Текст книги "Мера воздаяния"

Ильина поковыряла вилкой в своей тарелке и продолжила:

– Дня за четыре перед тем, как покинуть этот свет, Несмеянов и говорит мне: «Я словно путешественник во времени, зачем-то переместившийся в будущее». И каким вам это будущее показалось, спросила я, нравится оно? «Чужой я в нём, – ответил, – лишний, никчёмный. Всё хорошее, что было у меня, осталось в далёком прошлом, исчезнувшим, словно ночной сон».

Мы с Костей молча переглянулись.

– Вот такая история, друзья мои, – сказала Ильина, завершив рассказ. – А её, гостью неожиданную, спрашивала я, чем, мол, Василий столь приглянулся ей? «Не знаю, – ответила она, – не думала об этом; приглянулся, и вышло, что на всю жизнь. Дня не проходило, чтобы я не вспоминала о нём. Как увидела его сейчас, так в душе словно согрелась что-то. Нет, не напрасно я навещала Васю».

– Картошку и винегрет в холодильник поставлю, – сказал Костя по возвращении с поминок. – Завтра утром разогреем и съедим.

– Да, конечно, – ответил я, продолжая размышлять о несостоявшемся совместном счастье Василия Ивановича и тоненькой девочки с веснушками.

– О чём-то задумался ты, смотрю.

– Ни о чём. Пью часто, вот в чём загвоздка. Имею в виду, здесь пью, в Ольмаполе. Там-то, в Канаде, я воздерживаюсь. Два-три бокала креплёного вина в неделю, не больше – в «Калине красной» на протяжении вечера, по ходу своих выступлений; сделаешь глоток и снова на сцену. В итоге бокал и опростаешь.

– Гм, пьёт он! Ничего удивительного: ты же, по сути, в гостях после долгого отсутствия, вот каждый и наливает тебе, как гостю. Хочешь, ещё тяпнем, у меня есть немного. И закуска, картошечка твоя, наготове.

– Нет, на сегодня хватит. Спать давай.

Глава шестнадцатая. Кумпарсита

На другой день снова визит в «Огонёк». Поздоровался с буфетчицей, перекинулся с ней парой слов о том, как дела, – в продолжение приветствия и дополнительного проявления взаимной приязни. Заказал свой обычный чёрный чай. Только устроился за столиком у окна, чтобы воссоздать себе небольшой кейфовый сеанс с чаёвничанием, прозвучала телефонная музыка. Дисплей высветил незнакомый номер. Нажал на клавишу.

– Я звоню Фёдору Грунову, – прозвучал мягкий женский голос.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте! Это Саша Новикова. Помните меня?

– Такую приятную особу, красивейшую на редкость, забыть невозможно, – ответил я, мысленно рисуя образ женщины, действительно вызывавший приятные чувства; непонятная тёплая радость пробежалась по груди, вызвав невольную улыбку.

– Чем занимаетесь?

– Пью чай в кафе «Огонёк» и размышляю о смысле жизни.

– О смысле! Замечательно. И к какому выводу пришли?

– Ни к какому, а только ещё раз понял, что она, жизнь, во многих отношениях хороша.

– Можно присоединиться к вам? Чтобы вместе поразмышлять над смыслом. И над хорошими сторонами нашего бытия.

– Буду рад засвидетельствовать своё почтение воочию. Но ваш звонок полная неожиданность для меня, и я…

– Тогда минут через десять. Я тут недалеко живу.

В голосе её прозвучало волнение.

Опустил телефон в брючный карман, посмотрел на наручные часы, отметил положение циферблатных стрелок. Не торопясь выпил чай.

Саша появилась через десять с половиной минут. Сначала её спешащая ладная фигура показалась на улице – я невольно констатировал её привлекательность.

Поравнявшись с кафешным окном, молодая женщина остановилась, бросила взгляд в мою сторону, мы встретились глазами, она дружески улыбнулась и поприветствовала меня поднятой ладошкой; я тоже ответил улыбкой и таким же жестом.

Войдя в зал, она сразу направилась ко мне. Я встал и шагнул ей навстречу.

Готовясь к нашей встрече, Саша надела праздничное платье и применила небольшой макияж, что делало её ещё очаровательнее и едва ли не семнадцатилетней. И от неё исходил знакомый уже головокружительный запах женских духов.

– Прекрасно выглядите, – сказал я, пожимая ей руку. – И совсем юной.

– Знаю, – ответила она; лицо её светилось радостью и нескрываемой симпатией, что, вероятно, и молодило больше всего. – Мне это часто говорят.

– Кто?

– Соседи, например, и коллеги по работе.

