Текст книги "Гроза Византии (сборник)"

14. Штурм Саркела

На исходе сентября, когда к теплому морю потянулись первые журавлиные стаи, в русский стан под Саркелом приехал гонец из стана Святослава. Он передал долгожданные слова князя: «Ладьи построены, войско готово к походу. Скоро буду сам!»

Много было радости в дружине. Приближался конец осады. Гонец сказал, что на ладьи погружены камнеметные орудия, перед которыми не устоят никакие стены.

Камнеметные орудия – катапульты[31]31
  Катапульта – механизм, предназначенный для метания камней или горшков с горючей смесью в осажденную крепость.


[Закрыть] – были изготовлены искусными византийскими мастерами. Византийцы, озабоченные безопасностью своих владений в Таврике, искали дружбы князя Святослава и были готовы на любые услуги. Первой пришла, опередив судовой караван князя Святослава, большая конная рать воеводы Люта Свенельдовича. Алк вздохнул с облегчением, кончилось их с Вестом воеводство под стенами проклятого Саркела, тяжкий груз ответственности перекладывался на другие, более сильные и опытные плечи!

Лют Свенельдович был настоящий военачальник, не то что добродушный силач Вест. Воин он отважный и товарищ хороший, но не воевода. Вест с самого начала объявил: «Драться нужно – вот он я! Всегда готовый! А от начальствований меня освободи, побратим. Не по мне это дело…»

Алк даже обиделся на побратима, но потом понял, что нельзя требовать от человека того, чего нет. Сила-то у Веста богатырская, но ум не быстрый. Каждый на свой лад красен…

Однако думать одному за всю дружину было нелегко, и Алк искренне обрадовался воеводе Люту.

Гузы тоскливо смотрели сквозь бойницы, как надвигается из степи на город многочисленная конница, как растут возле стен Саркела воинские станы. Они больше не кричали и не пускали стрелы, даже если любопытные дружинники из новоприбывших подъезжали к стенам совсем близко. Видно, защитники Саркела чувствовали приближение конца и берегли стрелы для последнего боя.

С ликующими трубными возгласами, развевающимися стягами подплывала к Саркелу судовая рать князя Святослава. Все осадное войско столпилось на донском берегу, оставив возле воротной башни небольшую сторожевую заставу. Вылазки из города уже не опасались – не до того гузам. Видят, поди, как по реке надвигается неминуемая гибель!

Воинские ладьи плыли величественно и грозно.

Алк вспомнил свое сторожевание на Оке и поразился несхожести тогдашних и нынешних чувств. Тогда были страх и враждебность, теперь – горделивая радость, счастливое приобщение к этой могучей силе…

Не дожидаясь, когда гридни перекинут на берег мостки, с большой нарядной ладьи спрыгнул князь Святослав, пошел, разбрызгивая воду красными сапогами, к воеводе Люту и Алку. Князь был без доспехов, в просторной белой рубахе до колен: ветер шевелил длинный локон волос на его непокрытой голове.

Князь почти не изменился с того времени, как Алк видел его в последний раз под Итилем, только лицо его больше загорело, стало почти коричневым, и еще ярче выделялись на нем голубые глаза. Он по-прежнему носил серьгу с жемчужинами и рубином, но теперь к ней прибавилась золотая цепь на шее. Алк узнал потом, что эту цепь подарили князю благодарные жители Тмутаракани.

– Ну как, воевода? – весело спросил князь, повернувшись к удивленному таким обращением Алку. – Не упустил царя-то? На том спасибо. Кончилось твое сидение под Саркелом.

Да, осадное сидение кончилось!

Прибытие князя Святослава словно прогнало из дружины сонную одурь. Застучали топоры плотников, ладивших штурмовые лестницы. Печенеги под присмотром русских десятников растаскивали заграждение из телег, открывая проходы для приступа.

Византийские мастера в коротких синих кафтанах хлопотали возле катапульт, прилаживали к деревянным рамам упругие канаты, сплетенные из воловьих жил, натягивали рычаги.

