Текст книги "Гроза Византии (сборник)"

5. Брат и сестра

Зоя никак не могла понять, почему рыбаки не хотят отпустить ее. Прошло уже несколько дней с тех пор, как она очутилась в их поселке. Византийское судно давно ушло в обратный путь, труп Анастаса был закопан, как это обещал Зое старый рыбак, а она все еще оставалась гостьей.

На все свои вопросы она слышала в ответ только одно: «Погоди, куда тебе торопиться!»

Наконец Зоя поняла, почему ее задерживали в этом поселке.

Как-то раз перед вечером она вышла на берег Днепра. Кругом стояла тишина, рыбаки все были на ловле еще с рассвета, и возвращения их должно было ждать еще не скоро.

Зоя стояла почти у самой воды и смотрела в ту сторону, где, по ее расчетам, должен был быть Киев.

Вдруг из-за колена Днепра донесся до ее слуха сперва гул голосов, потом всплескивание весел. С той стороны как будто ожидать было некого, но сердце Зои вдруг забилось сильно-сильно…

Сперва показался парус, а затем молодая женщина могла уже разглядеть и большой струг с вооруженными людьми.

Почему-то ей бросилось в глаза, что двое стоявших на носу струга людей слишком пристально смотрят в ее сторону. Мало того, Зоя ясно видела, как один из них, молодой, в простой одежде, указывал на нее.

Струг подходил все ближе и ближе. Зоя теперь уже могла совсем разглядеть его путников.

С трудом она узнала в молодом простолюдине сына того старика, который приютил ее в первый день прибытия на родину.

Другого же она не знала. А между тем этот другой и по своему внешнему виду, в особенности по одежде, резко отличался от остальных; видно было, что это – начальник. Жесты его были повелительны, голос отрывист, взгляд суров.

– Вот она! Вот она! – кричал с переднего струга молодой рыбак. Наконец струг пристал.

Его начальник вместе с рыбаком легко соскочил на землю и быстро направился к Зое.

Вот он уже около нее. Что-то знакомое, что-то родное мелькнуло в чертах его лица.

– Кто ты, женщина? – отрывистым, властным тоном спросил Зою незнакомый воин. – Правда ли, что ты – дочь полянского старейшины Улеба?

– Да, это – правда!

– Твое имя?

– Славянское?

– Ну да! Какое же еще?

– В Византии меня называли Зоей, а здесь, на Днепре, где я родилась, мой отец Улеб, в честь матери моей, дал имя Любуши.

– Так ты – Любуша? Сестра… Да, я сейчас же узнал тебя. Сестра!

– Всеслав!

И, не будучи в силах совладать с собою, Зоя (мы будем по-прежнему называть нашу героиню тем именем, под которым познакомились с ней еще в Византии) кинулась со слезами радости на грудь брату…

Суровое лицо Всеслава на миг озарилось тихой радостью при виде плачущей на его груди сестры.

– Боги, после многих испытаний, посылают наконец мне счастье, – прошептал он. – Я добился своего. Теперь я узнаю все о моих родных и жестоко отомщу за их гибель.

– Мы вместе отомстим! – воскликнула Зоя, услыхав его.

– Я слышал, отец убит?

– Да, византийцами – за то, что не хотел отдать на позор твоей дочери.

– Дочери? – воскликнул Всеслав.

– Ее! И не хотел выдать Изока.

– Дочь и сын? Они там, в этом проклятом городе?

– Им не будет там худо.

– Все равно! Я силой возьму их оттуда. Горе теперь Византии! Если не пойдут на нее князья наши, я подыму моих славян…

– Я пойду с тобой…

– Благодарю. Но войдем в хижину, а вы, – крикнул он, обращаясь в сторону струга, – готовьтесь на рассвете к обратному пути.

Вернувшиеся в это время рыбаки с низкими поклонами встретили княжьего наперсника.

Из струга были принесены разные яства и пития. Часть их Всеслав отдал рыбакам; другую же он оставил для себя и велел подать в той хижине, где нашла себе приют сестра.

Вплоть до рассвета беседовали они. Зоя все подробно рассказала брату о своей жизни в Византии – о том, как разлучили ее с отцом и матерью на рынке невольников, как она сумела заставить полюбить себя знатного и богатого византийца, который из рабыни сделал ее своей женой и наследницей, и, наконец, сообщила брату о своей случайной встрече с детьми Всеслава, где так удачно помог им Василий Македонянин.

