Текст книги "Мера воздаяния"

Про зэка Никиту, фактически убитого, никто и не вспоминал уже.

В тот пасмурный ветреный день меня и Болумеева в составе бригады лагерников отправили к горе Куршавель. Так в насмешку называли это природное образование, метров на двести возвышавшееся над местностью, где добывали камень – мраморовидный известняк, использовавшийся при строительстве, отделке и облицовке зданий.

Сколько-то его применяли в Забудалове, а основные объёмы перевозили рекой в другие населённые пункты, выше и ниже по течению, преимущественно в райцентры, местным начальникам и богатеям, строившим хоромы для себя и эксплуатировавшим подвластное население. Основной доход от продажи известняка, насчитывавший немалые тысячи долларов, шёл коменданту «Полярного медведя», мэру Забудалова и каким-то высоким боссам из краевого центра.

Именно этого материала больше всего пошло на возведение в центре посёлка, возле здания местной администрации, банного комплекса «Нирвана» с парилкой, бассейном, комнатой отдыха и массажными кабинетами, где в окружении массажисток и прочих девочек панельного назначения отдыхали здешние руководители, в том числе лагерные, и опять же богатенькие, нажившие капиталы на противозаконной валке леса.

Сопровождали нас четверо охранников с бесприкладными автоматами, похожими на немецкие шмайсеры. «Шнеллер, шнеллер! – иногда ради смеха кричали они нам. – Лос, лос, арбайтен, ха-ха!» Что означало: «Быстрей, быстрей! Давай, давай, работать!» Командовать же работами поручили старшему активисту Оберкапо, больше выполнявшему обязанности надсмотрщика, а не бригадира.

Мимо горы до окраины Забудалова тянулся отрезок железнодорожного пути, сохранившийся от незаконченной Трансполярной магистрали. Полотно местами просело, искривилось, но при надобности там, где было особенно опасно, зэки подправляли рельсы, шпалы и насыпь, и оно годилось для проезда дрезины, передвигавшейся посредством автомобильного мотора.

Если и случались опрокидывания, то не чаще двух-трёх раз в году. Скорость движения была небольшая, и почти всегда обходилось без пострадавших, ибо люди обычно успевали соскакивать.

По этой дороге и перевозили известняковый камень. На перевозке и выгрузке опять-таки использовались заключённые «Полярного медведя» – с эскортом конвоиров, разумеется.

К рельсовому же полотну камень доставляли тачками, то есть тележками с одним колесом, которые толкают перед собой, держа за ручки; как и на великих сталинских стройках тридцатых – пятидесятых годов прошлого века, где главной рабсилой были узники режимных лагерей.

Расстояние от выработки до рельсового полотна было метров двести пятьдесят, не такое уж большое, и технику не применяли из экономии. Зачем покупать её и везти за тысячи километров водным и иным транспортом, когда есть бесплатный труд каторжан, как нередко кликали нас зубоскалившие охранники из местных, преимущественно молодые парни, отслужившие в армии.

Дело было к полудню. Бригада уже доставила известняка на несколько дрезиновых рейсов, как вдруг налетел сильнейший снежный заряд. Всё застило кругом, не видно было в пяти шагах, ветер свистел и пронизывал одежду и едва не валил с ног, и мы сидели на корточках, прижавшись друг к другу и скукожившись.

Буря продолжалась минут десять или двенадцать, после чего наступило затишье. Но не успели мы опомниться, как ударил повторный заряд со снегом, на этот раз минут на пятнадцать или больше.

А когда погода окончательно утихла, обнаружилось, что Оберкапо Гуснев исчез. Охрана бросилась на поиски. Зэки же иронически переглядывались и незаметно шутковали между собой по поводу пропажи активиста.

Вызвали подкрепление из лагеря; Гуснева искали с собаками, но тот словно в воду канул. Да и непросто было найти человека по только что выпавшему снегу.

Бригаду собрали в одну толпу, конвойные с автоматами окружили её, продержали так до прихода дрезины, устроенной в виде обрешёченной платформы, посадили на неё и отправили в лагерь. По дороге зэки опять посмеивались и обсуждали, не ударился ли Оберкапо в бега. Сидеть ему было ещё двенадцать лет, вполне-де мог решиться на побег, тем более что он всё время твердил о бабах и деньгах.

Михаил Болумеев держался рядом со мной. Костяшки у основания указательного, среднего и безымянного пальцев на правой руке у него были сбиты, и он почти безотрывно прикрывал их левой ладонью.