Дружинники ставили на колеса большой деревянный сруб, обтянутый сырой кожей, – «черепаху». Сырые кожи должны были уберечь боевую машину от хазарских горячих стрел. Внутри «черепахи» висело на цепях тяжелое дубовое бревно, окованное железом, – таран. Тысячи людей, русских ратников и печенегов, подносили землю в мешках, корзинах, а то и просто в шапках – засыпали ров. Как по ровному полю, поползет к Саркелу страшная своей неуязвимостью «черепаха», и воины, спрятавшиеся внутри, будут долбить тараном крепостные ворота.

Вечером ратники искупались в прохладной речной воде, переоделись в чистые рубахи. Утром – приступ!

Штурм Саркела поразил Алка осмысленностью и четкостью движений войска.

Первыми к стене побежали цепи лучников, осыпая врагов стрелами. Едва меж зубцами стен или в бойнице показывалась лохматая шапка гуза, туда летело несколько смертоносных стрел, и защитники города не могли как следует прицелиться в набегавших со штурмовыми лестницами пешцев.

Лестницы густо облепили стену, по ним взбирались наверх воины с мечами и топорами, а у подножия стены ждали своей очереди другие воины, прикрываясь от камней и стрел большими щитами.

«Черепаха» уткнулась в проем воротной башни. Тяжелые удары тарана сотрясали башню, крошились железные полосы на воротах, летели щепки от толстых дубовых брусьев. Ворота гнулись и расползались щелями.

А за «черепахой» уже стояла конная княжеская дружина, ожидая, когда наконец рухнут ворота и можно будет ворваться в крепость. Честь первыми ворваться в город была доверена самым храбрым воинам. Среди них был сотник княжеской дружины вятич Алк.

Но первыми в Саркеле оказались не княжеские дружинники, а пешие ратники, которые забрались по лестницам на стену. Они захватили башню и изнутри откинули засовы.

Бой разгорелся на узких улочках внешнего города. Гузы молча падали под ударами мечей и копий. Они не просили пощады. Сами не щадившие никого, они считали, что побежденный не достоин жить…

Только немногие гузы успели добежать до внутренней стены и укрыться в цитадели.

И все повторилось снова.

Пешие лучники натянули свои луки, поражая стрелков на гребне стены. Пешцы прислонили к стене лестницы и полезли наверх; выставив вперед мечи, они протискивались между зубцов и исчезали в цитадели. Затихал, удаляясь, шум боя. Распахнулись ворота, отомкнутые изнутри. Дружинники в конном строю въехали в цитадель.

Оставалась только высокая башня – последнее убежище царя Иосифа. Княжеские дружинники спешились и медленно пошли вперед. Навстречу им летели стрелы; не короткие и толстые стрелы гузов, а длинные, с хищными зазубринами на остриях – оружие арсиев. Дружинники подняли щиты над головами и под их прикрытием начали долбить топорами дверь.

Алк тоже бросил уздечку кому-то из пешцев и, расталкивая толпу дружинников, приблизился к башне. И – вовремя! Дружинники разом нажали и тяжестью своих тел, обтянутых кольчугами, выдавили остатки дверей и ворвались в башню. Алка кто-то толкнул в спину, он не удержался на ногах и упал головой вперед в темноту.

Над ним скрежетала сталь, раздавались хриплые возгласы сражавшихся, стоны. Кто-то больно наступил сапогом на правую руку, Алк невольно разжал пальцы, меч откатился. Он шарил рукой по каменным плитам пола и никак не мог найти рукоятку своего меча. С трудом отполз к стене, поднялся, прижимаясь спиной к осклизлым холодным камням. Глаза постепенно привыкали к полумраку.

Дружинники, взмахивая мечами и топорами, теснили арсиев вверх по узкой лестнице. То один, то другой скатывался по ступеням вниз, на груду тел, уже лежавших у подножия лестницы. Но через разбитые двери протискивались и спешили на помощь новые дружинники.

Алк подхватил оброненный меч и тоже бросился в сечу.

Шаг за шагом, переступая через павших товарищей, скользя на мокрых от крови ступеньках, дружинники поднимались наверх.