– Ты – христианка? – спросил ее Всеслав, когда она кончила рассказ.

– Да.

– А дочь моя? Ты назвала мне ее Ириной…

– Она – тоже христианка.

– Что же, вы будете молиться снова славянским богам?

– Нет, мы останемся верными Христу.

– Ну, это – ваше дело; молитесь кому угодно, только бы это не помешало мести.

6. Гостья Аскольда

На другое утро, с рассветом, струг, по приказанию Всеслава, распустил паруса и тронулся вверх по Днепру, направляясь к Киеву. Всеслав казался мрачным и встревоженным.

– Что с тобой? – спросила его Зоя. – Или ты не рад, что мы наконец нашли друг друга?

– Нет, я рад, но мы, варяги, не умеем выражать своей радости шумом.

– Разве ты – варяг? Ты – славянин.

– Я стал варягом и, привыкнув к обычаям чужой страны, не желаю меняться и в родной.

– Расскажи мне о себе.

Всеслав махнул рукой:

– Что рассказывать! А впрочем, если ты хочешь…

Он поведал Зое о своей жизни в суровой Скандинавии, о битвах под началом Рюрика и, наконец, о возвращении на родной Днепр.

– И ты никогда не попытался даже узнать, что сталось с твоим отцом, матерью, сестрой, дочерью в плену?

– Этому много мешало.

– Не вижу – что.

– Сперва я был в дружине простым воином, а потом уже успел добиться того, что князья стали считать меня своим другом.

– И ты не предпринял ничего?

– Как ничего! Я поднял норманнов и славян на Византию; теперь порядочное уже время собирается народ. Мы разгромим это проклятое гнездо. Меня беспокоит одно только теперь…

– Что, брат?

– Наши князья.

– Аскольд и Дир?

– Да, их так зовут. Очень они кротки и миролюбивы и совсем не похожи на норманнов. Ну, да если они не пойдут, я призову на Днепр Олава с Ильменя, великий Рюрик отпустит его к нам, и тогда – гроза Византии…

Зоя с наслаждением слушала брата. Часы пути летели для нее незаметно. Вот промелькнули ревущие и кипящие днепровские пороги – близко и Киев.

Вот наконец и он. Зоя едва-едва узнала прежний маленький городок, каким она помнила Киев в своем детстве. Теперь он разросся, расширился, принял совсем другой вид, чем раньше.

Струг подошел к богатой пристани, вблизи которой высились княжеские хоромы.

– Ты не устала? – спросил ее Всеслав.

– Нет, силы мои свежи.

– Тогда мы пройдем к князьям сейчас же. Они знают и о моем горе, и о моей радости – я рассказал им все.

– Пойдем, я готова!

Лишь только струг пристал, они поднялись на пристань. Зоя видела, с каким почетом встречают повсюду ее брата, и поняла, что это очень и очень высокое лицо в Киеве.

На нее же кругом смотрели с удивлением и любопытством.

– Это она? Неужели это – сестра Всеслава! Такая молодая! – слышался кругом шепот любопытных.

Еще по дороге Всеслав узнал, что Дир был на охоте и оставался в Киеве один только Аскольд.

Тот вышел сам навстречу своему любимцу.

Зоя со свойственной женщинам наблюдательностью заметила его красивое, подернутое легкой дымкой грусти лицо, задумчивые, так и проникающие в душу глаза, румяные щеки и, когда она услышала его голос, сердце ее почему-то сильно-сильно забилось.

– Это – твоя сестра, Всеслав? – заговорил первым Аскольд. – Приветствую тебя от своего имени и от имени всех моих киевлян!

– Благодарю тебя, князь, за ласку, – ответила Зоя. – Я счастлива за мой народ, во главе которого стоит такой глава, как ты.

Перед ярлом была снова византийская матрона, умеющая и лесть сказать так, что она казалась правдой.

Киевлянки были не такие. Их простота уже прискучила Аскольду. Теперь он видел пред собой совсем другую женщину, каких еще не было в Киеве.

– А я счастлив тем, что вижу тебя, и знаю, что увижу еще не раз, – в тон ей сказал Аскольд. – Надеюсь, что в моих палатах ты не будешь ни в чем нуждаться, об этом позаботится не только мой верный Всеслав, но и я сам, и дорогой мой друг и названый брат мой Дир.

