Текст книги "От великого до смешного. Совершенно эмоциональные и абсолютно пристрастные портреты знаменитых людей"

За редким исключением, стихи Есенина, можно сказать, сплошное уныние. Панихида по молодости, по родине, по тому, что уже ушло или уходит. Да, искренне, да, трогательно, да, прекрасно, но… Любопытный факт: когда-то в одной советской книге по психологии я прочел такую мысль: оказывается, увлечение стихами Есенина некоторые психологи относят к числу второстепенных факторов, свидетельствующих о склонности к суициду. Сразу приходит на ум Галина Бениславская: за несколько дней до своей кончины она перечитала все, что у нее было из Есенина, а потом застрелилась на его могиле…

Как бы там ни было, но нельзя не заметить: почти все есенинские творения звучат, к сожалению, на один лад – минорный. Не потому ли Сергей Александрович, пожалуй самый звонкий и певучий поэт России, в лучшем случае только второй – после Александра Сергеевича?

…Однажды Есенин гостил в доме у Метима Гурджи, знаменитого грузинского поэта и счастливого долгожителя. Хозяин попросил русского поэта что-нибудь прочесть. Тот встал, долго молчал и наконец запел:

 
Есть одна хорошая песня у соловушки —
Песня панихидная по моей головушке…
 

Хозяин слушал стихи, опустив голову. Затем, когда Есенин закончил чтение, он подошел к двери, толкнул ее ногою и воскликнул:

– Не надо печали! Жизнь прекрасна! Посмотрите, как хорошо на свете!

Перед его домом лежал внизу весь Тифлис…

Два поэта. Два разных мировоззрения. Две разных судьбы. И – одна правда, звучащая укором для многих ушедших и напоминанием для всех идущих:

– Не надо печали! Жизнь прекрасна!

Золя
114 сантиметров французской славы

«Певец клозета»

Его называли «вторым по величине» писателем Европы. Никто, за исключением Льва Толстого, не мог сравниться с ним в литературной славе и нравственном авторитете. Трудно поверить, что когда-то самые выдающиеся и проницательные умы Франции чуть ли не в один голос заявляли, что у Золя нет ни капли таланта, что он, дескать, слишком груб, а главное, глуп. Как только его не обзывали! «Срамнописец», «Певец клозета», «Порнограф»… Журналист Эдмон Шерер писал, что «Золя с таким же удовольствием вдыхает запахи испражнений, как Людовик XIV в свое время любил аромат комфорта». Даже Анатоль Франс, горячий поклонник его творчества, писал о нем: «Никто до него не воздвигал столь высокой кучи нечистот».

Помидоры бросали не в актеров, а в автора…

В истории литературы вряд ли найдется писатель, который в начале своей литературной карьеры вынес столько унижений и оскорблений, как Золя. Когда в театре давали его пьесу, в конце спектакля публика издевательски скандировала: «Не надо автора!» Когда он, осмеянный и освистанный, выходил из театра, чернь – свора уличных попрошаек и юных бездельников – улюлюкала и бросала в него гнилые помидоры. Недавние зрители, контролеры и даже актеры, занятые в спектакле, высыпали на улицу, чтобы поглазеть на этот новый, более зрелищный спектакль. Золя сжимал кулаки и, не оглядываясь, быстро уходил. Уходил, но никогда не бежал. «Я считаю, – писал он в те годы, – что оскорбления полезны, отсутствие признания – школа мужества. Ничто так не поддерживает силу и гибкость, как улюлюканье дураков». Кто мог подумать тогда, что десять лет спустя Золя станет гордостью всего человечества, а его имя – визитной карточной Франции?

Когда нет брюк, поневоле напишешь шедевр!