Первая площадка башни, вторая… Арсиев было не очень много, но в тесноте численное превосходство не давало штурмовавшим преимущества. В узких переходах и поворотах лестницы могли сражаться плечом к плечу не больше двух воинов, а остальные, напирая и толкая в спины, только мешали им свободно действовать оружием.

Третья площадка, четвертая…

Алк оказался лицом к лицу с усатым, свирепого вида арсием – все дружинники, ворвавшиеся прежде Алка в башню, уже лежали на ступеньках лестницы.

Меч арсия скользнул по кольчуге юноши. Поднять руку для следующего удара арсий не успел: пригнувшись, Алк боднул своим остроконечным шлемом в усатое, хищно оскаленное лицо врага.

Сам он тоже не удержался на ногах, упал на колени и сжался, ожидая смертельного удара. Но удара не последовало. Лестница впереди была пуста. Неужели он убил последнего защитника царя Иосифа?

Еще несколько крутых ступеней, поворот…

Последняя площадка башни!

Бойницы здесь были шире, чем внизу, и солнечные лучи свободно проходили сквозь них, освещая красивый ковер на полу, яркие шелковые подушки на широкой постели под балдахином.

Алк догадался, что здесь было жилище царя.

Но где он сам?

В углу, загораживая спиной узкую дверь, замер тучный старик в богатом халате. Он что-то закричал пронзительным голосом, негодующе взмахнул руками, будто отгоняя Алка и ворвавшихся следом за ним дружинников.

Алк отшвырнул старика в сторону, ударил сапогом в дверь.

Дверь бесшумно открылась.

Еще одна лестница, совсем узкая, каменные стены касаются плеч.

А потом прямо в глаза ударило ослепительное солнце – Алк был на вершине башни.

Шагах в десяти, между двумя каменными зубцами, стоял царь Иосиф.

Повелитель Хазарии был в белой одежде, крупными складками опускавшейся до самого пола, руки скрещены на груди, на пальцах разноцветными огоньками сверкали драгоценные камни перстней.

Звеня доспехами, карабкались по узкой лестнице дружинники и остановились, тяжело дыша, за спиной Алка.

Преодолевая невольный трепет, Алк медленно двинулся к царю.

Но царь Иосиф вдруг шагнул назад, за зубцы башни, и беззвучно упал в пустоту. Громко закричали люди у подножия башни, и в этом крике не было слышно страшного удара упавшего с высоты тела…

Князь Святослав приказал до основания разрушить Саркел, чтобы и память об этом зловещем городе исчезла.

Отшумели почестные пиры. Полуведерная круговая чаша обошла войско, от князя до последнего погонщика верблюдов, и заняла свое место в сундуке виночерпия-кравчего. Общей была победа, общим был и пир.

Поднялся на донском берегу высокий курган, последнее прибежище павших в бою товарищей, и уже справили на нем тризну, которая, по обычаю, следовала за почестным пиром.

Под надежной охраной уплыли вверх по Дону ладьи с добычей похода. Можно было возвращаться домой.

Но князь Святослав медлил, будто ожидал кого-то. И – дождался. Из Таврики, от византийцев, приехал гонец. Императорский вельможа Колакир извещал о своем намерении посетить Киев, чтобы поговорить с князем и старейшинами Руси о делах государственных, выгодных той и другой стороне.

Никто, кроме самого князя, не догадывался, какими будут эти дела.

Святослав вдруг заторопился, оставил с войском старого Свенельда и воевод пешей рати Асмуда и Воиста, а сам с ближней дружиной поехал в Киев прямо через Дикое поле, пренебрегая опасностями этого пути. Дружинники вели в поводу запасных коней, чтобы не искать подмену в печенежских кочевьях. Хоть печенеги и считались союзниками, доверять им было безрассудно.

Никогда раньше, да и после тоже никогда, Алк не разговаривал так много с князем Святославом. Видимо, князь нуждался в благодарном слушателе и нашел его в молодом вятиче. Далеко опередив дружину, князь Святослав и Алк ехали рядом, стремя в стремя.