Ему хотелось еще говорить. Разговор с этой женщиной доставлял ему несказанное удовольствие, но он понимал, что после такой долгой дороги гостья утомлена и нуждается в отдыхе.

– Прежде чем ты уйдешь в свои горницы, скажи мне свое имя, – сказал он.

– Меня зовут Зоей.

– Любуша! – воскликнул молчавший до того времени Всеслав.

– Дорогой брат, я так привыкла к этому моему имени. Позволь мне и здесь остаться Зоей.

– Ты и останешься ею, мы все будем тебя звать так, – промолвил Аскольд, не спуская очарованного взора с молодой женщины…

7. Любовь

Словно сладкая греза, словно видение Валгаллы промелькнула пред Аскольдом эта женщина. Князь сам не свой вернулся в гридницу. Голос Зои все еще звучал в его ушах, ее образ был пред его глазами. Он заслонил собой все, и из-за него Аскольд ничего не видел вокруг себя.

«Кто она, откуда она? Неужели это – славянка? Неужели в Византии женщины все таковы? Ах, если бы она только осталась здесь в Киеве!» – такие думы волновали Аскольда, когда он остался один в гриднице.

Теперь он с нетерпением ждал Всеслава. Ведь от него он мог что-нибудь новое узнать о его сестре. Ах, ведь он думал встретить такую же, как и все женщины в его Киеве, но эта Зоя… Аскольд помнил женщин своей родины, помнил рыжеволосых стройных бритонок, изящных женщин страны франков, но всем им было далеко до этой женщины, которая с первого же взгляда заставила так сильно забиться его сердце… бедное измучившееся его сердце.

Давно это сердце ждало такого светлого, радостного видения, давно в пылу битв и в тиши опочивальни так и рисовалось это видение в его мечтах, в его воображении, сердце стремилось к нему, но мечты оставались мечтами, грезы грезами, и ни одна из тех женщин, которых Аскольд когда-нибудь видел в своей жизни, не подходила под созданный его воображением образ.

И вдруг сердце мечтательного норманна болезненно сжалось под гнетом новой мысли…

Свободна ли она? Нет ли у его любви какого-нибудь препятствия? Может быть, она уже любит кого-нибудь?

Горе тому…

Он найдет соперника, хоть в морской глубине, хоть в самой Валгалле, даже под защитой самого светлого Одина…

Он сотрет его с лица земли, уничтожит саму память о нем!

Но кто же может стать ему таким соперником?

Может быть, он остался в Византии?

Тогда он сотрет с лица земли всю Византию, а вместе с нею и его.

Россы и его варяги достаточно храбры для этого.

А если он здесь?..

Здесь его теперь быть не может. Но это теперь, а кто знает будущее? Только кого бы могла избрать, кроме него, здесь, на берегах Днепра, властелином своего сердца эта красавица?

Варяги грубы, славяне полудики…

А если Дир, его названый брат?

Ужас объял Аскольда.

Ха! Он сотрет с лица земли и Дира.

Эта мысль успокоила так неожиданно влюбившегося скандинава, и он снова погрузился в сладкие мечты, так погрузился, что не слыхал даже, как вошел к нему Всеслав.

– Княже! – воскликнул тот.

Аскольд вздрогнул и быстро обернулся на этот зов.

– Это ты, Всеслав? Что она?

– Кто?

– Твоя сестра!

– Она прислала меня благодарить тебя за твою ласку к ней.

– Стало быть, ты устроил ее хорошо? Ты не жалей, Всеслав, ничего для нее. Слышишь, чтобы все, что ни пожелает она, было у нее… Я так хочу.

Всеслав с удивлением глядел на своего князя. Таким возбужденным он еще никогда не видел его и теперь не понимал даже, что такое вдруг могло приключиться с Аскольдом.

– Что с тобой, княже? – не скрывая своего удивления, спросил он его.

– Что?

– Ты какой-то особенный! Таким я тебя никогда еще не видел. Здоров ли ты?

– Да, да, здоров… Расскажи мне о ней, о твоей сестре. Кто у нее остался там, в Византии?

– Да что же я тебе могу сказать? Это бы нам самим посмотреть надо!

– Самим?