Литературная слава к Золя пришла не сразу. На протяжении почти двух лет, сразу же по окончании учебы, ему пришлось вести самую жесточайшую борьбу за существование. Борьба эта была яростная: одну зиму Золя питался только хлебом, макая его в растительное масло. Он ставил силки на крыше и ловил воробьев. Со слезами на глазах он свертывал им шеи и жарил их, нанизывая на стальной прут от занавески. Иногда, заложив последнюю одежду, даже брюки, он, оставшись в одном нижнем белье и завернувшись в одеяло, по целым неделям просиживал дома, пытаясь написать шедевр, который избавил бы его от голода и нищеты.

Если голод – лучшая приправа, то нужда – лучший учитель: мало-помалу его начинают печатать, его принимают на работу в газету, он становится популярным журналистом.

Он ловил морских ежей и тут же ел их…

Несколько лет отчаянной борьбы за выживание не проходят бесследно. Золя превращается в чудовищного обжору. Львиную долю своих теперь уже далеко не малых заработков он тратит на набивание всех домашних шкафов и буфетов съестными припасами. По словам Мопассана, Золя мог «один съесть за троих обыкновенных романистов», которые, как известно, сами по себе большие гурманы и чревоугодники. Он предавался чревоугодию до такой степени, что однажды, будучи у моря, ловил морских ежей и тут же ел эти «морские блюдца», отдирая их от скал. «Что меня погубит, так это острые кушанья, ракушки и куча восхитительных мерзостей, которые я поедаю в непомерном количестве», – писал он. На постоянные расстройства желудка он, похоже, не обращал внимания – «экий пустяк!».

В итоге Золя страшно располнел: при небольшом росте он стал весить 100 килограммов, а его талия в объеме достигла 114 сантиметров. «Мозговой живот» – так называли его друзья. К чести Золя, он сумел, сев на строгую диету, в короткий срок довести свой вес до 75 килограммов.

Барахольщик

Когда пришла материальная независимость, Золя обнаружил еще одну слабость – страсть к разного рода псевдохудожественным безделушкам. Свой кабинет он превратил в настоящий музей. Статуэтки индийских Будд, старинные подсвечники, вазы, чаши, ракушки, табакерки, курительные трубки, предметы церковного обихода, доспехи, псевдоантичные редкости занимали все свободное пространство. На стенах кабинета красовались траченные молью персидские ковры, скандинавские гобелены, холодное оружие со всех частей света, картины, гравюры и даже японское кимоно. Гости Золя поражались безвкусице хозяина, превратившего дом в настоящую барахолку. Александрина, жена Золя, не отставала от мужа и, в свою очередь, была помешана на мебели и постельном белье, которым были заполнены все шкафы. После обеда оба, и муж и жена, каждый сам по себе, бегали по антикварным лавкам, чтобы к вечеру похвастаться друг перед другом очередной покупкой – еще одной статуэткой или этажеркой.

Пожиратель чернил

Эдмон Гонкур писал о Золя: «Он кажется мне машиной, смазанной для беспрерывного производства – без передышки, без отдыха». Годы безвестности и прозябания действительно превратили Золя в литературную машину, работающую без перерыва, изо дня в день, из года в год. Где бы он ни находился, он никогда не расставался со своими рукописями и записными книжками. И всегда, следуя правилу, написанному золотыми буквами у него на камине, – «Ни дня без строчки», – время с раннего утра и до обеда он неизменно проводил за письменным столом. Кто-то даже подсчитал, что в год Золя исписывал более двух литров чернил…

Что может быть страшнее первого свидания?

Малорослый, слабосильный, близорукий, ужасно шепелявящий и картавый, настоящий «маменькин сынок», Золя ни в юности, ни в зрелости не пользовался успехом у противоположного пола. Слишком робкий и замкнутый, он всякий раз терпел неудачу в общении с женщинами. Для обидчивого и не приспособленного к жизни юноши стать взрослым и обладать женщиной – значит получить аттестат зрелости. Но как же его получить, когда он так боится женщин?