Бесконечно огромная расстилалась вокруг степь и под стать ей были планы князя Святослава. Неизведанные дали раскрывались перед глазами Алка, в степных миражах чудились сказочные города, жесткая степная трава склонялась к ногам коней, как толпы побежденных врагов, а неутомимые кони несли и несли витязей в остроконечных шлемах вдогонку за закатным солнцем, которое будто указывало дальнейший путь князя Святослава – на Запад. И Алк был счастлив, чувствуя свое сопричастие к великим замыслам князя.

Хазарский поход, только что владевший всеми мыслями Святослава, отодвигался куда-то далеко-далеко. Хазария была лишь ступенькой на лестнице подлинного величия, по которой повел Святослав молодую, стремительно набиравшую силы Русь.

А как высока будет эта лестница?

– Русь крепко встала на краю моря, у Дона-реки, – возбужденно говорил князь Святослав. – Но у моря два края. Другой край моря на Дунае. Туда теперь лежит путь наших коней!

– Да сбудется все задуманное тобою, княже! – шептал Алк. – Да сбудется!

15. Последняя стрела

Прошло шесть лет. Последняя черная стрела с родовыми знаками осталась в колчане Алка. Всякие стрелы были в обозе княжеского войска – и византийские, и болгарские, и арабские, и изделия киевских мастеров-умельцев, а таких стрел, как снаряжали в роде старого Смеда, больше ни у кого не было. Крепко берег вятич свои родовые стрелы, и потому каждая выпущенная стрела оставалась, как зарубка в памяти.

Понадобилась черная стрела в первой стычке с болгарами на Дунае, было это в лето шесть тысяч четыреста семьдесят шестое[32]32
  968 год.


[Закрыть]. Войско царя Петра стояло на берегу, а по Дунаю плыли ладьи князя Святослава. Не стал Святослав уклоняться от боя, хотя и не искал ссоры с болгарами. Русские ладьи врезались носами в песчаный берег, воины высаживались и тотчас выстраивались рядами, составляя из щитов непреодолимую стену. Царь Петр послал вперед болярскую конницу. Но нарядные всадники даже не доскакали до линии красных русских щитов и принялись заворачивать коней. А через реку медленно плыли большие плоты с дружинной конницей. Алк со своей сотней раньше других выбрался на сушу и, объезжая русский и болгарский пехотный строй, вырвался к холмику, где в окружении боляр стоял царь Петр в красном плаще и высокой, вышитой золотом шапке. Возле него суетился горбоносый смуглый человек в шлеме с перьями. «Византиец!» – догадался Алк и потянул из колчана черную стрелу.

Царь Петр с ужасом оглянулся на рухнувшего советника и приказал трубить отступление. Но они опоздали, эти багроволицые, надменные царские трубачи, в нарядных кафтанах, с серебряными трубами. Бегство началось раньше, чем они поднесли трубы к губам. Нахлестывая коней, уносились прочь болярские дружины. Врассыпную бежали ополченцы, бросая копья в траву. Царские телохранители посадили своего правителя в крытую повозку, запряженную четверкой сильных коней, и умчались. А руссы, вложив мечи в ножны, вернулись к своим ладьям.

Князь Святослав сказал пленным:

– Идите по домам, рассказывайте всем, что воюю не с болгарами, которые суть тоже славянского корня, но с царем Петром и его недобрыми советниками!

Эти слова многое объясняют.

Восемьдесят крепостей построили римляне и византийцы на Дунае и в придунайских землях. И все восемьдесят крепостей взял князь Святослав за лето и осень 968 года, поражая врагов и союзников стремительностью переходов, яростью скоротечных приступов и… неожиданным милосердием!

Победное шествие по болгарской земле не сопровождалось грабежами и разорением городов. Обосновавшись в Переяславце, князь Святослав замирился с болгарами, чтобы продолжать совместную борьбу со злейшим врагом русских и болгар – Византийской империей. Но как раз это-то и не устраивало императора Никифора Фоку. Он подкупил печенежских князей, и степняки двинулись на Киев. Так был зажжен пожар за спиной князя Святослава, вынудивший его уйти из Болгарии и поспешить на помощь собственной столице.

