Текст книги "Гроза Византии (сборник)"

20. Последнее средство

Слухи о приближении варягов достигли и до Изока с Ириной. Впрочем, от них никто и не думал скрывать приближающейся грозы. Да и как можно было скрыть ее, когда каждую ночь из Константинополя видны были зарева пожаров, освещавших путь диких завоевателей.

Изок, когда узнал об этом, обрадовался и захлопал в ладоши, как дитя.

– Они пришли, они освободят нас с тобой, сестра! – воскликнул он, будучи не в силах скрыть своего восторга.

– И погибнет тот, кто все время был так добр к нам! – серьезно отвечала Ирина.

– Ты говоришь о Василии… Его мне, действительно, жаль. Но верю я – там отец наш.

– Ах, как бы мне хотелось его видеть, Изок!

– Тогда знаешь что?..

Юноша остановился, не договорив того, что хотел сказать.

– Что, Изок? – подняла на него свои голубые глаза Ирина.

– Пойдем к ним!

– Как? Разве нам может это удаться?

– Отчего же нет?

– Нас убьют, прежде чем мы выйдем из города.

– Теперь слишком много жителей покидает этот город, чтобы кто-нибудь стал обращать на нас внимание. Пойдем! Мы, уверяю тебя, проскользнем совершенно незаметно, и знаешь что? Мы тогда спасем нашего благодетеля – мы уговорим наших не трогать ни его, ни его дома, а то ему придется очень и очень плохо!

– Нет, Изок, нет! Мы должны оставаться здесь! – отрицательно покачала головой Ирина. – Славяне не осмелятся тронуть внуков старейшины Улеба, а вместе с ними и того, для кого они будут просить пощады.

– Ну, как знаешь, – обиделся Изок, – только, я вижу, жизнь в Византии совсем уничтожила в тебе любовь к родине.

– Я никогда не знала и не видала ее.

– Только это одно и может тебя оправдывать!

Однако Изоку пришлось очутиться среди своих гораздо раньше, чем он предполагал.

Он уже надумал бегство и готовился привести в исполнение свой план, который ему казался вполне легким и доступным. Уйдя из Константинополя, он предполагал как-нибудь перебраться на другую сторону Босфора, пройти до входа в него Черного моря, а там, по его мнению, уже легко будет добраться до своих.

Пылкий юноша не думал даже, что он почти не знает языка страны, что ему пришлось бы идти по совсем незнакомой местности и он был бы убит прежде, чем успел бы скрыться из Константинополя.

Но за Изока был сам случай.

Во дворце было тайное заседание. Совещались Вардас, Фотий, Василий, великий логофет Византии и еще несколько высших сановников.

Беседа, как и всегда, была самая серьезная и велась исключительно только об одном.

Вардас предложил средство, всегда оказывавшееся наиболее действенным в подобных случаях: откупиться от наступавшего врага…

– Лучше потерять часть, чем все! – говорил он.

Волей-неволей пришлось согласиться с этим и завести сношения с варягами; выбрать послов возложено было на Василия Македонянина.

Вообще все, что казалось потруднее, возлагалось на него, и Василий всегда с честью выходил из всевозможных передряг.

На этот раз затруднение, действительно, казалось непреодолимым. Кого послать? Кто, в самом деле, решился бы теперь, явно рискуя своей жизнью, пойти к рассвирепевшим, жаждущим крови варягам? За это время Василий прекрасно ознакомился с нравами Константинополя и не видел никого, кто осмелился бы на такой подвиг.

Да и сами варяги не поверили бы каким бы то ни было послам после того, что уже случилось в Киеве. Вряд ли это можно было предположить.

Вдруг Василия озарила неожиданная мысль. Он нашел, кого послать к приближавшимся варягам…

Приняв по возможности спокойный вид, он пришел в свои покои и приказал немедленно призвать к себе Изока.

– Что прикажешь, господин? – явился к нему юноша.