Первая же попытка получить такой «аттестат» завершилась конфузом. Как-то, набравшись смелости, он уединился в зарослях густого сада с одной «розовой шляпкой». Не зная, что в таких случаях полагается делать и говорить, он на несколько минут погрузился в размышления. Из оцепенения его вывела просьба «розовой шляпки». Скромно опустив глазки, она прошептала: «Месье, поцелуйте, пожалуйста, меня в грудь». Такое предложение привело бы в восторг любого мужчину. Но только не Золя. Он, услышав такое, приходит в неописуемый ужас. Его и без того бледное лицо в один миг теряет последние приметы жизни, и… наш целомудренный герой дает стрекача! Бежит без оглядки, круша на своем пути кусты и клумбы… Увы, крещение на зрелость пришлось отложить до лучших времен.

Впрочем, в отличие от сверстников, Золя не особенно стыдился своей невинности. В письме к приятелю он признается: «Я любил только в мечтах, и меня никогда не любили по-другому». В другом письме он пишет: «Ты меня спрашиваешь о моих возлюбленных. Мои возлюбленные – это мои мечты».

Кому не хватает секса в жизни, тот переносит его в книги

Постоянные неудачные ухаживания за сестрами и кузинами товарищей, роман с «розовой шляпкой» – все это приводит к тому, что мысль о женщине начинает постоянно преследовать его. Даже женившись, Золя все еще тяготится комплексом какой-то неудовлетворенной страсти, потаенных желаний, которые он не мог утолить в реальной жизни. Эти желания выплеснутся на страницы его романов, и для многих будет казаться странным, что этот опрятный, заботливый и почти образцовый муж является автором не в меру грубых натуралистических сцен. Когда одна из газет начала публиковать «Землю» – один из его самых скандальных романов, – возмущенные читатели забросали главного редактора гневными письмами с требованием немедленно прекратить публикацию «этой порнографии». В дело вмешалась полиция. Публикацию прекратили, а Золя чуть было не отправили в тюрьму.

Только после встречи с Жанной Розеро, ставшей его второй, неофициальной женой, Золя оставит натурализм и превратится в самого настоящего романтика.

Муж двух жен

Это будет странный союз: Золя и его две любимые женщины. Умная, трезвая, как осень, Александрина и юная, пьянящая, как весна, Жанна. Золя долго будет скрывать от Александрины свою связь с Жанной. Жанна подарит ему дочь, а затем и сына. Золя снимет для них дом, неподалеку от своего. Каждое утро, у окна, прячась от Александрины, он будет рассматривать в бинокль, как в соседней беседке играют его дети. Каждый вечер он будет выходить «на прогулку» – проходить окольным путем два-три квартала, чтобы затем тайком прокрасться в дом к своей второй жене и детям.

Умная Александрина конечно же не могла не узнать о случившемся. Однажды Золя, стоя у окна, смотрел на играющих неподалеку детей. Он не услышал, как к нему подошла Александрина. Она положила ему руку на плечо и тихо сказала: «Позови их в дом»… Отныне Золя первую половину дня будет проводить с Александриной, а после полудня уходить к Жанне. Сидя в большом глубоком кресле с малышами, забравшимися к нему на колени, он вместе с ней будет пить чай, как всегда, очень горячий.

После смерти своего мужа Александрина помирится с Жанной Розеро, разрешит обоим детям носить фамилию Золя и будет следить за их воспитанием и образованием до самой своей кончины 16 апреля 1925 года. Жанна будет хранить верность отцу своих детей и, как Клотильда, героиня «Доктора Паскаля», не снимая, будет носить под платьем его ожерелье – тонкую золотую цепочку с семью жемчужинками. Золя сам надел его Жанне на шею. Она будет носить его до самой смерти, последовавшей во время неудачной операции в клинике в 1914 году.

«Я обвиняю!»