Алк хорошо помнит эту весну 969 года.

Над степью летели стяги – багряные и голубые, туго вытянутые встречным ветром. Сотня за сотней, как полноводная река, катилась дружинная конница по теплой и влажной земле, легко и неслышно. Воины в остроконечных шлемах вели в поводу запасных коней. Размашистой рысью бежали вьючные лошади, и трудно было разобрать, где кончается дружинный строй, а где начинаются обозы, – и там и тут одинаково быстрыми были всадники и кони, только впереди на одного всадника приходилось два коня, а во вьючном обозе – десять. Сам по себе этот стремительный бросок через степи был подвигом, на который способно лишь закаленное в дальних походах войско.

Печенеги поспешно отошли от Киева, но этого князю Святославу было мало. Возмездие должно быть грозным и неотвратимым. Мертвая тишина должна воцариться в печенежских степях, пока он воюет на Дунае!

Печенеги обычно мало опасались нападений. Их хранили от врагов немереные просторы Дикого поля и быстрота бега неутомимых, привычных к дальним переходам степных коней. У печенегов не было городов, а становища из легких войлочных юрт и крытых повозок в случае опасности рассеивались по степям, растворялись в балках и оврагах, в камышовых зарослях и дубравах по долинам рек, но эта война не была похожа на прежние…

Конница князя Святослава шла облавой, загоняя печенежские кочевья в излучины рек, а на воде их поджидали ладьи с пешими воинами. Печенеги метались в железном кольце, но спасения не было – всюду их встречали копья и мечи. Долго потом в колючей траве белели кости и некому было насыпать над ними курганы, потому что печенеги даже близко боялись подойти к полям поражений. Многочисленные табуны и стада, главное богатство печенегов, медленно потекли к берегам Днепра, охраняемые русскими воинами. Печенежские князья посылали гонцов с просьбами о мире, клялись не нападать больше на русские земли. Казалось, война окончена, но Святослав долго еще посылал в степи конные отряды, отыскивая непокорившихся. Одним из таких отрядов командовал сотник Алк.

На дне глубокого оврага неожиданно встретились два знакомца – Алк и печенежский князь Идар. Злобным торжеством заблестели глаза печенега: воинов у русского сотника было раза в три меньше. Но просвистела черная стрела, и князь Идар покатился по пыльной траве. Воины его кинулись врассыпную. Сотник Алк привез Святославу серебряный пояс Идара, и снова князь похвалил его:

– О свирепости сего печенега люди рассказывали. Лютого ворога ты завалил!

В следующем году князь Святослав был уже на Дунае. Византийцы окончательно были выброшены из Болгарии. Поражение стоило императору Никифору Фоке жизни: его убили в собственном дворце. Новым императором был объявлен Иоанн Цимисхий, опытный полководец, прославившийся победами в Малой Азии.

А между тем русские и болгарские дружины уже приблизились к границам империи. Но войти в Византию было нелегко, путь преграждали Гимеи[33]33
  Гимеи – Родопские горы на границе Болгарии и Греции.


[Закрыть]. Все дороги через них были прикрыты византийскими копейщиками и лучниками. Ловкие и сильные лучники из стратиотских семей[34]34
  Стратиоты – наследственные византийские воины, получившие за военную службу земельные владения; из них формировалось войско катафрактов – тяжеловооруженных всадников.


[Закрыть] поднимались на отвесные скалы, привязывали себя ремнями к кустам и стволам деревьев, чтобы сверху поражать стрелами вражеских вождей.

Алк ехал по ущелью рядом с князем Святославом. Впереди, над обрывом, чуть шевельнулись кусты. Алк насторожился, наложил на тетиву черную стрелу. Над кустом поднялся византиец с луком в руках. Но полет черной стрелы опередил его. Долго еще смотрели дружинники, проезжавшие мимо этого места, как раскачивается вниз головой византийский лучник, – ремень, которым он привязался к кусту, не дал ему упасть вниз…

Князя Святослава не остановили горные теснины. Болгарские проводники показали руссам тропы, о которых не подозревали даже местные пастухи, и руссы неизменно оказывались позади византийских сторожевых застав. Окруженные врагами и горными кручами, византийцы бросали оружие или погибали в безнадежных схватках. Они даже не успевали отправить гонцов, чтобы предупредить своих военачальников. Потоки русской и болгарской пехоты, дружинной конницы сразу во многих местах неожиданно ворвались в Фракию[35]35
  Фракия – область в восточной части Балканского полуострова между Черным, Эгейским и Мраморным морями.