– Изок, знаешь ты, что грозит Византии теперь? Отвечай мне прямо, – спросил македонянин юношу, пристально глядя на него.

– Знаю! – был ответ.

– Это твои идут на нас войной.

– Да! Я слышал, что киевские князья ведут на Византию свои дружины, и они разорят Византию.

– Ты отвечаешь с прямотой, достойной мужчины и славянина, – сказал Василий, – но подумай сам, что они найдут здесь?

– Как что? Добыча будет богатая.

– И тебе не жаль этого славного города, беззащитных старцев, женщин и детей, которые погибнут под мечами твоих соплеменников? Не жаль меня, дважды уже спасавшего тебя и твою сестру?

– Зачем ты это говоришь, господин? Сердца славян горят местью…

– За что? Разве византийцы пленили и продали в рабство твоего деда? Вспомни, это сделали именно те норманны, с которыми идут твои земляки на нас войной.

– Ты прав, господин.

– Благодарю тебя… Так вот, если ты захочешь отплатить мне за все добро, за всю ласку мою, исполни мою просьбу!

– Я слушаю тебя.

– Отправься к твоим землякам, уговори их уйти от Константинополя, взяв выкуп.

Глаза юноши засверкали радостью.

– Исполню твое желание, господин.

– Еще раз благодарю тебя, но дай мне клятву, что во всяком случае ты вернешься…

– Клянусь честью славянина! – пылко воскликнул Изок.

21. Честь славянина

И кровопролитие, и дым пожаров, и опасности морского пути в утлых суденышках не могли заглушить смертельной тоски Аскольда.

Он, как бешеный, кидался во все схватки с врагами, не думая об опасности, искал пыла битв и не находил себе ни на миг успокоения. Наконец, князь стал думать, что только тогда придет этот желанный покой, когда он выполнит свою клятву и разорит дотла Византию.

Этот желанный миг казался ему все более и более близким. Еще два перехода – и он будет у входа в это проклятое гнездо, из-за которого так ужасно погибла его милая. Хотя бы скорее кончились эти переходы! Право, скучны эти мелкие схватки с трусливым народом, бегущим при первой встрече с врагом, при первом военном клике славян.

В успехе своего предприятия Аскольд нисколько теперь не сомневался. Поход был, несомненно, очень удачен.

Не дойдя всего одного дневного перехода до Константинополя, варяги остановились по приказу князя на ночлег. Их передовые струги шли безостановочно вперед, но главные силы князья берегли на случай серьезного сопротивления.

Берег, едва только струги были зачалены, засветился бесчисленными огнями костров. Повсюду слышались шум, веселый смех, песни, крики. По всем направлениям были разосланы отряды, чтобы оберегать покой отдыхающей дружины.

Для князей был разбит отдельный шатер, но Дир предпочитал проводить время на открытом воздухе с дружиною, Аскольд же оставался в шатре со своими неотвязными думами и тоской.

«Близок, близок час мести за тебя, моя ненаглядная, – размышлял он, – чувствуешь ли ты, что я исполняю свою клятву, чувствуешь ли, что это проклятое гнездо, принесшее тебе смерть, скоро-скоро будет разорено… Камня на камне не оставлю я в нем… Все они погибнут за одну тебя!»

Сильный шум и крики, донесшиеся до слуха князя, прервали его думы. Он встрепенулся, поднялся на ноги и, по норманнской привычке, положил руку на рукоятку меча, готовый обнажить его при первой надобности.

Вдруг входная пола шатра поднялась, и Аскольд увидел сияющее радостью лицо Дира.

– Друг, брат, поверишь ли, кого я веду к тебе? – кричал Дир. – Смотри, смотри, кто это? Вот был бы обрадован Всеслав, если бы он был с нами.

Аскольд вгляделся в приведенного Диром человека, и в первый раз со дня ужасной кончины Зои на лице его появилась улыбка.

– Изок! – воскликнул он.

– Я, князь! – кинулся к нему юноша. – Как я счастлив, что вижу тебя здоровым и невредимым. Я слышал, отца нет?