Каждый год Золя выпускал по роману. Его слава росла. Его дом обрастал благополучием и уютом. Казалось бы, самое время насладиться плодами своего кропотливого труда и терпения. Поэтому тем более странным кажется тот факт, что Золя, человек домашний и неконфликтный, решился принять участие в скандальном деле Дрейфуса. Золя выступил общественным защитником несправедливо осужденного Дрейфуса, еврейского офицера. Золя пишет знаменитую статью – «Я обвиняю!», производящую во всей Франции эффект разорвавшейся бомбы. Маленький, скромный Золя отваживается выступить в защиту «какого-то еврея» против чуть ли не целого класса «людей уважаемых и отменно благородных»! Этого, конечно, ему не могли простить. Золя, спасаясь от расправы, вынужден вместе с семьей бежать в Англию и там скрываться, каждую неделю меняя фамилию и место жительства.

В результате судебного разбирательства Дрейфуса все-таки оправдывают, и Золя может наконец вернуться на родину. Имя Золя становится не только визитной карточкой Франции, но и «совестью всей Европы».

Красные цветы

И вновь потекли размеренные дни, полные привычного труда и домашних хлопот. Золя работает. Ему некогда отдыхать.

Смерть Золя наступила в результате несчастного случая: несработавший дымоход задержал угарный газ в комнате, где он спал, и Золя умер от удушья…

На кладбище его будут провожать пятьдесят тысяч человек: студенты, ремесленники, буржуа, журналисты, военные.

…Анатоль Франс у свежевырытой могилы держит пламенную речь. Люди слушают. Лишь слабый гул голосов время от времени проносится над толпой. Но что это?

– Смотрите, манифестанты! – раздается чей-то голос.

К кладбищу движется огромная толпа народа – это рабочие пришли проститься с писателем. Они несут красные цветы. Слышатся крики: «Жерминаль! Жерминаль! Жерминаль!» Неразумная, слепая, жестокая, захваченная животными инстинктами толпа, пережив изумительный миг коллективного прозрения, произносит во весь голос то, что не смогли ясно сказать тогдашние критики, – название шедевра Золя!

«Были люди, которые давали отпор могущественнейшим королям; но очень мало было людей, которые давали отпор толпам… которые, когда требовалось сказать да, осмеливались бы гордо вскинуть голову и сказать нет», – сказал о нем Клемансо. Да, конечно, не все равнозначно и равноценно в творчестве Эмиля Золя. Но его романы и сегодня вызывают интерес у читателя. Вероятно, он не самый увлекательный рассказчик, прекрасный стилист и тонкий психолог. Но мы любим его не за это. За что же?

У каждого, наверное, свой ответ на этот вопрос. Я уверен лишь в одном: каждый честный человек, доживи Золя до наших дней, с благодарностью пожал бы ему руку. Хотя бы за то, что на протяжении всей своей жизни он находил в себе мужество оставаться человеком. Человеком с большой буквы.

Конфуций
Он прогнал свою жену, потому что она… мешала его занятиям

Самый главный китаец

«Если Небо обделит меня счастьем, я восполню это величием своего духа. Если Небо заставит меня до изнеможения трудиться, я противопоставлю этому возвышенность своего сердца. Если Небо не даст мне удачи, я пробьюсь к ней, идя своим путем. Что может Небо поделать со мной?» Эти слова явно принадлежат человеку, наделенному не только мудростью, но и безграничной волей. Их автор – легендарный мудрец, «учитель десяти тысяч поколений», как называют его в Китае, Конфуций. Если для всего мира он – знаменитый философ, то для китайца он – все: и философ, и учитель, и законодатель, и непререкаемый авторитет для мужчин и женщин, для детей и стариков. За давностью лет – Конфуций жил еще за пять столетий до нашей эры – трудно составить реальный и четкий портрет этого необыкновенного человека. Однако, собрав немногие имеющиеся в нашем распоряжении источники, попробуем это сделать.

«Такой здоровяк, а сделать себе мальчика не может!»