[Закрыть].

Под Аркадиополем, находившимся совсем недалеко от византийской столицы, двенадцатитысячное отборное войско опытного полководца Варды Склира попыталось задержать князя Святослава, но потерпело поражение.

Император Иоанн Цимисхий запросил мира. Вопреки ожиданиям, переговоры с князем Святославом оказались непродолжительными и нетрудными. Император охотно согласился возместить военные расходы и выплатить дань. Смутило его только требование князя руссов: «До Болгарии вам дела нет!» От империи отпадали многолюдные и богатые земли, которые византийцы привыкли считать своими владениями. Но спорить не приходилось. Империи необходим был мир!

И мир был заключен. Князь Святослав увел свое грозное воинство обратно через Гимеи. Он не подозревал, что император подписал мир, чтобы подготовиться к новой войне!

В Византии шли лихорадочные военные приготовления, набирались новые полки, снаряжался огненосный флот. Значительно было увеличено войско катафрактов, блестящих всадников, с головы до ног закованных в броню; даже у коней были панцири и железные шлемы. Император создал двухтысячное войско «бессмертных», куда призывались самые сильные, опытные, храбрые воины.

Весной 971 года тридцатитысячное византийское войско густыми колоннами двинулось к Гимейским горам. Его возглавлял сам император Иоанн Цимисхий – в блестящих доспехах, на рослом коне, с длинным боевым копьем в руках. За императором стройными рядами ехали две тысячи «бессмертных».

Все благоприятствовало успеху похода. Разведчики, возвратившиеся с Гимеев, приносили обнадеживающие вести: горные дороги не заняты русскими и болгарскими заставами. Приехавшие из Болгарии купцы единодушно подтверждали, что князь Святослав не ожидает войны, живет в Доростоле, на Дунае, а его воины стоят гарнизонами в разных городах. Император Иоанн Цимисхий подумал, что руссы совершают непоправимую ошибку. Разве можно рассредоточивать войско?

Стремительный бросок через Гимейские горы подтвердил громкую славу полководца Цимисхия. Преодолев перевалы, ущелья и бешеные горные потоки, византийское войско благополучно вышло на северные склоны Гимеев. Впереди лежала Болгария…

Алк впервые за последние годы оказался далеко от князя Святослава. Воеводе Сфенкелу и ему было приказано стоять с дружиной в городе Преславе, древней столице Болгарии, и охранять нового болгарского царя Бориса. Так попросил сам царь, не надеясь на благорасположение своих подданных.

Площадка сторожевой башни была просторной и ровной. Старые каменные плиты отполированы до зеркального блеска. Несколько столетий сменялась здесь стража. Ходили по площадке римские легионеры в тяжелых сандалиях, подкованных медными гвоздями. Тогда у северных отрогов Гимейских гор еще не было большого города, и сторожевая башня стояла одиноко и угрожающе как символ чужой, подавляющей силы. Шаркали по вечным каменным плитам мягкие, без каблуков, сапоги скифов – жителей степей. Звенели шпорами наемники-варяги. А потом покой Преслава оберегала болгарская стража. Ныне же рядом с болгарскими воинами стояли русские дружинники. В то памятное утро 12 апреля 971 года поднялся на башню и воевода руссов Алк, хотя ему вовсе не обязательно было быть здесь. Однако неясная тревога, предчувствие беды заставили Алка покинуть затемно уютную ложницу в царском дворце, еще раз обойти стены.

Утро было тихим и прохладным. Над полями и виноградниками медленно поднималось солнце. Недалекие горы дышали влажным холодом. Из ущелий клубами белесого дыма выползали на равнину туманы.