– Когда успели приодеться?

– Всё было наготове, оделась и пошла.

– Что будем пить? – спросил я, когда женщина села за мой столик.

– Ничего не надо, – ответила она и поправила волосы; секундный взгляд за окно. – Вы интересный человек, исключительно порядочный и надёжный – таким вы мне видитесь, на кого можно всецело положиться и с кем в радость быть рядом. Потому и позвонила вам. Это я от чистого сердца говорю, ни капельки не кривя.

Отчасти она повторяла то, что уже высказывала в поезде. Я слушал её дифирамбы и любовался красивым женским обликом.

«Знала бы ты, дорогуша, – вдруг подумалось мне, – сколько человек пострадали от моих рук на войне и в других горячих районах, наверное, совсем по-иному запела бы. Или сразу отвратилась бы и побежала куда подальше. И в голову не пришло бы снова встретиться с таким субъектом. Единственное оправдание – все поверженные мной были вояки, которые с удовольствием убили бы и меня, и моих сослуживцев».

– От вас веет положительной энергетикой, успокаивающей нервы и придающей силы, – тем временем продолжала Саша. – Такие не часто встречаются. Просто хотелось увидеть вас снова и отдохнуть душой возле вашей милости, выбиться из обыденности, так скажем. И готова держать пари – при всех моих хвалебных словах, вы не подумаете, что я навязываюсь вам.

Её откровенные слова были как маслом по сердцу и привносили ещё большую уверенность в себе. Как и в поезде, снова подумалось, что эта милая особа страшно одинока и нуждается в моральной поддержке. И, повторно отмечу, она напоминала мою ненаглядную Наталью Павловну, мысли о которой посещали меня многократно в течение каждого дня, а ощущение духовного присутствия её постоянно жило во мне чем-то таким сладостным, упоительным, что невозможно выразить словами.

Саша предложила прогуляться. Мы вышли из кафе и с полчаса бродили по нешироким, почти безлюдным внутриквартальным улочкам, обмениваясь коротенькими фразами, обозначавшими взаимный доброжелательный настрой.

Женщина привносила благостную новизну в текущую реальность, и не хотелось вот так, сразу, расставаться с ней.

– А знаете что! – сказал я, останавливаясь и трогая её за руку. – Поедем-ка мы к одной моей старой знакомой.

– Кто она вам?

– Это мать одного моего хорошего друга. Живёт в частном секторе. В посёлке Тихоновка.

– Хорошо, Фёдор Данилович, давайте съездим.

Достав телефон, я позвонил Дарье Михайловне. Она сказала, что дома и с удовольствием встретит меня. Я сказал, что нас двое.

Ответ:

– Ну и ничего, приезжайте вдвоём.

– Интересно, что она подумает обо мне, – сказала Саша.

– Кто?

– Женщина, которой вы звонили.

– А что тут можно подумать?

– Например, какое имею отношение к вашей персоне, – моя спутница рассмеялась с некоторой лихорадочностью. – Пассия я ваша или первая подвернувшаяся блудница.

– Это исключено. Она простой, скромный человек, без излишних житейских завиральностей, и если подумает что о нас, то единственно в пристойном ключе.

Доехали на маршрутке. От остановки несколько сот метров шли пешком – рядом, но не под ручку – по переулку, возле которого нас высадил шофёр, затем по улице, где проживала мать Юрия Самойлова.

Знакомую фигуру, полускрытую кустом калины, произраставшим между дорогой и палисадной изгородью, я различил ещё издали, как только мы вышли на перекрёсток. Дарья Михайловна ожидала нас у калитки, где обычно встречала желанных гостей. Подошли, поздоровались.

При виде молодой женщины, державшейся рядом со мной – яркой, роскошной, в нарядном платье, – она на тройку секунд остановила на ней взгляд, пытаясь распознать, что за человек перед ней, и тут же пригласила нас в дом.

Провела в переднюю комнату. Усадила за стол. Я огляделся.

Именно в этих стенах мне довелось двое суток скрываться от полицейской охоты, открытой на меня после схватки на мосту через Агапку, когда я застрелил пятерых бандитов. Бросались в глаза чистота и порядок, в отличие от прошлого ералаша. А прежде всего – тульская гармонь в углу под образами; явственно вспомнилось, как я играл на ней «У самовара я и моя Маша» в тот день, когда мы с Петром Вешиным прибыли в Салымовку, завершившую наш побег с таёжного лесоповала, где мы, зэки, вахтенно работали.

Дарья Михайловна предложила было чаю, но остановилась и, лукаво посмотрев, сказала:

– А может, самогоночки? У меня она – лучшим коньякам или виски не уступит.