– Да, он остался в Киеве. Но мы вернемся к нему, как только кончим здесь свое дело.

Лицо Изока омрачилось при этих словах, но ни Аскольд, ни Дир не заметили того.

Они поспешили усадить юношу, не помнившего себя от радости. Изок забрасывал их вопросами о Киеве, об отце, рассказывал сам, как он попал в плен, как здесь нашел сестру.

– Мы знаем это! – воскликнул Дир.

– Откуда?

– Сестра твоего отца – ты знаешь ее, это Зоя – рассказала нам все – и про тебя, и про славного Улеба, и про твою сестру.

– Зоя! Госпожа Зоя! Разве она – сестра отца нашего, Всеслава?

– Да!

– Вот как! Я этого и не знал! Ну, слава Перуну! Где же она? Что с ней? Здорова ли?

При этих вопросах лицо Аскольда исказилось, как от ужасной боли.

– Ее убили проклятые византийцы, и я пришел отомстить за нее! – грозно воскликнул он.

Изок с удивлением посмотрел на него.

– Я не понимаю тебя, княже! – робко промолвил он.

В ответ на это Дир поспешил рассказать ему все, что произошло на Днепре. Юноша несколько раз менялся в лице, слушая этот рассказ.

– Так! Это вполне похоже на жителей этого проклятого гнезда! – воскликнул он, когда Дир кончил свой рассказ. – Ты прав, Аскольд! Отомсти за нее Византии, сотри этот город с лица земли, для этого у тебя есть полная возможность. Знайте, что Византия беззащитна: там нет ни воинов, ни судов, она в твоей власти… А теперь прощайте, князья…

– Как прощайте? Ты уходишь?

– Да!

– Куда?

– Туда, к византийцам.

– Это зачем? Я не пущу тебя, – воскликнул Аскольд.

Изок грустно улыбнулся.

– Я еще не сказал вам, зачем я пришел сюда и как смог уйти из столицы Византии. Знайте же, что сами византийцы послали меня к вам предложить вам богатые дары, чтобы только вы отступили от них. Но я вижу теперь, что так поступить вам, князья, нельзя. Вы явились сюда не столько за добычей, сколько ради мести, а месть священна. Идите же на столицу Византии, возьмите ее! Еще переход, и она будет ваша, а меня отпустите…

– Но объясни, зачем ты хочешь возвращаться? – воскликнули вместе и Аскольд и Дир.

– Я дал клятву славянина, что вернусь.

– Князь твой освобождает тебя от этой клятвы…

– Нет, не удерживайте меня. Если я останусь, не только мое имя, но и все славянство покроется позором. Я сдержу данное мной слово.

– Но тебя замучают, убьют там…

– Стало быть, так суждено мне богами.

– Но подумай, несчастный, что скажет твой отец?..

– Он только похвалит меня!.. Всеслав первый бы отрекся от меня, если бы он узнал, что я не сдержал своего слова. Молю вас, князья, не держите меня! Я должен спешить. Что будет со мной, то будет, вы же идите и отомстите за Зою, за Улеба… Прощайте еще раз!

Он кинулся в объятия Аскольда, потом Дира, глубоко растроганных его поступком. Затем, едва сдерживая свое волнение, поспешно вышел из шатра. Честь славянина оказалась выше всего.

22. Чудное видение

Изок шел безостановочно и уже на другое утро оказался в Константинополе. У него был пропуск от Василия Македонянина, и потому он беспрепятственно достиг дворца.

Нерадостные вести принес он с собой.

Когда Василий узнал, что поводом к набегу была не жажда грабежа, а месть, он сразу понял, что в этом случае нечего и надеяться на пощаду.

Сперва он хотел заключить Изока в темницу, но и его поразил поступок этого юноши. «Какой народ, какой дивный народ! – думал он. – Если дети в нем таковы, то что же говорить о взрослых!»

Он с восхищением смотрел на Изока.