Главный долг китайца перед предками – достойно прожить свою жизнь. Но один долг Шулян Хэ (так звали будущего отца Конфуция) оставался невыполненным: он так и не обзавелся наследником. Родить сына – что может быть проще? В молодости он и сам так думал, а в жизни вышло по-другому. Когда подошел срок обзавестись семьей, отец с матерью, как было принято в семьях служилых людей, сами подыскали ему подходящую невесту, выбрали счастливый день для свадьбы, дали семье невесты выкуп и помолились предкам о рождении сына. Вскоре молодые уже ждали первенца. К огорчению молодого отца, на свет появилась девочка, Потом жена родила ему и вторую дочь, и третью, и четвертую, и пятую, и шестую, и… седьмую! А сына все не было. Никакие посулы духам, никакие заговоры и талисманы не помогали. Соседи уже чуть ли не в глаза смеялись: «Такой здоровяк, а сделать себе мальчика не может!»

Шутки соседей стерпеть было нетрудно. Но как снести гнев предков? Ведь только мужским потомкам дозволяется подносить душам усопших родителей жертвенную пищу, молить их о защите от напастей и благоденствии дома. Другой бы на месте Шулян Хэ давно уж обзавелся второй женой и с ней попытал бы счастья. Но он крепко любил свою жену и все надеялся, что рано или поздно она подарит ему наследника. Восьмой ребенок снова оказался девочкой. Восемь – не самое совершенное число. Самое совершенное – девять. Может быть, девятым ребенком будет сын? Надо спешить, ведь Шулян Хэ уже пошел седьмой десяток. Девятым ребенком, к веселью всего села и к несчастью незадачливого отца, снова оказалась девочка. Тотчас же после рождения этого ребенка Шулян Хэ решает взять вторую жену. Но кто в здравом уме согласится отдать свою дочь за семидесятилетнего старика? Да еще обремененного девятью дочерьми.

Странный сын странного отца

Шулян Хэ повезло. Пятнадцатилетняя девушка по имени Чжэнцзай ответила согласием на предложение необычного жениха. И через год семидесятилетний Шулян Хэ праздновал рождение сына.

Мальчику дали имя Цю, что означает «холм», – младенец родился с продавленным теменем, отчего форма его головы напоминала форму холма. Через два года маленький Цю, из рода Кун, потерял отца. Мать спешно покинула дом покойного мужа и возвратилась с сыном в дом к родителям. Разрыв с родственниками мужа был полным: мать впоследствии даже не сообщила сыну, где похоронен ее муж. Вероятно, она не хотела, чтобы Цю встречался с многочисленной женской родней Шулян Хэ.

Настоящее имя Конфуция – Кун Цю. Впоследствии, когда к нему пришла известность, стараниями его поклонников имя Кун Цю сменилось почетным прозвищем Кун Фу-цзы, что означает Почтенный Учитель Кун. А много веков спустя первые европейцы, узнавшие об Учителе Куне, окрестили его Ласковый Гигант.

Ласковый Гигант

Конфуций изумлял окружающих своей внешностью. Его странности не исчерпывались вмятиной на темени. У него были чересчур длинные уши, очень большой, массивный лоб, короткая верхняя губа, которая и наполовину не прикрывала двух передних, также необычно больших, зубов, которые при этом располагались не рядом друг к другу, как у всех людей, а на некотором расстоянии, что придавало всему облику несколько зловещий вид. От рождения крупный и сильный ребенок, в молодости Конфуций рано растолстел. Высокий рост (1 м 91 см), большой вес, странный вид – все это не могло не вызвать внимания окружающих. Конфуций мог бы этим воспользоваться, сделав карьеру воина. Но, воспитанник матери, он больше тянулся к книгам и чтению. Мать сумела привить сыну скромность, терпение, выдержку и вкус, и потому сутулая и неуклюжая фигура молодого Цю вдруг становилась подвижной и чрезвычайно грациозной. Грузное тело и хорошие манеры, свирепый вид и мягкий голос удивляли всех, кто общался с Конфуцием.