– Не слишком ли крепка будет для меня самогонка? – с сомнением произнесла Саша.

– Тогда бражки! У нас и брага имеется.

– Хорошо, несите брагу, – сказала гостья, с улыбкой взглянув на меня и ожидая моей реакции; я ответил неопределённой мимикой – мне без особой разницы было, какое спиртное употреблять. – Попробуем, что это за питиё такое.

Минут через пять на столе появились стограммовые гранёные стаканчики, тарелка с пирожками свежей домашней выпечки, одним поджаристым видом своим вызывавшими аппетит, и бутыль осветлённого спиртного напитка.

– До верха, не возражаете? – сказала Дарья Михайловна прежде чем стаканчики наполнить, на что я пожал плечами, а Саша лишь слегка повела бровью.

– Итак, за всех нас!

Мы с Дарьей Михайловной выпили без остатка, а моя спутница – наполовину.

Брага оказалась исключительно вкусной и хмельной и быстро приподняла всем настроение; глаза женщин заблестели, лица окрасились нежным розовым цветом.

Закусили пирожками с картофельно-луковой начинкой, тоже замечательными на вкус. Поговорили о том о сём, упомянули тёплую солнечную погоду. Снова выпили. Я опять полную, дамы – по глоточку. Разговор пошёл ещё оживлённей.

– Кем же вы будете ему? – спросила Дарья Михайловна, взглянув на гостью и кивнув головой на меня.

– Саша мой друг, – поспешил ответить я.

– Друг, вон как! Когда же успели подружиться?

– А в поезде, – с веселой беспечностью сказала Саша, обласкивая хозяйку тёплым взглядом. – Ехали вместе в купе и подружились быстренько, в один момент. Ко мне попутчики, парни подвыпившие, хамоватые, начали приставать, а Фёдор Данилыч в два счёта их усмирил; они потом глаз на меня поднять не смели. Сегодня же решилась позвонить ему, мы встретились в кафе «Огонёк», и вот почти сразу к вам.

– И хорошо, что ко мне! – с воодушевлением произнесла Дарья Михайловна и, умерив голос, продолжила: – Федя – он такой, провористый на разные подвиги. Один раз до того доусмирялся, что на шесть лет за решётку угодил.

– Вы сидели в тюрьме! – воскликнула Саша, повернувшись ко мне и сделав изумлённые глаза. – Вот не знала! Хотя и времени-то не было толком узнать друг о друге; доехали до Ольмаполя и – каждый в свою сторону. Хорошо ещё, номер телефона успела спросить.

– Разве моё тюремное сидение меняет что-то? – ответил я, спокойно выдерживая её взгляд.

– Нисколько. И порядочные люди сроки отбывают. В нашей стране многие миллионы с судимостью. Вычитала где-то, каждый четвёртый взрослый мужчина находился в заключении или хотя бы под следствием и судом, не знаю, правда это или нет.

– Как же, сидел наш Фёдор Данилович, – сказала Дарья Михайловна. – Вступился за девчонку одну, не побоялся драки против троих охальников – и его же самого и посадили.

Она принялась рассказывать предысторию моего заключения в колонию строгого режима, а Саша изгибала брови, всплескивала руками и перемежала её повествование восклицаниями типа: «Ух ты! Надо же! Вот негодяи!»

Хорошо, что Дарья Михайловна не упомянула о нашем с Петром Вешиным бегстве с сибирской каторги, ибо сие могло насторожить слушательницу и внести негативные особинки в её отношение к новому знакомому, коего я собой представлял. Как к субъекту, который остаётся в конфликте с правоохранительной системой.

Ещё выпили. Женщины продолжили оживлённый разговор – что-то о фасонах летней одежды, кажется, и самоличном пошиве на своих швейных машинках. Бражка погрузила меня в безмятежное состояние, близкое к лёгонькому полусонью и хмельной сладковатой томности. Я уже мало слушал милых застольниц, а только чувствовал, как мне хорошо физически и душевно, и улавливал лишь отдельные слова и фразы, почти не вникая в их смысл.

Вдруг – телефонный звонок.

Дарья Михайловна поднесла трубку к уху.

– Приезжай, мы тут, ждём тебя, – сказала она в мембрану. – Кто «мы»? А вот приедешь, увидишь. Не пожалеешь, что приехал, – и, обратившись к нам, добавила: – Юра звонил, сейчас прибудет.

– Кто это? – спросила Саша, встрепенувшись и почему-то тревожась; лицо её ещё больше вспыхнуло украшающим и омолаживающим румянцем.

– Мой сын. Капитан полиции, отделом руководит – электронным.

– Капитан?!