Потом Василию пришло в голову, что Изок в случае беды может еще пригодиться. Его знают славяне, и с его помощью как-нибудь удастся спасти кого-либо из близких.

Василий готов был ко всему и не ждал более спасения Константинополя.

Он ласково отпустил Изока, а сам немедленно отправился к Вардасу, у которого непрерывно находился Фотий.

– Нам остается ждать только чуда, предсказанного тобой, великий патриарх! – дрожащим голосом воскликнул Василий.

– Почему же? Они разве не хотят брать выкуп?

– Киевские князья пришли не за нашими богатствами…

– Что же им нужно?

– Тут речь идет о мести – о мести за женщину. Вы помните ту, которая, по нашим известиям, сделалась жертвой несчастного Фоки? Ее имя до сих пор было неизвестно… Знаете, кто она? Это – матрона Зоя, исчезнувшая вместе с Анастасом, благодаря интригам Никифора и Склирены. Отравленные запястья убили ее в то время, когда она готовилась стать женою этого киевского правителя Аскольда, и теперь этот поход является местью за ее гибель.

Вардас и Фотий поникли головами.

– Что же делать? – прошептал Вардас. – Одно только чудо спасет нас!

– И это чудо будет! – горячо воскликнул Фотий. – Я уверен в этом. Силы небесные защитят нас от этого бича!

– Молись за нас, великий патриарх!

– И вы молитесь! Помните, что только это и остается нам…

В небывалом смущении, окончательно потерявшие всякую надежду, разошлись эти сановники, не придумав ничего для спасения своего родного города.

А варяжские дружины с первым лучом солнца начали свой последний морской переход к Константинополю.

Все на стругах были спокойны, все были заранее уверены в удаче.

К вечеру крики восторга огласили водяную пустыню: перед варягами в последних лучах солнца засверкали купола церквей и соборов Константинополя.

Путники были близки к своей цели…

Варяги подошли к Византии.

Пущенные вперед струги уже натолкнулись на заграждение у входа в Золотой Рог. Аскольд немедленно отправился сам осмотреть эти цепи и убедился, что и впрямь ни разбить эти цепи, ни перетащить через них даже легкие суда было совершенно невозможно. Всей славянской флотилии оставалось избрать стоянкой открытый залив и отсюда уже начать военные действия против столицы Византии.

Осматривая заграждение, Аскольд вышел на берег, а потом, когда он возвращался в своему стругу, прямо к нему бросился какой-то старик.

Князь хотел отстранить кинувшегося, даже схватился за меч, но, увидев, что все вооружение этого старика состоит из небольшого деревянного креста, успокоился и остановился.

«Это – какой-нибудь христианский жрец, – подумал он, – он, верно, хочет просить меня о пощаде своего храма!»

Но христианский жрец и не думал ничего просить. Напротив того, он сам грозил вождю страшных варягов.

– Почто пришел, безумный? – услышал Аскольд крик старика, почему-то заставивший вздрогнуть его закаленное сердце. – Почто пришел? Разорять храмы Бога, который тебя создал, губить ни в чем не повинных женщин, детей? Или ты думаешь, что Бог допустит это?

– Никто не помешает мне, старик, – гордо ответил Аскольд. – Если бы не только что ваш Бог, но даже сам Один или Тор явились предо мной и встали на защиту этого города, я бы и с ними вступил в борьбу.

– Замолчи! Ты ли, слабый, ничтожный человек, дерзаешь вступить в борьбу с Божеством? Знай же! Это говорю тебе я, служитель Бога живого: волоса не упадет с головы ребенка, живущего в городе святого царя Константина. Святая Дева – защитница всех, ты же будешь посрамлен, и только жалкие остатки твоего войска вернутся на родину!

Аскольд был суеверен, а старик говорил с таким убеждением, что впечатление от его речи неотразимо действовало на норманна.

– Что может остановить меня? – пробормотал он.

– Силы небесные! Им нет числа… Гляди, гляди! Вот, на небе – видишь? Святая Дева простирает над городом покров свой!