Аккуратность Конфуция, его любовь к порядку вошла в легенды. Рассказывают, что он не входил в дом, если циновка у дверей лежала не так, как положено. Не ел мясо, если оно было неправильно нарезано. Отказывался от блюда, если оно было неправильно или не вовремя подано. Никогда не говорил во время трапезы. В дороге никогда не оглядывался назад и не показывал руками, куда ехать. Был совершенно безупречен в одежде и жестах…

Учение – вот лучшее удовольствие

«Учиться по-настоящему», по выражению Конфуция, он начал с пятнадцати лет. И продолжал этим заниматься всю жизнь. Его страсть к учению была огромна. В то время когда его сверстники играли в свистульки, маленький Цю играл в обряды жертвоприношения, расставляя на полу алтарь из дощечек, жертвенные сосуды из глиняных черепков и жертвенное мясо из глины… «Учиться и всякое время прикладывать выученное к делу – разве это не удовольствие? – говорил Конфуций. – В любом селении из десяти домов найдется человек, который не уступит мне в добродетели. Но никто не сравнится со мной в любви к учению».

Когда Конфуцию шел восемнадцатый год, у него умерла мать. Он похоронил ее со всеми почестями – рядом с могилой своего отца, которую специально разыскал, хотя мать при жизни никогда о ней не рассказывала. Конфуций строго соблюдал трехлетний траур по усопшей матери. Ношение траура предписывало: не есть мяса, не спать на мягком, не слушать музыки, не общаться с женщинами, носить одежду из грубого холста и не состоять на государственной службе. Все поражались, как стойко переносил Конфуций тяготы данного обряда. Когда его ровесники предлагали прекратить это, по их словам, «глупое самоистязание», Конфуций ответил: «Благородный муж распространяет уважение на всех людей, но более всего уважает себя». А уважать себя – значило уважать родителей. Так гласили древние законы, которые Конфуций хорошо знал и которыми восхищался.

«Что происходит за тысячу километров, можно знать и не выходя из своей комнаты»

Безупречное знание ритуалов, древнейших книг и законов, исторических документов – все это очень скоро сделало Конфуция самым известным и уважаемым лицом в округе. К нему стали приходить ученики. Рассказывают, что за свою жизнь Конфуций обучил три тысячи учеников, семьдесят два из них стали знамениты. Однажды в его дом ворвался некий молодой человек и стал бранить хозяина. Конфуций в ответ не проронил ни слова. Тогда одержимый незнакомец выхватил из-за спины свой меч и, быстро рассекая им воздух у самой головы Конфуция, крикнул ему: «Разве не мечом защищали себя благородные мужи древности?» Конфуций не моргнув глазом спокойно ответил: «Не выходя из своей комнаты, они знали о том, что происходит за тысячу километров от них. Оттого благородные мужи древности и не нуждались в мечах». Слегка смутившись, гость спросил: «Как же тогда добиться повиновения людей, если не заставлять их жить в страхе?» – «Своим личным примером побуждай людей трудиться», – ответил хозяин. Цзы-Лу, так звали незнакомца, растерянно молчал, и тогда Конфуций продолжил: «А теперь позволь мне спросить тебя: любишь ли ты музыку?» – «Я люблю свой длинный меч!» – с вызовом ответил Цзы-Лу. «Ты не ответил на мой вопрос, – сказал Конфуций. – Я спрашиваю о том, не следует ли тебе к твоим способностям добавить еще и знания?» – «А какой прок от учения?» – «Честный человек, получивший знания, станет великим мудрецом». – «В южных горах растет бамбук, и стрелы, изготовленные из него, пробивают даже панцирь из носорожьей кожи. А ведь этот бамбук ничему не учился!» – «Приладь к стреле оперение, надень на нее железный наконечник, и разве не войдет она глубже?» – сказал Конфуций.

Тут, если верить преданию, Цзы-Лу понял, что нашел своего учителя, и с тех пор служил Конфуцию с такой же пылкостью, с какой поначалу жаждал доказать свое превосходство.