– Что, Миша, ободрал чем-то? – прошептал я, тронув его за плечо и показав взглядом на сбитости.

– Ага, камнем придавило, – тихо же ответил он, повернувшись ко мне и посмотрев в глаза, – когда тачку нагружали.

– Всё верно, видел, камнем, – подмигнув ему, продолжил я линию разговора. – Перед самым бураном; ты передо мной в карьере стоял – могу засвидетельствовать, как случилось.

– Правильно, Карузо, так и было, как ты сказал; приятно иметь дело с умным человеком.

В лагере насчёт Гуснева каждого из бригады допрашивали в отдельности, некоторых с пристрастием, используя резиновые дубинки и утопляя мордой в холодную воду. Но все отвечали, что поднялась буря и ничего не было видно. Последнее говорили и охранники. Знали это и допрашивающие, потому как снежные заряды пронеслись и над Забудаловом и «Полярным медведем», так что допросы в определённой степени велись для проформы.

По прошествии нескольких дней Татаринов попросил Михаила рассказать, как всё вышло с Оберкапо. И чтобы в подробностях.

– И Карузо послушает нехай.

Мы оказались втроём, вблизи – никого, и наш однобарачник приступил к повествованию.

Судя по его словам, расправился он со старшим активистом довольно легко и просто, без каких-либо осложнений. Отчасти из-за психологического настроя на выполнение чрезвычайного дела, постоянной готовности к нему и каждодневного выжидания подходящего случая.

Снежный заряд оказался как нельзя более кстати. Михаил сразу устремился к Гусневу, двигавшемуся в направлении теплушки, предназначенной для отдыха охранников и прочих тюремщиков.

Активист, увидев его, сразу понял, что тот задумал недоброе, и взмахнул резиновой дубинкой, с которой не расставался, целясь попасть ему по голове, но получил упреждающий крюк правой в челюсть и упал в нокауте. Тут же последовал удар носком ботинка в правую часть затылка.

Подобрав дубинку, Михаил схватил Оберкапо за ноги и поволок к болоту, начинавшемуся метрах в трёхстах от карьера – в стороне, противоположной железнодорожному пути. Там, в понижении местности, был чёрный грязевый омут у самого края. Возле него остановился, отдышался.

Гуснев пришёл в себя и открыл глаза.

– Жила, не делай этого, помилуй, – с ужасом выдавил он из себя, увидев пучину. – Умоляю, не надо!

– Алфеева помнишь? – проговорил Михаил. – Как ты шваброй кишки ему порвал?!

– Какого Алфе… А-а, того зэчонка! Так это давно было.

– Неважно, что давно. Ты, Оберкапо, убил невиновного человека и должен ответить за это.

– Пощади, что хочешь буду делать для тебя! Христом Богом прошу!

– О Боге вспомнил! Видишь трясину? В ней и будешь, козёл поганый, гнить до скончания века.

– Не надо, я жить хочу!

Воскликнув так, Гуснев рванулся и вскочил на ноги. В руке у него оказался камень-дикарь размером с половинку кирпича. Жалобное выражение на лице активиста в мгновение ока сменилось на звериный оскал. Последовал замах, рука с зажатым дикарём устремилась Михаилу в висок, но тот сделал нырок наподобие боксёрского и, распрямляясь, ударил своего противника кулаком в основание носа; отсюда и сбитости на костяшках пальцев. Гуснев же, потеряв сознание, упал на спину.

В этот момент ветер стих, снегопад ослабел, разредился, и на фоне серой мглы в отдалении проявились очертания Куршавеля и сооружения для добычи камня у подножия горы. Но следом налетел второй снежный заряд, и видимость сократилась почти до нуля.

Задрав Гусневу бушлат, Михаил затолкал под него тяжёлый известняковый булыжник. Поднял голову, посмотрел в сторону карьера – буря неистовствовала, косой снег бил крупными хлопьями, и уже не видно было ни зги, – отёр мокрый лоб и столкнул неподвижное тело в омут, который только тихо всхлипнул и поглотил свою жертву. Туда же полетела и резиновая дубинка с металлическим стержнем-сердечником. На поверхность выплыло сколько-то пузырьков, хлюпнуло раз, другой, после чего всё упокоилось и снова приняло вид большого чёрного ока.

К бригаде он присоединился ещё во время непогоды, ориентируясь на мятущиеся вихри.

Спустя два дня снег растаял. Поиски Гуснева возобновились, но опять безрезультатно, и тюремщики пришли к выводу о совершении побега.