– Конечно же! Струги готовы, рать славянская и варяжская собрана, запасов хватит – вот и пошли бы мы туда посмотреть…

– Ах, ты опять о том же! Да ведь это – дело решенное!

– Решенное-то – решенное, а по нашей славянской пословице – отклад нейдет на лад. Мы все собираемся, а в путь-дорогу не двигаемся.

– Тебе-то что?

– Как что? А знаешь ли ты, князь, византийцы убили так, из-за ничего, моего отца. Они держат в позорном плену мою дочь и сына.

– Как, Изока?

– Сестра сообщила мне, что и сын мой, и дочь томятся в самых страшных подземельях проклятой Византии.

– Я ничего не понимаю…

– Ты верь моим словам только.

– Я глубоко сочувствую тебе, Всеслав. Ты знаешь, как я и Дир тебя любим!

– Тогда помогите мне вызволить моих кровных! Помни, князь, что вся твоя дружина желает этого, только ты противишься этому.

– Хорошо! Хорошо! Я поговорю обо всем с твоей сестрой.

Всеслав усмехнулся:

– Видно, женщина, князь, тебе ближе и дороже, чем испытанный верный слуга и друг.

Аскольд весь вспыхнул, но все-таки поборол свой гнев и сдержался. Ведь это был ее брат!

8. Опасность

Аскольд переживал первую весну своей любви. Он был счастлив, чувствовал это, и все его страхи куда-то далеко-далеко ушли от него, а их место заняла лучезарная радость.

Дир не оправдал его подозрений.

Он, как и все другие в Киеве, преклонился пред чудной красотой Зои, но сердце его молчало. Аскольд понял это чувством влюбленного ревнивца и успокоился. Дир ни в чем не изменил своего образа жизни. Он был ласков и предупредителен с Зоей, но ее общество вовсе не думал предпочитать пирам и охотам и на первых, от которых теперь удалялся Аскольд, предпочитая им беседы с Зоей, он с большим, чем его названый брат, успехом занимал главное место.

Дружина же роптала. Для всех – и норманнов и славян – стало очевидным, что их князь сохнет и сходит с ума по дочери старого Улеба.

– Когда же на Византию? Все готово! – горланил старый Руар. – Из-за бабы все позабыл!

– Вот, принесло ее на беду к нам!

– И чего это Всеслав смотрит, ведь всем известно, что его дети томятся у проклятых византийцев.

Всеслав и сам сперва думал, что дело очень неладно. Он начинал косо поглядывать на сестру.

«Я ожидал, что она поможет мне, – с тоской думал он, – а она – ничего… Эх, придется на Ильмень посылать, не по нас такие князья!»

Однако ему скоро пришлось переменить свое мнение о Зое. Она сама вывела его из заблуждения. Молодая женщина уже давно замечала, что Всеслав хмурится. Она смутно догадывалась о причинах этого, но пока не разубеждала брата. Дело в том, что и в любви Аскольд оказывался таким же нерешительным, как и в ратных делах.

Зоя видела, что князь влюблен в нее. От ее женского взгляда не могло это укрыться. Мало этого, она сама чувствовала, что Аскольд все большее и большее место завоевывает в ее сердце, и с нетерпением ждала объяснения со стороны влюбленного в нее скандинава. Но этого объяснения все не было, Аскольд не решался на него, а какая женщина, да еще славянская, решилась бы первая идти к мужчине и говорить ему о своей любви?

Наконец она почувствовала, что им нужно объясниться. Но как? Тогда ей пришло в голову воспользоваться недовольством брата.

– Что невесел, Всеслав? – спросила она его, улучив время, когда брат зашел к ней в опочивальню, как он всегда это делал в последнее время, перед отходом ко сну.

– Отчего же мне быть веселым? – угрюмо ответил тот.

– Скажи мне, что у тебя на душе?

– Точно ты сама не понимаешь! Эх, видно, придется посылать на Ильмень! Там – действительно воины, а здесь, у нас, какие-то трусливые бабы.

– Ты говоришь про ваших князей?

– Про кого же больше? Про них!

– Хорошо! Ты пошлешь на Ильмень – что же будет дальше?

– Что? Придет Рюрик, а не он сам, так пришлет к нам Олега; вот мы тогда и посмотрим, что тут будет…

– Да ведь это грозит смертью Аскольду и Диру.

– Туда им и дорога!

