к Алатырь-камню, который лежит внутри пирамиды под небольшим кустиком акации. Я это не видел, но знаю. И Быструшкин знает. Поэтому он и выпросил ключ у нашего старца.

– А от меня ему панаигю даде, – Будимир снял с шеи медальон, с изображением Богородицы на фарфоре и подал Александру Викторовичу.

– Братове, надо-ть отпуст[59]59
  Отпуст – молитва, читаемая священником либо по окончании службы, либо по окончании мистерии (в данном случае «Очишекния»).


[Закрыть] читать, – повелительно сказал Смарагд и приблизился к восточной стене, где обсерваторию занимал миниатюрный иконостас.

Трое мужчин встали за ним, как положено перекрестясь перед молебном.

– Христос, истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Твоея Матери помилуй нас, – начал старец.

Молебен, по сути, небольшой, но его необходимо было отслужить потому, как Знатнов не только очистился на вершине Рипейских гор, но должен был прямо отсюда отправиться назад в Аркаим. Возле входа в Кунгурскую пещеру устроило засаду множество чужих, встреча с которыми была явно нежелательна. Но староверы обещали обдержать дела как надобно.

После молебна налаживанием воздушного моста занялся Терёшечка. Это диковинное действо поражало, хотя никакой физической работы со стороны не было заметно. Вся суть состояла в том, что обдержателю надо вообразить этот мост, представить его таковым, какой он должен быть и в сознании вырисовать чётко обозначенную картину мостика с того места, где он начинался и где кончается.

Мальчик только недавно обучился этой, по здешним законам, нехитрой науке, поэтому понятным было его стремление выполнить задачу. В то же время для Терёшечки сейчас был своеобразный экзамен, где ошибаться категорически нельзя, иначе человек, пройдя по такому мостику через нуль-пространство, мог попасть в какое угодно временное и физическое измерение, откуда просто не смог бы выбраться никогда. Поэтому сосредоточенность мальчика была очевидна.

Однако всё получилось великолепно.

Мужчины, вышедши на крылечко перед теремом, увидели хрустальный горбатый мост, то есть половину моста и даже с резными перилами. Мостик начинался от терема и упирался в отвесную скалу Рипейских гор, где пропадал в клубящемся по скальным кручам тумане.

Ещё раз, попрощавшись с провожавшими его мужчинами, которые за недолгое время общения вдруг стали близкими и родными, Знатнов ступил на мостик, а старец Смарагд перекрестил его вслед, как полагалось издревле на Руси.

Александр Викторович опять ощутил игру зазеркальных теней. Вернее, зеркальных отблесков, как будто по горбатому хрустальному мостику прыгали весёлые солнечные зайцы. Диковинка не просто была красивой, а вызывала радость бытия, ведь все мы забываем, что именно радость продляет жизнь.

Зачем же сочинять пакости и воевать во славу житийных демонов? Именно это ожидало Знатнова в будущем. Он просто вспомнил хмурые, сосредоточенные на проблемах, лица москвичей, хрипатых упитанных торговок на рынках вперемежку с заполонившими столицу инородцами, постоянно лузгающими семечки, и ему очень захотелось вернуться назад, в Кунгурский треугольник.

Там он пробыл совсем мало. Но даже за этот небольшой временной период ему удалось ощутить разницу миров и выбрать для себя и для дочери будущий принцип существования. Что касается Ксюшиного деда, то есть отца Александра Викторовича, то невозможно было предсказать – отважится ли он безоглядно бросить Москву взамен какой-то глубинки, не взглянув и не испробовав глубинное житие на зуб? Поэтому Знатнов решение семейных вопросов отложил на потом. Впереди его ждали давешние знакомые астроархеологи со своим непоседливым начальником. Эта встреча должна была принести ту же самую волну радости, к которой литературовед уже понемногу начал привыкать.