– Надо же, устроил каверзу, – сказал Ведерников по завершении поисковой операции. – А я эту падлу ещё бутербродом с чёрной икрой угощал.

Видеоролики же с нескончаемыми пытками, и в частности с доведением до смерти Никиты Алфеева, каким-то образом вышли за пределы лагеря и посредством интернета разлетелись по всему миру, включая кабинеты самых высоких начальников, как краевых, так и московских. И через несколько месяцев после исчезновения Оберкапо коменданта «Полярного медведя» Ведерникова уволили. Не за сами пытки и зверское убийство человека, а за утечку информации о них.

Насколько я понял, злодейства, регулярно совершаемые в «Полярном медведе», никого особо не взволновали. Общество, не считая отдельных случаев, привыкло к подобным зрелищам, периодически фиксируемым в течение многих лет, в значительной степени смирилось с ними и стало принимать за норму и как явление естественное, не стоящее внимания и уж тем более каких-либо выступлений против него.

Глава девятая. Промежуточная операция

– Что, так и оставим? – сказал я, глянув на развёрстый тайник.

– Не, завтра приду и заделаю, – проговорил Михаил. – На всякий случай. Вдруг понадобится ещё что-нибудь припрятать. Хотя вряд ли, но всё равно надо заделать.

Взяв по два мешочка – тяжесть была, руки оттягивало, – двинулись по галерее в обратный путь, с передышкой через каждые полсотни метров.

За четыре ходки весь клад был доставлен в служебный кабинет Болумеева. После чего, уже за полночь, звонок Петру с коротким рассказом об итогах посещения подземелий. Без упоминания сути найденного, в значительной степени иносказательными словами.

– Оперативно весьма, – промолвил он с удивлением; из мембраны донеслось негромкое похмыкивание. – Не ожидал такой прыти от вас, – и добавил: – Правду, значит, написал Татаринов, но как-то не верится всё ещё, не могу проникнуться фактом овладения таким огромным потенциалом. А владелец ресторана как воспринял сию мишуру?

– Как груду металлолома.

– Гм, чудно. Впрочем, Жила всегда был таким, под обычный стандарт его не подгонишь.

– Сообщи сам знаешь кому и для чего, – сказал я в концовке разговора. – Чтобы все мы были в сборе. И о машине какой-нибудь позаботьтесь, желательно неброской, чтобы было на чём увезти.

– Давай по кофейку, – предложил Михаил. Он глубоко вздохнул, издав лёгочное сипение, присущее заядлым курильщикам. – Что-то устал я от этих лазаний по подземелью, да ещё согнутым в три погибели. И с такой ношей в придачу.

Я тоже чувствовал телесное изнурение и потребность в допинге.

Он приготовил напиток, и мы выпили по чашечке – с сахаром.

– Что будем делать с эдакой массой драгметалла? – вопросительно произнёс хозяин кабинета в процессе пития. – Богатства-то – десятерым хватит на всю жизнь.

– Странный вопрос, – ответил я, бросив на него испытывающий взгляд и мысленно возвращаясь к телефонному разговору с Петром. – Как завещал Филипп Никитич, так и сделаем в точности, и никак иначе.

– Да, само собой, это я просто так сказал.

Болумеев закурил не трубку, а дорогую сигарету, и кабинет наполнился пологими завесями ароматного дыма.

– Замечательно выходит, – сказал он, – покурить после кофейку, высший кайф получается.

– О вреде курения не думаешь? Заболеваний от никотина и прочей курительной сажи не счесть. Одно лишь закупоривание кровеносных сосудов чего стоит.

– Вряд ли я умру от табачного зелья; наверняка от чего-нибудь другого – от пистолетного выстрела, к примеру, или от ножа какого-нибудь. Исполнители разделаться со мной всегда найдутся – хорошо проплаченные или просто по наущению разных завистников и ворогов, которых немало.

– Высший пилотаж – сделать врагов своими друзьями, – изрёк я вычитанное где-то.

– Ага, с Окуневым, например, подружиться или с Патрикеевым, – колко ответил Михаил, бросив на меня насмешливый взгляд, – будет высший.

– Ты прав, сдаюсь, – промямлил я, почесав затылок. – Насчёт дружбы с врагами я перемудрил, лишнего загнул.

Через полчаса прибыли Пётр Вешин и Юрий Самойлов. Я познакомил Юрия с владельцем ресторана.