«У обыкновенной женщины ум курицы…»

Конфуций рано женился. Его сын, к сожалению, так и не смог подняться выше уровня посредственного ученика. У Конфуция была также дочь, но о ней сохранилось мало информации. Известно лишь, что он выдал ее замуж за одного из своих учеников. Рассказывают, что он прогнал свою жену, поскольку она мешала его занятиям. По другой версии, он сам покинул ее, не расторгая брака, но пребывая постоянно вдали от нее. Конфуцию принадлежит очень резкое высказывание по поводу женской приземленное™ и безучастности к постижению небесной мудрости. Полагают, что Учитель обронил эту фразу, когда бежал от своей жены. «У обыкновенной женщины ум курицы, – сказал тогда Конфуций, – а у необыкновенной – двух куриц». Впервые эту фразу, переведенную на русский язык, привел Лев Толстой в своем сборнике «Круг чтения». Понять обоих нетрудно – и тому и другому в семейной жизни явно не повезло…

Конфуцию вообще не везло с женщинами. Они или не обращали на него внимания, или вовсе сторонились.

Это неудивительно, если вспомнить, каким «красавцем» был наш мудрец. Рассказывают, что некая весьма порочная царица, много наслышанная о мудрости Конфуция, пригласила его к себе во двор «на аудиенцию». В приглашении содержалась недвусмысленная просьба – прийти «одному, без сопровожатых». Конфуций, который всегда имел при себе свиту из самых приближенных учеников, сделал для царицы исключение. Он пришел в гостиную царицы один. Прошла минута, другая, третья… Где же царица? Вдруг за спиной Конфуция послышался шорох. Конфуций обернулся и увидел царицу. Та открыла уже рот для слов приветствия, но так и не смогла его закрыть – настолько поразил ее внешний вид Учителя. И чем больше она смотрела на своего гостя, тем сильнее отражались на ее прекрасном лице удивление и ужас. Наконец оцепенение прошло, царица скорчила презрительную гримаску, фыркнула и, высоко подняв голову, быстро удалилась в другие покои. «Аудиенция» закончилась. Ну что ж, «красота и ум вместе не ходят» – вероятно, так утешал себя Конфуций, покидая царицын дворец.

Мудрость всегда в подозрении у власти

Великий мудрец потратил всю жизнь на поиски достойного места, чтобы, заняв его, сделать управление страной мудрым, людей счастливыми, а жизнь приятной. Но цари, которым в разное время служил Конфуций, между мудростью и плотскими удовольствиями всегда выбирали последнее. И Конфуций, в который раз разочарованный, оставлял свою службу и уходил к другому правителю, с которым случалась та же история. Конфуцием восхищались, его хвалили, ему завидовали, но, как только дело доходило до конкретного шага, никто не решался доверить Учителю управление государством. Однажды, после очередного «предательства» своего господина, пренебрегшего государственными делами в угоду общению с наложницей, Конфуций скажет свою знаменитую фразу: «Я еще не видел человека, который любил бы добродетель больше, чем женские прелести».

Конфуций, невзирая ни на что, все же никогда не отчаивался, не в пример своему великому предшественнику Лао-цзы, который, разочаровавшись в людях, сел на черного быка и уехал в неизвестном направлении… Лишь однажды Конфуций не удержался и дал волю слезам. Так он отнесся к известию о смерти любимого ученика – Янь Юаня. Когда ученики стали укорять его за слезы, Конфуций ответил им: «Если мне не оплакивать Янь Юаня, то кого же мне оплакивать?» За несколько лет до этого печального события Янь Юань сильно болел, но сумел поправиться, и, когда вернулся к Учителю, тот сказал ему: «Счастлив тебя видеть, сын мой! Я уже готов был оплакивать преждевременную кончину своего любимца». На это ученик ответил: «Пока вы, учитель, живы, разве посмею я умереть?» Эта бесхитростная фраза Янь Юаня стала для всех поколений китайцев лучшим примером того, как ученик должен признаваться в любви к своему учителю.