Рассветная тишина неожиданно взорвалась ревом боевых труб, оглушительным медным звоном литавр и кимвалов. Из тумана выходили колонны византийского войска, разворачивались боевым строем на равнине, зеленевшей первыми весенними всходами. Косые лучи солнца праздничным блеском отразились в железе доспехов. Гордо развевалось бело-голубое знамя «бессмертных», выдавая присутствие в войске самого императора.

Дружинник на башне затрубил в рог. По-разному откликнулись люди в Преславе на этот тревожный призыв.

Воевода Сфенкел снял со стены меч в простых ножнах, который брал с собой только в большие битвы. А в том, что битва будет, воевода не сомневался. Не к лицу руссам отсиживаться в крепости, князь Святослав говорил, что за стенами прячутся только трусы, а сильные и мужественные сами выходят в поле, навстречу опасности, ибо только решительное сражение может принести победу…

Царь Борис по потайному ходу поспешно покинул свой дворец и укрылся в небольшом доме среди садов – решил подождать, чем закончится сражение. Борис надеялся, что царский титул защитит его при любом исходе…

Русские и болгарские дружинники, составляющие гарнизон Преслава, вооружались и бежали на площадь к царскому дворцу, где воевода Сфенкел установил место общего сбора.

Зажиточные горожане зарывали в землю монеты, прятали в тайники товары и дорогую утварь. Так поступали даже те, к кому прокрадывались по ночам византийские лазутчики. Обычаи императорских вояк были хорошо известны: сначала отнимут все добро, а потом начнут разбираться, кто им враг, а кто скрытый друг…

Городские ополченцы столпились у амбаров, где в мирное время хранилось их оружие. Царь Борис мог нравиться или не нравиться, к предводителю руссов Сфенкелу можно было относиться дружественно или подозрительно, но оборонять свои дома были готовы все. От византийцев жители Преслава не ждали ничего хорошего…

Разобравшись по десяткам и сотням, воины пошли к городским воротам. Руссы и болгары шли на битву в одном строю, и трудно было различить, кто пришел с великой реки руссов Днепра, а кто влился в войско здесь, в Болгарии. С роковой минуты, когда рог дружинника возвестил о беде, прошло совсем немного времени. Медлительное императорское войско еще не успело приблизиться к стенам Преслава.

Когда император Цимисхий увидел руссов, выходящих из ворот, он был удивлен и озадачен. Согласно всем правилам войны, неприятель, оказавшийся в численном меньшинстве и к тому же застигнутый врасплох, должен отсиживаться за крепостными стенами, пока не подойдут подкрепления…

Замешательство императора длилось недолго, но руссы успели построиться для сражения. Перед византийцами стоял сомкнутый строй тяжеловооруженной пехоты, силу такого строя византийцы знали по прежним сражениям. Однако руссов было не очень много, и император Цимисхий был уверен в успехе.

Алку впервые довелось наблюдать за сражением как бы со стороны. Воевода Сфенкел строго-настрого запретил ему выходить в поле. Дело Алка и его людей – отстоять ворота, не дать византийцам ворваться в город на плечах отступающих русских воинов, если сражение в поле обернется не в их пользу. Алк понимал важность этого дела и смирился.

Византийское войско приближалось. По сигналам своих военачальников пешие стратиоты расступились, пропуская вперед конницу катафрактов. Волны закованных в железо всадников накатывались на русский строй и отступали. Русские стояли непоколебимо.

Тогда император Цимисхий двинул свою пехоту. Две фаланги[36]36
  Фаланга – глубокий пехотный строй, состоящий из многих рядов воинов.


[Закрыть], византийская и русская, сошлись врукопашную. Под страшным напором русский строй качнулся, но тут же выпрямился, отбросив поредевшие ряды стратиотов. Атака не удалась.

Снова на равнину, усеянную телами павших, вынеслась конница катафрактов. Русские стояли, прикрываясь своими большими щитами. Заканчивался второй час битвы.