– Ну что, выносим? – проговорил Пётр, искоса глянув на содержимое двух раскрытых мешочков; ни один мускул не дрогнул на его лице. – Машина внизу во дворе.

Болумеев вручил мне свой пистолет с полным магазином патронов, я спустился во двор и встал на стрёме в тени здания, отбрасываемой уличными фонарями.

Менее чем за четверть часа все тканевые ёмкости с золотом были погружены в старенький минивэн, похожий на небольшой однообъёмный фургон. Где братья смогли раздобыть тачку в столь позднюю ночную пору, я спрашивать не стал. У обоих возможности немалые и уйма полезных знакомств благодаря положению в местном обществе.

– Номера у авто, разумеется, липовые, – походя бросил мне Пётр.

Куда везти столь ценный и довольно экзотический груз? Разумеется, к нашим лесным схронам возле Салымовки, которые мы уже не раз использовали.

Болумеев остался в «Магнолии», а мы втроём поехали. Юрий был за рулём, я и Пётр сидели возле мешков в задней части кузова с боковыми продольными оконцами. Пистолет владельца ресторана я оставил у себя – на случай возникновения нештатных ситуаций; мои спутники были безоружны.

За километр до Салымовки Юрий свернул в лес и некоторое время ехал по едва заметной колее, заросшей травой и низеньким малооблиственным кустарником. Не доехав немного до нужного места – дальше метров сто пятьдесят были сплошные заросли, – он остановил машину.

С минуту сидели неподвижно, вслушиваясь в ночную тишину; нигде ни звука, глухое безмолвие, лес словно вымер.

– Выходите, господа товарищи, прошу, – негромко, вполголоса произнёс Юрий, повернувшись к нам и с шутливым поклоном. – Прибыли к месту назначения.

За три ходки перетащили груз к схронам. При свете фонарей открыли люки, спустили мешки вниз и закопали в земляных полах – поочерёдно в одном схроне, другом, третьем. Следы работы заровняли, натрусили немного хвои и пожухлых листьев. Входы так же тщательно замаскировали и прошлись по ним туда и сюда.

– Вот, думаю, не слишком ли мудрим мы с этими слитками? – сказал Юрий по окончании. – Запутываем следы, как не знаю кто. Могли бы, Петро, оставить в твоём «Трапезите». У вас же есть там камеры хранения.

– Ничего не слишком, правильно мы всё делаем, – ответил Пётр. И продолжил довольно многословно и нескладно: – В таком деле осторожность превыше всего. А в банке опасно хранить – не исключено, слух пойдёт. Груз-то шальной, так сказать. На него немало охотников может найтись, потом ищи-свищи. И случись что – к той же, скажем, полиции не обратишься, потому как сразу вопросы появятся: откуда столько драгметалла, кто владелец, почему документально не оформлено – не отбояришься. Следствие начнётся, «пальчики» снимут, и выйдет, что управляющий солидной финансовой организацией, водящий дружбу с городскими и областными начальниками, – беглый зэк из колонии «Полярный медведь». Так в конце концов и до тебя докопаются. Зачем нам сия кутерьма?

– Какой ты, Петя, умный, оказывается, ха-ха. А мне почему-то не подумалось, что может завариться. Но, конечно, здесь надёжнее во сто крат.

Вернулись к машине. Юрий сел за руль, я – рядом с ним, Пётр расположился на сиденье сразу за нами.

С минуту снова прислушивались к лесу. Вокруг царила всё та же глубокая безмолвная тишина, наполненная таинством и как бы угрожающая.

– Хватит стоять, поехали, – проговорил я вполголоса.

– Поехали, – сказал Юрий. И, заведя мотор, произнёс раздумчиво: – Странное дело.

– О чём ты? – спросил Пётр, подаваясь к нам.

– Какие прилипчивые штуковины эти разные ценности. Сначала были шуршики из подвала судьи Митюковой, за ними – бриллианты прокурора Патрикеева; сейчас подземельным золотишком бывшего уголовника Татаринова занимаемся. Никак не отлипаются от нас чужие достояния.

– И хорошо, что не отлипаются.

– Хлопот с ними, Петя, выше крыши.

– Благодаря этим ценностям мы с Валентином получили возможность легализоваться после бегства с зоны. И сейчас свободные люди с надёжными документами, не забывай об этом.

– Да не забываю я, а просто констатирую факты.

– И плюс всем нам начисляется не так уж мало с тех миллиардов, что мы поместили в темниковский московский банк, так что хлопоты окупаются с лихвой.