– Да, по четыре звёздочки на погонах.

– Он что, учился на полицейского?

– У него среднее профессиональное с уклоном по электронике.

Перед домом остановилась машина, и через минуту вошёл Юрий. Он был в гражданской одежде. Матери кивнул головой, со мной и Сашей поздоровался за руку.

Её ладошку он задержал несколько дольше, чем обычно бывает в подобных случаях знакомства мужчины и женщины. Гостья смутилась, на лице её мелькнула печаль, а левую свободную руку она сжала в кулачок, поднесла к груди и, не размыкая губ, негромко кашлянула. Юрий же секунды три или четыре смотрел на неё, как загипнотизированный.

Мне показалась, что между ними пробежало некое подобие биоэнергии высокого напряжения; они как-то странно взволновались, вглядываясь во встречные глаза, и у обоих, похоже, перехватывало дыхание.

Я пересел на другой стул, уступив своё место Юрию, так что он и Саша оказались по одну сторону стола.

Дарья Михайловна взялась представлять их, рассказывая о гостье то немногое, что услышала о ней за время посиделки, и о сыне – коротко же, оттеняя его положительные качества. Я ещё допрежь увидел, что Саша ей сильно понравилась, в отличие от бывшей невестки, которую она на дух не переносила.

Обо мне словно забыли, и я остался как бы в стороне, совершенно не замечаемый, что меня в наибольшей степени устраивало и что позволяло беспрепятственно наблюдать за метаморфозами, происходившими между моим другом и молодой особой.

Мне сразу – почти мгновенно – стало понятно, что они как нельзя лучше подходят друг другу и что между ними – негаданно вспыхнувшая любовь мужчины и женщины. Это было видно и по загоревшимся сверкающим взглядам, которыми они изредка обменивались, и по смущению, написанному среди прочего на их лицах.

Очевидно, это понимала и Дарья Михайловна; она ни в коей мере не мешала развитию возникшей симпатии сына, хотя уже знала о Саше как о разведённой женщине и с дитём.

– И что мы сидим так скучно! – воскликнула она, разведя руками; она посмотрела на меня, улыбнулась, подмигнула и, взяв из-под иконостаса гармонь, подала её мне. – Ну-ка, Феденька, сыграй по старой памяти. Помнишь, игрывал ты в Салымовке?!

Отчего ж не сыграть. Пробежав – для разминки – пальцами по клавишам, я растянул меха, и по комнате полилась «Кумпарсита» – аргентинское танго, одна из знаменитейших мелодий такого рода, то есть сопровождающей парные танцы свободной композиции.

Гармонь не аккордеон, и самому мне с заскорузлывшими на каторжных работах перстами не сравниться, к примеру, с прославленным аккордеонистом Валерием Ковтуном, но всё же я сумел выдать нечто, заставившее сердца нашей компашки забиться сильнее.

Юрий и Саша сделались ещё взволнованней, оба сидели как на иголках. Взор молодой женщины пылал, мой друг не смел поднять глаз на неё. Никогда я не видел его таким кротким, застенчивым.

– Белый танец! – объявил я на всю комнату.

Саша вздрогнула, помедлила мгновение, затем поднялась и замерла перед Юрием в ожидании. Неожиданно, видимо на что-то решившись, она озорно притопнула ножкой и громко пощёлкала пальцами – в такт музыке и едва ли не как кастаньетами; на лице её прочитался вызов.

Он встал и с пластичностью шагнул ей навстречу; она же отступила, словно ждала этого шага, сохраняя прежнюю дистанцию. Пара сделала ещё несколько синхронных шагов, и стало видно, как легко, грациозно движется танцовщица; определённо, у неё был немалый опыт. Юрий не подвёл и сумел принять ведущую роль.

Партнёры хорошо чувствовали один другого, словно вместе многократно репетировали необходимые па, и то разделялись опять же на шаг, то как бы сливались в экстазе. Их взгляды горели огнём, отражавшим темперамент музыки и ему соответствующие переживания.

Дарья Михайловна следила за ними неотрывно и с умилением, соединив ладони на груди; кажется, на глазах её выступили слёзы.

Сыграв «Кумпарситу» в полном объёме и повторив её в несколько ином варианте, я запел, дабы усилить воздействие музыки – прежде всего на танцоров, потому как угадывал романтичное настроение обоих.

Текст, переведённый с испанского, когда-то был выловлен мной в интернете.

 
Ты не знаешь,
что ты всегда со мною,
я жив тобой одною,
в душе любовь храня…
 

Минут через семь, когда уже начали онемевать отвыкшие пальцы, я оборвал мелодию финальным аккордом.