«Сколько может длиться кровопролитие? – раздраженно думал Цимисхий. – Не для того я преодолел опасные Гимеи, чтобы положить половину войска в первом же сражении!»

И император двинул вперед своих «бессмертных».

Две тысячи отборных всадников, закованных в броню, гордых доверием императора и жаждавших отличиться, смяли левое крыло руссов. Одновременно легкая конница, привыкшая к стремительным рейдам в тыл неприятеля, отрезала руссам путь к отступлению. Император ждал замешательства и беспорядочного бегства, обычных для окруженного войска, когда пехотинцы, преследуемые конницей, обречены на полное уничтожение. Однако руссы не позволили расстроить свои ряды. Воодушевила ли их властная воля полководца или сами они умели отходить, не нарушая строя, но ожидаемого бегства не получилось. Катафракты скорее провожали руссов как почетная стража, чем преследовали их. Цепи легковооруженных всадников, пытавшихся отрезать руссов от города, были разорваны мгновенно. Руссы втянулись в Преслав и крепко заперли за собой ворота.

Алк облегченно вздохнул, когда с лязгом закрылись воротные засовы. Помощь его воинов не потребовалась: византийцы не осмелились приступить к воротной башне, а немногих смельчаков, подскочивших к стене, отогнали лучники.

Ночью Сфенкел и Алк обошли городские стены. Воины были бодры и готовы защищать город. Никто не воспринял вчерашнее отступление как поражение. Потери оказались тяжелыми, но боевой дух защитников Преслава не был подорван. И это было главное…

Византийцы подвезли к стенам тяжелые метательные орудия. С грохотом и скрипом взметнулись рычаги. Каменные глыбы и горшки с горючей смесью, медленно поворачиваясь на лету, обрушивались на город. Опрокидывались и рассыпались щебнем каменные зубцы стены. Потоки горящей жидкости поползли по крышам домов. Сразу во многих местах города вспыхнули пожары. Клубы черного дыма закрыли солнце.

Казалось, все сметено с гребня стены этим каменным смерчем. Но город не сдавался. Бойницы извергали стрелы и дротики, на головы приступавших врагов падали со стены камни и бревна. Много стратиотов нашли смерть у ее подножия, а забравшихся наверх храбрецов встречали копья и мечи дружинников. Приступ был отбит.

Снова метали камни и греческий огонь смертоносные орудия. Стратиоты и спешенные катафракты добегали до стены, карабкались по штурмовым лестницам и откатывались, устрашенные потерями. Так продолжалось до темноты. Преслав держался.

Воевода Сфенкел собрал предводителей дружины и городского ополчения на совет. Невеселыми были речи военачальников. От обстрела погибло больше воинов, чем во время полевого сражения. Еще несколько таких дней – и город просто некому будет защищать. Но слабодушных не было. Следом за воеводой Сфенкелом Алк повторил как клятву слова князя Святослава: «Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми! Мертвые сраму не имут!»

И вот наступило 14 апреля, последний день обороны Преслава. Заработали осадные орудия. Стратиоты полезли на оголившиеся стены. И таким великим представился самим византийцам подвиг воина, первым ворвавшегося в город, что исторические сочинения сохранили его имя – Феодосий Месоникт, родом из восточных провинций империи.

Но авторы византийских исторических сочинений умолчали, что схватка была выиграна не доблестью воинов императора Цимисхия, а метательными орудиями: каменные глыбы сломили живую человеческую плоть…

Стратиоты колоннами вливались в улицы, сметая немногочисленные заставы руссов и болгар. За пехотой в конном строю спешили катафракты. Воинов не нужно было больше подгонять, все рвались вперед, ибо знали: львиная доля добычи достанется тому, кто войдет первым.

Но сражение за Преслав еще не закончилось. Сфенкел и Алк с немногими уцелевшими дружинниками укрылись в царском дворце, обнесенном невысокой, но достаточно крепкой каменной стеной; во дворец вели единственные ворота. Сотни полторы стратиотов сгоряча ворвались через них на дворцовый двор, но были мгновенно перебиты. Та же участь постигла и катафрактов, осмелившихся въехать в ворота в конном строю.