Какая-то невольная сила повлекла взор Аскольда на небо. К ужасу своему и удивлению, он, действительно, заметил там чудное явление. Среди облаков образовалась как бы человеческая фигура с простертыми вперед руками. Раздраженное воображение поддалось убежденным речам вдохновенного старика, и Аскольду показалось, что эта фигура приняла вид женщины необыкновенной красоты. Он ясно теперь видел, что женщина в простертых руках держит какую-то одежду, которой, как показалось витязю, она покрывала осажденный им город…

Громкий стон и плач заставили его опустить глаза на землю: там восторженно рыдал на коленях вдохновенный старик. Когда Аскольд снова взглянул на небо, на нем уже ничего не было видно…

Сердце суеверного норманна трепетало от какого-то тревожного предчувствия.

23. Патриарх и юродивый

Итак, спасения византийцам неоткуда было ждать. И высшим сановникам точно так же, как суеверной черни, приходилось ждать только одной защиты – сил небесных, одного только чуда…

– Чуда, чуда! – громко говорил сам себе патриарх Фотий, остававшийся один в своих роскошных покоях. – Да разве можно ждать чуда для города, где на бесчисленное множество нечестивцев не наберется и десятка праведников? Чуда для столицы государства, разлагающегося, зараженного всякими пороками!.. Эти люди явились как бы мстителями за все преступления, совершенные Византией. Судьба! Да, эти варяги – мстители…

И вдруг патриарху вспомнились святые слова: «Мне отмщение, а Аз воздам». Какими-то особенно пророческими показались ему они в эти тяжелые мгновения.

Фотий на патриарший престол попал случайно. Он никогда не готовил себя к духовной деятельности. Это был человек науки, замечательно образованный для своего времени. Его «библиотека», составленная им для брата, была современной ему энциклопедией. Не было той отрасли науки, которая не была бы изучена этим человеком. Каприз или, вернее, политические соображения заставили Вардаса сместить Игнатия, поставив на патриарший престол своего племянника. И здесь он казался еще величественнее, чем среди блестящих придворных императорского двора. Фотий был страстным патриотом. Он любил свою родину более всего в жизни. Для славы ее он готов был на все – даже на нарушение заветов святых отцов, конечно, когда дело касалось частных случаев и святость церкви не могла пострадать от этого; он свято верил в основы своего православного вероисповедания и, когда Рим, по настояниям германских и франкских императоров, цинично отверг некоторые из них, Фотий, даже ясно сознавая все бессилие Византии пред могущественным Римом, ни на один миг не задумался поднять за правоту православия тот великий спор между Востоком и Западом, который продолжается до настоящего времени.

И теперь этот талантливый и даже гениальный человек терял голову пред очевидной бедой…

– Чудо, чудо! – хрипло повторял он. – Да, на него надежда! Буду молиться о чуде!

Он опустился на колени перед своей божницей, но молитва не шла ему в голову. Фотий с тоской поднял глаза на изображение святых, и прямо на него со старинной иконы глянул кроткий лик Богоматери.

Патриарх припомнил, что это изображение взято из Влахернского храма Пресвятой Богородицы.

Какая-то мысль промелькнула в его голове, но он не успел даже дать себе в ней отчета – в двери его покоя громко постучали.

Фотий поднялся с колен и дал разрешения войти.

– Кто смеет беспокоить меня, когда я нахожусь на молитве? – гневно спросил он. – Или уже варяги завладели Константинополем, и византийский патриарх – ничто для своей паствы?

– Прости, великий, – с испугом воскликнул его келейный послушник. – Там пришел один человек, который хотел видеть тебя во что бы то ни стало. Он был очень настойчив, грозил нам гневом небес, и мы осмелились побеспокоить тебя.

– Кто это?

– Он называет себя Андреем. Это, кажется, юродивый.

Патриарх под влиянием первого впечатления хотел было приказать прогнать ночного гостя, но вдруг новое соображение остановило его.