Юрий поклонился партнёрше, она с шутливой величавостью повела головою сверху вниз, и оба уселись на свои места.

Натанцевались они вволю и, пожалуй, тоже немного устали. За столом воцарилось неловкое молчание, вызванное избыточными эмоциями и грозившее затянуться.

Чтобы разрядить возникшую атмосферу, я помассировал кисти рук, снова бросил пальцы сверху вниз по клавишам, сказал: «А попробуем-ка мы выдать это!» – растянул меха и сыграл и спел лирическую:

 
Я ехала домой, душа была полна
Неясным для самой каким-то новым счастьем.
Казалось мне, что все с таким участьем,
С такою ласкою глядели на меня.
 

Исполняя последние строчки куплета, я сквозь припущенные ресницы взглянул на Сашу. Она вспыхнула и словно осветилась солнечным светом, поняв, что этот романс о ней и для неё; Юрий и его мама глядели на молодую женщину именно с участием, ласкою и… бесконечным обожанием.

– Саша, милая, где же вы так хорошо научились танцевать? – спросила Дарья Михайловна, когда я закончил играть и отставил гармонь.

– В школе ещё, – ответила та всё ещё взволнованно и с остатками кумпарситного азарта, – в хореографическом кружке. А позже выступала на сцене в медицинском колледже, когда училась на фельдшера. Ну и так, на разных празднествах, в узком кругу, среди коллег, например. Мне говорили, что у меня природные способности и как танцовщица я могла бы добиться больших успехов.

Неожиданно Юрий, до этого не употреблявший брагу, взял один из наполненных стаканчиков и одним махом опрокинул в себя его содержимое.

– Юра, тебе же ехать! – воскликнула Дарья Михайловна.

– Ничего, – ответил он, – у тебя оставлю машину, возле палисадника.

Побыв ещё недолго и приняв участие в общем разговоре – ни слова из него я не запомнил, – Саша спохватилась и сказала, что ей пора идти – забирать из садика Илюшу, сынишку. На прощанье она обнялась и расцеловалась с хозяйкой дома и сказала, что таких вкусных пирожков никогда раньше не пробовала.

Дарья Михайловна ещё больше умилилась и нагрузила её целым пакетом своего кулинарного изделия.

– Вот, покормишь сыночка, – сказала она с радостной улыбкой, – пусть растёт большой и здоровый.

Юрий вызвался проводить гостью. Та не стала возражать.

Они ушли, а за ними, недолго посидев для блезиру, и я покинул гостеприимный дом.

Поздно вечером, когда я уже ложился спать, запел мой телефон. На дисплее высветилось имя «Саша».

– Интуиция не обманула меня, – сказала она со сладостным упоением. – Помните, о чём я говорила в поезде? Встреча с вами действительно послужила поворотом в моей жизни – радикальным и в лучшую сторону.

– С чем и поздравляю! – ответил я, понимая, о чём она. – Рад за вас.

– Я так счастлива! – воскликнула моя новая знакомая. – Я встретила мужчину, с которым уютно и тепло. Я поняла, что нужна ему, что он не может жить без меня. И мне кажется, что так будет всегда. Ах, у меня нет слов, чтобы выразить свою радость! Я взаправду счастлива, и настоящая полноценная жизнь моя только начинается. Спасибо вам, мой дорогой друг, за то, что свели меня с этим замечательным человеком, простым и искренним!

Уже через полгода после того, как я вернулся в Торонто, мне позвонила Дарья Михайловна и с восторженными интонациями рассказала о Юрии и Саше. О том, что они крепко слюбились и вначале жили гражданским браком, а на днях зарегистрировались. И что Саша с Илюшей перебрались на жительство к Юрию. Ещё, понизив голос, она с придыханием сообщила, что её новая невестка – любимая и несравненная – в положении, и что новобрачные ждут мальчика. И что они уже придумали имя для него.

– Вот не думала, что счастье такое великое свалится на нас! – сказала моя телефонная собеседница в заключение монолога. – Я уж бояться стала, что мой дитятя пропадёт совсем. Ему ведь за тридцать давно, и никакого просвета не было видно. Но Бог, видимо, помог ему за его праведную жизнь и прошлые страдания.

– А Любушка, внучка ваша, – сказал я. – Что и как она?

– Любушка… – Дарья Михайловна осеклась, помолчала недолго, затем сказала: – Она растёт, большенькая уже. Один, а когда и два раза в неделю Юра видится с ней. И ко мне привозит иногда.

На этом наш телефонный разговор закончился. А мне подумалось, что как бы девочка не стала главной жертвой неразрешимых противоречий между своими родителями.