«Я жду достойного ценителя!»

Конфуций все еще надеялся найти мудрого правителя, которому могли бы пригодиться знания философа. Однажды, во время таких поисков, кто-то из учеников спросил его: «Учитель, если у меня есть драгоценная яшма, то что мне лучше сделать – спрятать ее в шкатулку и хранить, любуясь ею каждый день, или продать достойному ценителю?» На это Конфуций вскричал: «Продать! Продать! Я жду достойного ценителя!»

Да, он ждал достойного ценителя его мудрости, но он не находился. Конфуцию вот уже пятьдесят лет, вот уже шестьдесят… наконец, семьдесят! А еще, выражаясь словами Цезаря, ничего не сделано для бессмертия!

Конфуций вернулся на родину, проведя в странствиях долгих четырнадцать лет. Последние годы жизни были спокойными. Его навещали ученики и друзья. Конфуций уже почти никуда не выходил и мало с кем говорил. Ни природа, ни человек, ни тайны мироздания уже не волновали его. Всю свою истину он вычерпал до дна – и она расплескалась вездесущей мозаикой жизни. Чаще других Конфуция навещал Цзы-Гун, – последний из самых близких учеников. Именно он закрыл глаза усопшего Учителя…

Иссохший кипарис

Конфуция похоронили на берегу небольшой речки, под сенью благородных кипарисов. Один из кипарисов посадили прямо над могилой. Иссохший ствол этого кипариса сохраняется доныне. Предав земле тело покойного, ученики дали обещание почтить память Учителя трехлетним трауром. Цзы-Гун наложил на себя шестилетний траур, в продолжение которого жил на могиле своего Учителя в специально выстроенной хижине. Сто человек с семействами поселились близ места вечного упокоения мудреца и образовали деревню, названную Кунли. Эти люди объявили покойного своим господином и просили Цзы Сы, малолетнего внука Конфуция, считать их самих своими подданными.

Ученики решили раз в год приходить к гробнице Учителя на поклонение ему. В течение двух тысяч лет это обыкновение неизменно соблюдалось и соблюдается по сегодняшний день.

Самые знаменитые высказывания Конфуция:

• Благородный человек думает о справедливости, а низкий – о выгоде.

• Если платить добром за зло, то чем же тогда платить за добро? За зло надо платить про справедливости, а за добро – добром.

• Не говорить с человеком, который достоин разговора, – значит потерять человека. А говорить с человеком, который разговора не достоин, – значит терять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слов.

• Человек в своей жизни должен остерегаться трех вещей: в молодости, когда жизненные силы обильны, остерегаться увлечения женщинами, в зрелости, когда жизненные силы могучи, остерегаться соперничества, в старости, когда жизненные силы скудны, остерегаться скупости.

• Того, кто не задумывается о далеких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.

• Благородному человеку легко услужить, но трудно угодить.

• Управлять – значит исправлять.

• У хорошего мужчины нет хорошей жены, у хорошей женщины нет хорошего мужа.

• Если в человеке культура перевешивает природу, получается книжник, если природа перевешивает культуру, получается варвар. Лишь тот, в ком природа и культура уравновешены, может называться благородным человеком.

• Чем больше в государстве законов, тем больше в нем преступников.

• Строить правильно отношения труднее всего с женщинами и с низкими людьми. Если приблизишь к себе – они станут развязными, если удалишь от себя – возненавидят.

• Мудрый требует всего от себя, а глупый – всего от других.

• Единственная настоящая ошибка – не исправлять своих прошлых ошибок.

• Тот, кто учится, не размышляя, впадает в заблуждение. Тот, кто размышляет, не желая учиться, попадет в беду.

• По своей природе люди друг другу близки, а по своим привычкам друг от друга далеки.

Это высказывание Конфуция стало одним из девизов ЮНЕСКО.