Зоя вздрогнула вся:

– Умоляю тебя, Всеслав, погоди делать это.

– Тебе-то что? – удивился брат.

– Как что? Хочешь, я тебе скажу? Я люблю Аскольда.

– Ну а я люблю своих детей и каждую минуту страдаю за них!

– Ты помнишь, что я говорила тебе в первую после разлуки нашей встречу?

– Что?

– Я пришла сюда ради мести за отца!

– А между тем из-за тебя Аскольд все откладывает и откладывает поход.

– Он не будет больше делать этого.

– Уж не ты ли его заставишь?

– Я!

Всеслав презрительно усмехнулся.

– Оставим это, – сурово вымолвил он, – скажу тебе лишь, что я, пожалуй, и не рад теперь твоему возвращению в Киев.

– Когда ты узнаешь все, будешь обрадован.

– Вряд ли!

– Поверь мне.

Брат и сестра некоторое время помолчали.

– Только еще раз молю тебя, Всеслав, погоди посылать на Ильмень! Клянусь тебе, Аскольд поведет вас…

– Сказал он тебе, что ли?

– Скажет!

– Когда?

– Скоро, очень скоро.

Тон ее был так уверен, что Всеслав вдруг почувствовал себя убежденным.

– Хорошо, сестра, я повременю немного, только очень немного, иначе если не я, так другие пошлют за Рюриком. Все скучают из-за этого бездействия, а тут вот получены вести, что к нам византийские купцы лезут, да на этот раз не просто так, а с дарами от самого византийского императора. Ох уж эти дары! Примут их князья, отложат поход – вот и полетит весть на Ильмень.

Зоя внимательно слушала слова брата.

«Медлить нечего! – с тоскою думала Зоя. – Если я не заставлю его идти на Византию, ему же придется плохо…»

9. Чары любви

Едва только наступил вечер, Зоя, вся укутанная с ног до головы, вышла из покоев. Перед палатами князей, где она жила вместе братом Всеславом, была обширная поляна, на которой Аскольд и Дир давали пиры киевским людинам, а со всех других сторон раскинулся густой плодовый сад.

Конечно, норманны и жители Киева развели этот сад с самыми прозаическими целями – чтобы иметь всегда плоды и ягоды для княжьего стола, но Зоя решила воспользоваться им для своих целей.

Она знала, что окна покоев Аскольда выходят в этот сад и что в этот вечер Аскольд, по своему обыкновению последнего времени, был дома.

Вечер был чудный, какие могут бывать только на юге в начале осени. Полная луна с высоты небес заливала весь сад своим ярким светом. Кругом все было тихо, Киев давно уже спал. Плодовые деревья и гряды с ягодами струили свой аромат.

Молодая женщина осторожно обошла князевы палаты и взглянула в сторону окон. Окно в покое Аскольда было раскрыто настежь.

Зоя улыбнулась, потом тихо-тихо, как бы про себя, запела:

 
По дружке тоскует горлица,
По дружке, по ясном соколе;
Не летит в ее он гнездышко,
Позабыл свою подруженьку.
Истомилась грудь высокая,
Истерзалось сердце бедное
По желанном друге-соколе,
По его по ласкам искренним.
 

При лунном свете она заметила, что у окна показалась статная фигура Аскольда. Тогда Зоя выступила из тени и пошли мимо окон, делая вид, что не замечает князя.

 
Для тебя ли ненаглядного
У окна – окна касящета,
Не одну глухую ноченьку
Я сидела, сна не знаючи.
Ты лети ж, лети, соколик мой,
Приходи же, мил желанный друг,
Успокой мое сердечушко,
Что из белой груди рвется вон.
 

Так продолжала петь она.

– Зоя! – громко воскликнул Аскольд. – Ты ли это?

Молодая женщина остановилась и приняла испуганный вид.

– Это ты, князь? Прости, прости меня! Я побеспокоила тебя, я прервала твой покой своей глупой песнью.

– Нет, нет, Зоя, это ничего, ничего, я еще не спал, – взволнованно говорил Аскольд, – но ты здесь, ночью…

– Да вечер так хорош! Мне стало душно в моей горнице, и я вышла по привычке в сад. В Византии я всегда гуляла, там много садов. А здесь я осмелилась впервые… все спят, вечер так хорош… в покоях так душно…

– Та права, права, как всегда, Зоя, и мне душно. Погоди, прошу тебя, погоди, и я хочу вместе с тобой подышать этим воздухом. Прошу тебя, погоди!