«Этот юродивый, я помню его, поможет мне ободрить народ», – подумал он и приказал позвать Андрея.

Вошел седой, сгорбленный старик с вдохновенными, сиявшими юношеским блеском глазами; одежда его была вся изорвана и в пыли, из-под нее виднелись железные вериги, опоясывавшие стан и грудь чудного старика. Он был бос, и, когда ступал, Фотий заметил, что старик оставляет за собой кровавый след.

Он не подошел к патриарху под благословение, даже не приветствовал его, а, войдя, хриплым голосом закричал:

– Фотий, Фотий! Чудо! Чудо!

Патриарх в изумлении смотрел на него. Он припомнил этого Андрея. Старика, действительно, называли Беалосом, и он пользовался огромной известностью в Константинополе.

«Такой-то мне и нужен, – подумал Фотий. – Он сумеет воодушевить несчастных, и если им суждено умереть, то они будут умирать жертвами гнева Господня».

– О каком чуде ты говоришь, Андрей? – вкрадчиво спросил он.

– Пресвятая Пречистая Дева… Там, на небе, я Ее видел, видел Ее и вождь варваров… На небе, Фотий… Она была видна над Влахернским храмом! Она покрывала своей ризой храм… Чудо! Чудо! Варяг Ее видел… Я видел, Фотий! Молись!..

«Что он говорит? – пребывая в изумлении, спрашивал сам себя патриарх. – Его трудно понять».

– Иди, Фотий! Иди во Влахерн! – кричал Андрей. – Там риза Святой Девы!

– Когда ты видел Пречистую, Андрей? – ласково спросил юродивого патриарх.

Он заметил, что в покое они не одни: около открытых дверей толпились привлеченные криком юродивого люди. Фотий дал им возможность слышать все, понимая, что происходившее здесь сейчас же будет известно на форуме и оттуда разойдется по всему Константинополю.

– Где же ты видел Пречистую? – повторил патриарх свой вопрос.

– В небе, в небе! Она плыла в облаках и на миг остановилась над Влахерном… Иди, Фотий, во Влахерн! Там спасение… Вождь варягов Ее тоже видел. Он смутился… Во Влахерн, во Влахерн, Фотий!

Неясный шум у входа прервал юродивого.

Вбежал, расталкивая собравшуюся толпу, один из патриарших телохранителей, запыхавшийся, утомленный, перепуганный.

– Патриарх!.. – закричал он, упав на ложе почти без чувств. – Варяги…

Фотий задрожал всем телом. Он побледнел и еле нашел в себе силы спросить:

– Где?

– Они перетаскивают свои лодки по суше, минуя заграждения, к вечеру они будут здесь.

Крик ужаса вырвался из груди всех. Фотий поник головой, он потерялся. В эту минуту откуда-то донесся протяжный звон набата. Это давали сигнал с церквей, где были колокола. Сторожевые башни, с которых давался прежде такой сигнал, были уничтожены по распоряжению императора, не желавшего, чтобы звуки тревоги мешали веселью его пиров. Теперь церкви заменили сторожевые башни, и звуки набата все разрастались и разрастались.

– Чудо! Чудо! – хрипел Андрей.

Фотий чувствовал, что в груди его не хватает воздуха. Он подошел к окну, растворил его и невольно взглянул вперед.

Едва брезжил рассвет. Слабый блеск зари уже заметен был на горизонте. Утро обещало быть прекрасным.

Последнее утро Византии!

Вдруг Фотий задрожал, лицо его озарилось радостью – он что-то увидел на горизонте.

Живо он обернулся к собравшейся уже толпе.

– Слушайте вы все, – заговорил он вдохновенным голосом, – нет опасности для града Константина! Святая Дева спасет его от варваров и посрамит их ради славы своего Предвечного Сына!

– Аминь! – воскликнул в экстазе Андрей.

– Идите все и возвестите народу, что сказали вам патриарх и этот человек Божий… Византия спасена!