– Ну да, начисляется в размере средней зарплаты служащих, что в твоей финансовой конторе работают.

– Кстати, дядя Фёдор, – сказал Пётр, обращаясь ко мне, – денежки, что набежали вам с этой «зарплаты», вы когда намерены забрать?

– Не знаю, – ответил я, – не думал о них. Мне хватает того, что есть с собой. Если что, как закончим с этим золотом, оформи набежавшее мне на каких-нибудь бедствующих. Или тому же детскому госпиталю переведи.

– Хорошо, договорились, перечислим, как понадобится. Юра, поехали, время идёт, а мы стоим!

Юрий включил скорость, сдал назад, доехал до места, где деревья отступали, развернулся и направил машину прежней колеёй. На выезде из леса затормозил и произнёс:

– В деревню не заедем?

– А зачем? – откликнулся Пётр.

– Может, самогоночки дерябнуть желаете. Там ещё осталось пяток бутылочек – на калгановом корне. И на дубовой щепе.

– Нет, мне на работу утром. Карузо, ты как насчёт выпивки?

– Никак. Спать хочется, до постели бы добраться.

Ночью же, незадолго до рассвета, братья высадили меня возле «Магнолии». Они поехали дальше по слабо освещённой улице, а я прошёл с чёрного хода в здание и поднялся на второй этаж к владельцу заведения.

– Всё хорошо? – спросил он, впустив меня в кабинет и хлопая полусонными глазами.

– Да, нормально, – ответил я и передал ему пистолет. – Без малейших накладок. Душа аж успокоилась.

Операция по перевалке и укрытию груза, на мой взгляд, была выполнена достаточно профессионально, не хуже, чем у многоопытных воров, – если сравнивать с подобными делами в кинофильмах и рассказами однобарачников «Полярного медведя».

– Не каждую ночь такие приключения, – сказал Михаил, после того как убрал оружие в потайной сейф. – Всё же давай по глоточку коньяка. Для расслабления нервов и вообще.

– Лучше сладкий кофе с коньяком, – ответил я, присаживаясь за стол. – Чтобы хорошенько взбодрить себя. Всю ночь на ногах, уже шатает. Дело закончено, теперь можно.

Михаил приготовил крепкий горячий коктейль по предложенному мной рецепту, и мы выпили по две чашечки. Тяжесть в голове отпустило, и почувствовался прилив новых сил.

– Тебя не напрягает, – спросил я, посмаковав напиток, – что Татаринов именно мне заповедал распорядиться этими сокровищами?

– Нисколько, – равнодушно, без каких-либо эмоций ответил владелец «Магнолии», сделав очередной глоток. – Никитича я дольше и лучше тебя знал, и «по профессии» я и он были одного поля ягоды. Иногда мне казалось, что я отслеживаю его мысли. Он понимал, что в поисках клада и последующем использовании золота без моего участия не обойтись и что в любом случае мы будем заниматься им вместе.

– Хорошо, Миша, иметь дело с такими, как ты.

– С какими?

– Правильно мыслящими и в общем-то безразличными к деньгам.

– Не знай, как насчёт правильности, но удавливаться из-за денег уж точно не буду, если бы и миллион баксов потерял и остался ни с чем.

Мы встретились взглядами и рассмеялись.

Перед тем как расстаться, Михаил написал на бумажке шифр сейфа с оружием и протянул мне.

– Возьми, – сказал он, – на крайний случай, мало ли что. А тебе я полностью доверяю. И даже больше, чем себе, потому как надёжнейший ты человек. Ну что, пошёл?

– Угу. К себе в гостиницу.

– Ни с кем там шуры-муры не завёл? В «Заезжем доме», знаю, есть девочки из обслуги – нектар и амброзия, слюнки текут.

– Миша, о чём ты?! Я женатый человек, мне моя семья дорога. А распутство – для распущенных, не знающих истинного смысла жизни.

– Не обижайся, это я так, сдуру ляпнул. Ладно, всё, пошли. Дай пять на прощанье. Я на свою фатеру двинул.

– Погоди. Давай ещё встретимся.

– Я за, давай.

– Тогда сегодня днём заскочу. Отосплюсь только как следует. Посидим, ещё хватим кофейку с коньячком, поговорим о том о сём, былое вспомним.

– Лады, встретимся. Где-нибудь в полдень. Я обед хороший закажу на двоих. Здесь в кабинете и поедим. И бутылка коньяка с кофе в придачу будут самые лучшие.