– О князь! – воскликнула Зоя, но тут она заметила, что Аскольда уже не было у окна. Она снова улыбнулась. «Кажется, на этот раз мне будет удача!» – подумала она и, тихо тронувшись вперед, снова запела:

 
Где же, где же ты, желанный мой?
Жду тебя, и нет мне силушки
Поджидать тебя, нет моченьки!
Истоскуюсь, горемычная…
Где же, где же ты, желанный мой!
 

– Зоя, здесь я, здесь я, около тебя, – услышала молодая женщина за собой страстный шепот.

Она быстро обернулась. Позади ее стоял Аскольд…

Он был сам не свой, глаза его искрились страстью, грудь высоко вздымалась.

– Это ты, князь?

– Я, я, любая моя! – страстно прошептал Аскольд, простирая к Зое свои объятия. Но та отстранилась.

– Князь, что ты? Подумай, кто ты и кто я! – проговорила она.

– Кто я? Я… не знаю, – почти что хрипел влюбленный до безумия Аскольд, – а ты… Ты – для меня все… Слышишь ли? Все! Ты все у меня взяла, и ум, и сердце. Ты звала меня, под моим окном… или, может быть, кого-нибудь другого? Горе ему! Нет, ты пела для меня… Зоя, Зоя! Перестань меня мучить!

– Чего ты хочешь от меня, князь?

– Чего? Разве ты не видишь – чего? Тебя хочу, любви твоей хочу, а ты… ты спрашиваешь. Полюби меня!

– Женщины любят героев.

– Героев, ты сказала? А я?

– Я ничего не знаю о тебе, князь. Вот уже сколько времени я живу с вами, видела, как ты пируешь, видела, как ты охотишься, видела, что ты добр, но все это – не геройство.

– Чего ты хочешь?

– Женщины любят героев, – повторила снова Зоя.

– Ты хочешь от меня геройских подвигов? Они известны.

– В прошлом?

– Да.

– А в настоящем?

Аскольд был сражен этим вопросом.

– Я слышала от вашего скальда Зигфрида песенку. Он поет:

 
С войною слава неразлучна,
Нет в мире лучше дел войны.
 

– Ах, что мне Зигфрид! – перебил ее князь. – Скажи, что нужно сделать, чтобы ты полюбила меня? Хочешь, я завоюю для тебя весь мир?!

– Слишком много, князь, завоюй мне одну только Византию!

– Хорошо! И ты! Ты полюбишь меня?

– Героя – да!

– Я сделаю! Завтра же будут окончены все сборы, и мы уйдем!

– Я с тобой!

– Но помни, если и тогда ты не будешь моей, горе тебе!

– Ты грозишь? – усмехнулась Зоя. – Мне грозишь? Что ты мне сделаешь?

– Убью!

– Я не боюсь смерти…

– Возьму тебя!

– Попробуй!

– Не истощай моего терпения. Помни, я здесь – все!

– Каждый волен над собой!

– Я волен здесь над всем.

– Но не надо мной!

– Посмотрим! – не помня уже себя от охватившего его порыва бешенства закричал Аскольд.

Ослепленный страстью, он кинулся к Зое, но та ловким движением выскользнула у него из-под руки и очутилась в нескольких шагах.

– Ты хотел взять меня силой? – чуть не закричала она. – Если так – смотри! Ты возьмешь мой труп, а не меня.

Аскольд в ужасе увидел, что она, озаренная лунным светом, стоит перед ним с поднятым над своей грудью кинжалом.

– Еще один шаг, и я опущу это лезвие в свое сердце… Ты хочешь этого? – крикнула она ему.

– Зоя, Зоя! – повалился на траву Аскольд. – Остановись! Я – раб твой, я у твоих ног… молю тебя… прости мне! – Он дополз на коленях до молодой женщины. – Я все… все… Византию, мир… тебя… один поцелуй, Зоя… только один.

Зоя наклонилась над ним.

– На Византию? – тихо спросила она.

– На Византию, – пролепетал влюбленный князь.

– Клянешься своими богами?

– Клянусь…

Как бы в ответ на эту клятву и в подтверждение ее в ночной тишине прозвучал поцелуй.